Текст книги "Какое счастье быть красивой женщиной"

Я напеваю по слогам, по нотам

Я напеваю по слогам, по нотам,

что счастье – есть, я проверяла – есть,

ведь мой любимый – самый-самый! – вот он:

живой, здоровый, любящий, и – здесь!

И после долгой тягостной разлуки —

такой же тёплый, искренний, родной…

Моё всё это – губы, плечи, руки,

глаза твои… Ты весь навеки мой.

А главное – никто из нас не держит

цепями долговыми – рядом быть,

нас тёплая, пронзительная нежность

объединяет… Как тут не любить?

Говорят – ни стыда, ни совести

 
Говорят – ни стыда, ни совести —
эти страсти под старость лет.
Не из гордости мы – из горести
не даём никакой ответ:
 
 
Мы полжизни седьмыми вёрстами
обходили друг друга, но
наши судьбы, как главы, свёрстаны,
неразлучные мы давно.
 
 
Ни заклятьями, ни молитвами
не отменишь любовь-беду,
мы на этой войне – убитые,
и полжизни горим в аду.
 
 
Социальные роли сыграны,
слава Богу – поклон, финал,
и в любовь, словно в омут, прыгаем…
Рай был рядом всегда.
Кто б знал…
 

Инцест

Я струны рву и пальцы рву струной —

фонтаном кровь пульсирует в ладонь,

от осознания, что ты – не мой,

сама взорвусь сейчас, лишь только тронь…

Какие боги разделили нас,

столкнув сердца сначала в лобовом?

Я нежности хранившийся запас

стираю с кровью вместе рукавом.

Мне с первой встречи ясно было – мой,

и ты кричал глазами – «Как же быть?

Нельзя тебя назвать своей женой,

но просто невозможно – не любить?»

И сердце разрывается в груди —

бессмысленен дурной судьбе протест:

живу одним тобой, но – уходи.

Люблю. Но это грех большой.

Инцест.

Кино

 
Дали свет: The end. Пустили титры.
Хлопают сиденья в кинозале.
Зрители – и судьи, и арбитры,
ждут чего-то – всё ли показали?
 
 
Почему не вместе эти двое?
Вроде есть для счастья всё, что нужно.
Странные киношные герои:
им любить бы – нет, зачем-то дружбой
прикрывают чувства, как газетой,
будто бы любить взаимно – стыдно,
вроде и не наше дело это,
но – обидно, чёрт возьми, обидно!
 
 
Семьи у обоих – ну так что же:
c’est La Vie, как говорят французы,
друг от друга отрываясь с кожей,
есть ли смысл в семье быть тяжким грузом?
А герои бьются на осколки,
на куски, и рвутся на запчасти —
не подозревали, что настолько
дорого сегодня стоит счастье.
 
 
Зрители сочувствуют героям —
плачут над картинкой в кинозале.
Ряд для поцелуев. Эти двое
выдыхают дружно: «Не узнали…»
 

Нам даже и не нужно говорить

Нам даже и не нужно говорить:

что толку в тех словах,

нас прочно держит —

как пуповина – шёлковая нить

родства, любви, отчаянья, надежды.

Я сотни раз тебе шептала «Нет»,

а ты в ответ с улыбкою лукавой

твердил, что «Нет» – неправильный ответ…

Мы оба были правы и не правы.

И каждый понемногу подливал

немного лжи, и знаешь, к сожаленью

нас этот яд разит не наповал,

но всё же нет надежды на спасенье.

Мы перешли контрольную черту

и слишком много выпили отравы:

люблю я не того, а ты – не ту —

друг друга любим мы, и в этом правы.

Счастлива – когда в твоих объятьях

 
Счастлива – когда в твоих объятьях,
два дыханья – не в противофазе,
мне уже адреналина хватит —
соскочила [больно и не сразу].
 
 
И теперь другая дурь по венам
снизу вверх летит по серпантину —
скрученных пружиной сжатой – нервов,
заливая баки эндорфином.
 
 
Это кольца рук твоих упрямых —
стропами страховочными будто —
держат над землёй меня, как мама
даже не умела почему-то.
 
