Текст книги "Куда улетают ангелы"

Я вздохнула:

– Надеюсь. Пойдем?

– Пойдем. Хотя… Подожди секунду. Я сейчас тебе подниму настроение. Ты будешь очень смеяться и выиграешь сегодня суд.

Я непонимающе посмотрела на Ольгу.

– Я уверена, что он тебе этого не сказал, – продолжила она. – Даже знаю почему, но это не принципиально.

– Кто? Ты о ком?

Ольга улыбнулась.

– Женя Локтев не сказал тебе, кто я?

– Подруга его матери, – неуверенно ответила я.

– Ну… да, с годами это так и стало. Но вообще-то я его первая жена, настоящая.

Я мгновенно вспомнила, как Ольга ходила за ручку с Севой, сыном Жени, и как волновалась, хорошо ли его покормят перед отъездом.

– А Сева – твой сын? То есть…

– Не совсем. У Женьки всегда все было сложно. На мне он женился официально, а сына родил в другом месте, девчонке было семнадцать лет, она училась в Щукинском училище на первом курсе, взяла академический для родов, родила и Севу ему отдала. Артистка сейчас довольно известная, все пьяниц играет… Женя просто очень не любит о себе рассказов и, как ты поняла уже, всё врет и всё скрывает. Севу растили все и никто. Мне самой было восемнадцать, когда мы поженились… и через пять лет расстались. Сева – бедный мальчик. Когда мы разошлись, его забрала Женина мама, а потом взяла я, года через три после своего врача-инквизитора… Мальчик очень привязался ко мне, а уж я-то… Да тут Женька как раз решил, что Севе нужен отец, забрал у меня его и сам пытался его воспитывать… с годик примерно, пока не влюбился… Так что…

Я смотрела на Ольгу другими глазами. Вот оно, значит, как!

– Но… это ведь не Женя примочки из капустного листа себе делал?

Ольга засмеялась.

– Нет, Женя был мой первый муж, а тот – третий. Это уж я с горя, когда Женька у меня Севу отобрал, за нарцисса такого зацепилась… Зато очень смешно было… Познакомилась с прогрессивными технологиями омоложения яиц и укрепления крайней плоти… Не подавись. Я тебя порадовала – сюжетом с нашим Женькой?

– Поразила, – честно ответила я. – А почему вы все не боитесь, что я возьму и напишу?

Ольга весело посмотрела на меня.

– Так, может, мы тебя все подталкиваем: ну ты пиши, пиши, наконец, материал сам в руки идет, делай скандальное имя себе, делай деньги, представляешь, какой сенсационный материал можно наваять. Женька – во всей красе! Дать хоть однажды всем полюбоваться, по-настоящему-то… Можешь про двух других моих уродов заодно написать. Мужья жены Жени Локтева…

Я вздохнула.

– Ну да. Это не мое.

К пяти часам вызвали почти всех, чьи фамилии были записаны на одиннадцать часов. Мы почему-то остались последними. А Игоря так и не было. Телефон у него был отключен, понятно почему – ведь он был занят на другом процессе.

Наконец, вызвали нас.

Как хорошо, что рядом была Ольга. Не знаю, как бы я это вынесла, если пришла бы одна. Там не было судьи Морозовой, но были три другие. Мужеподобная председатель Федорова, а также постоянно хихикающая женщина с короткими волосами, которые она то и дело старательно заправляла за уши – они оттуда вылезали, а она заправляла и заправляла… И третья, почти интеллигентного вида женщина, с аккуратной стрижкой, стильным черным маникюром, от которой мне больше всего и досталось, как только она открыла рот. А досталось мне за все.

