Текст книги "Головная боль генерала Калугина, или Гусь и Ляля"

Глава 9

– Давай, Ведун, гадай, – усмехаясь, сказала Даша, показывая рукой на колоду, которую Ляля положила на импровизированный столик. – С меня начинай, хочу знать, что было, что будет, чем сердце успокоится.

Миха важно разложил карты, уставился на них, морща нос и пуча глаза.

– Вас, Дарина Александровна, ждёт дальняя дорога, казённый дом, письмо или важное известие на работе, казённые бумаги.

– Ишь ты, правду сказал, – громко засмеялась Даша. – Скоро домой еду, учиться отправляют и на повышение.

– Даже не знаю, откуда твой пациент, торчащий здесь круглыми сутками, об этом узнал… так ведь и поверишь в паранормальное, – якобы задумчиво проговорил Анатолий Юрьевич. – Что мне поведают карты, Михаил? – прищуриваясь, спросил он.

Миха сделал расклад, важно поводил взглядом по картам, выразительно выдохнул, выдал, наконец:

– Тоже дорога дальняя и известие по работе, а ещё приятное событие, связанное с близким человеком.

– Жена родит, – подсказала Даша, панибратски толкнув коллегу в плечо.

– Главное, неожиданно! На восьмом-то месяце узнал о скором рождении наследника, – поднял указательный палец Анатолий Юрьевич. – Если бы не карточный расклад…

– Не будь таким скептиком, Анатоль, – засмеялась Даша. – Мне, например, ребёнка не нагадали.

– Может быть, потому что ты очевидно не на восьмом месяце? – заржал Гусь.

– Ну и что, может я три часа как в положении, – подмигнула она, радостно улыбнулась, незаметно скосив глаза на майора.

– Мамой клянусь, отец не я! – мгновенно отреагировал Гусь.

– Это мы ещё посмотрим, – фыркнула Даша. – Продолжай, Ведун. Что нам карты про Виктора поведают?

Миха кинул карты, сложил руки замком, хмуро разглядывая то, что видит, насупился.

– Дом казённый вот, – ткнул он одну из карт. – Неприятности какие-то, заботы, хлопоты – всё в казённом доме. И дама на сердце.

– Только одна? – поинтересовалась Славка. – Смотри лучше, Миха, их должно быть минимум семнадцать.

– Одна дама, – важно заявил Миха. – Вот этот король стоит между капитаном и этой дамой… – пояснил он, показывая карты.

– Гусь, ты на замужних перешёл? – вылупилась Славка. – Мой мир не будет прежним. Сам говорил, что замужние для тебя – табу, а здесь дама при короле.

– Нет у меня никакой одной дамы, тем более с королём, – огрызнулся в ответ Гусь. – Врут карты, Миха. Хреновый из тебя Ведун.

– Не слушай его, Миха, он контору палить не хочет, чтоб король ему лицо не начистил, – отмахнулась Слава. – Ляле лучше погадай.

Миха внимательно посмотрел на то, что выпало.

– Большие неприятности, много хлопот, неожиданная встреча с кем-то очень важным. Вот этот король – родственник или сильный покровитель, немолодой уже, он все хлопоты на себя возьмёт.

– А этот король? – Славка ткнула в соседнюю карту.

– А этот – возлюбленный. Взаимные чувства, радость и всё такое…

– О-ла-ла! – воскликнула Слава. – Не может быть! Ляля, мы дождались твоего короля! Миха, смотри внимательней, кто он. Бизнесмен? Именитый художник? Олигарх? Не, не надо олигарха, они старые, страшные, без «Виагры» не шевелятся, и с ней чаще давление поднимается, а не то, что полагается. Лучше молодой перспективный политик. Или спортсмен! Точно, спортсмен! Криштиану Роналду! Миха, скажи, что это Криштиану Роналду!

– Имён карты не говорят, – важно заметил Миха.

– Жаль, жаль, но всё равно, начинаем ждать твоего короля, Ляля. В золотой карете, запряжённой тремя белыми конями!