 
Ты меня теплом своим укутал —
я теперь тепличная немного,
и смакую каждую минуту…
[Эндорфины. Не судите строго]…
 

Тот самый

 
У каждого есть наверно
в душе уголок такой,
живут где последний, первый,
тот самый ещё, другой,
 
 
о ком никому не скажешь,
о ком и себе самой
боишься признаться даже…
Под кодовым словом «Мой!»
 
 
Живёт он под сердцем где-то,
любовью твоей храним,
встречаешь ты с ним рассветы,
глаза закрываешь – с ним,
 
 
и так ли уж важно, кто там
с тобой коротает век,
ведь в сердце навечно – вот он! —
особенный человек…
 

Чужое счастье не украсть

Чужое счастье не украсть —

не яблоко, не снимешь с ветки,

деля с любимым сласть и страсть,

не надо ожидать ответки:

не судит нас, счастливых, Бог —

мы рождены, чтоб былью сказку

создать себе… А он – помог:

где наказанием, где – лаской.

И если на пути земном

нам встретилась любовь – то надо

сказать «спасибо» и вдвоём

свой Рай вылепливать из Ада…

Бог так долго беду откладывал

 
Бог так долго беду откладывал —
то ли некогда, то ли – лень,
ты зачем, мне скажи, загадывал
умереть со мной в тот же день?
 
 
И теперь мы летим на встречную —
дальний свет чей-то слепит нас,
ну приехали, что ж, конечная.
Были вместе мы. Ровно час.
 
 
Вот такая судьбы ирония —
всё дословно же, под заказ,
только жаль, что потом не вспомню я
счастья нашего целый час.
 
 
Непонятные, бестелесные —
растерявшись, висим и ждём:
вдруг помогут/спасут, воскреснем мы,
чтобы всё же пожить вдвоём?
 
 
Но Небесная Бухгалтерия,
папки наших судеб подшив,
ставит номер текущий, серию
и сдаёт нас с тобой в архив.
 
 
Бог так долго беду откладывал —
то ли некогда, то ли – лень,
ты зачем, мне скажи, загадывал
умереть со мной в тот же день?
 

Ты будешь дальше пить, и пить, и пить…

Ты будешь дальше

пить,

и пить,

и пить,

вернувшись из далёкого похода,

я – что-то мило щебетать/бубнить

про глупости – про моду, про погоду…

И криком не кричать – молчать. Молчать!

Про то, как я дышать боялась даже,

и новости – не слышать, не включать

старалась, становясь мудрей и старше,

пока ты океан пересекал

в своей подлодке – ядерной, огромной…

Не приключений вроде бы искал —

работа: океан, опасность, войны,

а мне, как бабе —

ждать,

и ждать,

и ждать,

ходить на пирс, молиться горизонту…

Не плакать – только мило щебетать…

Кивать: всё понимаю, да – работа…

Иногда ты звонишь мне из прошлого

 
Иногда ты звонишь мне из прошлого:
Как дела у тебя? – Хорошо,
у тебя что случилось хорошего?
[Режет вены кухонным ножом.
 
 
Нож ползёт от запястья к предплечью и
красным ртом раскрывается плоть.
Просто мяса кусок. Человечина.
Зря ты душу вдохнул в нас, Господь…]
 
 
И в ответ – тишина мне зловещая,
я кричу в тишину: Не дури!
Я – не Бог, я лишь слабая женщина,
грех такой на себя не бери —
 
 
уходить, пока сверху не вызвали,
и меня не тащи за собой —
вдруг и я не успею, не вызволю,
не спасу?!! Ладно. Еду. Отбой.
 

Опять запахло в небе февралём

 
Опять запахло в небе февралём
и, вместо вьюг январских завываний,
предчувствие весны кричит: «Приём!
Приём-приём, а вот и я! Не ждали?!»
 
 
И пусть нам сыплет щедрая метель
перо и пух на снежные перины —
в душе уже апрельская капель
настукивает ритм нетерпеливо.
 
 
И блеск в глазах – безудержный, шальной,
и сердце ледяной сосулькой тает,
и воздух – самогонный и хмельной
мне неба синь над головой качает.
 
 
Пузырит в венах кровь окситоцин —
весь мир большой так хочется обнять,
ни водка не поможет, ни глицин —
весну в душе не нейтрализовать…
 

Благодарить…

Благодарить – и Ангелов, и Бога —

за эту встречу нашу. За тебя.