За что, что я воспитываю Варю одна. (Морозова, видимо, хорошо постаралась, подготовила суд для своего подопечного.) За то, что я продажная журналистка. За то, что живу на иждивении банкиров, ограбивших простой русский народ. За то, что папа мой писал книжки про коммунистов, обманувших тот же доверчивый народ, и за то, что адвокат мой Игорь Савельев – человек по документам вроде русский, но апелляцию составил как настоящий еврей, а евреи, как известно, живут в России вынужденно, пока не получат вид на жительство в какой-нибудь другой стране, поприличнее. Нет, евреев евреями не называли. «Те люди», «пока они у нас живут…», «а вот когда они уезжают, наконец…». Собственно, можно было и не понять, о каких людях речь. Многие же когда-нибудь куда-нибудь уезжают…

Говорила в основном третья, легко и как-то необязательно. Вроде говорит, а вроде и нет. Бросала фразы, не договорив, сама себя спрашивала: «О чем это я?», вдруг удивленно и как-то встревоженно взглядывала в окно. Что она видела за окном – я так и не поняла. К концу ее речи я была в полном нокауте. Потому что в принципе она говорила все правильно.

Детей теоретически лучше воспитывать в полной семье. Чтобы одна мама не отвечала и за прибитый гвоздь, и за тяжелый чемодан, который никто не смог поднять и положить на антресоли, и за здоровье, и за вовремя сваренный бульон, и за учебу, и за бассейн, и за деньги, и за сказки, и за настроение…

За свою журналистскую деятельность я получала деньги – не бескорыстно ведь писала. Варе платит алименты банкир Саша Виноградов. Банки и правда живут за счет наивных вкладчиков, плохо считающих деньги. Папа мой искренне верил в скорую победу коммунизма и писал о ней восторженные повести. Коммунисты действительно напрасно расколошматили Российскую империю, и без них еле стоявшую на ногах.

Мой адвокат Игорь – умен и хитер, как хороший еврейский адвокат, и апелляцию мне составил отличную. Многие евреи не так уж сильно любят Россию, не так, как мы с интеллигентного вида судьей, красиво взмахивающей рукой с черными короткими ногтями…

Пока интеллигентная говорила, вторая – с волосами, которые вылезали из-за ушей и мешали ей сосредоточиться, всё посмеивалась, а председатель Федорова раскладывала черную мантию на огромных плечах и покачивала головой – и непонятно было, соглашалась она или просто удивлялась – да как же так? Бабка вон вся изорванная, сама еле живая от старости, девушка беременная, на последнем сроке, с трудом живот до суда дотащила, и мужчина такой приличный, в очках, глаза огромные, доверчивые, а евреи с коммунистами и журналюгами проклятыми их из квартиры гонят…

Я записала на диктофон всё, что они говорили, и надеялась, что мне это когда-нибудь пригодится. Когда я все же попыталась сказать, что ксенофобия теперь запрещена Конституцией, и что все наши дедушки вообще-то были коммунистами и многие из них были неплохими людьми и патриотами, и что к нашему делу это имеет мало отношения, председатель суда только махнула на меня огромной ручищей и сказала:

– Посидите пока… – и все трое рассмеялись.

Смеялся и Савкин, и его дамы.

«Это не суд, это фарс, отвратительнее и бесстыжее лицедейство», – записала я на свой диктофон во время перерыва, чтобы хоть что-то сказать им в ответ. Ольга не пошла курить, чтобы не оставлять меня одну с Савкиным и его подругами.

Пока судьи хохотали за стенкой во время своего «совещания», мы с Ольгой никак не могли понять, неужели они не знают, что здесь, в зале суда, все слышно? Как звенят чашки, как лопнул и рассыпался пакет с сахаром, как одна из судей назвала пакет «долбаным», себя «косорукой», а меня… Ольга засмеялась и положила мне руку на плечо, когда все тот же бодрый голос, запинающийся на букве «с» и «ч», поинтересовался: «И тево ей надо, этой фтерве? Не зивется…»

Тем не менее, прохохотав минут десять, судьи, облизываясь и вытирая губы, вернулись со следующим заявлением: рассмотрение дела откладывается для выяснения некоторых обстоятельств, указанных в апелляционном заявлении адвоката Савельева. Игорь сумел-таки, пусть заочно, хотя бы приостановить решение Морозовой.

– Может, надо их пока выселить, с милицией, через прокуратуру? – спросила в раздумье Ольга, когда мы сели в машину. – Ведь решение суда не вступило в силу, раз подали на апелляцию.

– Надо бы, Ольга, конечно. Если бы я была в силах… Я боюсь. Боюсь потерять ребенка.

– Хочешь, я этим займусь?

