Текст книги "Династия Виндзоров. Ужасная история английского двора"

БЕСПОКОЙНАЯ РОДНЯ

История сестры Георга, принцессы Каролины-Матильды, выданной замуж за безумного датского короля Кристиана VII и вступившей в скандальную связь с всесильным лейб-медиком супруга Йоганном-Фридрихом Штруэнзее, прогремела на всю Европу2222
  См. новеллу «Английская роза» в моей книге «Что губит королев».


[Закрыть]. Но добродетель датского двора в конце концов восторжествовала, Штруэнзее был предан жестокой казни, а королева лишена всех прав, включая родительские, и закончила жизнь в ссылке. Умерла она совсем молодой, причем, как подозревают медики, не последнюю роль в ее безвременной смерти сыграло редкое наследственное заболевание порфирия.

Еще больше подпортил облик королевской семьи младший брат короля Генри, принц Камберлендский (1745-1790). Он избрал карьеру моряка, у которого, как известно, жена имеется в каждом порту. Его связи с актрисами и даже наличие внебрачной дочери еще можно было бы стерпеть, но вот первое в истории Великобритании привлечение члена королевского дома как соответчика по делу о супружеской измене с требованием возместить убытки обошлось короне недешево. В 1769 году лорд Гросвенор застал свою жену и герцога на месте преступления и вчинил принцу иск о возмещении морального ущерба, оцененного им в 10 тысяч фунтов. Вместе с судебными издержками это вылилось в 13 тысяч фунтов, по нынешним деньгам 1820 тысяч фунтов – как вы понимаете, сумму весьма чувствительную для ганноверского семейства.

Пойти против закона монарх не мог, пришлось, стиснув зубы, заплатить. По-видимому, король задал брату хорошую взбучку, ибо принц Генри решил, что с такими дорогостоящими похождениями необходимо покончить. В 1771 году он женился на красавице-вдове Анне Хортон (1743-1808). По мнению короля, хоть дама и была дочерью ирландского пэра и члена палаты общин, а также вдовой дворянина, но по статусу считалась настолько ниже принца, что подобным позорным выходкам членов правящей династии раз и навсегда должен был быть положен конец. Георг III не стал откладывать дело в долгий ящик, и уже в 1772 году сторонники короля провели через парламент «Закон о королевских браках», который запрещал любому потомку короля Георга II вступать в брак без дозволения монарха. Прошу читателя с вниманием отнестись к этому событию, ибо, как ему станет ясно позднее, это положение оказало весьма существенное влияние на судьбы многих членов династии вплоть до конца ХХ века. Закон был значительно смягчен лишь в 2013 году, когда круг лиц, подпадавших под него, был ограничен 6 особами, занимающими ближайшее к трону положение в линии престолонаследия.

Нельзя сказать, чтобы сам Георг совершенно не обращал внимания на женщин – широко известна та симпатия, которую он всю жизнь испытывал к камер-фрау Шарлотты, графине Элизабет Пемброук, правнучке герцога Мальборо. Элизабет была чрезвычайно несчастлива в браке с мужем, который, в конце концов, бросил ее, чтобы сбежать с другой женщиной. Неизвестно, насколько далеко зашли интимные отношения между нею и королем, но и ей пришлось натерпеться от него, когда монарх помутился разумом.

КОРОЛЕВСКИЙ НЕДУГ

Георг III оказался подвержен психическому заболеванию, которое то совершенно лишало его разума, то будто бы отступало, позволяя беспрепятственно выполнять свои функции правителя. Периоды заболевания случались у него четыре раза: в 1788-1789, 1801, 1804 и в 1810-1820 годах. Справедливости ради стоит сказать, что последний этап уже явно был глубоким старческим слабоумием, сопровождаемым полными глухотой и слепотой. Одно время считалось, что король страдал тяжелым наследственным заболеванием порфирия2323
  В то время о существовании подобного заболевания врачи даже не подозревали и лечили несчастного совершенно варварскими средствами, но оставили описание симптомов, на основании которых современные доктора сделали вывод о наличии порфирии: моча монарха была ярко-синего цвета. Предполагается, что начатки порфирии наблюдались также у его сестры, вышеупомянутой датской королевы Каролины-Матильды, но она умерла от кори в возрасте всего 24 лет, когда порфирия еще не проявила себя в полной мере.