За то, что получила я так много:

я вспомнила, как это – жить, любя,

Когда сочнее краски, вкусы – глубже,

и каждый звук – оргазменной волной,

когда ты мне – как воздух – просто нужен:

дышать тобой, чтоб просто быть живой.

И в мире, где покой ни по запросу,

ни просто так – никак! – не выдают,

мне как-то удалось, уткнувшись носом,

вдруг на твоём плече найти приют.

Мне это чувство было не знакомо,

и я его смакую терпкий вкус:

в твоих руках я, наконец-то – дома.

Люблю. И в том признаться не боюсь.

За то, что получила я так много:

любить тебя. Тобой любимой быть.

Я не устану Ангелов и Бога

благодарить…

Не дотронусь ни сном, ни дыханием

 
Не дотронусь ни сном, ни дыханием,
ни мечты эфемерным крылом,
ни признанием, ни покаянием,
и ни холодом, и ни теплом.
 
 
Ни водой ключевою живительной,
ни росой напоить-опоить —
не хочу, и самой удивительно,
как приятно свободу – дарить:
колдовское тягучее красное
ты и сам бы попробовать рад
(Приворотное зелье. Опасное!
По рецепту!), не пей его – яд!
 
 
Ни волшебными чарами тёмными,
ни молитвами – не зацеплю:
мне так важно, что САМ ты влюблён в меня,
ведь тебя я САМА же (?) люблю…
 

Спрятать от всех глаза

 
Спрятать от всех глаза
(Светятся слишком), душу —
счастьем кричать нельзя,
надо молчать и слушать.
 
 
В небо шепнуть – «Спа-си-
бо… ВОТ ТАКОЕ (!!!), правда…»,
Прыгнуть вдвоём в такси,
сдачу не взять – «Не надо!».
 
 
В тёплый жилья живот
ткнуться слепым котёнком,
счастье моё живёт
в нашем с тобой ребёнке.
 
 
Пусть за окном метель
в танце морозном кружит —
детская колыбель
наши спасает души…
 

Ароматом хвои

 
Ароматом хвои,
пузырьками в хрустальном бокале,
и сияньем гирлянд
помогаем себе (хоть раз в год)
помечтать о любви
(мы друг друга опять загадали!),
оглянуться назад,
чтобы дальше стремиться вперёд.
 
 
И, как прежде любя,
с каждым новым ударом курантов,
нарушая опять
самый строгий закон волшебства,
я молюсь за тебя,
хоть так делать нельзя и не надо —
у судьбы воровать
на тебя эксклюзив и права.
 
 
Не хозяйка судеб —
ни твоей, ни своей, но покуда
все двенадцать пробьют,
буду снова закон нарушать:
мы бы ни были где б,
лишь тебя я загадывать буду,
пепел скидывать в брют,
одним махом бокал осушать…
 

Солнце мне даришь, на части разбитое

 
Солнце мне даришь, на части разбитое —
странное чувство, давно позабытое:
словно домой возвращаешься с улицы,
где непогода плюётся и хмурится
 
 
снегом, дождём и свинцовыми тучами.
Если вдвоём мы – найдутся нас круче ли?
Серые солнца хитрющие щурятся:
видишь, какая погода на улице?
 
 
Я – улыбаюсь, теплом разморённая,
ласковой кошкой мурлычу влюблённо я,
только что дикой была и опасною,
раз – и ручной сразу стала, да ласковой.
 
 
Лоб подставляю – целуй мол, наглаживай,
дикую кошку балуй, обихаживай,
и не предай ни любви, ни доверия:
душу и сердце открой, но не двери мне.
 

Будешь любить меня

 
Ты говоришь, что моей красотою
смог насладиться б за маленький срок —
да при условии, что я без боя
кошкой домашней легла бы у ног.
 
 
Пары часов, говоришь, бы, хватило?
Да я любого мурчанием так
не на часок, а на жизнь усыпила б —
кошке любой это сущий пустяк:
 
 
лечь у груди, под дыханье подстроясь,
вывести ритмы двух пульсов в синхрон —
и ни о чём больше не беспокоясь
ты погрузишься в мой сказочный сон.
 
 
Старые сказки плохому не учат:
перед любым колдовством человек —
слаб. Беззащитная кошка мяучит —
волю твою забирает навек.
 