– Спасибо, я подумаю.

– И, знаешь, Лена… – Она развернулась ко мне. – Переезжайте в мою квартиру. На время. Пока все как-то не утрясется. Зачем вам жить в съемной комнате? Это просто невозможно, для такой женщины…

– Ольга…

Я по-прежнему не хотела верить в то, что Ольга – просто неожиданный подарок судьбы в виде хорошей, надежной подруги. А что у меня попросят взамен? Не Ольга – те высшие силы, которые организовали это чудесное появление щедрой, доброй, терпеливой подруги из ниоткуда. Из темноты Новорижской трассы. Почему она ехала именно в то время, когда я чудом отвязалась от клоповских ментов – язык не поворачивается назвать их как-то иначе? Появилась подруга, готовая помогать, безответно любить, дружить, тратить свое время. А что отберут? Бесплатно я таких подарков от судьбы не жду.

– У меня две свободные комнаты. Меня почти не бывает дома… – тем временем продолжала она.

– Спасибо, Ольга. Ничего страшного. Всё это временно. У нас замечательная хозяйка. И вообще, яркие впечатления… Для избаловавшейся за последние два года Варьки это даже полезно.

– Ну ладно уж – полезно! Некоторых вещей в жизни можно и не знать, – она наконец тронулась с места. – Давай пообедаем где-нибудь?

– Не сегодня, хорошо? Варя одна сидит, ждет меня. Там у нее в доме ни девочек знакомых, никого…

Я была уверена, что Любовь Анатольевна встретила Варю у метро, а забрала ее наша бывшая няня тетя Маша и проводила до Водного стадиона. Но тратить деньги на ресторан, или, еще хуже – обедать за счет Ольги…

– Ладно, я отвезу тебя. Ты с работой никак не определилась? Хочешь, я помогу? У меня есть хорошая знакомая, подруга…

– Бывшая… – не удержалась я. Может, она так увлеченно дружит с новыми подругами, потом они становятся бывшими, но крепкие связи держатся, и так потихонечку образуется целая сеть из самодостаточных, сильных, помогающих друг другу женщин. Что-то мне это напоминает, какой-то американский фильм, что ли…

Ольга быстро взглянула на меня.

– Нет, почему… Не бывшая… Просто не очень близкая. Она в хорошем журнале работает главным редактором, к слову. Ты вообще сама-то чего хочешь?

– Знаешь, я тут сказку стала записывать, очень увлеклась.

– Дашь почитать?

Я пожала плечами.

– Почему нет? Вот, у меня, кстати, в сумке остался диск с рукописью, я хотела дать ее одному человеку…

– Женьке, что ли? – неожиданно спросила Ольга. – Ты ходила, кстати, на спектакль в воскресенье?

– Да… А откуда ты…?

– Знаю-знаю, – Ольга прищурилась и смотрела на дорогу. – Дай мне почитать. Я очень люблю детские сказки. Сразу скажу – мне понравится. А любому художнику это важно. Чтобы читатель заранее был в восторге, еще не открывая книжки, правда? Или зритель хлопал бы уже в метро, представляя себе, как Женечка сделает носом вот так… – Ольга смешно сморщила нос. Но на Женьку похожа не стала.

«Ты ревнуешь, Ольга, ты просто ревнуешь», – могла бы сказать я. Но это была бы не я. Это была бы мудрая и дерзкая.

Глава 14

Вечером я написала еще главку, придумала то, чего не было в устном варианте, прочитала Варьке. Ей, конечно, очень понравилось, «очень-очень!» И вдруг она сказала:

– Мам, а вот здорово бы было посмотреть это по телевизору! Представляешь, такой мультик…

– Мультфильм… – Я задумалась.

– Или даже не мультик, а лучше, чтобы они все были настоящими, так можно? Чтобы и сказочный лес, и пещера – всё настоящее… И Сонечка – настоящая девочка. Как я… – скромно потупилась Варька.

Я была уверена, что ни о каком кино она не мечтала. Просто, действительно, Сонечка – это плохая Варя. Про такую девочку, как Варя, писать не очень интересно – она умненькая, оригинальная, но уж слишком хорошая. У детей она вряд ли бы стала популярной. Лично моей Варе не хватает хулиганистости, которой хоть отбавляй в придуманной Сонечке.

