Текст книги "Короли и фавориты"

Венеция дала толчок тому, что Генрих проявил свою истинную сущность – чувствительную, пылкую, страстную, обострила его чувство восприятия всего прекрасного. Утонченная венецианская атмосфера пробудила в нем непреодолимое желание создать нечто подобное при своем дворе в окружении подобной же роскоши. Он уже не мог удержаться от своей склонности к расточительству, зачастую тратя деньги на вздорные вещи, но это перестало заботить его. Пусть добычей денег отныне занимаются финансисты.

Королевский брак

Ввиду обострения религиозной розни во Франции молодой король медленно продвигался в направлении Парижа, подолгу задерживаясь в крупных городах. Он продолжал лелеять мысль аннулирования брака Мари Клевской с принцем де Конде и писал ей письма. Но в конце октября молодая женщина скончалась от родов в Париже. Никто, даже мать Генриха, не осмелился сообщить ему о кончине любимой женщины, его идола. В конце концов, Катарина Медичи вложила известие о смерти молодой женщины в кипу бумаг, подаваемых королю для ознакомления и подписи – Генрих добросовестно выполнял бюрократическую работу, предпочитая ее бранному делу. Прочитав сообщение, он упал в обморок и три дня провел в полной прострации, сотрясаемый приступами жестокой лихорадки. После этого события его стали регулярно посещать приступы глубокой меланхолии.

Но тяжелое положение в стране требовало как можно скорее короноваться, вступить в брак и дать подданным наследника престола. До смерти Мари Клевской Генрих категорически отказывался жениться и рассматривать кандидатуры предлагаемых невест. Но теперь вопрос выбора невесты стоял как никогда более остро, и Катарина Медичи, великая мастерица в вопросах сватовства, быстро представила на рассмотрение кандидатуры нескольких принцесс. Ей-то, как никому, было прекрасно известно, что от будущей невестки требуется в первую очередь производить на свет наследников престола. Кандидатка должна быть мягкого нрава, добродетельна, набожна, т. е. совершенно бесцветной личностью.

Однако Генрих отверг с полдюжины принцесс. Он сделал свой выбор: никто на земле не мог сравниться с Мари Клевской, а потому любовь здесь не играла никакой роли, будущая супруга должна была лишь удовлетворять его эстетическим запросам. Поэтому он вспомнил Луизу де Водемон, чья красота поразила его два года назад. Катарина Медичи была недовольна выбором сына, поскольку Луиза не была королевской дочерью, происходила из младшей ветви суверенных правителей, не обладала завидным приданым. Но она не могла перечить выбору любимого сына, тем более что все прочие качества девушки обещали ей покорную и неамбициозную невестку. В Лотарингию был отправлен гонец просить руки Луизы у ее отца.

Надо сказать, что Луиза была кем-то вроде принцессы-золушки. Ее отец был женат трижды и от трех супруг имел полтора десятка детей. Луиза была старшей от первой жены, которая умерла, когда ребенку сравнялся всего один год. Вторая жена оказалась доброй душой и воспитывала девочку как родную дочь, стараясь дать ей приличествующее рангу принцессы образование. Но ей суждено было рано покинуть земную юдоль, и отец женился в третий раз на девице Катрин д’Омаль, всего несколькими годами старше Луизы. Та была весьма недовольна мужем в преклонных годах и своей судьбой, оторвавшей ее от радостей королевского двора и отправившей на прозябание в провинциальный Нанси. Она не только завидовала красоте Луизы, но и возненавидела падчерицу, считая, что та ущемляет права ее собственных детей. Естественно, злая мачеха всячески старалась отравить ей жизнь.

Велико же было ее потрясение, когда в Нанси явился гонец от короля и попросил у принца де Водемона руки его дочери. Польщенный отец был рад сверх всякой меры и отправил жену предупредить старшую дочь об оказанной ей чести, ибо дело было ранним утром и девушка еще не поднялась с постели. Луизу постигло крайнее удивление, когда мачеха три раза присела в самом низком реверансе, которые полагалось делать только перед королевскими особами. Девушка решила, что мачеха насмехается над ней, и принялась твердить, что просит прощения за то, что проспала и не присутствовала на церемонии торжественного пробуждения супруги отца.

