Текст книги "Гобелен с пастушкой Катей. Книга 8. Потерянная заря"

– Ну и зачем? – загадочно высказался друг Отче Валя в конторе «Аргуса», куда я пришла доложиться на прощание перед отъездом. – Тебе, понятно, очень лестно, не успела приложить волшебную ручку к бытовой истории, как оно пошло-поехало вкривь и вкось, потом доехало до черт знает чего, фирменный знак прелестного дитятка. А мне, грешнику, зачем эти откровения, и главное, что с ними делать?

– Затем и приехала, – сдержанно отметила я, крутясь на своем бывшем стуле. – Прощаться могла по телефону, ни времени, ни сил нету, послезавтра отбываем с коляской в отдельном багаже и с мелким подмышкой. Что будем говорить Мельникам, или вообще никому ничего? Твои предложения?

– Без твоей утомительной помощи, голубка моя, – заявил Валентин. – Я бы давно сознался Мельникам, что ни пса не вышло, информации мало, и все такое прочее. Деньги плачены и освоены, всё, что в человеческих силах сделано, прошу прощения и снисхождения, мерси за внимание. Самому копаться в жуткой истории, выяснять, кто сбежал и кто умер – прошу меня уволить, это по твоей литературной части. Останься в городе хоть на пару недель, ты бы докопалась, я уверен, к большому сожалению заинтересованных лиц, но бодливой коровке пора на Страшный суд, что всех устраивает. Езжай с богом, а?

– Может быть, пересказать Татьяне адаптированный вариант? – предложила я. – И пускай решают сами, что делать с информацией.

– Только, пожалуйста, без меня, – проскрежетал бывший компаньон. – Ты уедешь, а они опять попросят поискать жениха со скотской фамилией где-нибудь в районе Северо-Западного морского прохода, станут плакать и умолять именем тетки Марты. Она так убивается и желает найти дочку, что отпишет дачу юго-азиатам на поток и разграбление. Если ты, невзирая на мои мольбы, сунешься к Мельникам, то предупреди, что я иссяк и никаких заданий не беру, пусть хоть озолотят! Ни в службу, ни в дружбу, никаким иным способом. Даешь слово?

– Какое тебе подойдет, милый Валя? – спросила я. – Пионерское, дворянское, или поклясться здоровьем мамы? Она, бывало дело, брала с меня в крайних случаях, когда остальные уговоры не действовали.

– И ты её каждый раз сдавала вместе со здоровьем, надо думать? – не удержался Валька.

– Всё ты знаешь, коварный искуситель, – пожаловалась я. – Но как видишь, на последствия не повлияло. Мария Феликсовна, тьфу, тьфу, тьфу – как огурчик!

– Заоблачная логика, надо признать, – сообщил Валентин. – Ладно, говори Мельникам, что хочешь, но предупреди, что я недоступен по множеству причин. Их можешь придумать…

– И что сказать-то? – с полной невинностью поинтересовалась я.

– Ах вот она зачем приехала по пути на Страшный суд? – театрально возопил друг Валя. – Мало того, что сдает меня Мельникам в который раз, так просит подсобить, сочинить байку на заявленном материале, чтобы ненасытная совесть задремала на оба глаза! Не то прорисованные дьяволы проткнут вилкой и скинут на сковородку за недонесение!

– Все не так страшно, дьяволов в квартире не нашлось, Миша обошелся, – успокоила я друга, затем попросила честь по чести. – Валя, пожалуйста, сделай последнее усилие, и я уеду со спокойной совестью.

– Какая может быть спокойная совесть в этом конкретном случае? – картинно удивился Валька. – Только у того, кто в полном неведении, как твои Мельники. И ты хочешь лишить подружку завидного преимущества? Хотя она сама виновата, принесла неразрешимый казус, на свою голову тоже. Даже мне, грешному, закаленному и мало причастному, неприятно, что девка умерла так глупо и ненужно потому, что все причастные проявили обычные людские слабости. Не более того… А каково им, причастным? И ты маешься дурью, смею заметить, не можешь уехать и забыть, хотя сам Бог велел.

