Текст книги "Династия Виндзоров. Ужасная история английского двора"

– Я никогда не видела более влюбленного человека.

Помимо любви эта связь имела заметные политические последствия для королевства. Маркизе Хертфорд удалось переключить симпатии принца с вигов на тори, ее лондонский особняк стал пристанищем всех сторонников этой партии. Однако когда тори пришли к власти, она продолжала донимать принца своими советами так, что это вызвало критику палаты лордов, а премьер-министр лорд Ливерпуль возопил:

– Остановите эту женщину, пока она не натворила еще больших бед! Если ее не остановить, мы все вылетим отсюда!

Стиль Регентства

Вообще интерес Джорджа к модной одежде, архитектуре и украшению интерьера привел к созданию так называемого стиля Регентства, собственно говоря, к развитию неоклассического стиля с увеличением числа элементов эклектичных неостилей, начиная с готических (дань моде, введенной «готическими романами» Хорэса Уолпола и Анны Рэдклифф) и дополненных греческими (дань увлечению борьбой Эллады за независимость), а также индийскими и китайскими (следствие колониального закрепления в странах Востока) мотивами. До сих пор сохранилась масса особняков с двумя белыми колоннами, обрамляющими входную дверь, эркерами и изящными коваными решетками, а также значительное число крупных проектов и даже целые районы. Принц хотел сделать из столицы город, украшенный многочисленными парками. Он затеял переделку Букингемского дворца; хотя проект не был завершен при его жизни, но после окончания работ именно это строение стало королевской резиденцией.

Любимым архитектором принца был Джон Нэш (1752-1835), но и тут не обошлось без любовной истории. Нэш был женат дважды. С первой женой ему не повезло, она транжирила деньги, навязала ему двух своих внебрачных детей, принудив выдать их за его собственных, а когда муж отправил ее для исправления пожить в провинции у своих кузин, спуталась с неким Чарльзом и родила от него ребенка. Факт прелюбодеяния был налицо и подтвержден судом, у ответчика же не оказалось денег, чтобы выплатить оскорбленному мужу убытки в сумме 76 фунтов, и его упекли в долговую тюрьму. Там бедолага вскоре скончался, разведенная супруга архитектора через непродолжительное время также последовала за ним в мир иной.

В 1798 году Нэш снова женился – на 24-летней бедной, но прекрасной Мэри-Энн Брэдли, причем почему-то одновременно оказался владельцем значительного состояния. За десятилетие со дня свадьбы по 1808 год наследников в семье не появилось, но Мэри-Энн вдруг обзавелась пятью детишками, якобы дальними родственниками по фамилии Пеннетон, которые воспитывались в доме архитектора. В обществе возникли подозрения, что эта ватага имела какое-то отношение к внебрачным детям принца. Надо сказать, что во время перестройки Букингемского дворца налогоплательщики были чрезвычайно недовольны как этой затеей, так и неудержимым ростом затрат на нее. По сему поводу велись бурные слушания в парламенте, рекой лились памфлеты и карикатуры, изображавшие полураздетого принца, страстно сжимавшего в своих объятиях жену архитектора.

Джордж не оставлял своего намерения развестись с опостылевшей женой и установил за ней самую настоящую слежку. В 1802 году Каролина усыновила трехмесячного сына мастера по изготовлению парусов, по каковому поводу тут же пошли слухи, что этот Вилли Остин является ее собственным ребенком. Принц тут же учредил тайную комиссию с целью сбора доказательств неверности Каролины, в качестве возможных отцов называли знаменитого героя, адмирала Сиднея Смита, политика Джорджа Каннинга, художника Томаса Лоуренса, капитана Томаса Мэнби. Хотя прелюбодеяние Каролины не было доказано и в 1807 ее оправдали, следствие настолько оскорбило и измучило принцессу, что она завела речь о возвращении на родину. Тому помешали непреодолимые обстоятельства: ее отец умер, французы захватили герцогство Брауншвейг-Вольфенбюттельское, семья находилась в изгнании. Тогда Каролина принялась настаивать на своих правах принцессы Уэльской, для чего явилась ко двору и получила в свое распоряжение Кенсингтонский дворец. Наиболее дальновидные личности потоком потекли к ней, рассчитывая на милости в случае восхождения Каролины на трон, хотя она вела себя чрезвычайно странно.