[Закрыть], воздействующим на центральную нервную систему, которое ученые проследили вплоть до Марии Стюарт. Теперь историки медицины Ричард Хантер и Ида Мекэлпайн высказываются скорее в пользу шизофрении или маниакальной депрессии. Они полагают, что толчок к заболеванию был дан потерей американских колоний, причем этот недуг они также относят к числу наследственных.

Специалисты видят сходные признаки также у четырех сыновей короля, наследного принца Уэльского, принцев Сассекского, Йоркского и Кентского, отца королевы Виктории. Эта болезнь стала следствием браков между близкими родственниками, ведь практически все многочисленные владетельные немецкие князья были таковыми, а королева Шарлотта вышла именно из их среды. Она много занималась благотворительностью, вошла в историю как творец пирога «шарлотка» на основе яблок, но в народе ее не любили, поскольку рожденное ею потомство оказалось никуда не годным. Знаменитый полководец, герцог Веллингтон, высказался о сыновьях королевской четы следующим образом: «сие суть самые проклятые жернова, которые когда-либо оттягивали шею правительства». Выдающийся поэт П.Б. Шелли со свойственной виртуозу пера образностью пошел еще дальше и назвал их «отбросами этого тупоумного рода».

ДЖОРДЖ, ПРИНЦ УЭЛЬСКИЙ

Король лично давал направления воспитанию своих сыновей (всего их родилось девять, но выжило семеро), причем по большей части они обучались не в Оксфорде или Кембридже, но в немецком Гёттингенском университете. Все они стали огромным разочарованием для родителей и отечества. Самым ярким примером является наследник престола Джордж, принц Уэльский (1762-1830), хотя он был первым монархом из Ганноверской династии, которого считали настоящим англичанином. Он был способным подростком, быстро выучился бегло говорить на трех языках помимо родного английского, приобрел обширные познания в искусствах, но все это употребил не в пользу, а во вред себе. Внешне он был весьма привлекателен и обладал неоспоримым обаянием. Кто-то из современников назвал его «самым необычным сочетанием талантов, остроумия, фиглярства, упрямства и добрых чувств, с сильным преобладанием хорошего». Любопытно описание его характера, приведенное им в письме к Мэри Гамильтон, в которую Джордж влюбился в возрасте 16 лет.

«Черты его лица выразительны и мужественны, хотя несут на себе слишком выраженный оттенок высокомерия… Его чувства и мысли открыты и великодушны. Он выше свершения низких поступков (слишком восприимчив, вплоть до того, что считает людей своими друзьями и слишком доверяет им, поскольку еще не обрел достаточных познаний по части света и его обычаев), благодарен и дружелюбен до чрезмерности, когда находит истинного друга. Его сердце выказывает себя добрым и нежным, если ему дозволяют проявить свои чувства. Что же касается его пороков, давайте назовем их слабостями. Он слишком привержен страсти, но никогда не несет в себе злобы или мстительности. …Он также слишком любит вино и женщин, чему молодые люди бывают слишком склонны предаваться, но каковое пристрастие стремится подавить в себе со всей возможной силой. Но в целом его характер открыт, свободен и великодушен!»

