Текст книги "Синяя борода light или Жизнь как источник потрясений"

– Жду тебя, Зойка, в четверг на работе, – Наташа вышла из машины у метро «Новые Черемушки». – Поздравляю вас еще раз, новобрачные! Живите счастливо!

И Наташа, кутаясь в песцовый воротник пальто, помчалась в метро.

– … Но ждать четверга не пришлось. Мы встретились с Зоей уже в понедельник утром: первой, кого я увидела, пройдя проходную, была Зоя, сидящая на скамейке во дворике нашего института, изрядно замерзшая и совершенно несчастная, – Наташа перевела дыхание, попросила Челикина стакан воды и продолжила. – По сути это и есть начало истории…

Я, естественно, очень удивилась, увидев Зою, потому что десять лет назад людям, вступающим в брак, полагался трехдневный отпуск с сохранением содержания сразу после свадьбы. Короче, Зоя никак не должна была появиться на работе в понедельник. Я почувствовала неладное, и спрашиваю:

– Что случилось, Зойка?

– Он ушел, – это Зоя мне отвечает.

– Кто ушел, когда, откуда? – это, само собой, спрашиваю я, в полном недоумении, и получаю в ответ такую историю…

… На следующий день после свадьбы Костик встал довольно рано, умылся, выпил кофе и, со словами «Лежи, лежи! Я быстренько на рынок!», покинул квартиру. Зойка полежала, понежилась еще какое-то время, но скоро ей это надоело, и она тоже встала, умылась и пошла на кухню выпить кофе. На видном месте кухонного стола лежала записка следующего содержания: «Я подаю на развод, потому что не ожидал от тебя такой подлости. Прошу тебя сегодня же покинуть нашу квартиру. Собери вещи, вечером приедет мама и вызовет тебе такси. Я больше не хочу тебя видеть. Как ты могла?!»

Зойка – в шоке! Часа два она металась по квартире, пытаясь найти объяснение такому повороту. Потом она хотела уйти из дома гордо, без вещей, что называется, в чем мать родила, но Костик предусмотрительно вытащил у нее из сумки ключи от квартиры. В конце концов, Зоя затихла и стала ждать приезда свекрови, надеясь выяснить у нее, что, собственно, случилось. Но лучше бы она этого не делала: приезд Капитолины Сергеевны не только не прояснил ситуацию, он ее усугубил! Зойка ходила хвостом за свекровью, которая молчала и методично сбрасывала в сумку все попадавшие ей под руку Зойкины вещи, и наматывала слезы на кулак. Когда сумка была собрана, Капитолина Сергеевна вызвала такси и полчаса до его приезда вела себя так, как будто Зойки не существует и в квартире она одна. После звонка диспетчера о прибытии машины, Зойкина свекровь демонстративно выставила сумку за дверь, дождалась, когда выйдет сама Зойка, процедила сквозь зубы «Чтобы ноги твоей здесь никогда не было!» и очень тихо и аккуратно закрыла дверь.

На вопрос водителя «Куда едем?» Зоя автоматически назвала Павелецкий вокзал – это был путь домой, но, поразмыслив, решила, что ехать к родителям, ни в коим случае, нельзя: деревня второй день отмечала ее свадьбу и, если она сейчас явится с вещами, то вся разогретая толпа родственников и соседей тут же рванет в Москву, чтобы разобраться. Тогда жертв не миновать!..

Короче, две ночи Зойка ночевала на вокзале, а в воскресенье целый день провела рядом с домом Костика в надежде встретить его и хотя бы поговорить. Не встретила и не поговорила, на ее телефонные звонки никто не отвечал: как потом выяснилось, Капитолина Сергеевна предусмотрительно сменила номер телефона. Я до сих пор удивляюсь, как она шустро всё провернула.