– Ну тебя, Отче Валя, – напомнила я. – Я вовсе не за тем к тебе приехала, и думать предпочитаю, что Ольга Славич жива, но хочу донести мысль до родичей достаточно нежно. А там пусть разбираются с теткой Мартой, как захотят.

– А зачем? – повторил Валька глумливо. – Если они и так думают именно это?

Однако, долго ли коротко, мытьем и катаньем, я вынула из бедного друга примерный план разговора с Татьяной Захаровой, бывшей Мельник, и пригласила её на чашку чая в модное заведение на Чистых Прудах, заодно нежно попрощалась с заснеженными любимыми местами, зная, что увижу аллеи и пруд совсем не скоро.

– А вы в курсе, что твоя кузина Ольга была основательно беременна? – спросила я Татьяну, не успев пригубить черный, как деготь, кофе, сливок рестораторы не держали.

– Не может быть! – заявила Татьяна и с грохотом опустила свою чашку на блюдце. – Как это так!

– Натурально, как у всех, – заверила я. – Если ты интересуешься, кто сказал, то сама догадайся. Но не другая Ольга, а её муж Аврорский под строгим секретом. Потому что у бедняги нервный срыв на этой почве, а мы добавили.

– Не поняла, ой, теперь поняла, – сообщила Татьяна по ходу размышлений.

– И ваша тетя Маруся послала дочку на аборт без лишних разговоров, – продолжала я бесстрастно. – Но получилось плохо, пришлось везти в больницу, откуда Ольга потом сбежала с концами, а мамашу прокляла.

– Ой, это за гранью добра и зла, – Татьяна ответила машинально, наверное, от шока, затем спохватилась. – Извини, Катя, мы ничего этого не знали, не то никогда бы…

– Я думаю, – великодушно согласилась я, мы с Валькой вычислили правильную реакцию.

– И думать нечего, – не согласилась Татьяна. – Втянуть беременную, потом кормящую в такую историю? Да никогда! Какую карму надо иметь?

– Насчет кармы не в курсе, а вот с кормлением не вышло, – ответила я и посвятила Татьяну в медицинские подробности.

– Ты думаешь, что из-за этого? – пришла в ужас бедная Танечка. – Но мы не знали!

– Не валяй дурочку, Вороненок! – спохватилась я доверительно. – В огороде бузина, а в Киеве дядька, просто совпало, и вообще мы уезжаем за рубежи рисовать страшный Суд, я тебе говорила? Не исключаю, что кармические силы способствовали, за ударный труд и попутные страдания.

– Всё-то ты шутишь, – не одобрила Татьяна. – Во всяком случае мы приносим извинения, и мама с папой сто пудов не знали, ручаюсь.

– Теперь следующее, – я продолжала давить по периметру. – Валя, мой компаньон в «Аргусе», сыт розыском по горло и сказал, что пальцем не шевельнет в вашу сторону, если его дурят с самого начала и на каждом шагу. Можно надеяться, что его больше никто не побеспокоит? Потому что…

– Да ни за что на свете! – страстно уверила Татьяна. – Я только маме скажу, можно?

– Ради Бога, но обойдитесь с тетушкой Мартой милостиво, – зачем-то попросила я. – Ей и так не сладко пришлось, лучше посочувствуйте. «Нам не дано предугадать, как наше слово отзовется, и нам сочувствие дается, как нам дается благодать» – это цитата, Тютчев.

– Очень ты изящно повернула, – одобрила Татьяна, и следующим моментом перевела беседу на Юниора и наш отъезд, что было реально интересно нам обеим.

Заключение к первой части, смелый переход от прошлого к будущему в духе альтернативной фантастики, те самые 20 лет спустя.

Освоив литературные массивы, загруженные с десяток лет тому назад, я первым делом отправила с планшета письмо другу Вале в «Аргус». Выглядело так…

От kmkolizey

Кому obvalargus

Тема: от Луизы Лавальер виконту де Бражелону, десять лет спустя

Текст: Валя, набери km12bis по скайпу, лучше нынче вечером, поговорим о прошлом, помнишь дело с поповскими фамилиями? Наступило прояснение. КМ из Женевы.