В 18 лет для него был создан личный придворный штат, которому принц придал масштаб, далеко превосходящий безликое и скромное хозяйство бережливых родителей. Обретя самостоятельность, он начал вести, как принято было тогда выражаться, рассеянный образ жизни, состоявший из беспробудного пьянства и безудержного блуда. При всем том Джордж пытался придать этому какой-то изысканный стиль, эстетический окрас, что, как это ни странно, принесло ему репутацию «первого джентльмена Европы». В союзе с признанным лондонским денди Браммелем он задавал тон образа жизни истинного аристократа и, хотя обожал роскошь, придавал большое значение совершенству покроя одежды и безупречности стиля всего, окружавшего жизнь истинного щеголя. Это нашло отражение в так называемом «стиле Регентства» в английской мужской одежде ХIХ века, архитектуре и убранстве интерьера. Главным замыслом принца было поднять Лондон на один уровень с самыми великолепными столицами Европы, а еще лучше – превзойти их. В этом отношении ему повезло в том смысле, что разгром Наполеона пришелся на время его регентства, когда престиж Великобритании находился в апогее. Несмотря на недосягаемо высокое положение Джорджа, все-таки центральной фигурой золотой английской молодежи, ее идолом, человеком, чьи воззрения служили законом и чье мнение уважал сам принц Уэльский, стал Джордж-Брайан Браммель (1778-1840), или Красавчик Браммель, хотя, по воспоминаниям современников, именно красотой он похвастаться не мог.

Arbiter elegantiarum2424
  Законодатель моды (лат.).


[Закрыть]

Карьера этого человека удивительна, ибо он не был дворянского происхождения, лицу же низкого звания вход в спесивый высший свет был заказан. Отец его служил секретарем видного политика, уйдя на покой, смог купить себе поместье. Он оплачивал обучение двух своих сыновей в привилегированной школе Итона, где Джордж без труда влился в аристократическое общество благодаря своему шарму, остроумию и безупречным манерам. После окончания учебы он провел один семестр в Оксфордском университете, но решил избрать стезю военной службы, и опекуны (отец к тому времени умер) купили ему чин корнета в личном полку легких драгун принца Уэльского. Офицеры полка погрязли в пьянстве и распутстве, многие из них имели честь состоять в компании принца, туда вошел и Браммель, быстро дослужившийся до капитана. Правда, потом везение изменило ему: он то ли упал с коня, то ли скакун лягнул его, но результатом стал перелом носа, подпортивший его классический профиль. В 1798 году полк перевели в Манчестер, но Браммель чрезвычайно дорожил положением лица, близкого к наследнику трона, и продал свой офицерский патент.

Он поселился в столице и положил все силы на то, чтобы стать самым элегантным мужчиной Лондона. По утрам в его квартире собирался цвет общества, временами включая и принца Уэльского. Присутствующие с величайшим интересом наблюдали за процессом облачения сего денди в одежду, каковой порой занимал несколько часов. Браммель отказался от пышности мужских костюмов георгианского двора из шелка, атласа и бархата, ярких или пастельных цветов, украшенных вышивкой, золотым и серебряным галуном, коротких панталон с шелковыми чулками, кружевных галстуков, напудренных париков, лосьонов и духов, заменявших гигиенический уход за пропотевшим2525
  Считалось, что пот удаляет из тела вредные вещества и улучшает здоровье.


[Закрыть] телом. Были решительно изгнаны драгоценности любого рода. Провозглашался отказ от какого бы то ни было внешнего отличия в пользу изысканной элегантности.

Одежде полагалось быть индивидуального ручного пошива, идеально скроенной и безупречно сшитой. Браммель заказывал свою у разных портных, разумеется, наилучших, с тем дальновидным замыслом, чтобы ни один из них не мог впоследствии приписать себе заслугу прославления этого законодателя моды. Центральным предметом туалета являлся сюртук с двумя рядами латунных пуговиц, застегивавшихся как раз над линией талии, с упрочненными лацканами, поднимавшимися до ушей и оставлявшими на виду линию жилета и шейный платок, завязанный самым премудрым образом. Ниже талии располагались панталоны либо гармонирующего цвета, либо контрастирующего, заправленные в сапоги до колен. Сюртук был из тонкого сукна синего цвета, жилет и лосины – светло-желтые, оттенявшиеся снежной белизной сорочки и сапогами, черными как вороново крыло. Цель Браммеля заключалась в том, чтобы быть замеченным, не привлекая внимания к себе. Он внушал своим поклонникам, жадно ловившим каждое слово этого проповедника утонченных вкусов:

– Если люди оборачиваются, чтобы взглянуть на вас, вы либо плохо одеты, либо держитесь слишком скованно, либо вычурно модны.