Но это еще не конец. Последней каплей стал вызов в ЗАГС для подписания документов о разводе. Там Зойка узнала причину, из-за которой Костик ее бросил. Официальную причину. Она была такова: Костик, мальчик из приличной семьи, был воспитан в целомудрии и считал, что его невеста должна быть девственницей по определению, а он в первую брачную ночь обнаружил, что Зоя таковой не является. Перенести такой удар Константин не смог и подал на развод. Каково? Капитолина Сергеевна сработала на опережение, и теперь никто не посмел бы обвинить ее драгоценного сына в растлении малолетней Зойки. После этого развода девочка больше двух месяцев жила со мной, в доме моих родителей, и мы не оставляли ее одну, прятали от нее колющие и режущие предметы, веревки, бутылки, зеркала… Всё, чем можно наложить на себя руки!

Правда, потом Зоя либо вняла нашим ежевечерним беседам, либо сама взялась за ум, но она выбила у своего начальника направление на учебу, и сначала поступила на рабфак, а потом автоматически в институт. Закончила его, через некоторое время Академию госслужащих и теперь возглавляет Управление труда и социальной поддержки при правительстве Московской области. На этой оптимистической ноте я хочу закончить историю любви и предательства!

Наташа замолчала. Сергей тоже помолчал какое-то время, потом спросил:

– И вы, после того, что рассказали, считаете, что у вашей подруги нет мотива?

– Возможно, мотив был тогда, десять лет назад, а сейчас, уверена, его нет, – Наташа устало отреагировала на вопрос следователя. – Я ведь в конце концов узнала, в чем дело, почему возник это развод. Моя встреча с Гриневским была месяца через два после свадьбы и развода, когда мы уже руки опустили, пытаясь вытащить Зойку из депрессии. Я напрямую спросила его, в чем проблема, и он напрямую мне ответил, что Зоя хотела посадить его за растление, если он не женится на ней. Ему об этом сказала мама, а маме, в свою очередь, это сказала Зоя. Вот так! Капитолина Сергеевна вложила версию Тамары Ильиничны в уста молоденькой и глупой Зойки, а Костя – молодой подлец и маменькин сынок сразу и безоговорочно поверил. Зое я, естественно, ничего не сказала, только заметила, что Костик и мизинца ее не стоит! И началось выздоровление!..

– Спасибо вам, Наташа, за рассказ, за разъяснения. Он прояснил мне ситуацию с первой женой Гриневского, но лишил меня еще одного подозреваемого, – Сергей Челикин встал из-за стола и протянул руку посетительнице. – Уже поздно, я попрошу дежурную машину, чтобы вас отвезли, куда вы скажете.

Проводив Наташу, следователь поднял трубку и заказал машину.

– Да, история! – раздалось из кресла, в котором спал Валера Дейно, и Сергей подпрыгнул от неожиданности. – Я, прям, заслушался. Можешь эту Зою вычеркнуть из списка преступниц….

Глава 6

МОСКВА, 1984

Костя лежал на диване и пустыми глазами смотрел на экран телевизора, когда раздался звонок. Лялю он еще позавчера спровадил к родителям, поэтому ему самому пришлось открывать дверь, хотя после того, что случилось, он не хотел никого видеть. На пороге стояла незнакомая и какая-то замученная тетка, которая рылась в своей необъятной сумке.

– Вам заказное письмо, – она протянула конверт, продолжая рыться в сумке, как потом выяснилось, в поисках авторучки. – Распишитесь.

Женщина с облегчением протянула Косте найденную ручку и замусоленный бланк, ткнула пальцем в нужную строчку, дождалась, когда адресат поставит там свою подпись в виде закорючки, и молчком рванула в сторону лифта.

Костя посмотрел на имя отправителя, которое значилось на конверте. Письмо было от матери. От матери, которой не стало два дня назад…

Костик оторопело смотрел на прямоугольник конверта и пытался вернуть мозги в рабочее состояние. Это удавалось с большим трудом: мысли метались в голове с такой скоростью, что сосредоточиться на одной из них не представлялось возможным. «Это что? Очередная мамина шутка?» – эта мысль заслонила все остальные и встала в полный рост. Костя чувствовал и умом, и сердцем, что в письме нет ничего хорошего, что оно изменит его жизнь. Он его боялся.

Пройдя на кухню, Константин вдруг обрадовано вспомнил, что он сегодня еще не ел. Необходимость занять чем-то руки, привела его почти в восторг. Он открыл холодильник, проигнорировал все кастрюльки с едой, которую приготовила еще его мать, достал ветчину, три яйца, масло. Постоял задумчиво перед открытым холодильником еще немного, вытащил один помидор и кусок сыра.