Ляля вылупилась на сестру, взглядом прося заткнуться. Неприятны ей были подобные разговоры, почему-то в присутствии Бисарова особенно противны. Словно в чём-то личном, интимном ковыряются у всех на виду. Почему – разбираться времени не было, а заткнуть сестру хотелось ужасно.

Слава демонстративно закатила глаза, покривлялась ещё немного, просто потому что останавливаться по первой просьбе не умела никогда, и потребовала у Михи:

– Теперь моя очередь знать, чем сердце успокоится.

Миха важно разложил карты, почесал макушку, нос, начал говорить:

– У тебя здесь тоже какой-то сильный покровитель или родственник, вы же сёстры, наверное, один на двоих. Неприятности, хлопоты, дальняя дорога, возлюбленный и… сердечное разочарование в прошлом. Сильное!

– Возлюбленный? – протянула скептически Слава, глядя на карту, которую показал Миха, как на воняющего, собственноручно раздавленного клопа. – Про покровителя не знаю, может, есть, да я не в курсе, – фыркнула она. – А возлюбленного – за гору. Фу, фу, фу, чур меня! – она схватила карту, сбросила со стола, брезгливо поджав губы. – Не нужен мне никакой возлюбленный. Что с ним делать?

– На Мунку-Сардык твой забираться? – подсказала Ляля, улыбаясь.

– Знаешь, если «возлюбленный», – произнести слово «возлюбленный» с настолько отталкивающей интонацией нужно постараться, Славе удалось с первого раз, – только категорию «один-бэ» преодолеть может, то он точно не мой «возлюбленный»! Разочарование ещё какое-то… сердечное, мля! Миха, давай заново.

– Карты не врут! – встал в позу Миха. – Здесь никак иначе не прочитать, только сердечное разочарование! Вспомни, было разочарование, ты просто забыла, если покопаться как следует в памяти – вспомнишь сто пудов!

– Ну… в третьем классе мне валентинку Сидоркин не подарил, но всё по-честному, я ему пинков отвесила за то, что Лялю толкнул. Родителей в школу вызывали, помню, я тогда сильно в Сидоркине, как в мужчине разочаровалась… – скорбно вздохнула Слава. – А! Точно! Было разочарование! Сердце в хлам просто, на куски разорвало, как пережила, не понимаю! Вспомнила, снова заболело! – Слава схватилась за правый бок.

– Больше на межреберную невралгию похоже, – флегматично заметил Анатолий Юрьевич. – А если твоё разбитое сердце ниже болит, в подреберье, подумай над пищевыми привычками и исключи алкоголь.

– Так разбилось сердце-то, нету сердца, здесь осколок, – важно ткнула себя в бок Слава.

– Так что за разочарование-то? – заметно оживился Миха.

– Рассказываю! – торжественно начала Слава, ей не хватало только праздничной формы «белый верх тёмный низ» и микрофона. – В доме, где живу, была шаурмичная. Работал там араб… низенький такой, худой, нос шикарный, глаза как маслины… Отвлеклась, простите, – закатила глаза. – Араб этот делал самую шикарную шаурму в городе. Самую! Чем угодно могу поклясться! На сырном лаваше, с мясцом горячим, овощами, с халапеньо… ум-м-м-м… Главное – соус! Потрясающий соус, всё как надо, сливочный, с чесночком, кислинкой, приправами, не густой, не жидкий, идеальный! И вот, возвращаюсь ночью домой, жрать охота… понятно, да? – хихикнула она. – Мечтаю, как куплю эту шаурму, как оторву бумагу сверху, как вопьюсь зубами в её горячий бок… и бац! – хлёстко ударила ладонь об ладонь. – Шаурмичная закрыта!

– Вот это поворот, – фыркнул Гусь.

– Прикинь, какое разочарование! – посмотрела она на Гуся, надув губы.

– Жрать что-то захотелось… – вздохнул Миха. – Я бы сейчас от шаурмы не отказался… на сырном лаваше, с халапенью этой.