Сомнения развеялись только тогда, когда в ее спальню вошел радостный отец и сообщил, что король Франции желает взять ее в жены. Что оставалось делать Луизе? Она тотчас же влюбилась в прекрасного принца и сохранила это чувство до последних дней своей жизни. Девушку торжественно отправили в Реймс, где предстояло коронование Генрих и затем их бракосочетание. По-видимому, за прошедшие два года девушка еще больше расцвела, ибо Генрих был вновь поражен ее красотой и испытал нечто вроде истинной любви.

Он тщательно лично подготавливал свое венчание на царство, стараясь сделать его идеальным во всех деталях, как некий торжественный спектакль. Имеется свидетельство, что в утро великого события, 13 февраля 1575 года, он лично нашивал жемчуг и драгоценные камни на свой костюм и занимался плойкой брыжей. Согласно церемониалу длительностью в пять часов, король должен был семь раз менять одежду, трижды давать клятву и с дюжину раз простираться ниц. Не обошлось без дурных примет: когда на его голову архиепископ возложил корону Карла Великого, Генрих, который усердно постился, чуть было не упал под ее тяжестью, а венец дважды чуть было не свалился с его головы.

15 февраля состоялось бракосочетание, которое должно было быть организовано не менее блестящим образом. Известно, что накануне сего события он лично принял участие в шитье платья для Луизы, а за два часа до венчания принял активное участие в оформлении прически новобрачной. Двумя неделями позднее состоялся торжественный въезд молодого короля в Париж. Началось новое царствование.

Свою щедрость в отношении любовницы Рене де Рьё де Шатонёф, ожидавшей занять первое место при короле и пожинать плоды своего влияния на него, он проявил в том, что назначил ее фрейлиной королевы Луизы. Просчитавшаяся в своих далеко идущих планах женщина затаила ревность, граничащую с откровенной злобой, которую она даже не пыталась скрывать. Дело доходило до того, что Рене по случаю некоторых праздников надевала такие же туалеты, как и королева. Луиза не стала переносить подобные выходки, и король прогнал отставную любовницу от двора. Предварительно он попытался выдать ее замуж за графа де Люксембурга, но тот с презрением отказался от этой чести. Катарина Медичи изъявила желание приискать ей супруга, но девица настояла на своем стремлении выйти замуж по сердечному выбору за некого флорентийца Антинотти, в которого безумно влюбилась. Неуемная жена терзала его бесконечными сценами ревности и в конце концов заколола кинжалом.

Ввиду близости ко двору Рене избежала наказания и обвенчалась с простым капитаном галеры Филиппом Альтовити, переехав с ним в его родной Марсель. Король пожаловал ее мужу титул графа де Кастеллане. Рене прожила с ним довольно долго, обзаведясь пятью детьми. Даже после его смерти она осталась в Марселе, ибо, обладая солидной пенсией в 18 000 экю и связями при дворе, стала одной из самых обеспеченных и уважаемых горожанок города. Что же касается совместной жизни Генриха и Луизы, это был гармоничный союз, омраченный лишь отсутствием детей. После замужества Луиза перенесла выкидыш, и в дальнейшем, невзирая на лечение и паломничества к святым местам, ей так и не удалось выносить беременность. Анри очень ценил свою супругу и если и изменял ей, то делал это настолько скрытно, что никаких свидетельств об этом не сохранилось. Больше толков вызвала его привязанность к молодым дворянам, практически своим ровесникам, которыми он окружил себя при дворе и осыпал невиданными милостями.