Большое значение имела опрятность: каждое утро ванна из горячей2626
  Современники считали горячую воду нездоровой, холодная вода, по всеобщему поверью, приносила больше пользы.


[Закрыть] воды и чистейшее белье, сменяемое ежедневно. Сапоги Браммеля лакеи чистили шампанским, над его перчатками работали три мастера: один – над ладонью, второй – над пальцами и третий – над большим пальцем. Этот верх совершенства фланировал по лондонским улицам с видом томного безразличия, не выпуская из рук лорнет. Слово Браммеля в вопросах одежды было законом, он мог признать человека как носителем моды, так и объявить его облик недостаточно стильным и, таким образом, разрушить притязания сей особы на звание законодателя моды. Сам он был по уши в долгах, не столько из-за баснословных трат на одежду, сколько по причине огромных проигрышей в карты. Его острый язычок нажил ему немало врагов и, в конце концов, стал причиной разрыва с принцем. По одной версии, будучи в хорошем подпитии, Браммель сказал принцу:

– Джордж, позвоните, чтобы подали еще шампанского!

Принц позвонил и приказал вошедшему лакею:

– Подайте карету этого господина! – и больше уже не приглашал его к себе.

По другой версии, обратившись к другу, Браммель пошутил, имея в виду самого принца, имевшего сильную склонность к полноте:

– Элвэнли, кто этот твой толстый друг?

От долгов ему пришлось бежать во Францию, в Кале, где он влачил самое жалкое существование. Уже по прошествии многих лет, проезжая через этот провинциальный городок и узнав, что Браммель проживает там, принц решил забыть старые обиды и послал к нему лакея с приглашением на обед в три часа. Браммель велел посланцу передать своему хозяину, что он не принимает пищу в это время, и примирение не состоялось. Бывший король моды скончался в глубокой бедности от последствий сифилиса в доме для умалишенных.

Интимная жизнь наследника престола

Принц хорошо усвоил постулаты Браммеля и в одежде придерживался предписываемой им умеренности. Что же касается интимной жизни, тут он не знал никакого удержу, легко заводя новые связи, легче легкого разрывая их, не обращая внимания ни на социальную принадлежность своих метресс, ни на их, так сказать, моральный облик, разбрасывая на своем пути побочных детей, которых принципиально не признавал. Все его похождения с наслаждением раздували газеты, ибо жизнь принца пришлась как раз на период расцвета британской прессы. В Лондоне выходило девять газет с большим тиражом, столичные новости из которых перепечатывала масса провинциальных листков, за счет чего, собственно, и существовала.

Количество любовниц красавчика Джорджа поистине не поддается исчислению, в этом он, пожалуй, переплюнул всех своих братьев. Здесь волей-неволей придется рассказать лишь о наиболее примечательных из них. Впрочем, дотошные исследователи альковной жизни принца все-таки выявили некоторую закономерность, а именно: он явно предпочитал женщин несколько, иной раз значительно, старше него, относившихся к нему с материнской заботой, сочувствием и нежностью. Ученые относят это за счет недостатка материнской ласки и понимания со стороны королевы Шарлотты, испытанной мальчиком в детстве, что совершенно неудивительно. Детей тогда воспринимали как взрослых с самого рождения, в монархических семьях их тотчас же перепоручали нянькам и наставникам, стремившимся привить им с младых ногтей сознание собственной исключительности и неограниченности их прав и возможностей.

Первым, почти невинным увлечением принца стала Мэри Гамильтон (1756-1816), отпрыск старинной аристократической семьи. Одним из ее дядей был сэр Уильям Гамильтон, посол Великобритании при короле Неаполя и обеих Сицилий и муж вошедшей в историю красавицы Эммы Гамильтон, а другим – лорд Каткарт, посол в Санкт-Петербурге. Мэри была очень неглупа, по-видимому, получила неплохое образование, ее всегда тянуло к интеллектуальной жизни. Волею судеб она оказалась в соприкосновении с несколькими сферами общественной жизни Великобритании конца восемнадцатого века: придворной, аристократической, артистической и даже научной, регулярно посещая заседания кружков, где собирались дамы, именуемые «синими чулками». Мэри оставила после себя более двух с половиной тысяч писем и несколько томов дневников, которые дают очень хорошее представление о лондонской жизни конца ХVIII века. При дворе она служила помощницей воспитательницы дочерей короля.