– Да, может быть, Варюша. Только я не знаю, как это делается. Я имею в виду, как пишутся сценарии. Это же профессия, этому учатся.

Но Варька заронила мне такую соблазнительную идею… Я изо всех сил старалась не уснуть вместе с дочкой, все-таки уснула, но утром проснулась около шести, заставила себя встать, умыться и усесться за компьютер с чашкой некрепкого чая. Я попыталась записать первые сцены в виде диалогов, потом перечитала их тихо вслух. Нет, конечно. Сценарий же это – не просто запись по ролям. Что-то пришлось менять, добавлять. Но в общем…

Утром я Варе ничего не сказала, а когда привела ее из школы, покормила и показала в компьютере файл:

– Вот, смотри, по твоему совету начала писать сценарий.

Варя с удовольствием прослушала в сотый раз любимые начальные сцены и попросила:

– Мам, но только ты им скажи, чтобы гном был, знаешь, какой…

Я с интересом слушала, каким же должен быть гном, когда раздался звонок мобильного.

– Да, Ольга. Добрый вечер.

– Здравствуй, Лена, а почему ты все называешь меня Ольгой?

– А… как надо?

Она засмеялась.

– Почему «надо». Можно называть Олей… Ладно, не важно. Я позвонила, чтобы сказать – мне очень понравилась твоя сказка.

– Еще заранее, я помню.

– Нет, на самом деле понравилась. И я вот что тебе хотела предложить. Давай я нарисую иллюстрации, знаешь, как Сутеев сам к своим сказкам рисовал…

– Ага, или Сент-Экзюпери, – усмехнулась я.

– Да, или как Сент-Экзюпери. Если не ставить себе больших целей, то в принципе можно не ставить вообще никаких. Все равно ничего не получится. Не обижайся! Не обиделась?

– Нет.

Я знаю, что в Америке, где успех напрямую зависит от самоуверенности и саморекламы, меня не взяли бы даже пиццу разносить. Я бы споткнулась под первым же насмешливым взглядом. И уронила бы пиццу. Я не горжусь своей скромностью, но и не пытаюсь ее исправить.

– И ты скажешь, – настойчиво продолжила она, видя мое сомнение, – что это твои рисунки. И будет просто замечательно. Авторская сказка. И – сразу говорю – все гонорары твои.

– Да погоди, пожалуйста… какие гонорары… Во-первых, до этого еще далеко, надо, чтобы какое-то издательство взяло. А, во-вторых, я представляю, сколько могут заплатить…

– Думаю, за рисунки – больше, чем за буквы.

– Ольга, спасибо, это прекрасно, наверно… Я могу предложить их только как твои иллюстрации к моим сказкам. И… я хотела бы посмотреть рисунки…

– Ох, как я хорошо знаю этих тихушниц! – вздохнула Ольга.

– Я не тихушница, Ольга. Я могу даже и… и по морде дать, если что… И сдачи получить…

– Надеюсь не дожить до этого. Хорошо. Хочешь, сейчас привезу тебе рисунки? Это, конечно, небольшая часть, но, если тебе понравится, я сделаю остальные. И могу сама позвонить в издательство, где я раньше оформляла детские книжки. Это теперь один из самых больших издательских монстров.

– Позвони, пожалуйста, почему нет.

Ольга привезла рисунки. Мне они показались несколько слащавыми, Варька тоже неуверенно сказала:

– Красиво… Соня на мою Барби похожа, которой я голову от Русалки приделала…

Ольгина Сонечка действительно несколько смахивала на Барби с розовыми кудрями, а гном – на диснеевского Ворчуна из Белоснежки. Удивительно, как Варя сдержалась, чтобы не сказать при Ольге, она высказала это позже:

– Мам, но гном совсем на Женю не похож!

– А что, он должен быть похож на Женю? С чего это? Ты ведь совсем не так его описывала.