Тем временем здоровье короля Георга III ухудшилось настолько, что его старший сын в 1811 году был объявлен принцем-регентом, хотя и с ограниченными правами. К этому времени у него вовсю развивался роман с маркизой Изабеллой Хертфорд, дамой сильно в годах, но продержавшейся в положении самого близкого доверенного лица до его восхождения на трон, с 1807 по 1819 год. Джордж буквально пропадал в имении супругов Рэгли, отговариваясь тем, что неважно чувствует себя, а в Брайтоне холодно. Император Наполеон счел более чем странным, что принц-регент выбрал в качестве любовницы женщину, которой перевалило за пятьдесят, к тому же давно ходившую в бабушках. По обычаю, принц не ограничивался лишь одной склонностью, и тут в его жизнеописании вновь появляется русский след.

Первая российская женщина-дипломат и разведчик

В 1812 году в Лондон прибыл новый русский посол, граф Христофор Андреевич Ливен с супругой Доротеей (1785-1857), которую в России звали Дарьей. Эта обаятельная и умная женщина быстро стала одной из самых ярких фигур столичного общества, попасть в ее салон почитали за большую честь. Она не блистала красотой, худощавые женщины не пользовались тогда успехом, но, тем не менее, задавала тон в моде. Супруга посла проявляла чрезвычайную осведомленность в тонкостях политической жизни не только Великобритании, но и всей Европы, ее разговор был толковым, увлекательным и остроумным. Графиня быстро завязала знакомства со всеми хоть сколько-нибудь значимыми личностями в политической жизни туманного Альбиона, причем зачастую эти дружеские связи приобретали слишком уж интимный характер.

Она имела право лично направлять письма императору Александру I, почти десять лет вела полулюбовную, полуполитическую переписку с австрийским канцлером, князем Клеменсом Меттернихом. В 1819 году у Доротеи родился сын Георгий, крестным отцом которого стал принц-регент, не упускавший случая упомянуть, что мальчик чрезвычайно похож на него. Говорили, что портрет жены посла, написанный художником Т. Лоуренсом, висел в опочивальне регента. Рожденный же в 1825 году сын Артур также был назван в честь крестного отца, герцога Веллингтона, невзирая на его весьма нелицеприятное высказывание по поводу Дарьи Христофоровны:

– Я вполне уверен, что эта дама готова причинить нашей стране все возможное зло в признательность за доброту и любезность, с какою здесь относились к ней во время ее многолетнего пребывания в Англии.

К сожалению, оба мальчика скончались в 1835 году от скарлатины, что причинило их матери глубокую душевную травму. Как мы знаем, в Великобритании об ту пору существовали две политические партии, вигов и тори. Поскольку короли правили в стране чисто номинально, то Дарья, чтобы не остаться в любом случае в проигрыше, обольстила как лидера партии тори, будущего премьер-министра Каннинга, так и лидера партии вигов, лорда Ч. Грея. Как писал историк Х. Тамперли, «никогда еще иностранка не получала сведения об английском обществе из первых рук и не обладала бы большим влиянием в нем».

В Лондоне она чувствовала себя как рыба в воде и очень сожалела, когда после 22-летней службы мужа отозвали в Россию. После его смерти княгиня Ливен (титул был дарован ей за заслуги перед отечеством) поселилась в Париже, где в течение почти двух десятков лет была спутницей видного политика Ф. Гизо, министра иностранных дел, и салон ее числился одним из первых в этой признанной столице Европы.