Тут следует вернуться несколько назад и вспомнить, что в январе 1573 года Генрих отправился на осаду Ла-Рошели. К тому времени у него сложились плохие отношения как со старшим, так и с младшим братом. Ему также немало отравляли жизнь разногласия между опытными военными из рядов старой знати, и он попытался окружить себя единомышленниками, людьми, готовыми пойти за него в огонь и воду. Таковые нашлись среди совсем молодых худородных дворян примерно его возраста. Так появились первые любимчики: девятнадцатилетние Сен-Люк, Кейлю, Жан-Луи де Лавалетт, двадцатилетние Жан-Эбрар де Сен-Сюльпис, Николя де Бовэ-Нанжи и Франсуа д’О. Лавалетту выстрелом из аркебузы снесло часть челюсти и семь зубов, Луи де Можирон потерял в боях глаз, но сохранил юношескую красоту лица, заработав репутацию «самого обольстительного одноглазого при дворе».

Сен-Мегрен, Кейлю, Сен-Поль и Можирон были убиты на дуэлях или в засадах противниками короля. Герцог де Жуаёз погиб от выстрела в ходе битвы при Кутра, где бросался в самую гущу сражения, перед гибелью под ним были убиты два коня. Каждая смерть преданного человека погружала Генриха в глубокое отчаяние, он устраивал им роскошные похороны и великолепные надгробия в церкви Св. Павла. Именно из их среды образовался костяк так называемого «моего отряда», или «моей дорогой шайки», сторонников Генриха, преданных ему душой и телом. Они сблизились с будущим королем в ходе военной кампании так, как это было бы невозможно при дворе. Можем представить себе, как кружилась голова у такого юноши, когда он писал жене:

«Месье оказывает мне большую честь и разговаривает со мной приватно и более, чем я когда-либо надеялся и помышлял!»

Они совершенно не щадили себя, что, впрочем, характерно для того времени. Задиристые молодые дворяне временами не только цеплялись за любой повод оказать свою храбрость, но и зачастую создавали его на пустом месте. Известен самый яркий пример тому: как-то во время вечера в Лувре молодой дворянин де Сен-Фаль сделал комплимент некой даме: «Сколь искусно вышита ваша муфта изображением буквы Х!»

Его весьма бестактно оборвал Бюсси д’Амбуаз, известный бретер, фаворит младшего брата Генриха, герцога Алансонского, которого писатель Дюма сделал героем своего романа «Графиня де Монсоро». Он возразил ему, что вышивальщица изобразила букву Y. Де Сен-Фаль стоял на своем, Бюсси д’Амбуаз и не думал уступать, голоса перешли на повышенные тона. Положение попыталась спасти Маргарита Наваррская, любовником которой состоял Бюсси, приказав обоим замолчать. На следующие дни ссора возобновилась, дело дошло до рукоприкладства. Бюсси обставил все таким образом, что де Сен-Фаль был вынужден вызвать его на дуэль. Пришлось вмешаться Генриху III, который установил слежку за драчунами и потребовал публичного примирения. Но Бюсси не смирился и явился в Лувр в сопровождении двух сотен дворян. Увидев это, король воскрикнул: «Но сие слишком много для какого-то там Бюсси!»

Сторонники Генриха восприняли это как указание к действию и устроили Бюсси засаду, в которой он лишь каким-то чудом избежал смерти. Тот понял, что при такой ненависти короля ему лучше покинуть двор.

Но вернемся к «моему отряду», который еще более сплотился после поездки Генриха в Польшу. Им было строжайше запрещено демонстрировать поддержку какой-либо другой особы – как известно, кое-кто из молодых людей настолько колебался, что перешел в стан младшего брата короля, герцога Франсуа Анжуйского. Самые преданные окружили трон непробиваемой стеной, готовые отдать жизнь за своего благодетеля. Придворные познатнее и постарше невзлюбили их и окрестили «миньонами».