Не прошло и получаса, как загрузился хамский ответ, Валечка ничего не забыл и ничего не простил, Всевышний ему судья.

От obvalargus

Кому kmkolizey

Тема: виконт готов ко всему

Текст: Милая Луиза, видео включать будем? Жду не дождусь картинки. Обвал из Аргуса.

Пришлось поставить друга на надлежащее место одномоментно, чтобы не важничал.

От kmkolizey

Кому obvalargus

Тема: бедный мой виконт

Текст: видео в планшете не предусмотрено, и я вас намерена пощадить. КМ с женевской улыбкой

(Не к заявленной теме, однако я приехала в Женеву по совету Ирочки заняться зубами, как она выразилась «сделать европейский смайл». Результаты вышли удивительные, о чем свидетельствовал честный ответ другу Вале. Ему я в приступе тщеславия похвасталась заблаговременно, зря, разумеется.)

И вот вечером, сидя на балконе с планшетом, я услышала все возможные поздравления по поводу нынешней «женевской улыбки», о ней чуть позднее, и наконец приступила к заявленной теме.

– Валь, я тут получила положительный ответ по поповским фамилиям, – начала я как можно более небрежно, как оказалось, тема волновала по сию пору. – Если помнишь, Мельники на даче, попович Кирилл Аврорский, у них с женой пропала Ольга Славич? Жених отыскался, он помер от невоздержанности не так давно. Ольга была указанными временами жива, забрала у него камень чужими руками и канула в дальнее плаванье. Как тебе?

– Если ты уверена, то я принимаю поздравления по части гуманизма, – ответил хорошо подготовленный Валька. – Не хотел тебе говорить, но ты отъехала, а я полюбопытствовал и постарался забыть навсегда. О том, что из поступивших в стационар девиц одна скончалась безымянной, а вторая сбежала из больницы. Теперь сообщаю. Через полгода после коллизий по больницам наркоманка Александра Примоленная, которая вроде сбежала, оформила официальный развод с Семеном Примоленным, но оставила фамилию бывшего мужа. Затем вскорости вышла замуж за некоего Александра Коваленкова, выписалась с прежнего места жительства и поселилась в общежитии института нефти и газа имени Губкина, город Москва. Как тебе?

– Ап! – сказала я в аппарат и долго осваивала информацию. – Валя, ты настоящий друг, молчал почти десять лет, чтобы не расстраивать меня попусту, спасибо.

– Всегда рад способствовать, – ответил польщенный Валька. – Ну и как, сходится?

– Более чем! – радостно обозначила я. – Теперь ясно, кто владеет камнем, спасибо.

– С этого момента подробнее, – предложил Валька.

– Ничего подобного, ни в каком разе, – отказалась я. – У нас складывается занятный романчик. Но брилльянт почти не виден, давай я приеду и тогда…

– Извини, крошка, я не согласен, – отозвался Валька. – Самому стало интересно, завязывай крутить динаму, не то последуют санкции.

– Можешь не пугать, – спросила я в угаре мазохизма. – Здесь уже постарались…

– А я-то, лох, гадал, что имеешь в виду под «женевской улыбкой», – сознался Валька. – Однако звучишь цивильно, нипочем не догадаешься.

– Теперь имеешь представление, – сухо сказала я. – А насчет звука я тренировалась, если тебе интересны подробности. Разговариваю с закрытым ртом и улыбаюсь зловещим образом, но скоро увидишь, если будешь настаивать.

– Однако, заметь, крошка, ты всю дорогу имеешь это поповское дело при отягощающей медицине, – заметил Валька не в бровь, а в глаз. – То в самом интересном положении, то в лихорадке и бреду, а теперь – сквозь зубы. Или я неточно выразился?

– Ну, как тебе сказать, – поразмыслила я. – Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать, но ты ведь не захочешь?

– Это мы посмотрим, – посулил Валентин, и на этом беседа прервалась вместе со связью.