– Никто бы не отказался, – вздохнув, подтвердила Даша. – И чем закончилась эта душераздирающая история?

– Трагедью, вестимо, – театрально вздохнула Слава. – Пришлось идти домой, есть бич-пакет. В шаурмичной в тот день то ли крысу нашли, то ли таракана, ерунду какую-то, в общем. Их по жалобе закрыли, через три дня открыли, только араб тот там больше не работал, и шаурма стала – говно. Сердечное разочарование – не передать! Так что, Миха, карты не врут. Кто остался?

Миха молча посмотрел на Вячеслава Павловича, вслух предлагать не стал. То, что майор общается с рядовым, не значит, что рядовой имеет право общаться с майором. Субординация и дисциплина вбивается в сознание любого солдата ещё на курсе молодого бойца.

– Воздержусь, – поднял ладонь Вячеслав Павлович.

– Не хотите рассказывать о сердечном разочаровании? – пропела Слава, глядя в упор на майора.

– У меня нет сердца, Владислава, – спокойно ответил он.

Глава 10

В последней партии остались два игрока, Ляля и Гусь, окружающие с интересом наблюдали за происходящим, кто-то тихонько посмеивался, кто-то переговаривался, делали шуточные ставки на победителя.

У Ляли осталась одна карта, очень слабенькая, морально она уже готовилась к пятому поражению, как вдруг услышала:

– Всё, ты победила, Лялька, – спокойно констатировал Гусь.

– Да ну нафиг! – зычно возмутился Миха, вылупившись на капитана, чью карту отлично видел.

Тот бросил свою карту в отбой, мгновенно перемешал колоду, пока Ляля соображала, что она выиграла. Действительно выиграла! Первый раз в жизни, кажется.

– Я победила? – переспросила она удивлённо.

– Ляля, ты у нас гуманитарий, – фыркнула Слава. – Показывай карту!

В ответ Ляля перевернула десятку пик.

– Ну, всё верно, у Гуся осталась шестёрка.

– Так… – начал было возмущаться Миха, и был перебит командным голосом майора, от которого Ляля вздрогнула:

– Шестёрка у капитана осталась, боец!

– Так точно, шестёрка, – отрапортовал Миха. .

– Ты победила, – Гусь широко улыбнулся Ляле, подмигивая.

Всё-таки было во всей истории что-то иррациональное, выходящее за грани нормальности. Дело не в ситуации, в которую попали они с сестрой, не в месте, где очутились, а в окружении, настолько разномастном, что представить их всех в одной точке одновременно, без строго соблюдения субординации, играющих в банального «дурака», попросту невозможно. Но это случилось. Вдруг.

И от чего-то такая малость, как выигрыш в карты, принесла искреннее удовольствие, если не счастье, а ведь она не корову выиграла… да и зачем ей корова… отчаянная глупость какая-то лезла в голову.

Ляля прикусила губу, придумывая желание для капитана. Во время игры он успел пересесть, якобы затекла рука. Предлог странный, но тогда она не обратила внимания, на выигрыш не рассчитывала.

– Жду твоё желание, – развёл руками Бисаров. – Готов в любое время дня и ночи.

Прозвучало настолько двусмысленно, что на секунду Ляля растерялась. Пришлось сказать себе, что ничего особенного в словах: «Жду твоё желание» и «Готов в любое время дня и ночи» нет.

В том контексте, который вкладывал капитан, во всяком случае. Проиграл желание, честно ждал, когда она его озвучит или оставит долг на потом, как поступил он.

А у неё и желаний-то не было. Вернее, было одно, но его она озвучивать не собиралась, в таком не признаются. Глупое желание, пошлое немного, совершенно для неё несвойственное и неожиданное.

Вскользь мазнула взглядом по мужскому рту, красивому, чётко очертанному, с выраженным луком Купидона на верхней губе.

– Хочу, чтобы ты ответил на вопрос. Почему тебя называют Гусём?