Джордж влюбился в Мэри и каждодневно писал ей письма, полные излияний самых искренних, ярких и возвышенных чувств, хотя не скрывал некоторые слабые свойства своей натуры. По слухам, к тому времени принц уже успел соблазнить одну из фрейлин своей матери, историю замяли, но, единожды вкусив запретного плода, он не собирался останавливаться. Что касается Мэри Гамильтон, Джордж явно не на ту напал. Барышня отвергла все подношения, согласившись принять в дар только дружбу. Подобная ситуация принца не устраивала, и он решил отказаться от столь пресной связи, написав ей в прощальном письме: «Adieu, adieu, adieu, toujours chère2727
  Прощай, прощай, прощай, навеки дорогая (франц.).


[Закрыть]».

Принц Уэльский и полусвет

Его следующее увлечение было первым, получившим общественную огласку. Надо сказать, принц очень любил театр, в особенности пьесы У. Шекспира и Р.Б. Шеридана. Отсюда вряд ли стоит удивляться, что предметом его страсти стала актриса Мэри Робинсон (1757-1800), прогремевшая на весь Лондон не столько захватывающей игрой, сколько своей красотой в роли Утраты в «Зимней сказке» Шекспира.

Мэри родилась в семье капитана торгового флота в Бристоле и закончила там школу. Отец попытался основать китобойный промысел в Новом Свете, но разорился. Ему даже пришлось продать дом, разорив свой семейный очаг. Родители разошлись, и мать увезла Мэри в Лондон. Там она поступила в обучение к знаменитому актеру Дэвиду Гаррику. Мэри была очень привлекательна со своими голубыми глазами и каштановыми локонами с золотистым отливом. Театральная карьера для незамужней женщины считалась чем-то в высшей степени недостойным, и мать убедила дочь выйти замуж за некоего Томаса Робинсона, клерка-стажера с блестящими видами на будущее. Свадьба состоялась 12 апреля 1773 года. Однако замечательные перспективы новобрачного вскоре рассеялись как дым, а он проявил себя полным ничтожеством. Тем не менее в следующем году родилась дочь Мэри-Элизабет, с которой у матери завязалась прочная духовная связь, сохранившаяся до конца ее дней.

Семья Робинсон жила явно не по средствам, в результате чего в мае 1775 года глава был арестован за долги и вместе с женой и дочерью на 15 месяцев заключен в долговую тюрьму Флит. Ему не оставалось ничего иного, как дать согласие на поступление жены на сцену. По-видимому, Мэри действительно подавала некоторые надежды, ибо Гаррик, который уже ушел на покой, согласился подготовить ее для роли Джульетты, а драматург Шеридан принял на службу в театр Друри-Лейн. В декабре 1776 года Мэри дебютировала с огромным успехом и продолжала выступать в главных ролях.

Увидев ее на сцене в декабре 1779 года в роли Утраты, принц буквально потерял голову и начал забрасывать актрису письмами, называя себя Флоризелем, персонажем все той же пьесы «Зимняя сказка». Мэри, не испытывавшая недостатка в поклонниках, стойко выдерживала осаду, стараясь заставить вельможного поклонника основательно раскошелиться. Ослепленный страстью принц выдал ей долговое обязательство на 20 000 фунтов – совершенно колоссальную сумму, – подлежавшее оплате по достижении им совершеннолетия. Напоминаем, что ему в ту пору было всего 17 лет. Мэри уступила его домогательствам, но их связь тут же дала обильную пищу для освещения в прессе. В особенности старались газеты «Морнинг пост» и «Морнинг геральд», следя за развитием их отношений буквально не по дням, а по часам. Актриса попала в центр общественной жизни, стала задавать тон в моде, в особенности прославилась шляпка «Утрата», «из плетеной соломки, с бантом и розовыми лентами, пышно уложенными вокруг тульи». У Мэри проснулся вкус и к более экстравагантным вещам, публика бросилась также подражать ее шикарным экипажам.