Поиски сковороды заняли у Костика довольно много времени: кухня не была его вотчиной. Наконец все подготовительные работы были проделаны, и на разогретую сковородку отправились красиво порезанный кружочками помидор, мелко-мелко нашинкованная ветчина и аккуратно разбитые, чтобы сохранить в целости желтки, яйца. Вся эта красота аппетитно шкварчала и издавала сногсшибательные запахи. Костя натер сверху сыр, накрыл на двадцать секунд этот кулинарный шедевр крышкой и, совершенно довольный собой, выложил яичницу а-ля «палочка-выручалочка» на тарелку.

Проделав все это, Костя с ужасом обнаружил, что прошло только двадцать три минуты. Стараясь делать все, как можно медленнее, молодой человек заварил чай, налил его в свой любимый хрустальный стакан в подстаканнике, который достался ему от отца, привычно сервировал стол, достал хлеб и совершенно автоматически сунул его в тостер, дождался, когда тот «выплюнет» содержимое и сел.

Сел и понял, что есть он не хочет. Сделав над собой усилие, Костик все-таки проглотил сотворенную им красоту. Вкуса он не почувствовал, потому что взгляд его был прикован к лежащему на столе письму, которое не давало покоя. Вымыв, опять же по привычке, после себя посуду, Костя понял, что ему не отвертеться, и откладывать больше нет ни сил, ни возможности. Он взял письмо, аккуратно кухонными ножницами отрезал сбоку тоненькую полоску бумаги. Конверт был открыт, но вытащить из него лист бумаги было страшно. Посидев еще немного, вздохнув глубоко, как перед прыжком в воду, Костик достал сложенное в два раза послание.

«Любимый мой!»

Руки задрожали, лист выпал, лицо у Константина стало, как отсиженная нога, – так всегда бывало у него, когда кровь отливала от щек, сердце задергалось, как если бы не понимало, куда ему сейчас – сверху вниз или слева направо? Но отступать было некуда, и Костик начал читать!

«Любимый мой! Любимый мой сын!

У меня нервный срыв. Или нет, не срыв. Я просто устала так жить: думая, что все нормально, когда все из рук вон плохо, ходить на работу, которая кроме скуки не вызывает больше никаких чувств, примирять себя с обстоятельствами, а обстоятельства с собой, стараться никого не обидеть, когда этого хочется больше всего на свете. Я понимаю, что так жить нельзя. А как надо?

И все-таки, у меня нервный срыв. Ненавижу это состояние. Не люблю плакать. Ненавижу себя жалеть. Нельзя себя жалеть. Я – сильная! Но иногда так хочется быть слабой. Хочется жалости, поддержки… И это сразу начинает раздражать. Зачем меня жалеть? Я – сильная, и не нервируйте меня. Но так тоже нельзя… А как можно?

Мой сын. Мой самый любимый человек на свете. Самый-самый. С ним хорошо. Мне хорошо быть с ним вдвоем. Я – его, а он – мой, и он тоже любит меня, но не так, как мне хотелось бы. Во главе угла всегда его желания, его женщины, его жены. Жить с этим грузом невозможно. И все это меня не отпустит, даже если я уйду. Нет, так жить нельзя…

Надо что-то придумать. Простенькое, незатейливое. Зачем все усложнять? И я придумала… Придумала элегантную схему. Простую, но эффектную. Простую – для себя, эффектную – для всех остальных. Надо сказать, что для всех остальных, наступят непростые дни. Это я обещаю!..»

Костя читал письмо, и волосы у него на голове вставали дыбом. Если бы не такой знакомый, почти каллиграфический, почерк матери, он вообще решил бы, что это письмо – розыгрыш. Прочитав послание от начала и до конца, Константин отложил листки, потер лицо ладонями, встал и пошел по квартире. Двигаясь, как сомнамбула, молодой человек заглянул во все комнаты, минуя материнскую, довольно долго постоял в дверях ванной, борясь с желанием залезть под душ, и вернулся на кухню.