Исходное значение этого слова не содержало в себе ничего дурного, а просто означало «слуга знатного человека», близкий друг, фаворит, компаньон короля или принца. Но в отношении любимчиков Генриха III это слово быстро приняло презрительный оттенок, навсегда закрепившийся за ним, и в таком значении перекочевало в разговорный язык французов. В представлении толпы миньоны были «пиявками, одурманившими короля своими красивыми речами и исполненными кривляния церемониями». Эти совершенно пустые женоподобные создания, по мнению критиков королевского двора, не имели иного занятия, кроме как нравиться королю, «играть, богохульствовать, скакать, танцевать, ссориться и распутничать». Их внешность также подвергалась порицанию: «волосы они носили длинными, искусственно завитыми, ниспадающими из-под их небольших бархатных шапочек, подобно шлюхам из борделя, брыжи накрахмаленные и шириной в полфута, так что голова на брыжах имела вид отсеченной главы святого Иоанна Крестителя на блюде».

Тут следует заметить, что в то время женоподобными считали мужчин, которые всего-навсего следили за чистотой своего тела, как это делал Генрих. От всех других за версту несло потом, кожей, лошадьми и прочими атрибутами сражений, дуэлей и подобных перипетий той беспокойной жизни. Для воплощения в жизнь своего идеала утонченного двора Генрих разработал и сделал обязательным этикет, подлежавший строгому соблюдению. Было покончено со столпотворением в покоях короля, куда отныне имели доступ только наиболее близкие лица, причем безупречно одетые. Эти лица к тому же ранжировались согласно строгой иерархии. К столу короля допускались только принцы, члены Госсовета и люди, приглашенные королем. Блюда ему подавали не слуги, а дворяне с непокрытой головой. Аудиенции были строго регламентированы и ограничивались только людьми, получившими на то высочайшее соизволение.

На самом деле этот этикет не нес в себе ничего нового, но воскрешал хорошо забытое старое из времен Франциска I и Генриха II. С тех пор придворные здорово распустились, читая важные бумаги через плечо короля, не снимая головного убора и садясь в его присутствии, иной раз на место, предназначенное для самого монарха. Естественно, окружающие принялись ворчать, что король уподобляется турецкому султану и отделяет себя от двора. Генрих учредил новый рыцарско-религиозный орден Святого Духа, первыми членами которого, вполне предсказуемо, стали миньоны. Они имели непосредственный доступ к королю, так что другим просителям приходилось действовать через них. Лавалетт и Жуаёз были удостоены герцогских титулов, они вступили в престижные браки, причем Жуаёз женился на сводной сестре королевы Луизы де Водемон. Все это раздражало прочих придворных, которые считали приближенных короля «атеистами, богохульниками, содомитами», оплачивавшими своим нечестивым поведением эти невиданные милости. Эти наветы с готовностью подхватили публицисты-гугеноты, обеспечивавшие обильную пищу для роста недовольства подданных своим королем.

Чем больше пожилые неряшливо одетые придворные протестовали против этих нововведений, тем больше любимчики короля вносили изысканности и элегантности в свои туалеты. Они изобиловали отделкой кружевами, лентами, шитьем жемчугом, разнообразием различных духов, которыми буквально пропахли улицы, площади и дома столицы. Тон задавал король, выходивший к подданным в костюме из серебряной парчи, расшитом жемчугом и отороченном мехом рыси. Тот факт, что Генрих возродил ношение серег мужчинами, в общем-то не является удивительным, ибо в Средние века мужчины носили и серьги, и ожерелья. Но серьги Генриха были такими же большими, «как кольца африканских мавров». На открытии первых Генеральных Штатов в Блуа он надел камзол и штаны, расшитые 4 тысячами локтей золотой тесьмы, а также короткий золотой плащ с серебряной подкладкой.

Все эти изыски Генрих переносил на костюмы участников балов, которые устраивал при своем дворе. Он постоянно тряс средства как с купцов и мещан, так и с дворян, вовсю торгуя должностями. Во дворе одно за другим устраивались роскошные празднества с имитацией рыцарских турниров, танцами, для которых он лично изобретал новые коленца. Без монаршего внимания не оставалось ничего, костюмы пажей, факельщиков, музыкантов характеризовались такой же роскошью, как и придворных: белый атлас для конюхов, отделанный золотым газом для музыкантов, для военных камзолы из серебряной ткани и плащи из муарового шелка с серебряными полосками. На головах – уборы, украшенные огромными перьями. Празднества по случаю свадеб миньонов растягивались на несколько недель.