Часть вторая

В мутных стеклах иллюминатора

Проплывут золотые сады,

Солнце тропиков, пальмы экватора

Голубые полярные льды…

(А. Вертинский 2.0)

Глава четвертая

Герой чужого романа (первое литературное включение)

Всю сознательную жизнь, как себя помню, я боялся больше всего на свете прожить обыкновенную жизнь. С чего начались опасения, толком и не помню. Скорее всего навеяла квартира, даже можно сказать – жилплощадь. Вот она у нас поистине была необыкновенной, хотя для меня служила символом безнадеги и низкопробности. Из которых надо вырываться всеми силами, чтобы, не дай бог, там не застрять.

Отец так и сделал, скорее рано, чем поздно. А мать никогда ему не простила, что он бросил не только семью, но и Москву, почти самый центр, мыслимое ли дело? Считала отцовский поступок проявлением черной неблагодарности. Отец был родом из Сормова, это пригород бывшего города Горького, теперь Нижнего Новгорода.

Учился отец в Москве на инженерно-техническом, по специальности – турбины, на танцевальной веранде встретил мать, она снизошла до сельского паренька и прописала его у себя, родители неохотно позволили. Потом родился я, после дед с бабкой уехали в Новый Иерусалим и там померли один за другим, площадь на Остоженке осталась за нами. Но нет, все было не по нему, не по отцу то есть. Получил назначение в глушь, на какую-то станцию, там давали новенькую квартиру из трех комнат, он соблазнился, звал мать с собой. «Но что она, дура что ли, ехать из столицы в какую-то задницу? Так и уехал, только парень к нему на лето ездит, вот и вся выгода из тех трех комнат». Такие разговоры я слыхал чуть ли не каждый божий день, как попадались слушатели: новые ли старые, матери было без разницы, обида не остывала с годами.

Так вот о квартире, то есть о жилплощади, по милости которой я остался без отца, рос в неполноценной семье. Дом был старый, деревянный, хотя выходил фасадом на самоё Остоженку, на проезжую часть. Вообще, если смотреть издалека, из нашего времени, наш дом был похож на старый деревянный шкаф, типа славянского. Двери и лестницы облезли и гнусно поскрипывали, внутри всегда было темно и странно пахло, наверное, старой слежавшейся одеждой. Шкаф был в три этажа, мы жили на низком втором.

На площадке между этажами располагались удобства, проще сказать, туалет без раковины. Да, именно так. Не знаю, было ли ещё в Москве подобное, я никогда не встречал, редкие посетители изумлялись, те, кто в наших дворах не жил.

Но квартира была отдельная, бабка с дедом выгородились из помещения напротив, там была какая-никакая кухня. А у нас не было, плита и раковина стояли в закутке в коридоре. Зато комнат было две, дед поставил хитрую перегородку. В большой комнате со столом, диваном и гардеробом жила мать, кровать стояла за занавеской. А в комнатушке-коробочке жил я.

Окошко там было малюсенькое, всегда темно, зато помещение оклеено с пола до потолка причудливыми яркими обоями. Это мать в молодости придумала, когда привела отца жить, очень уж без того походило на чулан. Потом переклеивала теми же обоями, сгоряча накупила больше, чем требовалось.

Если смотреть со стороны, очень странной оказывалась квартира. Хотя вроде отдельная, но в моих глазах хуже любой коммуналки. И жизнь в ней проходила самого последнего разбора, и всегда было неудобно за квартиру, за дом и за образ жизни.

Мать в полосатом пальто рано утром уходила на работу (счетоводом в мелкой, никак не называемой конторе), ехала через город на Щипок с пересадками, возвращалась затемно, с сумками, усталая и злая, становилась к плите, швыряла кастрюли и посуду. Отходила только, когда садились за стол, обычно к чаю.

Я в детстве боялся слова Щипок, потом ненавидел, а под конец стеснялся.

Что-то в нем было необыкновенно противное, вроде из-за него у нас так всё шло. Но мать своей работой гордилась, не уставала повторять, что она чистая. Это вам не завод с турбинами.

Ну да ладно. Лучше расскажу о спортивном лагере, точнее, о спорте. Возникла такая идейка, что именно спорт вывезет меня из старой жизни. Идейка не своя, отцова приятеля, это когда я у него пребывал. Большой умник был между прочим, тоже инженер по фамилии Петушков. Знал все на свете и чуть больше того. Папаша его чрезвычайно уважал и советовался. И вот спросил, как со мной быть.