Вообще-то она уже спрашивала один раз. У каждого бойца был свой позывной. Вот, например, у Алексея «Юрюзань», но вне боевых задач его называли Лёшкой, Лёхой, Алексеем. А Гусь был Гусём, и почти никогда Витей, Витьком, Виктором или просто Бисаровым – по фамилии.

Ляля слышала, как громко выдохнула Слава, выразительно кашлянул Вячеслав Павлович, раздался короткий, нервный смешок Даши. Посмотрела на Гуся, который растерянно моргал, почёсывая пятернёй затылок.

– Потому что я обнимусь, – вдруг сказал он, довольно улыбаясь.

– Обнимусь? – не поняла Ляля.

– Обниматься люблю, кинестетик – это вроде так называется. Есть такая игрушка, «Гусь Обнимусь», потому и Гусь.

Ляля уставился на капитана. Объяснение милое, конечно, но меньше всего он напоминал добродушную плюшевую игрушку-обнимашку. Комфортер, ставший популярным во всём мире.

В принципе удивительно, что военный офицер, совсем недавно убивший на её глазах живое существо – пусть это и ядовитая змея, – слышал о мягких игрушках.

– Не веришь? – с этими словами Виктор заграбастал в свои объятия Лялю, закинул ловким движением её ладони себе на плечи. Подхватил, прижал к себе за талию, потоптался на месте, переступая с ноги на ногу, как настоящий гусь, и со словами:

– Видишь, самый настоящий Гусь Обнимусь, – поставил обратно на пол, щёлкнул пальцем ей по носу, как ребёнку.

Обнял Дашу, точно так же переступил, под конец прошёлся по рёбрам пальцами, заставляя изогнуться и засмеяться в голос от щекотки. Сразу же принялся за Славу, которая повисла на шее Гуся, гогоча так, что могла бы составить конкуренцию целой гусиной стае.

За представлением с живым интересом наблюдал Миха. Майор с ничего не выражающим лицом, смотрел сквозь обнимающегося направо и налево капитана. Анатолий Юрьевич вышел, кто-то заскочил на перевязку.

Идиллию прервали звуки далёких выстрелов. Виктор с Вячеславом Павловичем сразу направились на выход, взяв оружие. Ляля невольно вздрогнула, нещадно быстро реальность поставила всё на свои места. Игрушка-обнимашка – символ мирной жизни, а все они на войне.

Славка рванула следом за офицерами, на ходу ловко надевая бронник, словно всю жизнь только его и носила. Вместо школьный формы военное обмундирование.

– Стоять! – у дверей остановил её Вячеслав Павлович.

– Да я одним глазком!

– Села! – рявкнул Вячеслав Павлович, указывая рукой на стул.

Слава замерла на месте. Просверлила взглядом дыру размером с Чёрную в майоре, тот полностью проигнорировал возмущение подопечной. Развернулся и скрылся за дверью.

– Слав, – окликнула Ляля сестру. – Не лезь, – проговорила она одними губами, напоминая, что командир настоятельно «просил» не доставлять неприятностей.

Сколько можно? Достаточно того, что они уже наделали. По их вине погиб человек, сейчас они одним своим присутствием напрягают множество людей, начиная с рядовых, заканчивая командованием группировкой. Радости мало, когда две генеральские дочки торчат где-то на позициях, среди развалин жилого посёлка и пустыни.

– Бой далёкий, ничего не случилось бы! – возмутилась Слава, но к Ляле вернулась, меча молнии взглядом. – Всё против меня. Телефона нет, аппаратуры нет, фотографировать нельзя, даже если бы фотоаппарат выжил.

– Главное, голова на месте, замечу, в прямом смысле «на месте», – флегматично заметил Анатолий Юрьевич.

К вечеру сестёр проводили в основной блиндаж, за ними пришёл Платон, велел пошевеливаться, натянул защиту на Лялю, не дожидаясь, когда она справится. Медикам сказал, что есть трёхсотые – ерунда, чуть посекло, Даша деловито кивнула. Ляля же начала переживать, не на шутку заволновалась.