Все это происходило в роскошных декорациях, ставились балеты, маскарады. Казалось, единственной задачей Генриха было вернуть блеск королевского двора. Но ему не давала покоя мысль о том, что он не может обеспечить рождение наследника престола и это является наказанием, ниспосланным Господом за его многочисленные грехи. Король перемежал празднества с периодами глубокого церковного покаяния, включая самобичевание. Тем временем во Франции бушевали религиозные войны между католиками и гугенотами, ставшие настолько обыденными событиями, что им теперь просто присваивали порядковые номера: первая, вторая, третья – всего на жизнь Генриха их пришлось восемь. Над королем, который предпочитал устраивать свои пиры во время чумы, издевались в своих памфлетах не только гугеноты, но и ультра-католики, изображая его существом неопределенного пола, которое не интересуется ничем, кроме собственного удовольствия:

 
Я не муж и не жена,
Дума ж тяжкая сильна:
А кого же мне избрать,
Чтобы чувства услаждать?
 
 
Важно ль, с кем ты больше схож?
Главное, что ты пригож.
Лучше двух в себе сберечь,
Чтоб плезир двойной извлечь.
 

Отсутствие наследника у королевской четы еще больше обострило ситуацию после смерти младшего брата Генриха, герцога Франсуа Алансонского. Трон должен был после кончины самого Генриха отойти к его двоюродному брату, Генриху Бурбону Наваррскому, протестанту. Видеть во главе королевства гугенота представлялось ярым сторонникам католической веры противоестественным явлением, и они сплотились в мощную Католическую лигу во главе с герцогом Гизом. Сила этого объединения была столь устрашающей, что Генрих пошел на преступление: по его приказу были убиты вождь Католической лиги герцог де Гиз, претендовавший на первую роль в государстве, и его брат, кардинал де Гиз. За это кровавое деяние папа римский Сикст V отлучил короля от церкви. Неизвестно, какая судьба постигла бы его в столь печальном положении, если бы 1 августа 1589 года ему не нанес смертельную ножевую рану монах-фанатик Жак Клеман. Так на троне Франции пресеклась королевская династия Валуа.

Многочисленные поколения историков в сотый раз перетряхивают свидетельства современников о миньонах и все-таки склоняются к мнению, что из-за скудости данных и богатого наличия женщин в биографии Генриха Третьего считать его человеком с нетрадиционными наклонностями не стоит. Да и его отчаянные драчуны-миньоны менее всего смахивают на таковых. Так что преобладающая тенденция в оценке личной жизни этого короля-эстета такова: ему не повезло с эпохой и современниками, не оценившими его устремлений к самодержавному правлению, но очернившими наиболее приближенных к нему особ как непотребных распутников, оплачивавших греховным поведением милости своего короля. Следует добавить, что королева Луиза провела остаток своих дней в глубоком трауре и молитвах, прилагая все усилия к тому, чтобы добиться отмены отлучения покойного мужа от церкви.

Итак, династия Валуа пресеклась, но тенденция некоторых монархов или их родственников увлекаться представителями своего пола отнюдь не угасла, а нашла своих ярких представителей в новой династии Бурбонов. Если Генрих IV, основатель династии, прославился своими легендарными амурными похождениями, то его внебрачный младший сын от Габриэль д’Эстре Александр, известный под именем шевалье де Вандом, был ярко выраженным гомосексуалом. Что же касается старшего законного сына Генриха IV, вошедшего в историю под именем короля Людовика ХIII Целомудренного, или Христианнейшего, его жизнь заслуживает более подробного изучения, тем более что его портрет в романе Дюма «Три мушкетера» представлен всего несколькими штрихами и совершенно не соответствует реальной личности.