Изгнание Каролины

Все увлечения регента не позволяли ему забыть о его основной задаче: исключить супругу из придворной жизни. Он практически запретил ей общение с дочерью Шарлоттой. Тогда Каролина решила отправиться за границу на королевской яхте с небольшим числом сопровождающих. Совершив обширное путешествие по странам Средиземноморья, она осела на жительство в Италии, сначала на озере Комо, затем близ города Пезаро. Ее управляющим стал Бартоломео Пергами, весьма привлекательный итальянец, пристроивший в ее обслугу всю свою семью. Каролина вела себя весьма скандальным образом. Например, в Генуе она разъезжала по улицам в экипаже в виде морской раковины, украшенной жемчужными бусами, изображая Венеру в прозрачном одеянии, под которым было надето трико телесного цвета. По бокам сидели два малых чада, наряженные под купидонов. Постепенно вся Европа стала насмехаться над ней, именуя ее не иначе как «безумная принцесса». Каролина не испытывала ни малейшей тоски по Англии и заявила, что вернется туда лишь тогда, когда ее дочь станет королевой.

Тем временем наследная принцесса Шарлотта по всем законам природы подрастала. Со временем она сформировалась в довольно привлекательную особу с роскошными каштановыми волосами, отливавшими золотистым оттенком. Как писал один из современников, «невозможно не быть потрясенным ее личной привлекательностью, молодостью и благородством». Но здоровье у девушки было отнюдь не блестящее. Она часто страдала от болей в животе, бессонницы, на нее находило то беспричинное возбуждение, то столь же беспричинная депрессия. Современные доктора усматривают в этом признаки наследственной порфирии, отсюда – частичный паралич автономной нервной системы, которая контролирует функционирование кишечного тракта и матки, вызывающее несварение, вспучивание и дисфункцию матки при родах.

В 1814 году Лондон с государственным визитом посетил российский император Александр I. В его свите видное место занимал принц Леопольд Саксен-Кобургский, брат принцессы Юлианы, жены великого князя Константина Павловича. Он состоял на русской военной службе, отличился в войнах европейской коалиции против Наполеона в битвах при Кульме и Лейпциге, и перед ним открывалась блестящая карьера. Леопольд обладал весьма импозантной внешностью, и принцесса Шарлотта влюбилась в него. В то время шли переговоры о ее браке с кронпринцем Оранским3131
  Принц Оранский женился на великой княжне Анне Павловне, сестре императора Александра I, после кончины свекра она стала королевой Голландии.


[Закрыть], кандидатуру которого поддерживал принц-регент, но дочь наотрез отказалась исполнить волю отца.

Она сумела настоять на своем, и в 1816 году состоялась свадьба. Леопольду пожаловали титул принца-консорта и щедрое годовое содержание в 50 000 фунтов. У новобрачной быстро случился выкидыш, потом, по всей видимости, второй, но далее Шарлотта выносила полную беременность. В ноябре 1717 года принцесса скончалась после появления на свет мертворожденного сына. Судя по всему, лекари запоздали с наложением щипцов, во всяком случае, главный акушер Крофт, терзаемый муками совести, некоторое время спустя покончил жизнь самоубийством. Каролине даже не сочли нужным сообщить об этой утрате, она узнала о трагедии случайно из третьих рук.

Поддержку добровольная изгнанница находила только в обществе Пергами, которому купила поместье с баронским титулом, и приемного сына Уильяма. Принц-регент предпринял во всех европейских странах дипломатические шаги к тому, чтобы Каролину не принимали на официальном уровне как принцессу Уэльскую. Помимо этого он направил комиссию для сбора фактов о ее распутном образе жизни, ибо не отказывался от мысли развестись с ней. В январе 1820 года скончался король Георг III, и Каролина, ставшая королевой, срочно отправилась в Англию. В Кале ее встретила группа членов парламента из лагеря оппозиции, в Лондоне ей устроили триумфальную встречу.