 
Будешь, как раб, молоком и сметаной —
самыми лучшими только! – кормить,
холить, лелеять, считать самой-самой…
Будешь любить меня – Слышишь? – любить…
 

Бояться кошек – не ходить во двор

 
Бояться кошек – не ходить во двор
(Опаснее домашних – дворовые),
а у меня – серьёзный разговор
к тебе сегодня, знаешь ли, впервые:
 
 
я убираю когти и клыки,
дозирую до миллиметра – силу,
а ты удар (мол, в шутку же!) руки
не хочешь ли ополовинить, милый?
Мурлыкну снисходительно: терплю,
и стукну мягкой лапой по ладони —
лишь только потому, что я люблю,
велик соблазн мне дать немного боли?
 
 
Эй ты – венец творенья/человек —
расслабился, не помнишь почему-то,
что мне от милой кошечки разбег
до хищника опасного – минута.
 

Женщина-воин – одна в безграничном мире

Женщина-воин – одна в безграничном мире,

страх ей как будто не ведом и не знаком,

плачет навзрыд, заперевшись одна в квартире,

и – никому, даже френдам и под замком…

А за окном – то ли гром, то ли взрывы «Града»,

рвётся в квартиру упрямо промозглый дождь

и барабанит в стекло – не грусти, не надо:

он же вернётся – он знает, как сильно ждёшь.

Женщина-воин опять соберётся с духом,

номер заветный в условленный час набрать:

«Ты там держись, дорогой, ни пера, ни пуха —

Я буду ждать, сколько надо.

Я буду ждать»…

Тихо мобильник

в солдатской ладони пискнет —

пальцы сжимают непрочную связи нить:

«Слышишь? Вернусь!

Только, знаешь, не надо письма —

Долго идут…

Постарайся, роднуль, звонить…»

Женщине-воину сложно остаться дома

Женщине-воину сложно остаться дома

хоть ненадолго – на день хоть один/на час,

если любимый

(да что там – и незнакомый)

в этот момент от врага охраняет нас.

Дома остались трусливо чужие дяди —

женщина-воин по минному полю в ночь

едет к своим, что врагу не сдадут ни пяди —

страшно, конечно, но надо же им помочь.

Каждому воину вручит она подарки:

тёплые вещи, обувку, конфеты, чай,

доброго слова ей ни для кого не жалко,

каждому скажет – вернусь ещё, не скучай.

В этих глазах навсегда поселились смерти —

близких ли, дальних ли – чёрной стоят стеной,

но перед женщиной-воином вдруг как дети

светятся, свёрток к груди прижимая свой.

Женщина-воин устала, но, слёзы пряча,

по бездорожью везёт драгоценный груз.

Гуманитарку. Солдатикам. Это значит —

мы победим. Даже если нескоро – пусть.

Я хочу, чтоб точно знал и верил ты в любом бою

 
Я хочу, чтоб точно знал и верил
ты в любом бою, в любой дороге:
я тебе всегда открою двери,
не заставив мяться у порога,
 
 
не пытая, где ты был так долго —
жив и слава Богу, будешь ужин? —
я хочу, чтоб ты в любой дороге
свято верил в то, что ты мне – нужен.
 
 
Я тебе секрет шепну – ты слушай:
ту, кого не называют всуе,
наши, Богом связанные души
не особенно интересуют,
 
 
Дан ей сверху план – она и косит
всех подряд почти, не разбирая,
«Есть дела несделанные?» – спросит —
«Много!» – говори ей, умирая, —
 
 
«Важных много дел на этом свете —
будут и на том меня тревожить»…
Чёрт с тобой, – она тебе ответит, —
делай, за тобой приду попозже…
 

Женщина-воин устало сложила латы

Женщина-воин устало сложила латы,

в землю воткнула вдруг ставший ненужным меч:

и для себя хоть немного пожить когда-то

надо – не только границы свои стеречь.

Спать – не в землянке, а в чистой сухой постели,

платье – из шёлка, не робу из грубых кож

следует дамам —

устала, и неужели

мир этот странный лишь только для войн и гож?

Все надоели и поводы и причины

междоусобицам глупым, и наплевать:

если война, пусть воюют теперь мужчины —

женщинам надо любить, а не воевать.

Женщина-воин у бога немного просит:

мира недолгого – чтоб о войне забыть,

волосы длинные – чтоб на подушку бросить,

друга сердечного рядышком, чтоб любить.