Слабости и странности Людовика Целомудренного

Согласно роману, фаворит английского короля герцог Бекингем воспылал страстью к французской королеве Анне Австрийской, происхождением из испанской ветви династии Габсбургов, и поставил целью непременно добиться ее любви. Будучи на самом деле фаворитом двух королей, обладая неограниченными возможностями, он действительно в своей недолго жизни сумел заполучить все, на что клал свой глаз, и ни на минуту не сомневался в успехе этой невероятной авантюры. Несомненно, его подогревала мысль, что победу над этой женщиной будет одержать несложно при наличии такого незадачливого мужа, которым, с точки зрения интимных отношений, являлся король Людовик ХIII. Как и всегда, корни склонностей и комплексов человека следует искать в его детстве.

Уже с раннего детства престолонаследнику Людовику сильно докучали какие-то существенные проблемы с пищеварением, вызывавшие у него ночные кошмары и видения. В отрочестве он часто впадал в состояние подавленности и меланхолии, иногда сменявшееся взрывами необъяснимого гнева. Приставленный к нему лекарь Жан Эроар добросовестно следил за состоянием принца, но поскольку все лечение в то время сводилось к клизмам да кровопусканиям, устранить эти недомогания не удалось. Людовик был безумно привязан к своему отцу, почитая его как настоящего идола, но, потеряв его в возрасте 10 лет, остался поистине круглым сиротой. Мать Мария Медичи, женщина властная и высокомерная, став регентшей при малолетнем сыне, мечтала лишь о том, чтобы сохранить власть. При содействии своих фаворитов, супружеской пары Леоноры и Кончино Кончини, она старалась как можно дольше продлить свое регентство. Злонамеренная Троица совершенно умышленно практически отменила обучение короля и всячески поощряла его увлечение охотой. Согласно планам Кончини, со временем предстояло признать Людовика неспособным к правлению и заключить его в монастырь, а наследником сделать его младшего на семь лет брата Гастона, любимчика матери. Таким образом, регентство Марии было бы продлено, а супруги продолжали бы играть первые роли при дворе, что они использовали исключительно для собственного обогащения. Мария не стеснялась прилюдно унижать и наказывать сына, причем не гнушалась лично пороть его уже в достаточно взрослом возрасте. Испытывая страх перед матерью и ненависть к ее фаворитам, мальчик развил в себе молчаливость, подозрительность, скрытность, и порой трудно было угадать, какова будет его реакция на действия окружающих.

Людовик любил лошадей, собак и ловчих птиц, а потому к нему приставили сокольничего, Шарля д’Альбера де Люиня (1577–1621). Братья Шарль, Оноре и Леон были сыновьями капитана де Люиня, которого весьма ценил за верную службу покойный Генрих IV. Он происходил из Прованса, причем как современники, так и историки ставили под сомнение его дворянское происхождение. К великому горю капитана, убийство короля поставило крест на его надеждах пристроить сыновей при дворе. Место получить удалось лишь Шарлю, его приставили к королевскому вольеру, где он со временем сделался истинным знатоком псовой охоты, а также всех тонкостей обучения ловчих птиц. Людовик был настолько потрясен познаниями де Люиня в этой области, что добился назначения Шарля на должность «хранителя королевских соколов». Мария Медичи и чета Кончини сочли, что приверженность Людовика охоте лишь будет содействовать его опрощению и отуплению. Помимо этого, де Люинь обучал принца виртуозной верховой езде. Неудивительно, что между подростком и его наставником вскоре завязалась тесная дружба.

С ранних лет Людовик предпочитал мужское общество, прежде всего военных. При дворе Марии Медичи, благоухавшем всеми ароматами итальянской и французской парфюмерии, он обожал крепкие запахи лошадей, кожи, порохового нагара на оружии, так характерные для его отца. С пяти лет и до семнадцати он проявлял неизменную привязанность к капралу Деклюзо, стоявшему на часах на страже дофина. Увидев в первый раз Деклюзо, стоявшего на страже, он воскликнул: «Э! Вот мой голубчик[12]12
  Mignon (франц.) – голубчик, милашка. Этим словом называли фаворитов-мужчин короля Генриха III Валуа, с тех пор оно в основном и употреблялось в этом смысле.