Король удалился в Виндзорский замок вместе со своей новой фавориткой, возрастной маркизой Элизабет Конингэм (1769-1861), обсуждая подробности празднеств по случаю коронации. Он поручил своим министрам срочно завершить процесс о разводе, который слушался в палате лордов. Туда привезли материалы, собранные так называемой «Миланской комиссией». Адвокатам Каролины удалось отбить все обвинения, так что многие члены парламента усомнились в обоснованности предъявляемых ей обвинений. За процессом с настоящим упоением следила вся страна. Большинство подданных видели в ней невинно преследуемую жену, мать и королеву. При такой поддержке стало ясно, что чрезвычайный закон о лишении Каролины всех титулов и прав не пройдет через палату общин, и его предусмотрительно отозвали. Восторжествовавшая женщина пожелала присутствовать при коронации супруга и быть коронованной самой.

Коронация состоялась 19 июля 1821 года, но Каролину в Вестминстер не допустили, с каковой целью в охрану были наняты победители борцовских состязаний по всей Англии. В последующие дни она умышленно почтила своим присутствием все празднества, и народ демонстративно приветствовал ее. Коронация обошлась в 243 тысячи фунтов (22 миллиона по курсу 2021 года), что вызвало ропот в народе и еще большее сочувствие страданиям Каролины. Тем не менее и у Георга IV сторонников было немало, собственно говоря, он стал первым монархом из Ганноверской династии, которого считали полностью англичанином.

30 июля непризнанной королеве стало плохо в театре во время представления трагедии Шекспира «Ричард III» после того, как она выпила стакан лимонада. Через неделю она скончалась в мучениях в полной уверенности, что ее отравили. Георга IV известили об этом на его пути в Ирландию. Он приказал объявить по супруге всего-навсего ограниченный придворный траур. Согласно завещанию покойной, Каролину похоронили на ее родине.

Последние годы

Король Георг IV мало занимался государственными делами и вел изолированную жизнь в Виндзорском замке. Его терзали многочисленные хвори: подагра, артериосклероз, водянка, возможно, наследственная порфирия, от которой страдали как король-отец, так и его тетка Каролина-Матильда, королева Дании. У Георга совершенно испортился характер; как писал один из его помощников, «нет на свете более презренного, трусливого, эгоистичного, бесчувственного кобеля…»

Его последней любовницей стала Элизабет, маркиза Конингэм, дочь богатого банкира и землевладельца, чье приданое позволило ей стать женой ирландского пэра. Ей уже перевалило за пятьдесят, но пристрастие принца к зрелым дамам уже давно никого не удивляло. Несмотря на некоторую склонность к полноте, она все еще сохранила следы былой красоты и была замечена в попытках завлечь принца в свои сети еще в 1806 году. С запозданием почти на полтора десятка лет ее усилия увенчались успехом, хотя особым умом маркиза не отличалась и заботилась в основном о финансовом благосостоянии своей семьи. Во время коронации многие присутствующие буквально пришли в ужас от того, что Георг IV «кивал, подмигивал… вздыхал и строил ей глазки». Его привязанность к леди Элизабет объясняли тем, что «она забавляла его и прогоняла прочь демона депрессии».

Отмечали также, что Джорджу теперь требовались не столь сексуальные утехи, сколь спокойная теплая компания и стабильная привязанность. К тому же леди Элизабет, ее муж и четверо детей образовали готовый семейный круг, что весьма нравилось королю, ибо уют дома Марии Фицгерберт был утрачен им навсегда. Разумеется, он даровал высокий пост управляющего Виндзорским замком мужу Элизабет, маркизе подарил драгоценностей на 80 000 фунтов и оставил 300 тысяч по завещанию. На фоне таких трат совсем малозамеченным прошло кратковременное увлечение короля красавицей-актрисой Элизой Честер (1799-1859), нанятой с жалованьем 600 фунтов на должность лектрисы библиотеки Виндзорского замка.