«Ничего не понимаю!» – эта мысль билась у него в мозгу, как бешеная. Костя прочитал письмо еще и еще раз. Понимание не приходило. Отложив письмо в сторону со словами: «Утро вечера мудренее!», Константин решил заняться трудотерапией, которая, по мнению его жены, помогает практически от всех невзгод. Надо было только придумать, что именно делать. Оглядевшись вокруг и пройдясь еще раз по квартире, Костик чисто мужской работы – подтекающего крана, криво висящей полки – не нашел и почему-то вспомнил свой разговор с женой о трудотерапии после какой-то их незначительной ссоры…

…– Ну, вот какую ты себе придумываешь работу в рамках этой своей трудотерапии, если в доме все идеально, и убирать ничего не надо? – спросил Костик у Ольги сразу после примирительной беседы: этот вопрос мучил его давно. – Открой секрет, пожалуйста.

Ляля засмеялась, прижимаясь к его плечу:

– За время нашей последней ссоры я три раза перемыла весь хрусталь! Представляешь?

– Господи! Зачем? – Костик даже отодвинулся, чтобы заглянуть жене в глаза – не шутит ли? – Ты серьезно?

– Конечно, серьезно. Работа с хрусталем требует сосредоточения!..

Костик не поленился, прошел в гостиную и внимательно посмотрел на солидную, размером в полстены, горку, в которой хранился семейный хрусталь. Она его не вдохновила: трудотерапия такого рода была Константину явно не по плечу. Он вернулся на кухню, в надежде найти там работенку, более подходящую его мужскому естеству. Ничего не обнаружив, Костик решил выпить кофе, и тем самым занять руки какой-никакой деятельностью. Голова при этом пыталась понять, что происходит, но ничего не понималось.

Письмо было настолько странным и каким-то… зашифрованным, что Костя терялся в догадках. Он очень хорошо знал свою мать, которая ничего не делала просто так. Каждый ее поступок, каждое слово, даже вскользь оброненное, несло смысловую нагрузку. Так и здесь, в этом письме, видимо, было столько какого-то тайного смысла, что Костик, как и любой мужчина, не понимающий ни вербальных намеков, ни намеков в виде определенных поступков, был поставлен в тупик.

Меля кофе, засыпая его в турку, внимательно следя за тем, чтобы все это хозяйство «не убежало», Костя пытался разгадать заданную матерью загадку. Не получалось. Ну, не складывался у Данилы-мастера каменный цветок!..

Потягивая кофе и буравя глазами лежащий на столе листок материнского письма, Костик вспомнил вдруг, как Капитолина Сергеевна без нажима, ювелирно точно подвела его к разводу со второй женой, и как он довольно долго не понимал никаких материнских «подсказок»…

… – Костя, ешь, пожалуйста, ты уже минут пятнадцать смотришь на свою жену, не отрываясь. Все остыло, – Капитолина Сергеевна еле сдерживалась, чтобы не треснуть сына по голове. – Танечка, ну, хоть ты ему скажи!..

– Константин Николаевич, пожалуйста, прекратите на меня пялиться: вы меня смущаете, и у меня кусок в горло не лезет, – Таня постаралась не засмеяться и соответствовать требованиям свекрови. – Действительно, уже все остыло. И вы на работу опоздаете.

– Мама, я не могу глаз оторвать от такой красоты, – Костик, подперев голову рукой, любовался женой. – Танька, ты же чудо какое-то неземное! Вот это мне повезло, так повезло!

– С одной стороны, конечно, повезло, – Капитолина Сергеевна начала терять терпение. – А с другой – какие нервы надо иметь, чтобы не захлебнуться в слюнях, которые распускают проходящие мимо мужчины. Недаром говорят, что красивая жена – это не столько большая радость, сколько серьезное испытание, которое далеко не все мужья проходят без последствий.

– Что ты имеешь в виду? – Костя подозрительно посмотрел на мать, при этом даже отвел взгляд от жены.

– Надеюсь, что ничего! Красивая женщина, тем более такая красавица, как наша Таня, это – общественное достояние! – вбила очередной гвоздь сомнения в голову сына любящая мать.