Поднятая шумиха смутила еще не привыкшего к подобным вещам принца, и, по его настоянию, актриса в мае 1780 года оставила сцену. Разумеется, романы аристократов со служительницами Мельпомены не были чем-то из ряда вон выходящим. Но в данном случае принц тратил на Мэри деньги налогоплательщиков, а прижимистая английская душа безболезненно перенести такое вопиюще безнравственное правонарушение не могла. Полагавшиеся деньги по цивильному листу в сумме 60 000 тысяч Джордж должен был получить от парламента лишь по совершеннолетии, пока же усиленно наращивал долги. В конце 1781 года Мэри надоела ему, он ее бросил и отказался платить ей содержание. Однако репутация актрисы была безвозвратно погублена, ей не удавалось найти ангажемент. Тогда она прибегла к шантажу, требуя 25 тысяч фунтов за возврат писем принца, полных пылких излияний. После ожесточенного торга Георг III уплатил ей 5 тысяч фунтов и назначил ежегодную пенсию в 500 фунтов, лишь бы только выручить наследника трона из этой ужасной передряги. Бедняга и не подозревал, что его сын решительно стал на путь порока и теперь попал в сети одной из самых знаменитых куртизанок той эпохи Элизабет Армистед.

Несколько слов о дальнейшей судьбе Мэри Робинсон. Не оставляя законного мужа, с которым она непрестанно прилюдно ссорилась (например, поймав его за тем, что он занимался любовью с девицей в ложе театра Ковент-Гарден), Мэри имела нескольких высокопоставленных любовников вроде виконта Молдена, герцога де Лозена, выдающегося политика Чарльза-Джеймса Фокса, но страстью всей ее жизни стал полковник Бэнастр Тарлтон, мот и картежник. Их бурный роман с некоторыми перерывами длился с 1782 по 1797 год (когда тот женился на богатой наследнице) и сильно сократил ей жизнь. Будучи в 1783 году беременной, Мэри ночью кинулась в погоню за любовником, опасаясь, что он бросит ее и сбежит за границу от долгов. Случились преждевременные роды, последствием которых стали ревматизм и хромота. От этих недугов отставная актриса безуспешно лечилась весь остаток своей недолгой жизни. Мэри стала плодовитой поэтессой и драматургом, она была неглупа и остроумна, среди ее друзей числились художник Джошуа Рейнольдс, актер Дэвид Гаррик, философ и писатель Уильям Годвин, его жена, первая феминистка Мэри Уолстонкрафт, поэт Сэмюэль Кольридж. Лечения на курортах не давали улучшения, долги росли, отравляя ей жизнь, и Мэри скончалась в возрасте всего 43 лет.

Сменившая Мэри в постели принца куртизанка Элизабет Армистед (1750-1842) также была женщиной необычной судьбы. Происхождения она была самого низкого, дочь то ли лондонского грузчика, то ли башмачника, очень красива и неглупа. Девица рано решила извлечь дивиденды из своей незаурядной внешности и стала обитательницей одного из самых шикарных борделей столицы в Сохо. Именно там судьба свела ее с одним из ее первых покровителей, виконтом Болинброком. Тот вскоре забрал ее из этого вертепа, взял на содержание и даже попытался устроить ей дебюты на сцене. Впрочем, критика довольно прохладно оценила ее актерские способности, отметив лишь красивую внешность и приятный голос.

Будучи содержанкой Болинброка, Элизабет вошла в круг его друзей, известных политиков, что привлекло к ней высокородных и богатых клиентов. В 1776 году в газетенке «Город и деревня» сообщалось, что она может похвастаться завоеванием сердец «двух герцогов, маркиза, четырех графов и виконта». В ее сети попал также генерал Ричард Смит, личность худородная, но сказочно обогатившаяся на управлении в Бенгалии деятельностью отделения «Ост-Индской компании». Генерал снял для нее шикарный дом на Бонд-стрит, положил роскошное содержание и даже обеспечил ежегодной пенсией. Правда, это счастье длилось недолго, ибо его вскоре посадили в тюрьму за коррупцию, поскольку он попытался купить себе место в парламенте. Но Элизабет быстро нашла покровителя в лице герцога Дорсета, а когда того привлекли к выполнению его военных обязанностей, перешла на содержание видного политика лорда Кэвендиша, снабдившего ее второй ежегодной пенсией.