– Нет, мам, когда Женя делает вот так щеки и оттопыривает уши, и хитро улыбается…

Наша художественная дискуссия затянулась до самого сна, я с удовольствием обсуждала с Варей сказку и картинки, понимая при этом, что иллюстрации могут быть совсем другие. Мне бы хотелось чего-то более оригинального. Чтобы не было, как в середине дискуссии высказалась мой соавтор и вдохновитель Варя: «Немножко на фантики похоже…» Хотя и в этом что-то есть – принцип, по крайней мере. Сказка, проиллюстрированная конфетными фантиками. Чем не экспонат для биеннале современного искусства?

Ночью я опять проснулась, как будто меня толкнули. Я прислушалась – телефон не играл, Варя спала. Полежала-полежала и встала. Порой ночью у меня в голове начинают вертеться мысли, мешая мне спать. Тогда мне надо встать и просто записать их, чтобы они успокоились – что не потеряются. Так обычно и происходит. Но сейчас я села к столику, который служил нам одновременно и письменным, и туалетным, и чайно-кофейным, включила ноутбук, посмотрела минуты две на Варькину физиономию, служившую теперь мне заставкой, и взяла листочек, лежавший среди ее тетрадок.

Я нарисовала Варьку, только хулиганистую, с веселыми, не удрученными мамиными любовными фиаско глазками, с растрепанными волосами, в длинной ночной рубашке. А рядом с ней – существо, похожее на дачного гнома, дарившего Варе подарки в нашей прошлой жизни, и с лицом Жени Локтева. Я не настолько хорошо рисую, чтобы он действительно стал похож на Женю… Но вот такой нос… чуть в сторону… и уши, если их еще оттопырить, и изогнутый в хитроватой улыбке тонкий, чуть вдавленный рот… Так, а теперь если это все раскрасить, как это сделала бы Варя… Чуть неаккуратно, но очень стараясь, неумело смешивая краски… Так…

Я посмотрела на листочек, вырвала из ее тетрадки еще один и нарисовала растрепанную Соню-Варю среди кукол, когда Сонечка стала крохотной, ростом с куклу… Вот они, все любимые дочкины красавицы с голубыми и фиолетовыми очами, крошечными носиками и бесконечными ногами. А вот и принц, любимец Вари и жених поочередно всех кукол… Такой вот монстроидальный фермер из Голливуда с чудовищными кулаками и небольшими глазками… и с улыбкой идиота… но доброго, очень доброго и доверчивого, Джона-дурачка… на длинных мощных ногах, на которых можно примчаться на помощь в три прыжка… Кого-то он мне очень напоминает, и не американца вовсе… Ну и ладно. «Кто знает, из какого сора растут стихи, не ведая стыда…» И на кого на самом деле похожи чебурашки и винни-пухи… Вот так. Я раскрасила принца-фермера, стала рисовать третью картинку и почувствовала себя нехорошо. Сказки-сказками, но моему маленькому, крошечному ребенку надо, чтобы мама иногда давала ему покой. Я легла и сразу уснула.

Утром я проснулась от вопля:

– Мама! Мама! Ой, мама!

– Ты что, Варюша? Что? Что случилось? – я подскочила на диване.

Варя стояла посреди комнаты, держа в обеих ручках мои раскрашенные листочки.

– Мама, это кто сделал? Это – он?

– Кто… Кто, Варюша? О ком ты?

– Это гном нам прислал, да? Почему ты не забрала его с дачи? А?

– Варюша, ну ты же помнишь, как все было… Несколько сумок пришлось оставить, я все не утащила, помнишь, какая там история была, ты заболела тогда, и Гриша полицию вызвал…

– Но ты бы Гнома взяла, а остальное бы бросила!

– Варюша… – Я погладила ее по голове. – Я взяла, что попалось под руку, я не знала, в каком точно пакете Гном. Попросишь у папы, он потом отдаст…

– Нет, – сказала Варька. – Не отдаст. Ему он еще пригодится…

– Не будем загадывать, Варюша.

Варька вздохнула, обняла меня покрепче.

– Мам, ну Сонечку я прямо так я и представляла… Только платье неправильное… Надо, чтобы цвета морской волны было… и принц страшноватый какой-то… Но гном какой получился! Мама, ты только посмотри!

– Тебе правда нравится, Варюша? – Я не знала, правильно ли поддерживать у семилетней девочки такую веру в чудеса. Или все-таки надо рационально объяснить появление рисунков.