А потом начались не частые просьбы матери встретить Танечку с работы: «Девочка так поздно возвращается – мало ли что!». И каждый раз Костик видел свою жену с одним и тем же мужиком, коллегой, как говорила Таня, который был влюблен в капитана милиции Татьяну Леонидовну Гриневскую настолько сильно, что подвиг Матросова с его амбразурой скромно курил в сторонке. Так, раз за разом дело дошло до развода. Капитолина Сергеевна журила мальчика за беспричинную ревность и всячески поддерживала «бедную, несправедливо обиженную, девочку», но в ЗАГС, где Костю и Таню разводили, пришла с цветами…

… В голове у Костика мелькнула неожиданная мысль. Он еще и еще раз перечитал письмо. Потом долго сидел, просто глядя перед собой. А мысль, пришедшая в голову неожиданно, стала обрастать аргументами, завоевывать пространство и претендовать на исключительность. Скоро места для других мыслей в голове у Кости не осталось, он решительно встал, прошел в прихожую, где на полке лежала повестка к следователю, и посмотрел дату и время, когда его вызывают. Оказалось, завтра.

– Отлично! Чем быстрее, тем лучше! – проговорил Костя, вздрогнув от звука собственного голоса…

Глава 7

МОСКВА, 1984

– Слушай, чудны дела твои, Господи! Я мотаюсь, как савраска, по городу, высунув язык, чтобы добыть доказательства виновности совершенно очевидного подонка и отморозка, а к тебе приходит абсолютно приличный человек, пишет явку с повинной и требует, чтобы его посадили на многомного лет, а лучше, чтобы поставили к стенке прямо тут и расстреляли без суда и следствия, – Валерка крутился в своем кресле, прихлебывал чай и рассуждал о несправедливости бытия.

– Да ты не поверишь – я сам в шоке, – Сергей тоже крутился в кресле, тоже прихлебывал чай и тоже пытался рассуждать о том, что это вчера было.

У следователей выдалось то редкое утро, когда они оба были в своем кабинете, пили чай и разговаривали о том, о сём, и о случившемся за то время, когда они не видели друг друга. А не далее, как вчера, у следователя Сергея Владимировича Челикина случилось такое, что в практике следствия случается очень редко…

… В дверь постучали, и Сергей досадливо посмотрел на часы. Они показывали одиннадцать, а это значило, что за дверью стоял потерпевший, который был приглашен именно на это время.

– Одну минуту! – крикнул следователь в сторону двери и стал торопливо убирать со стола разложенные заключения экспертов и патологоанатома, в которых он с утра пытался разобраться и которые никак ему не поддавались. Противоречий и нестыковок было множество, и из-за этого Сережа вошел в такой азарт, что приход вызванного им же потерпевшего воспринял, как помеху.

Надев пиджак, Сергей направился к двери со словами «Проходите, пожалуйста!», открыл ее, потому что с той стороны не было никакого движения, и увидел Константина Гриневского, внимательно изучающего цитатник, висящий напротив кабинета следователей.

– Извините, Константин Николаевич, надо было кое-какие документы убрать в сейф, – Челикин изобразил на лице самую, что ни на есть, доброжелательную улыбку.

– Ничего страшного! Зато я юридически подковался, – и Костик, делая акцент на каждом слове, произнес. – «Закон – есть внутренняя, необходимая, устойчивая и существенная связь, обусловливающая упорядоченность бытия и его изменений». Каково?!

– Ну, это не совсем юридическое определение, – Сережа потоптался еще немного в дверях и потянул Гриневского за рукав. – Давайте пройдем в кабинет, там и поговорим.

Константин просочился мимо Сергея, тот закрыл дверь и жестом предложил потерпевшему сесть.

– Теперь, я думаю, стоит поздороваться, – сказал Челикин, и мужчины пожали друг другу руки. – Чай будете? Или кофе?

– Нет, нет, ничего не надо. Может быть только стакан воды, – Костик проследил глазами за следователем, который пересек кабинет и налил воды из чайника. – Спасибо!