После восшествия на трон король принялся метать громы и молнии по адресу Марии Фицгерберт и кое-кого из своих старых друзей. По воспоминаниям современников, если он и упоминал ее имя, то с выражением «ужаса и отвращения», утверждая, что их брак был притворным, «исключительно с целью дать ей удовлетворение». Но Мария свято хранила свидетельство о бракосочетании, и, когда они расстались окончательно и ей стали задерживать выплату положенного содержания, брошенная женщина прибегала к угрозам, что предаст этот документ гласности.

Король неумеренно потреблял алкоголь и пытался заглушить боли принятием настойки опия, что приводило его в заторможенное состояние. От злоупотребления блюдами французской кухни он располнел так, что величина окружности его талии достигла 50 дюймов, а вес к концу жизни – 130 килограммов. Король постепенно терял способность писать, так что к концу правления для него изготовили факсимиле его подписи, и он прикладывал его к документам в присутствии нотариуса, удостоверявшего подлинность. 26 июня 1830 года Георг IV скончался, завещав похоронить его с портретом Марии Фицгерберт в медальоне на груди.

После кончины короля оказалось, что он хранил все ее письма, и родные предприняли шаги по их уничтожению. Мария явилась к новому королю Вильгельму IV и предъявила документы, свидетельствовавшие о браке, заключенном покойным с нею. Король предложил даровать ей титул герцогини, но она отказалась и попросила только монаршего соизволения носить траур и одеть своих лакеев в ливреи королевского дома, что и было разрешено. Мария доживала свой век в Брайтоне, в особняке, подаренном Георгом, вместе с двумя приемными дочерьми, к которым была чрезвычайно привязана. На надгробном памятнике, установленном в церкви Св. Иоанна Крестителя, на безымянном пальце ее левой руки явственно выделяются три обручальных кольца.

Естественно, регулярно возникал вопрос о том, были ли у нее и принца Уэльского дети. Поскольку Мария имела некоторую склонность к полноте, по внешнему виду определить, ждет ли она ребенка, было трудно. Тем не менее у некоторых друзей принца возникали подозрения, что у госпожи Фицгерберт иногда были беременности. Когда уже после смерти Георга IV ее попросили написать на оборотной стороне свидетельства о заключении брака, что у нее и принца Уэльского не было потомства, она с улыбкой уклонилась, сославшись на слишком большую деликатность вопроса. После ее кончины различные личности неоднократно выдвигали притязания на право называться потомками этой четы, но признания в качестве таковых не суждено было добиться ни одному претенденту. Как будет видно далее, признание существования таких наследников полностью изменило бы историю правящей династии Великобритании.

ПРИНЦ ФРЕДЕРИК-АВГУСТ, ГЕРЦОГ ЙОРКСКИЙ И ОЛБЕНСКИЙ

На трон Великобритании после смерти Георга IV взошел Вильгельм, герцог Кларенс (1765-1837), третий по счету сын короля Георга III. Возникает логичный вопрос: а куда девался второй сын, принц Фредерик-Август, герцог Йоркский и Олбенский (1763-1827)? К сожалению, он к тому времени уже покоился в могиле, но пренебрегать рассказом о нем не стоит, ибо он вписал еще одну яркую страницу в историю ганноверской династии.

Фредерика с юности предназначали для военной службы, чему он и посвятил всю свою жизнь. Расцвет его деятельности пришелся на сплошные войны, которые пришлось вести Великобритании, и, надо сказать, его полководческие дарования оказались весьма скромными. Тем не менее историки отдают должное той реформаторской и организационной работе, которую он провел в армии, занимая должность главнокомандующего вооруженными силами. Этот непосильный труд принц успешно сочетал с совершенно разгульным образом жизни, проигрывая огромные деньги за карточным столом и на бегах, пьянствуя и развлекаясь в обществе женщин легкого поведения.