Она еще поохала, поахала, рассматривая картинки, а за завтраком спросила:

– А мишку-Тишку ты нарисуешь?

Я внимательно посмотрела на Варю. Она как ни в чем не бывало наставительно продолжила:

– Не забудь, у него одно ухо клетчатое. А я могу раскрасить, хочешь?

– Конечно, малыш.

– Мам, мне кажется, когда ты меня называешь малышом на улице, всем так смешно… Ну какой я малыш?

Однажды, когда Варе было года три-четыре, я раскричалась на нее безо всякого весомого повода. Причина была у меня внутри, повод – тоже. Я даже толком не помню, из-за чего я кричала. Кажется, я ей читала, а она при этом поглядывала на включенный телевизор с новостями, куда поглядывала я… Варя тогда плакала, пыталась словами как-то меня остановить, чтобы я не орала, но чем больше она неумело, по-младенчески уговаривала меня («Неужели у меня никогда не будет доброй мамы?»), тем больше я распалялась. А потом вдруг она совсем расплакалась и стала приговаривать:

– И зачем я родилась? Не надо было мне родиться! Не надо было мне родиться!

Она произнесла эти слова несколько раз подряд, и с меня сошел этот ужасный морок – необъяснимое бешенство, в которое я иногда впадала, когда Варя была маленькой. Лучше бы я так кричала на Сашу Виноградова – тогда или сейчас, и он бы разрыдался, причитая: «И зачем я только родился?..»

Еще неделю я, точнее мы с Варей, увлеченно писали и раскрашивали картинки. Наконец настал день, когда пора было показывать кому-то книжку.

Что касается сценария, я писала его очень быстро, рано утром, пока спала Варя. Странно, раньше я всегда знала, что для меня часы пробуждения – совершенно непродуктивны в творческом плане. Но сейчас я использовала каждую минуту. Писался сценарий бойко, и это меня очень пугало. Не может быть, что это так просто. Правда, я и со статьями особо никогда не сидела, но здесь…

Я увлеченно строчила и даже подрисовывала картинки там, где я их четко видела. Сцена в комнате, сцена в пещере, в лесу… Мы перевезли от Токмачева большой компьютер и принтер со сканером. Теперь работа вообще закипела. Все свои первые картинки я отсканировала и сделала пробные иллюстрации.

Я все оттягивала день, когда надо было звонить в издательства. Сейчас начнут спрашивать: «А у вас есть публикации? А какие? Где? А вы раньше рисовали?» Редко случается, чтобы инженер-электрик рисовал лучше художника, а врач играл бы на гитаре лучше профессионального музыканта. Есть секреты профессии, достаточно нехитрые, которые проходят на первом-втором курсе института. А есть и хитрые, они открываются случайно, или с опытом, или не открываются вообще.

Два дня я обещала себе: «Вот сейчас, вот еще здесь подредактирую и – позвоню…» Причем я знала, что вряд ли мне скажут: «Привозите прямо сегодня!» Скорей всего у меня еще будет время и перечитать, и подрисовать. Куда девать сценарий, раздувающийся не по дням, а по часам, я даже не представляла. Зато очень хорошо представляла себе горы отпечатанных на бумаге и мегабайты присланных по электронной почте чужих сценариев и книжек, с рисунками и без, совершенно никому не нужных, которыми завалены все редакторские шкафы и компьютерные архивы…

Раза два мне звонила Ольга с предложениями познакомить меня со своими «подругами» в издательствах. Похоже, у нее везде были хорошие знакомые, причем только женщины. Ну точно масонский орден, только женский. Чем плохо? Не исключаю, что окажется: Ольга – один из главных масонов… Попадешь туда, и по-другому дорожки будут перед тобой раскатываться… Но как только я вспоминала уже известного мне «масона» Наталью Леонидовну из платной поликлиники на Старом Арбате, с ее цепким взглядом и сильными руками, от которых крепко пахло жимолостью, так сразу желание стать послушницей тайного ордена у меня пропадало, и я от Ольгиных заманчивых предложений отказывалась.