В смысле будущности, я тогда у него, у отца проводил лето, по такому случаю мы поехали на так называемую дачу Петушкова, чтобы получить развернутый ответ. Дача была обычная хибарка, мы ехали на автобусе и шли пешком вдоль проволочных заборов, наконец нашли. Там пили чай любовались природой, половину участка занимал крутой склон над рекой, и все прочее в смысле сельских пейзажей.

Сам Петушков оказался мужичком небольшого роста с редкой бороденкой, одет в клетчатую ковбойку с мятыми джинсами, а ответ приготовил на бумажке. Начал с того, что едва попив чаю, стал разъяснять свою идею, тоже по бумажке. Вроде того, что мальчики обычно сразу поступают в институт, а девочки застревают на год и два, и три. А все потому что родители у мальчиков догадываются отправить детей после восьмого класса в техникумы, где кроме прочего обучения, парням дают специальность.

А девочки, мол, проходят полную среднюю школу и не удосуживаются понять, какие у них склонности. Вот у одного друга дочка захотела стать биологом, вознамерилась в столичный университет, друг спросил, как ей готовиться. Девочке тогда было, как твоему парню, всего пятнадцать. Намерение оно похвальное, доложил Петушков, но без практического наполнения. Ну что такое биология? Всего-то анализ мочи и крови, значит, девчонке следует идти в медучилище, после того решать, какая будет специальность. Такой совет он дал тому папаше.

Мой папаша слушал со всем вниманием, а я отчасти заскучал, потому что не имел желания идти ни в какой техникум, оттуда шла дорожка прямиком на Щипок, не буквально, понятно. Вот я и спросил, вроде очень скромно: а как девочка, пошла она в медучилище или как? Отнюдь ничего подобного, ответил Петушков не мне, а отцу, родители ей передали, она фыркнула и стала ходить на какие-то курсы, потом вообще передумала, теперь хочет учиться на филолога, у нее способности к языкам всегда были. Ну, теперь станет гидом-переводчиком, будет водить туристов по городу-герою Ленинграду, тоже, знаете ли, профессия, прошу полюбоваться.

Это я учел, больше не вмешивался в поучение и ждал, когда дяденька приступит к совету про меня. Он еще долго разливался соловьем, но потом сказал дельное. Примерно так. Мол, я понял, что у парня склонностей особых нету и не предвидится, шансов немного с обычным обучением, в таком случае ему стоит попробовать выбраться в люди хотя бы при помощи спорта. Найдет себе нишу и может её разрабатывать, понятно, по месту жительства, не исключено, что эта лошадка вывезет.

Насчет ниши пояснил, что не стоит ломиться в футбол или хоккей, стоит пробовать там, где народу не так много. Что-то типа легкой атлетики и тому подобное. К тому же я оказался для спорта староват, в престижных видах начинают раньше. И далее много чего разного, отец слушал, а я перестал, только разглядывал травяной склон под ногами и почти не видную речушку на дне.

Ну, мы попили чайку, полюбовались некошеным обрывом, далее побрели с отцом вдоль заборов обратно. Папаша проявил уважение к приятелю, подчеркнул, что тот необычайно умен, но советами следует пользоваться с выбором. Мол, насчет техникума он не настаивает, но вот по поводу спорта стоит подумать. И я с ним охотно согласился. Приехал после каникул, сразу обошел спортивные кружки, базы и школы поблизости.

Там выяснил, что Петушков оказался прав на сто процентов, практически для всех видов кроме легкой атлетики, я был перестарком, ещё оставался бокс и всяческая борьба, а этого я точно не хотел. Потому что не выносил даже обычной дворовой возни, не то чтобы мне били лицо или валяли по полу на постоянной базе.

Пришлось записаться на классику, бег на дистанции, прыжки в длину и другие ответвления. Для начала взяли смотреть, к чему я пригоден. Сразу выяснилось, что ни к чему особенно, но не выгнали, а поставили на тренировки по бегу с препятствиями. Наверное потому, что там народу не было, а дисциплина в расписании существовала.