В 1791 году его женили на двоюродной сестре, принцессе Фредерике-Шарлотте, старшей дочери прусского короля Фридриха-Вильгельма II, причем брак этот проталкивал сам Фридрих Великий. Очень скоро стало ясно, что семейная жизнь не клеится, а через три года окружающие пришли к выводу, что ждать появления у семейной четы потомства не стоит. Принцесса Фредерика поселилась в поместье Оутлэндс-парк, где обзавелась большим числом собак и обезьянок, отдавая им всю нежность своего сердца. Между прочим, с ней весьма сдружился Браммель, но сколь далеко зашли их отношения, никому из историков выяснить не удалось. Во всяком случае, явно не от нее король-денди заразился сифилисом, от последствий которого и скончался.

В постелях скольких актрис, куртизанок и служанок побывал герцог Йоркский, неведомо ни одному исследователю его жизни. Ему приписывали четырех внебрачных сыновей и дочь, все юноши также пошли по военной линии. В 1803 году герцог взял на содержание куртизанку высокого полета Мэри-Энн Кларк (1776-1852), что сразу вывело эту, уже отцветавшую, женщину на первый план лондонского полусвета.

Куртизанка с бойким пером

Судьба Мэри-Энн с одной стороны типична для красавицы низкого рождения, но с другой явно выделяется среди печального удела тысяч женщин, вынужденных вступить на путь порока. Она родилась в рабочем квартале Лондона, ее отец Томпсон зарабатывал на жизнь мелкой торговлей, но умер, когда дети были еще маленькими. Мать вышла замуж во второй раз за некого Факвера, работавшего корректором в типографии на Флит-стрит. Надо сказать, что газетное дело в те времена процветало, питаясь событиями как весьма оживленной политической жизни Великобритании, так и светской. Похоже на то, что именно Факвер научил свою падчерицу читать и писать, а также приохотил к чтению газет – прямо скажем, не очень распространенное занятие среди женщин даже среднего класса. Мэри нередко уверяла, что управляющий типографией г-н Дей оплатил ее обучение в школе с дальним прицелом впоследствии жениться на ней. Во всяком случае, она частенько помогала отчиму в работе и даже замещала его в случае болезни. Но когда Мэри-Энн достигла шестнадцатилетнего возраста, отчим ушел из семьи. Ей пришлось как-то устраивать свою жизнь, ибо у нее на шее оказались мать, сестра и брат. Оказалось, что при ее пригожей внешности это не так уж трудно, и она вступила в связь с владельцем ломбарда. Но ему оказалось не под силу содержать всю эту компанию, и его ломбард прогорел.

Тут на жизненном пути Мэри-Энн возник некий Джозеф Кларк, сын состоятельного каменотеса, у которого было процветающее дело по изготовлению надгробных памятников и тому подобных изделий из камня. Сын решил пойти по стопам отца, но не обладал ни его деловой хваткой, ни мастерством, ни терпением, однако же любил красивую жизнь и развлечения. Молодые люди поженились, пошли дети. Денег, выделяемых отцом незадачливому сыну, не хватало. Из рожденных Мэри-Энн шестерых детей выжили сын и две дочери. Джозеф начал спиваться и обанкротился. Мэри-Энн воззвала к родственникам мужа о помощи. Свекор к тому времени скончался, но брат Джозефа согласился принять их к себе в дом.