Раненые, есть раненые, а вдруг среди них Виктор Бисаров? Впрочем, какая разница кто именно? Она не общалась с парнями панибратски, как поступала Слава, но относилась к каждому с теплотой и благодарностью, даже к Дрону с его тупыми, грубыми шуточками и запредельной беспардонностью.

Она чувствовала себя спокойней, когда рядом находился кто-то из этих парней – высоких, загорелых, с обветренными лицами и сильными руками. Общий фон бесконечной, грызущей тревожности никуда не девался, наверное, он останется до момента, пока Ляля не ступит на родную землю, но присутствие бойцов подбадривало, не давало окончательно упасть духом.

До следующего вечера никто не появлялся, кроме нескольких дежурных, которые не обращали никакого внимания на сестёр, все их мысли были с товарищами. Не до глупых приколов, грубых шуток и заигрываний сейчас.

Руки мелко тряслись, Ляля посмотрела на Славку, с энтузиазмом строчащую что-то в раздобытую тетрадь. Заметки, наброски, короткие интервью без имён – работала. Попросила несколько листов, взяла гелевую ручку и начала рисовать для успокоения. Творчество всегда приносило покой в душу и радость на сердце. Живопись – отдушина Ляли с детских лет.

Сначала изобразила сестру, склонившуюся над столом, в камуфляже, с коротким ёжиком волос, которые жили своей жизнью, как и хозяйка, самостоятельной. Потом нарисовала Алексея, рассуждающего о рационе бойцов. Миху с колодой карт в руках, растянувшегося на кровати под светлой простынёй. Дашу, которая перевязывала широкое плечо капитана с бугрящимися мускулами.

И самого капитана. Расслабленного, словно вокруг не происходит ничего ужасного. Сидит не в медчасти, посредине пустыни, под раскаты боя, а на полоке парной, поигрывая берёзовым веником.

И снова его, смотрящего вдаль. Сеточку едва заметных морщинок в уголках глаз, твёрдая линия губ, напряжённый взгляд. Весь – словно сжатая до предела пружина.

С букетом цветов, беззаботно улыбаясь…

Рисовать Виктора Бисарова стало отдельным удовольствием. Вспоминать детали внешности, тонкости мимики, передавать эмоции, скользить ручкой по листу, словно пальцами по лицу, шее, плечами, торсу, опускать ладонь на крепкий живот с очерченными кубиками. Дальше приходилось останавливать собственное воображение, грозящее завести в такие дали, что после будет стыдно.

Нет, нет, нет. Это просто адреналин, вырабатывающейся в непривычном количестве, даёт о себе знать. Ляле просто не может… понравиться такой мужчина, как капитан Виктор Бисаров.

Гусь Обнимусь, кинестетик, который любит обнимашки. С бесконечным количеством женщин!

Если когда-нибудь, вернее, когда Ляля заинтересуется мужчиной всерьёз, он обязательно будет высоких моральных качеств, без шлейфа сомнительных связей за плечами и точно не военный.

Ни за что!

Из раздумий вырвали громкие мужские голоса, тяжёлые шаги, приветственные выкрики и вопросы взволнованных дежурных.

– Всё отлично, – ответил голос того, кто по всем законам логики никак не мог заинтересовать Лялю. – Активизировались, гондурасы, всполошились какого-то хрена, но сейчас залягут на дно, сутки точно побоятся соваться. Дрону слегонца досталось и Ромычу.

Славка выскочила навстречу, гонимая жаждой подробностей. Ясное дело, никто ничего не рассказывал, ограничивались общими фразами, но ей хватало и той информации, которую она вылавливала из обрывочных фраз, брала из воздуха.

Ляля не стала выходить из светлицы, её пугала стоявшая в воздухе смесь адреналина и тестостерона. Излишки кортизола в собственной крови говорили, что необходимо оставаться на месте, не вдыхать эту адову смесь.

На ужин всё-таки пришлось выйти, просить кормить её отдельно – непозволительная роскошь. Она не в пятизвёздочном отеле в Дубае, никто прислуживать не обязан. Правда, специально задержалась, чтобы основной поток прошёл. Главное, Гусь Обнимусь этот с повышенной тактильной потребностью.