Ну, тетенька тренер, имя забыл напрочь, со мною натешилась, хотя утверждала, что намучилась. Еще пара девчонок подобралась, мы бегали и скакали, а тренерша замеряла результаты для мальчиков и девочек по отдельности, потом по таблице высчитывала, кто впереди, я или девки. В основном выходили они. И так весь учебный год мы упражнялись, к лету выявился результат. Даже несколько.

Главным было то, что меня командировали в спортивный лагерь, не по достижениям, а по квоте, там требовались парни, в смысле легкой атлетики. Я понял, что кой-чего добился. Во-вторых, в школе отношение сделалось лучше. Учителя заметили, что я стал собраннее, и отметки повысились, хотя я думаю, это был воспитательный момент, я не очень-то старался. Физрук начал эту кампанию, выступал, мол, смотрите, что спорт с пареньком делает, и остальные учителя подтянулись. Я не возражал, а поминал хорошим словом дяденьку Петушкова и отцу написал, тому было приятно.

А в-третьих, стал разбираться с девчонками. Те двое, что со мною бегали и прыгали, сначала взялись меня презирать и фыркать, я на них ноль внимания, тогда они стали по очереди строить мне глазки, выясняли между собой, кто мне больше нравится. Одна была получше фигурой, хотя с лица не воду пить, вторая хорошенькая, но зубы плохие и большие «дефекты дикции», отчего она стеснялась. Я отвечал обоим, улыбался хорошенькой без особых разговоров, а трепал языком с длинноногой, обе были довольны, каждая полагала, что выиграла соревнование. Ну и шут с ними, были и пропали. Но я понял, что девчонки совсем не страшный зверь, и я не последнее чмо в их окружении.

Кстати на этом пункте и погорел по крупному, на «шерше ля фам», пардон за мой французский. Хотя как посмотреть. Можно сказать, что это был поворотный пункт биографии и даже судьбы, если выражаться пышно. Итак спортивный лагерь под Москвой, ближе к Калуге, хибарки из фанеры, туалет на природе, тренировки и прочее времяпровождение.

Вышло довольно кисло, потому что с парнями не удалось найти общий язык, они все были из единоборств, норовили на мне тренироваться, чтобы без промаха, а вечерами бегали в сельский магазин за горючим, невзирая на строгие запреты. Меня додумались посылать в лавку, я не стал, тогда объявили бойкот. После того я стал понимать, что общество меня не слишком устраивает, а спортивных достижений не предвиделось.

Положив обдумать ситуацию после, я стал обживаться на месте, потому что на целый месяц. Нашел библиотеку, там была классика на пыльных полках, стопки нечитанных журналов и «Роман-газета», было такое издание, между прочим. И в библиотеке встретил девочку, имени не помню, хотя она стала той самой «фам», через которую судьба меня отыскала. Однако по порядку.

Девочка, пусть будет условно Олей, нет, лучше Надей, была симпатичная, хотя чуть косенькая. К спорту не имела отношения, оказалась племянницей начальника, поэтому отдыхала с нами и скучала, время проводила в библиотеке, там читала книги с «Роман-газетами». Разговорились день на третий, она взялась руководить моим чтением. Себе взяла «Мастера и Маргариту», журнал оказался на полке среди прочего. Роман она читала раньше, но обещала передать, когда освежит в памяти, много про книгу толковала. Покамест выделила мне не самое занудное из «Роман-газеты», как она выразилась. И на танцах, они были раз в неделю, я её пригласил пару раз, другие девки на меня клали с прибором из-за бойкота, объявленного парнями. Из этого все и вышло.

Я понятия не имел, что из местный авторитет по кличке Дьяк, вольный борец с половиной переднего зуба (доборолся, надо думать) положил на девочку глаз. Однако по традиции предупредил, послал шестерку с сообщением, что, мол, не сметь, девка Надя – его кадр, следует оставить в покое. Но я не остерегся, на следующем сборище пригласил Надю на танец и поговорил о пользе чтения. Просто назло, вернее, чтобы показать, что не надо так грубо командовать. И вот.

После завершения танцев ко мне в хибару явился тот же гонец и позвал на разборку. Я шел и думал, как буду сопротивляться словесно, заявлять права на свободу выбора для девочки Нади. Если трусил, то немного и старался не показывать. Действительность превзошла ожидания.