Наконец настал день – я решила, что лучше я уже ничего не сделаю, и пора самой звонить по издательствам. Утром, проводив Варю в школу, я в который раз спросила себя – а долго ли мы будем ездить в школу три остановки на метро, и, посоветовав самой себе набраться терпения и верить только в хорошее, я нашла в Интернете телефоны трех хороших детских издательств, книжки которых с удовольствием читает Варя. А в плохие посылать смысла нет.

Можно было, конечно, позвонить по знакомым… Кто-то из моих однокурсников работал в издательствах. Но этот путь мне казался совсем сомнительным. «А вы знаете, что Воскобойникова теперь сказки пишет?» – «Да? Ну и как?» – «Да никак!»

В первом издательстве, куда я позвонила, секретарь соединила меня с редактором, та, выслушав меня, спокойно и равнодушно ответила:

– Присылайте по электронной почте.

Я стала объяснять, что у меня рисунки, иллюстрации, она, не дослушав, повторила:

– Присылайте.

Под конец разговора я вспомнила: не сказала, что я – журналистка.

– Я забыла вам сказать, я раньше работала в ТАССе, закончила журфак МГУ…

– Да? Хорошо, – устало ответила редактор. – Если от этого ваши сказки больше понравятся детям…

– А вы будете давать их читать детям? – удивилась я.

– Всего доброго, позвоните через месяц, – ответила мне редактор.

«Надо же, какие идиоты только не звонят», – сказала она наверняка своим коллегам, положив трубку.

В двух других издательствах разговоры были еще короче. «Спасибо, да, присылайте, звоните через месяц-два». Я переслала свою книжку с картинками во все три издательства.

Теперь – сценарий. Я нашла в Интернете страницу с телефонами кинокомпаний. Невероятно, в Москве теперь больше ста различных кинокомпаний и киноконцернов. Я стала выбирать знакомые названия.

На киностудиях мое предложение прислать сценарий детского многосерийного фильма мало кого обрадовало. «Неактуально… неформатно… неконцептуально…» В двух кинокомпаниях мне сказали: «Почему нет? Присылайте». А в двадцатой, куда позвонила, решив – эта на сегодня последняя, мне ответил очень знакомый голос:

– Кинокомпания «Фонд-А» слушает.

Я представилась и даже не успела начать свой обычный рассказ об идее сценария, как человек воскликнул:

– Ленка! Ну и дела! Ты взялась за наше дело! Ну давай, давай, рассказывай.

Это был Ваня Карашевич, мы учились с ним в одной группе целых три курса. Как он попал в кино, я не стала спрашивать, тем более что Ваня оказался аж генеральным продюсером этой кинокомпании. Он с радостью предложил мне прислать сценарий целиком, хотя до этого мне советовали отсылать только краткое содержание с описанием концепции и пару серий.

– Ты будешь читать все сразу?

– Не я, нет! Редактор. Но я тоже посмотрю. Ты вообще как? Хочешь, подъезжай, поболтаем… Ну, или потом. Когда приедешь по делу. А ты что, закончила какие-то сценарные курсы?

Я растерялась.

– Нет…

– А… Ясно… Решила, как все сейчас, да? Ладно. Посмотрим, почитаем… Сейчас все стараются в кино попасть.

– Когда мне перезвонить?

– Да я сам тебе позвоню! Мне даже интересно. Надо же, идейная Воскобойникова сказки пишет. Я думал, ты в политику ушла. Где-то встречал, кажется, твои статьи про либералов…

– Может быть, Вань, хотя я все больше про артистов и музыку пишу.

Наконец и сценарий был послан в кинокомпании, туда, где согласились прочитать и дали электронный адрес. Желающих оказалось немного, вместе с Ваней Карашевичем – четыре.

Теперь оставалось ждать. Побольше гулять. Поменьше плакать. Сходить сдать анализы – раз в месяц надо было проверять – все ли хорошо у малыша и у меня. Но вторая беременность, конечно, так остро не переживается, как первая. Тогда я была просто главным человеком во Вселенной – для самой себя, разумеется. Я и мой малыш. А сейчас главным человеком оставалась Варя. К новому я относилась пока ревниво – иногда я ловила себя на мысли, что если бы не живот, я бы быстрее пробежала, опаздывая за Варей, или не ушла бы из-за духоты из кинотеатра, куда мы отправились, чтобы посмотреть полнометражный мультфильм, получивший Оскара. Или не рявкнула бы на нее, потому что мне тяжело долго ходить, долго сидеть, лежать на боку… В общем, пока будущий малыш кроме нежности вызывал у меня чувство вины по отношению к Варе.