Несмотря на то, что Элизабет стремилась заполучить как можно более выгодных клиентов, она поддерживала близкую дружбу с молодыми политиками партии вигов, группировавшихся вокруг подающего большие надежды Чарльза-Джеймса Фокса, которые собирались в ее гостиной на престижной Кларджиз-стрит. Тут следует сделать небольшое отступление, чтобы пояснить читателю, насколько глубоко была политизирована жизнь английского общества.

В ту пору существовали две парламентских партии, вигов и тори, чья заклятая вражда друг с другом не знала границ. Тори были незыблемыми сторонниками прерогативы королевской власти и не допускали никаких ее ущемлений. Виги же выступали за ограничение королевской власти и расширение полномочий парламента. Политика пронизывала буквально все поры общественной жизни. В Лондоне существовали кофейни вигов и тори; по свидетельству писателя Даниэля Дефо, «виг больше не пойдет в „Дерево какао“ или „Оузинду“, точно так же как тори не увидишь в кофейне при Сент-Джеймсском дворце». Тетка одного из учеников аристократической школы вспоминала, что «в Итоне школа разделилась на вигов и тори» и юнцы смертным боем лупили друг друга именно на основании политических расхождений во взглядах. После посещения родного Дублина в июне 1706 года Джонатан Свифт жаловался: «Виги и тори испортили все, что было переносимо здесь, вмешиваясь в частную дружбу и беседы, и разрушив и то, и другое».

Не имевшие права голоса женщины также не оставались в стороне. Вдова английского дипломата сообщала курфюрстине Софии Ганноверской, что «наши женщины совершенно так же деятельны, как и мужчины, но более резки в выражениях». Не скрывая своей партийной приверженности, дамы украшали отличительными знаками партий свои туалеты и аксессуары к ним, а также лепили модные мушки «на стороне вигов или тори своего лица».

Принц Уэльский стремился оторваться от родителей, пытавшихся держать его в строгости, и примкнул к Фоксу и окружавшим его молодым политикам. Таким образом Джордж ближе познакомился с Элизабет и принялся всеми путями добиваться ее благосклонности. Они начали встречаться, но тут вмешалась Мэри Робинсон, пытавшаяся вернуть любовника под свое крылышко. За описание схватки двух дам с наслаждением взялись газеты, причем Элизабет проправительственная пресса была намерена сжить со света за ее связи с оппозиционной партией. Тем временем куртизанка выяснила, что принц не собирается, да и не в состоянии обеспечивать ей тот уровень жизни, к которому она привыкла. Через несколько месяцев Элизабет решила порвать связь с ним, но, дабы не нанести оскорбления будущему королю, отправилась развеяться в путешествие по Европе, а когда вернулась, партия вигов пришла к власти и Фокс стал министром иностранных дел.

Дабы покончить с биографией Элизабет Армистед, следует сказать, что после десятилетия совершенно бескорыстной дружбы она вступила в связь с Фоксом и в 1795 году вышла за него замуж, причем по его настоянию. Куртизанка прекрасно осознавала, что подобный брак пойдет в ущерб престижу политика в обществе. Она без колебаний отказалась от своих дорогостоящих привычек, пара вела совершенной простой образ жизни. Фокс был необыкновенно привязан к ней, уверяя своих друзей:

– Она является утешением для меня в любом несчастье и побуждает вдвойне наслаждаться каждым приятным обстоятельством жизни.

Когда Фокс вторично стал министром иностранных дел, Элизабет выполняла свои светские обязанности с таким достоинством, что ее апломб заставил замолчать всех ее критиков.