Женщина-воин устало сложила латы…

Ты прости – я жизнь твою ворую

Ты прости —

я жизнь твою ворую:

каждый день звоню минут на пять,

и экран мобильника целую —

жив же,

как же тут не целовать?

Мне не очень важно – с кем ты, где ты…

«Как ты там?» – единственно спрошу,

и почти не слушаю ответы:

дышишь ты – и, значит, я дышу.

Пусть другие нас хоть на запчасти

разбирают —

им не повезло

испытать, какое это счастье,

если дома ждут всему назло,

если беспокоятся и верят,

если в день любой и час любой

для тебя всегда откроют двери —

«Господи, вот счастье-то, живой!»

Дома

А многим ли в самом-то деле знакомо,

иль просто банально играют словами,

что значит привычная фраза «как дома»,

и что же за «дом» мы построили сами?

Спешат ли домой к вам любимые? Или

вам стало давно одиночество другом?

Ведь чувства, что были когда-то – остыли,

быть вместе не тёплая радость, а – мука,

и связи, ненужными ставшие – душат,

и каждый запрос на внимание – лишний,

но всё же зачем-то приходится слушать

и видимость делать натужно, что – слышим.

А может быть проще решиться однажды

принять, что друг друга вы – не половины,

свой дом в новой жизни чтоб строил бы каждый,

и в нём не постылым бы был, а – любимым?

И пусть в вашем доме вас ждут и скучают,

веками замки не меняя на двери,

ведь вы же вернётесь, своими ключами

откроете. Ждут ведь. Надеются. Верят.

Мы были с другими помолвлены и повенчаны

Мы были с другими помолвлены и повенчаны,

когда наши взгляды встретились, но случайно ли,

жену называешь ты просто знакомой женщиной,

и дня не носил кольцо своё обручальное?

И я в соцсетях постоянно в активном поиске:

тебя ли ищу, иль просто никто не нужен, и

где мужества столько найти мне,

и слов, и голоса —

спросить у небес, не ты ли мне ими суженый?

Ведь через года, и века, и тысячелетия

сквозь разные формы жизни, планеты разные,

сквозь полные счастья дни или лихолетия —

твои лишь глаза я всегда узнаю и праздную…

Ни мёртвой водой, ни душою живою

Ни мёртвой водой, ни душою живою —

никак эту боль по тебе не заглушишь:

я тысячи жизней болею тобою —

из душ миллиардов ты – самый, ты – лучший.

И каждый мой стих – словно исповедь, только

никто не отпустит грехи (не покаюсь),

но не пожалею – ни капли, нисколько:

я снова и снова перевоплощаюсь

В надежде бессмертной на встречу с тобою,

на этой планете, другой ли – не важно.

Не это ли в мире зовётся – любовью?

Не это ли ищет здесь выживший каждый?

Млечным путём ли, дорогой ли звёздною

 
Млечным путём ли, дорогой ли звёздною —
буду идти, пыль глотая дорожную,
чтобы найти тебя – рано ли, поздно ли,
веря всем сердцем почти в невозможное.
 
 
Злая разлука мне чёрною меткою
тихо легла на ладонь – огорошила,
сказочный лес защищается ветками —
нечего делать гостям тут непрошенным.
 
 
Путают волосы, в платье цепляются
злые колючки – розарии бывшие,
мол, со свободы в тюрьму возвращаются
разве к чудовищам страшным? Не слышали.
 
 
Криком кричу: «Пропустите, пожалуйста!
Я вас потом прополю, обихожу!» – но
лупят сильней: виновата? Не жалуйся:
алый цветок воровать не положено!
 
 
Так и бреду – непролазными чащами,
Не за богатствами, но – за сокровищем,
Ведь моё счастье – одно, настоящее —
Принц заколдованный. Пусть и в чудовище.
 

Азарт

 
Азарт —
и приключений ищем снова,
и жизнь
опять наставит синяков,
ты рад,
что я с тобой на всё готова,
держись —
и сам, конечно, будь готов:
 
 
тебя
я заведу в такие дали —
где нет
людей, нехоженой тропой…
любя
бабло, награды и медали
побед —
прошу, возьми меня с собой
 
 
назад.
Мне в том лесу совсем не страшно
одной —
с тобой мне просто по пути,
азарт
и приключений дух не важен —
ты мой,
и я должна тебя спасти
 
 
от бед,
от тяжкой непосильной ноши,
ведь я —
как кошка с жизнями семью,
пусть бред,
но верю я, что ты хороший…
Да, зря —
сама себя не узнаю.
 