Едва я приблизился к Дьяку (он сидел на койке), предполагая завязать беседу, как навстречу вылетел кулак, после чего я вырубился очень надолго. Честно будет сказать, что я ничего не помнил, мне потом порассказали ужасов. Типа того, что повалился, как подкошенный, глаза закатились под лоб, кровь хлынула из носа и ушей.

Очнулся на больничной койке в районном городке, через день со мной побеседовал следователь, рассказал, отчего я там валяюсь, спросил, имею ли претензию к обидчику. Если имею, то надо изложить заявление по форме и объявить причину ссоры, он напишет. Голова у меня плыла и болела, сказал, что ничего не помню, это была правда наполовину. Мент вздохнул с облегчением, сказал, что скоро я буду здоров, как бык, и в лагерь не вернусь. Я и так догадался, что там меня не ждут.

Впоследствии оказалось, что насчет здоровья он преувеличил, я оставался на койке довольно долго, потом переехал на реабилитацию в загородный центр, тоже там повалялся. Потом по выписке в начале октября получил сложный диагноз с рекомендацией пропустить школьный год, поскольку голова не выдержит нагрузки.

После Нового года я выписался из своей школы и поступил в ШРМ, то есть в школу рабочей молодежи. Учеба была не бей лежачего, за два года я доучился до аттестата, почти без присутствия, школьных знаний хватило с лихвой. И полно свободного времени, чтобы понять со смыслом, чего я конкретно хочу из того, что могу. Доктора объяснили, что учение по технической специальности противопоказано, и тяжелой работы мне не потянуть никак, ни физически, ни умственно.

И я стал разбираться. Поначалу сидя дома и взирая в окошко, потом стал слушать радио и почитывать прессу, с осторожностью, но всё же. Да, забыл сказать, что еще глубокой осенью, как вернулся домой, меня навестила та девочка Надя. Пришла объясняться, что она не знает, с чего Дьяк на меня набросился, у них ничего такого не было, а ей жаль и очень неловко. Нам обоим вправду было неловко, она просидела полчаса, но принесла книгу в подарок, из своей библиотеки.

Под названием «Исполнение желаний», советская классика, из жизни студентов 20-тых годов, там про десятую главу «Евгения Онегина», как её расшифровали. Рекомендовала к прочтению, говорила, что интересно, подарила книгу насовсем, подчеркивала. Я понял, что отдавать книжку не надо, и Надя дальнейших встреч не ждет, извинилась и отчалила с концами.

Книга у меня повалялась, я просмотрел, но читать не торопился, как ни крути, но осадок остался. Если бы принесла почитать своих «Мастера с Маргаритой»…

Но я забегаю впереди паровоза истории, тогда книжки были до фонаря, к чтению привычки не имелось, в доме не держали. И то мамаша косилась, говорила, мол: «Ну, девка нашла, что принести. Порадовала страдальца, теперь ему только остается трепанные книжки читать». Это пропустим.

Но я к тому веду рассказ, что книжка свою роль сыграла, по всем законам драмы: если на стене висит ружье, то должно выстрелить. Так вот книжка валялась себе, а я пребывал в размышлениях, куда мне рулить дальше, если спорт накрылся, а серьезное учение запрещено на несколько лет вперед. Доктора доступно объяснили, но обнадёжили, что потом станет лучше. Не для спорта, но концентрация внимания вернется.

И вот однажды с утра я просматривал мусорную одну газетку и в конце наткнулся на объявление, что на «Мосфильме» идут съемки фильма по роману «Исполнение желаний». Набирают массовку из молодых людей и девушек для съемок, сцены из жизни 1920-тых годов. И денег обещают заплатить, хотя немного.

Позвонил по приложенному телефону, там подробно ответили, и не долго думая, я собрался в тот же день. Пока ехал, отчасти пожалел, засомневался, что выдержу, но решил пробовать до конца. Возьмут не возьмут, решение не моё, а я сделал, что в моих силах, не всё дома сидеть и гадать, что со мною будет. Так открылась новая страница в биографии. Но об этом отдельно.