Жить на положении бедной родственницы в благопристойном семействе молодой женщине претило, беспросветность будущей жизни с мужем-пьяницей удручала. Но она не впала в отчаяние и не опустила руки, а решила покончить с мраком безнадежности, хотя выход из этого тупика для нее был только один. Для начала Мэри-Энн нашла сводников, поставлявших красивых женщин аристократам, и свернула на порочную стезю куртизанки. Любая затея требует денежных вложений, и молодая женщина решительно вступила на путь накопления долгов, но не в мелочной лавочке за углом, а в самых модных магазинах. Кому нужна хоть и красивая, но, прямо скажем, по требованиям этой древнейшей в мире профессии, немолодая особа, когда спрос был на пятнадцати-шестнадцатилетних девиц? Куда элегантнее изображать из себя молодую вдову, привыкшую к утонченной и комфортабельной жизни, к вниманию состоятельных мужчин. Для начала Мэри-Энн ушла от Кларков, оставив им спившегося Джозефа, сняла приличный дом в хорошем районе столицы, красиво обставила его, накупила стильных туалетов и отправилась на самый модный курорт Англии – Брайтон, еще более популярный после того, как там поселился со своей морганатической женой наследник престола, принц Уэльский.

Остроумная и веселая Мэри-Энн обзавелась множеством богатых поклонников, смогла содержать свое большое семейство и вести весьма необременительный образ жизни, требовавший, однако, сообразительности и недюжинного ума. Мэри-Энн почти никогда в течение всей своей жизни не выпускала из рук перо. Она узнавала от своих поклонников последние придворные сплетни и анонимно печатала в прессе небольшие статейки, привлекавшие внимание читателей, падких на новости о жизни членов королевской семьи и ее окружения. В отличие от многих куртизанок, Мэри-Энн не проявляла особой симпатии ни к вигам, ни к тори, ей важны были новости, возбуждающие интерес публики. Она стремилась наверстать то, что недополучила в нищей жизни, как в детстве, так и замужем. Несмотря на щедрую оплату и подарки клиентов, Мэри-Энн не вылезала из долгов, но это было совершенно иное, нежели мелочные счета за свечи, молоко и хлеб. Мужчины дарили ей бриллианты, а счета шли за фарфор, меха, тончайшее постельное белье, простыни, проходящие через обручальное кольцо, серебряные подсвечники и самые модные шляпы и платья.

Кстати, платья дорожали день ото дня. Хоть на всех углах и проклинали мерзкого Бони3232
  Такова была в Англии кличка Наполеона Бонапарта.


[Закрыть], но дамы жадно прислушивались к рассказам путешественников, побывавших в Париже, в особенности счастливчиков, посетивших прием во дворце Тюильри. Английские леди, ярые патриотки во всем, кроме проблем моды, прямо-таки сгорали от любопытства, во что же была одета супруга Первого консула Французской республики, несравненная Жозефина. Похоже, что белым индийским муслинам пришел конец, француженки одевались исключительно в разноцветные шелка, атлас и бархат. Зато мода на кашемировые шали была в самом разгаре, а стоили они ох как дорого! Впрочем, для Мэри-Энн цена теперь не имела значения. Вещь должна была либо чрезвычайно нравиться ей, либо являть собой признак того, что ее владелица принадлежит к кругу избранных. Честолюбию этой женщины не было предела, и в 1803 году ей, невзирая на ее далеко не юный возраст, удалось стать содержанкой герцога Йоркского.

Он поселил ее в особняке на Глостер-плейс, неподалеку от своей резиденции на Портмен-сквер, и положил на содержание 100 фунтов в месяц. Это были гроши по сравнению с тем, каких затрат требовало ведение хозяйства с двумя экипажами, десятком лошадей и двадцатью слугами. Питание должно было быть изысканным, вина – высочайшего качества. Хозяйка брала уроки пения, игры на арфе и рисования по бархату, к детям ходили учителя. Конечно, по округе тотчас же разнеслась весть, кто содержит эту красивую даму, и поставщики терпеливо ждали оплаты товаров. Долги стремительно росли подобно снежному кому.

Тем временем Великобритания готовилась к отражению возможного нападения на остров – Бони сосредоточивал в Булони огромное количество солдат и вооружения. Одной из задач герцога Йоркского был набор рекрутов и формирование новых вооруженных подразделений. По всей стране немало офицеров в резерве на половинном жалованье с нетерпением ожидали, когда им можно будет вернуться под королевские знамена. Трудно сказать, кто подал эту мысль Мэри-Энн, но она поняла, что нашла обильный источник для пополнения своих средств. Многие офицеры желали либо вернуться в свеженабранные полки, либо получить повышение, либо быть переведенными в другое место.