Как только завернёшь за поворот

Как только завернёшь за поворот,

ты мне перекрываешь кислород,

а если вдруг билет в один конец

из города – то мне совсем пиздец:

ведь каждый километр – тугой петлёй

на шее у меня: ты – воздух мой,

а я и так дышала через раз,

чтоб ты не истощился, не угас,

чтоб ты – дышал/сиял/горел/искрил,

чтоб самым-самым, как умеешь, был,

не уезжай, остановись – прошу,

я лишь тобой – одним тобой – дышу…

Опасной становится наша игра

Опасной становится наша игра,

но сделаны ставки последние, брошены кости,

мы будем азартно играть до утра,

забыв, что хозяева в том казино, а не гости.

И я даже там, у земли на краю,

на страшном обрыве,

куда приведёшь и оставишь —

пойму: и таким тебя тоже люблю,

ведь жизнь без тебя —

что игра на рояле без клавиш.

К обрыву лицом повернусь и спиной —

к тебе, и сейчас бесконечно тебе доверяя:

казни или милуй и делай со мной

что хочешь – я правда так чувствую, я не играю.

Ты очень мне нужен

 
Ты очень мне нужен —
из рук твоих сильных кольцо,
и голос – простужен
как будто, слегка с хрипотцой.
 
 
Пронзительно-острый,
внимательный взгляд – ты без слов
читал меня просто,
такая вот сука-любовь.
 
 
Терпения тонны —
сносить миллионный каприз.
Красивый, влюблённый —
мой не завоёванный приз.
 
 
И присно, и ныне,
и дальше – во веки веков
твоё только имя
рифмую со словом «любовь»…
 

Ночь, музыка, плед и цветаевский к чаю пирог

Ночь, музыка, плед

и цветаевский к чаю пирог —

и угол чужой уже сразу немножечко дом,

и можно забыть,

как был каждый из нас одинок,

но в горле застрял

из сомнений предательский ком.

Да черт нас возьми, навсегда мы теперь или нет?

К утру не остынет ли с чаем весь этот уют?

Мы столько потратили зим друг без друга и лет,

а новую жизнь за порядочность не выдают!

А эта порядочность наша кому-то нужна?

Кому мы храним черепки от разбитых сердец?

Счастливее ль ТА,

что по паспорту – всё же – жена?

И ладно бы – я,

но ты счастлив ли сам, наконец?

Нет, эти вопросы

тебе никогда не задам —

ты рядом сейчас,

за проблемами заперта дверь,

я наш эфемерный уют и на миг не предам

и буду в нас верить,

ведь ты попросил меня: «Верь!»…

Нежность…

Ты не такой, как раньше, и я не та:

год друг без друга тяжко – за два – идёт,

эхом друг друга – гулкая пустота

(Кажется – только нежность не подведёт)…

Мы – друг без друга, только ни бог, ни чёрт

нам по заслугам, знаешь ли, не воздаст:

живы-здоровы, значит, оплачен счёт

(Верится – только нежность и не предаст)…

Тихо журчащей нежности бью ключом —

каждому дам напиться и наплевать,

другом ли был мне или же – палачом

(Главное – раны нежностью заливать)…

Может потом и я к роднику вот так

жадно прильну, на воду меняя кровь —

не разбирая, друг это мне иль враг

(Надо же: нежность – вовсе не про любовь)…

У тебя меня нет…

 
А меня у тебя
нет нигде – ни в каких закладках,
абсолютный склероз —
первый снег не настолько чист.
Знаешь, не было дня,
чтобы горькое стало сладким,
чтоб обратно прирос
отлетевший однажды лист.
 
 
И тебя у меня
нет нигде по причине той же —
это в сказке Ассоль
ждать могла б тебя много лет.
Бесконечно любя,
оба мы понимаем всё же —
солнце, ветер и соль
парусам поменяют цвет.
 
 
У меня тебя нет,
у тебя меня тоже нету,
только все корабли
не устанем (что входят в порт)
проверять на предмет,
паруса там какого цвета —
нашей вечной любви,
или вовсе наоборот…
 
 
У тебя меня нет…