– Я уж думал идти за тобой, – сказал Алексей. – Держи, вкусненького тебе припас. Без чеснока, – доверительно поведал он, протягивая тарелку с салатом из свёклы.

А ведь и правда, деликатес, в сравнении с кашей с тушёнкой и морем разливанным горького шоколада.

– Спасибо! – искренне поблагодарила Ляля.

Аппетита не было, но всё-таки поела, бесконечно прислушиваясь к разговору в комнате личного состава. Что-то громко обсуждали, лужёные глотки издавали грохот, который прокатывался сквозь Лялю. Невольно она выделяла один-единственный голос, который засел в памяти и не собирался испаряться, сколько бы она себя ни уговаривала.

Наваждение какое-то, от которого непременно нужно избавиться! Во что бы то ни стало!

В приоткрытую дверь блиндажа светила полная Луна, яркая, как никогда прежде не видела Ляля. Фантастическое, нереальное зрелище. Она словно на другой, неизведанной планете очутилась.

Ляля потопталась у выхода, обернулась в поисках командира, кого-нибудь, с кем можно выйти на улицу, и совершила откровенное безумие – вышла одна, без защиты. Её словно тянул лунный свет, манил, как ничто и никогда до этого. Стало необходимо запечатлеть в памяти всё, до мельчайших подробностей.

Силуэты развалин, бескрайнюю пустыню, сухие кусты, похожие на мифических чудовищ, машину, напоминающую огромную застывшую черепаху… и Луну. Огромную, полупрозрачную, мистическую, манящую…

И такой же манящий мужской силуэт на фоне этой Луны.

Высокий мужчина стоял спиной к Ляле и поливал себя водой из пятилитровой баклажки, водя ладонью по крепкому телу.

Лунный свет падал на длинные ноги с сильными мышцами. Узкие бёдра, крепкие ягодицы, широкие плечи и мощная шея дополняли идеальный треугольник атлетически сложенной фигуры.

Ляля воровато обернулась, чтобы не попасться на столь непристойном занятии – подглядывании за обнажённым мужчиной. А он был именно обнажён, полностью. Собиралась было развернуться, чтобы ретироваться, исчезнуть прежде, чем её заметят, как буквально врезалась во взгляд, как она знала наверняка, бесконечно синих глаз.

Ошарашенно, широко распахнутыми глазами, она смотрела на Бисарова Виктора, тот отвечал ей спокойным взглядом, склонив голову набок. Кто кого разглядывал, Ляля не могла сказать точно. Она его – спокойно стоящего во всей первобытной мужской красоте и силе, или он её – недвижимо застывшую.

Опускать взгляд ниже пояса она боялась на каком-то животном, рефлекторном уровне. И всё-таки, в какой-то нечаянный миг потеряла контроль, скользнула полувзглядом по дорожке, убегающей ниже. Уставилась на то, что предстало её взору.

Бисаров отвёл руку в сторону, открывая эрегированный член. Не до конца, надо полагать, вставший, сказать наверняка невозможно. Опыта у Ляли и теоретического не было, уроки анатомии человека для художника не в счёт, на них этот орган не изучается подробно и досконально, в пропорциях и мельчайших деталях. И всё-таки очевидно более чем внушительного размера. В информационном вакууме невозможно находиться, даже если принципиально обходить подобную информацию.

Лялю мелко затрясло, она не понимала, что с ней происходило. Слишком много эмоций, с настолько широким диапазоном, что ещё немного, и началась бы самая настоящая паническая атака. Она оказалась не готова к чувствам, которые хлынули на неё одновременно и с мощностью урагана Катрина.

Ляля замерла, как зверёк перед хищником, не соображая, от чего она в большем ужасе.

От того, что попала в такую ситуацию.

От того, что попала в неё именно с Бисаровым.

От того, что видела.

От того, кому именно принадлежало то, что она видела.

Или от всего сразу. Скопом!