Обычный путь продвижения по карьерной лестнице иногда оказывался чертовски медленным, слишком зависел от бюрократии, вовсю процветавшей в военном ведомстве. Рассчитывать на такие взлеты, как во французской армии, где люди низкого происхождения становились генералами в 25 лет, англичане не осмеливались даже в самых дерзких мечтах. Итак, Мэри-Энн стала брать то, что вежливо называли комиссией, но, по сущности, было чистой воды взяткой: 900 фунтов за повышение в чине до майора, 500 – капитана, 400 – лейтенанта и 200 – прапорщика. Слухи о новой благодетельнице со столь широкими возможностями быстро расползлись в заинтересованных кругах, и ходоки вереницей потянулись на Глостер-плейс. Сначала надлежало выплатить Мэри-Энн половину договоренной суммы, а вторая вручалась после опубликования в официальном бюллетене соответствующего приказа по военному ведомству.

Полученные куртизанкой деньги таяли в ее руках быстрее первого снега, но отрезвление пришло неожиданно и жестоко: после трех лет сожительства герцог порвал с Мэри-Энн, не пожелав даже встретиться для окончательного выяснения отношений. Он определил ей выплату содержания в 400 фунтов годовых – капля в море – и позволил продать особняк на Глостер-плейс. Роскошную обстановку пришлось сдать на хранение на склад до лучших времен, детей отправить на проживание к бабушке. Бывшая хозяйка переехала в сельскую местность, где кое-как перебивалась за счет своих менее состоятельных поклонников, число которых стремительно и неуклонно таяло. Ее брата, благодаря протекции герцога служившего капитаном, уволили из полка под каким-то надуманным предлогом. Естественно, Мэри-Энн горела желанием отомстить. Если раньше она была совершенно равнодушна к политике, то теперь стала следить за находившимися в оппозиции вигами, которые спали и видели, как бы свалить кого-либо из высокопоставленных персон, будь то даже такое лицо, как главнокомандующий армией и сын короля.

Дело о взятках

В 1809 году отставной полковник Гвиллим-Ллойд Уордл, ставший членом парламента от Уэльса, решил придать этой истории публичную огласку с целью доказать, что герцог Йоркский не только знал о махинациях своей любовницы, но и имел с них свою долю. Парламентарий обратился к Мэри-Энн, которая для начала горько поплакалась ему, как низко поступил с ней принц при расставании. Она даже была лишена возможности поселиться в Лондоне и разместить свою мебель в достойном жилище! Дабы получить от нее обещание выступить со свидетельскими показаниями на слушаниях в палате общин, Уордл пообещал заплатить пятьсот фунтов за хранение ее мебели на складе. Его меньше всего интересовали страдания Мэри-Энн, он со своими единомышленниками-вигами планировал нанести удар по партии тори, в то время находившийся у власти. Тем не менее полковник посулил оскорбленной женщине золотые горы в случае победы оппозиции.

После начала слушаний разразился грандиозный скандал, который самым подробным образом взахлеб освещала пресса. Политическая обстановка тому способствовала как нельзя лучше: позорная история случилась на фоне наполеоновских войн, сильно осложнявших как жизнь британцев, так и бюджет государства, отсюда борьба с коррупцией была более чем актуальной. Слушания стали настоящей злобой дня. Мэри-Энн, элегантная и привлекательная, давала показания в палате общин, а по рукам ходили карикатуры признанного мастера этого жанра, Исаака Крукшенка, над которыми потешалась вся Европа. Мэри-Энн держалась как опытная актриса, создавая образ глубоко обиженной, но не потерявшей достоинства женщины с тонко ранимой душой.