В 1806 году Фокс скончался, и вдове положили пенсию в 1200 фунтов, чего, кстати сказать, не смогла добиться за оказанные государству ценные услуги во время наполеоновских войн пресловутая леди Гамильтон. В 1823 году бывший любовник Элизабет, ставший королем Георгом IV, назначил ей еще одну пенсию в 500 фунтов, пользование которой было продлено его братом Вильгельмом, а затем племянницей, королевой Викторией. Элизабет деятельно занималась благотворительностью и скончалась, немного не дожив до своего 92-го года рождения, окруженная всеобщим уважением.

Но вернемся к молодым годам принца. После того, как Элизабет отбыла в путешествие на континент, принцу не захотелось покидать пленительный мир куртизанок, всегда жизнерадостных и влекущих. Тем более что его увлекла одна из наиболее ярких представительниц полусвета той эпохи, Грейс Эллиот (1754-1823). Эта шотландка, дочь известного эдинбургского адвоката Хью Дэлримпла, в детстве воспитывалась поначалу дедушкой и бабушкой, поскольку родители после ее рождения расстались. Далее ее отдали на обучение во французский монастырь, а по возвращении отец ввел ее в эдинбургское общество, где барышня своей красотой привлекла внимание известного доктора Джона Эллиота, вдвое старше ее. Они сочетались браком и переехали в Лондон. Там Грейс весьма быстро изменила мужу с лордом Валентиа.

Почтенный доктор нанял частного детектива, доказал факт измены, на основании какового получил развод, а лорду вчинил иск на 12 тысяч фунтов. Репутация молодой женщины была безвозвратно погублена, единственный ребенок умер еще раньше, и ей оставался один путь: избрать поприще дам легкого поведения, получив известность под прозвищем «Долговязая Дэлли2828
  По ее девичьей фамилии Дэлримпл.


[Закрыть]». Ее взял на содержание лорд Чолмондли, заказавший выдающемуся английскому портретисту Томасу Гейнсборо два ее портрета. В 1782 году у Грейс был короткий роман с принцем Уэльским, результатом которого стало рождение дочери, одного из первых бастардов принца. Как бы в подтверждение счастливая мать окрестила ребенка именами, имевшими хождение в ганноверской династии: Джорджина Августа Фредерика. Поначалу принц вроде бы признал девочку. Однако когда малютку показали ему, он весьма удивился, поскольку кожа ребенка была довольно смуглой. На сей раз Джордж резонно усомнился в своем отцовстве:

– Дабы убедить меня, что сие есть моя дочь, надо сперва доказать, что черное суть белое, – и больше уже никогда не проявлял подобного легкомыслия в отношении предъявляемых ему младенцев.

Кандидатов на роль отца оказалось трое, но вырастил ее лорд Чолмондли. Тем не менее принц оказал Грейс огромную услугу. В 1784 году он представил куртизанку герцогу Орлеанскому, представителю младшей линии королевской династии Бурбонов и одному из самых богатых людей Франции. Тот был завзятым англоманом, в своем главном имении во Франции завел чисто британские порядки и полностью английский штат прислуги. Герцог также был не промах по части женщин, имея одновременно нескольких любовниц. Для соблюдения завершенности стиля он решил обзавестись и британской метрессой, а потому в 1784 году Грейс окончательно обосновалась во Франции. Герцог пожаловал ей дом в Париже и имение в Медоне, к югу от столицы. Куртизанка не терялась и одновременно вступила в связь с герцогом Фиц-Джеймсом, потомком побочного сына английского короля Иакова II, и принцем де Конде.

Ей выпало пережить все перипетии Великой французской революции, которые она описала в своем дневнике, изданном уже после ее смерти. Хотя принц Орлеанский выказывал чисто республиканские симпатии и приветствовал революцию, Грейс придерживалась монархических взглядов. Неудивительно, что она активно помогала преследуемым аристократам, переправляла их за границу, поддерживала тайную переписку контрреволюционеров в Париже с находившимися в изгнании в Кобленце и Бельгии членами королевской семьи, шпионила в пользу правительства Великобритании. Герцога Орлеанского, проголосовавшего за казнь Людовика ХVI, казнили на гильотине, а его любовнице пришлось пройти через заключение в нескольких тюрьмах, откуда она вышла лишь по окончании Террора.