Сделав пару глотков из стакана, Гриневский достал из внутреннего кармана сложенный лист бумаги, нерешительно повертел его в руках, положил на край стола и обратился к следователю:

– Вы знаете, меня впечатлила еще одна фраза на вашем стенде: «Появление уголовного наказания обусловлено необходимостью осуществить возмездие за совершенное преступление». Наказание, как оценка содеянного, как возмездие за зло, причиненное кому бы то ни было. Я правильно понимаю? Этот ваш Познышев С.В. – большая умница!

– Был большой умницей! К сожалению. Сергей Викторович – известный юрист и психолог начала века – умер, по-моему, во время второй мировой войны, – было видно, что Сергей Челикин рассказывает с удовольствием. – Он был профессором Московского университета, Московского психоневрологического университета, много писал и внес солидный вклад в правовую науку. Но больше всего его интересовали «карательные меры и меры наказания». Наши криминалисты до сих пор пользуются его трудом «Криминальная психология. Преступные типы». Короче, вы правы, Познышев – большая умница! И тогда был, и сейчас таковым остается!

– Будет время, почитаю обязательно. Хочется ознакомиться с теорией вопроса, – Гриневский взял сложенный листок со стола, снова повертел его в руках и протянул следователю. – А сейчас предлагаю перейти к практике. Как вы думаете, какое наказание должно последовать вот за такое деяние?

– В смысле? – недоуменно спросил Челикин, принимая листок из рук Костика.

– Вы прочтите, пожалуйста, и мы с вами поговорим, – Гриневский умоляюще посмотрел на Сергея. – Правда, я не знаю, как называется подобный документ, поэтому написал его в свободной форме.

Челикин развернул сложенный лист и прочел: «В МВД СССР. Признание. Я, Гриневский Константин Николаевич, убил свою мать, Гриневскую Капитолину Сергеевну, и готов понести заслуженное наказание. Дата. Подпись».

Следователь вытаращил глаза, прочел послание раз десять, понял, что ничего не понял, и посмотрел на Гриневского поверх листа. Тот сидел, покачивая ногой, и с искренним любопытством разглядывал столы с вещдоками. В кабинете как-то сразу стало душно, Сергей подышал несколько раз глубоко, чертыхнулся про себя и спросил:

– Это что?

Костик повернулся к следователю и как-то сконфуженно произнес:

– Я действительно не знаю, как у вас называется такое признание. Мне надо было сформулировать мысль о том, что я причастен к смерти моей матери, и я это сделал, как мог, как умел. Если надо соблюсти какие-то формальности и написать признание на определенном бланке, то я готов. Дайте мне такой бланк, и я напишу.

– Вы что, издеваетесь?! – осевшим вдруг голосом спросил Сережа. – Зачем вы устроили этот цирк? Какое признание? В чем?

– По-моему, бумага написана очень лаконично и очень вразумительно, и потому должна быть понятна каждому… – Гриневский запнулся перед словом «идиоту» и мгновенно заменил его. – … хомо сапиенсу, существу разумному.

– Константин Николаевич, каждое слово по отдельности мне понятно, представьте себе, – Челикин поджал губы и сурово посмотрел на Гриневского. – А вот общая суть послания мне совершенно не очевидна. Бред какой-то! Давайте разбираться.

– А что тут разбираться? Я принес вам признание, вы должны зарегистрировать документ и посадить меня в тюрьму. Разве не так? – Костя недоуменно хлопал ресницами.

– Да все не так! – чуть не кричал Сергей. – Во-первых, ваше признание называется явка с повинной…

– Точно! А я никак не мог вспомнить это название, – встрял Гриневский.

– Во-вторых, я никого не сажаю в тюрьму. Этим занимается суд. В третьих, я ничего не понимаю. Вы можете мне объяснить, чем вызвано это ваше признание? – следователь почти умоляюще посмотрел на Костика.

– То есть как это чем объяснить? Виной! Желанием понести наказание за совершенное деяние! Что тут непонятного? – было видно, что Гриневский возмущен не на шутку, а Челикин в этот момент поймал себя на мысли, что молодого человека неплохо было бы проверить в институте Сербского.