Думать о том, что будет, если везде откажут, мне не хотелось. Но надо было. Я же должна была кормить Варю, должна отложить деньги, и немало, на то время, когда я вообще не смогу ничего делать. На Сашу Виноградова я рассчитывать не могла, как обычно. Он мог предложить нам с Варей полететь за границу летом – когда у меня будет уже срок шесть-семь месяцев… А мог вообще забыть что-либо предложить, даже денег. Это зависит от того, в какую игру он будет играть летом.

Я совсем этого не ожидала, но сказка меня не отпускала. Я ходила, маялась-маялась и стала писать дальше, параллельно сочиняя и сценарный вариант. У меня было два мощных стимула: я надеялась хоть как-то заработать на этом деньги и второе – может быть, и главное, – так радовалась Варя, так смеялась, хлопала в ладоши и так искренне переживала, когда герои попадали в непредвиденную беду, за то время, пока она утром была в школе… И мы вместе вечером решали, а как же им быть? Как выпутываться из совершенно безвыходного положения? Иногда Варька предлагала мне чудесные, наивные, неожиданные ходы, которые могли родиться только в светлом, чистом сознании семилетней девочки…

Почему Гном не понял, что ворона его обманывала? А Соня сразу поняла? Потому что у вороны глаза были разные: один глаз – честный, а второй – хитрый. К Гному она все время хорошим глазом поворачивалась, а к Соне – лживым. Вот Сонечка и поняла…

Я с радостью записывала, а Варька была счастлива.

Я сходила в консультацию, сдала анализы, взвесилась. Всё было вполне в норме.

Мы перезванивались с Игорем, он всячески пытался подготовиться к будущему заседанию. Мне звонил Токмачев, рассказал, что к Савкину несколько раз уже наведывалась милиция, вызывали соседи, – так они там веселились и дрались. Игорь выяснил, что квартиру свою в Электростали они на самом деле продали. Скорей всего, Гарик проиграл ее в карты. Стоила она две копейки – по сравнению с моей, но все же ближайшее Подмосковье. Игорь не терял надежды и обещал найти большую комнату в коммунальной квартире где-нибудь в Ногинске или Можайске, куда бы можно было их выселить. Эльвира, как я и предполагала, имела судимость – за кражу.

Я старалась не загадывать далеко в будущее, не думать, а как же мы станем жить через полгода. В моей ситуации это было бы бессмысленное самоистязание. Я знала, мне придется что-то менять, что-то делать, иначе мои дети будут страдать. Что – точно не знала. Я решила дождаться результатов с книжкой и со сценарием. Если ничего не получится, в конце концов, я могла бы преподавать английский.

Для начала я хотела удостовериться, что не забыла язык, на котором я свободно изъяснялась и писала после Университета. Я подумала, не настало ли время перевести одну изумительную статью, которую я когда-то почитала в журнале «Comme Il Faut», издававшемся на английском языке. Журнал я взяла бесплатно в каком-то ресторане лет семь назад, пролистала его и статью прочитала тогда же, а помнила по сей день.

Статья называлась «The Grass Is Greener», дословно – «Трава зеленее». Мне сразу показалось – как интересно это было бы прочитать нашим женщинам, опубликовать бы ее на русском языке. В статье живо, с замечательным юмором и знанием предмета описывались впечатления автора от встреч с американскими и русскими мужчинами, слабости и неотразимые стороны тех и других. Самым прелестным в статье были философские обобщения, до которых я, например, еще не доходила, мне лично не хватило бы опыта и широты охвата предмета.

Автором оказалась американская журналистка и писательница, с французским именем Кристин Дюфаль, живущая в Москве. Я начала переводить статью, одновременно думая, как же мне найти саму Кристин, получить разрешение на перевод.