[Закрыть]! Подойди, мой голубчик Деклюзо!»

Интерес Людовика к Деклюзо не угасал в течение 10 лет, хотя в детстве он не пожелал усадить его за один стол с собой, поскольку тот «не был дворянином». Однако нередко сын короля заставлял солдата, со временем произведенного в капралы, командовать собой. Деклюзо ставил дофина на караул, и тот добросовестно выполнял обязанности часового. В возрасте 10 лет, после кратковременного увлечения кучером Сент-Амуром, Людовик испытал неожиданный прилив любви к крестьянскому сыну-подростку Пьеро из Сен-Жермен-ан-Лэ, который нанялся ловить воробьев для натаскивания королевских ловчих птиц. Принц пожелал, чтобы мальчик остался подле него. По-видимому, родители Пьеро заподозрили нечто неладное и запретили ему ехать в Париж.

В 1614 году Людовик настолько привязался к своему псарю Арану, что подарил ему дом за 3500 экю. У него проявилась очень сильная склонность к брату по отцу герцогу Александру Вандомскому, с которым мать безжалостно разлучила его, невзирая на мольбы подростка. Но истинного друга принц обрел в Альбере де Люине, мягком, терпеливом, проявлявшем истинную любовь к печальному и одинокому подростку. Историки называют начальной датой их интимной связи 3 января 1615 года, когда Людовик отправился охотиться с де Люинем на Гренельскую равнину и через сокольничего передал приказ капитану гвардии де Бленвилю «не допускать никого приближаться к ним».

Но в возрасте 14 лет подросток уже был объявлен совершеннолетним, и ему приспела пора вступить в брак. Мария Медичи провела переговоры с королем Испании Филиппом III о заключении двойного брака: Людовику предстояло обвенчаться с инфантой Анной Австрийской, а его сестре Елизавете – стать супругой ее брата-инфанта, будущего короля Филиппа IV. Невзирая на печальное состояние финансов королевства, которыми без зазрения совести набивали свои карманы супруги Кончини, королева с большой помпой – три тысячи пехотинцев, тысяча всадников и нескончаемая вереница карет и повозок, имя которым было легион, – отбыла в Бордо, где состоялись две церемонии венчания августейших женихов и невест. Мария Медичи не озаботилась сексуальным просвещением сына, а потому молодожен представления не имел о том, каким образом вести себя с новобрачной. После бракосочетания Людовика и Анны двух перепуганных девственников уложили в постель, а на другое утро Мария Медичи официально объявила, что брак был заключен фактически.

Людовик вернулся в Лувр к обществу своего верного сокольничего. Люинь поведал ему о своих опасениях, как бы Кончини не попытался устранить его. Во избежание покушения ему надлежало переселиться в Лувр, поближе к Людовику. Но это мог сделать только обладатель придворной должности. Удалось уговорить некого де Фонтене уступить де Люиню свою должность капитана (явно не бесплатно). После этого сокольничему была выделена комната как раз над покоями Людовика. Теперь он мог спускаться в опочивальню без ведома посторонних по внутренней лестнице и часто ночевал там. С супругой Людовик общался чисто номинально, нанося ей визиты вежливости утром и вечером, тем их супружеская жизнь и ограничивалась.

Тем временем де Люиню исполнилось сорок лет. Он стал очень близок с дофином, но ему хотелось большего. К тому же сокольничий видел, что фаворит Кончини набирает все большую силу, и опасался, что может пасть жертвой его интриг. Де Люинь был не особенно умен, но понимал, что такому неопределенному и чреватому неприятными неожиданностями положению настоятельно необходимо положить конец. Конечно, не жалкий сокольничий был движущей пружиной составившегося заговора[13]13
  Относительно подробностей заговора и его исполнения см. мою книгу «Любовь по-французски».