– Знаете что, Константин Николаевич, – как-то устало попросил следователь. – Вы сейчас возьмете назад свое признание, пойдете домой, подумаете и придете ко мне, скажем, завтра, часа в три. И мы с вами тогда поговорим. Мне кажется, что вы несколько не в форме после такого потрясения. Договорились?

– А жизнь вообще такая штука… Она в принципе источник потрясений. Просто для кого-то источником потрясения становится легкое покачивание на волнах моря житейского, что только добавляет адреналина в кровь, а для кого-то таковым является девятый вал, накрывающий с головой, перехватывающий дыхание и приносящий понимание, что всё, вариантов нет, конец, – Гриневский говорил негромко, спокойно и даже как-то рассудительно. Он помолчал какое-то время, откашлялся и обратился к Челикину, было видно, как к официальному лицу:

– Сергей Владимирович, я хочу, чтобы вы поняли– я в своем уме. Всё, что я делаю, я делаю осознанно, отнюдь не под влиянием стресса, а по размышлению зрелому. Дело в том, что я хочу сэкономить ваше время и время ваших коллег. Я убежден (потому что знаю точно!), что проведя ряд экспертиз, вы поймете, что моя мама наложить на себя руки не могла – не тот характер! Следовательно, нужно искать злодея, кто это сделал. Вариантов немного, и на счет «два» вы упретесь в мою персону, как в глухую стену.

Гриневский опять замолчал. Следователь терпеливо ждал продолжения, и оно последовало.

– Давайте оставим за скобками все следственные мероприятия и возьмем за основу мое признание, вернее, мою явку с повинной. От своих слов я не откажусь, пусть это вас не беспокоит. Лично для вас я скажу, что у меня был мощный мотив, но я никогда его не раскрою, и прекрасная возможность, в чем вы сами сможете убедиться без проблем. Хотя я совсем не разбираюсь в юридической казуистике, тем не менее, мои поверхностные знания в области юриспруденции позволяют мне утверждать, что для закрытия любого дела больше, чем достаточно признания человека, совершившего преступление. Предлагаю на этом закрыть тему гибели Капитолины Сергеевны Гриневской.

Костя замолчал. Следователь тоже не открывал рта: он размышлял. Ситуация была не то, чтобы из ряда вон, в криминальной практике случались явки с повинной, но, как правило, они возникали под давлением неопровержимых фактов, собранных в ходе следствия. Эта же ситуация была странная своей неожиданностью и непредсказуемостью: нет никаких железобетонных фактов, по сути нет никаких результатов экспертиз, а виновный уже есть. Сережа Челикин был в замешательстве.

– Вашу, Константин Николаевич, явку с повинной, такое лаконичное и такое чистосердечное признание я, естественно, не могу оставить без внимания, – следователь достал из стола бланки, попробовал пишет ли ручка и продолжил. – Раз такое дело, то давайте все оформим, как положено, под протокол. Не возражаете?

Челикин с надеждой посмотрел на Костика, но тот покивал головой, глядя на Сережу преданными глазами, мол, не возражаю.

Следователь вздохнул и начал заполнять бланк. Некоторое время в кабинете было тихо. Потом Сергей обратился к сидящему напротив Косте:

– Прочтите все и подпишите.

Когда все было подписано, следователь встал, прошелся по кабинету, побренчал посудой на хозяйственной тумбочке и, повернувшись к Гриневскому, очень досадливо произнес:

– У меня прям сердце не лежит отправлять тебя сейчас в СИЗО, просто рука не поднимается, а ведь должен, обязан, – Сергей вдруг увидел удивленноиспуганные глаза Кости, рассердился не на шутку и резко перешел на «ты». – А ты что думал? Я, мол, благородно признаюсь в убийстве, но все останется по-прежнему. Не тут-то было! То, что случилось, изменит твою жизнь кардинально. Ты даже не представляешь как…

Челикин вернулся к своему столу, вытащил из него еще один бланк. Что-то в нем черкнул и протянул Гриневскому:

– Это подписка о невыезде. Надеюсь, ты меня не подведешь и не пустишься в бега. Но будь готов к тому, что за тобой в любой момент может приехать наряд и арестовать тебя. А я пойду к начальству – будем думать, что с тобой делать…