[Закрыть], но он сумел привлечь нужных людей, которые привели в исполнение дерзкий и опасный для его участников план. Всесильный Кончино Кончини, не участвовавший в жизни ни в одной битве, но добившийся пожалования ранга маршала д’Анкр, был убит, его жена Леонора арестована и впоследствии казнена по приговору суда, Мария Медичи низложена и отправлена в изгнание в королевский замок Блуа. Парижское имущество супругов Кончини было просто разграблено толпой, а драгоценности и деньги конфискованы государством. Людовик стал самостоятельным правителем Франции.

Он щедро вознаградил всех участников заговора. Низкородный сокольничий де Люинь обрел титул герцога, получил огромные поместья и красавицу-невесту из благороднейшего старинного рода де Роганов. Восемнадцатилетняя Мария быстро стала ближайшей подругой Анны Австрийской, поверявшей ей самые сокровенные думы. Влияние де Люиня на Людовика стало настолько велико, что Мария Медичи как-то в сердцах воскликнула: «Сие есть истинный демон, который сделал короля глухим, слепым и немым!»

Поскольку Людовик стал полноправным королем, пришло время задуматься о рождении наследника, но было ясно, что при таком сексуальном невежестве Людовика об этом и мечтать не приходится. Проблема отсутствия потомства у самого крупного королевства Европы волновала не только союзников и врагов Франции, но и самого папу римского. Послы осаждали де Люиня, который денно и нощно ломал голову над решением оного казуса с целью сохранить свое собственное привилегированное положение. Дошло до того, что Людовик в январе 1619 года присутствовал в течение первой брачной ночи своей сестры по отцу Катрин-Генриэтты Вандомской с герцогом д’Эльбёфом. Невзирая на неоднократное наглядное повторение процесса и воодушевляющие слова мадемуазель де Вандом: «Государь, проделайте то же самое с королевой, и вы поступите хорошо», – Людовик упорно отказывался вечером отправиться в спальню королевы. Дело кончилось тем, что вечером 25 января 1619 года де Люинь буквально насильно поднял Людовика с постели, затащил в спальню королевы и там, сняв с него ночную рубашку, уложил в постель к жене.

10 февраля Людовик вновь присутствовал на фактическом осуществлении брака своей родной сестры принцессы Кристины с герцогом Савойским и, воодушевившись, вновь отправился в опочивальню королевы. С января 1619 года по декабрь 1691 года (смерть де Люиня) интимные отношения между Людовиком и Анной все более укреплялись, одновременно промежутки между встречами Людовика с де Люинем становились все более длительными. Видимо, это не особо огорчало новоиспеченного герцога, ибо он с большой пользой тратил время на обогащение себя и своей многочисленной родни. Он не гнушался ничем, набирая должности, титулы, ордена, земли, деньги. Историки не поленились подсчитать, что всего за пять лет герцог сумел собрать состояние, в два раза превышавшее богатства супругов Кончини. Непомерная жадность бывшего сокольничего начала раздражать Людовика, к тому же со временем герцог проявил себя недальновидным политиком и в последующих гражданских войнах совершенно некомпетентным военачальником. 15 декабря 1621 года при осаде Монтобана, неудачу которой король относил исключительно на счет неумелых действий фаворита, де Люинь скончался от скарлатины, эпидемия которой свирепствовала в то время в войсках. Нельзя сказать, что Людовик был очень опечален этой кончиной, ибо не только не почтил своим присутствием похороны фаворита, но даже и не прислал своего представителя. Все родственники де Люиня были быстро удалены от двора, а его супруга родила девочку и через четыре месяца вышла замуж за своего любовника, герцога де Шеврез, став знаменитой неугомонной интриганткой, отравлявшей жизнь истинным правителям Франции, кардиналам Ришелье и Мазарини.