Текст книги "Куда улетают ангелы"

Я обзвонила своих знакомых, работающих в разных журналах – по такому поводу звонить не стыдно. Мне же не приходилось объяснять, зачем, собственно, я ищу ее. Один мой бывший коллега из ТАССа, тоже ушедший «на вольные хлеба», не только дал мне ее электронный адрес, но заодно предложил помочь ему быстро закончить большой заказной материал о новом музыкальном театре, за который он взялся исключительно из жадности и теперь не успевал сделать полноценную статью к сроку. Мне он пообещал двадцать пять процентов гонорара, что для меня было совсем неплохо.

Я с удовольствием взялась за дело, прочитала все, что он мне послал, созвонилась с режиссером этого театра, договорилась о встрече. Пришлось посмотреть два спектакля, остальное я нашла в Интернете. На спектакли мы ходили вместе с Варей, вместе зевали и вместе смеялись.

– Не забудь написать, что сначала было ужасно скучно, а потом – ну просто очень смешно! И что толстый певец очень хорошо пел, у меня даже вот здесь что-то дрожало, и что было слышно, как он пел за кулисами, – посоветовала мне Варька, – как будто говорил «Ой-ёй-ёй!».

С ее слов я и начала статью, тем более что жанр журнала позволял некоторую вольность интонации. Моему товарищу то, что я написала, не очень понравилось, а редактору журнала – очень, поэтому статья так и вышла, наполненная нашими с Варей смешками и восхищением.

Кристин Дюфаль ответила мне сразу. Она согласилась на перевод статьи и даже предложила журнал, где можно опубликовать наш совместный труд. Я сделала перевод за два дня, переслала ей, она дописала туда еще несколько абзацев на очень трогательном русском языке, заканчивавшиеся так:

«Похоже, что «Давай поговорим о нас с тобой» – это самые устрашающие слова в русском языке. Как только русский мужчина их слышит, он поворачивается хвостиком, и вы не успеваете договорить «о нас…» – как закрываются двери лифта, и он уже в Твери».

Мы пытались с ней найти русский эквивалент названию, взятому из английской поговорки «The grass is always greener over the fence» – «По другую сторону забора трава всегда зеленее». Мне пришла в голову хорошая фраза Аркадия Давидовича «В соседней камере всегда свободнее». Кристин смеялась, но не согласилась. Пришлось остановиться на поговорке «Чужой пирог всегда слаще», из которой мы сделали «А чужое – слаще», в таком виде и предложили журналу. Они, имея в виду специфику своего журнала, предназначенного, вероятно, для легкого и необязательного чтения в коттедже после тяжелого обеда, тоже чуть переделали. Получилось пошло и скабрезно.

Кристин очень протестовала, но название осталось вульгарным и манким. Я себе сказала: в конце концов, перевод – даже не соавторство. Договор мы ездили подписывать по отдельности, и лишь после этого договорились поужинать и, наконец, познакомиться.

Я с ужасом шла на встречу с американкой, опасаясь двух вещей. Во-первых, одно дело переписываться по Интернету и даже кратко говорить по телефону по делу. А вот окажусь ли я на высоте с устным английским при личной встрече? Ведь вроде как подразумевается, что если я берусь переводить, то и беседу свободно поддержать сумею. Сейчас как она начнет шутить, сыпать американским сленгом и неологизмами… Я и в русском-то не всегда успеваю за новой жизнью. Когда Нелькин девятилетний сын недавно сказала пренебрежительно: «Да у них черепа невзрослые!», я, честное слово, просто не поняла. А означало это, оказывается, – «У них родители не серьезные, легкомысленные, не страшные».

Второе, чего я боялась – понятно: потратить весь наш с Варей месячный бюджет. Но не познакомиться с Кристин я уже не могла. Варя пошла со мной, и я предупредила ее:

– Ничего лишнего в ресторане не заказывай, ясно? А то будем весь месяц есть макароны с хлебом.

– Ура! – ответила мне Варя, чье любимое блюдо – вермишель и булка с маслом.

Однажды я в отчаянии предложила Варьке, с тоской ковырявшей в тарелке остывшую еду:

– Давай я тебе пирожков, что ли, испеку, а?

– Давай! – с радостью согласилась Варя.

– А с чем ты хочешь?

– С вермишелькой, – ответила, не задумываясь, Варя.

Теоретически можно было пойти в ресторан к Жене. Но он все это время не звонил. И мне самой звонить было неудобно. Этот его Гусев с букетом… И я еще звоню: «Можно мы к тебе придем, поедим бесплатно? А целоваться мы и сами не очень хотим…»

С Кристин мы договорились встретиться на Тверской, в самом начале бульвара.

– Какая у тебя машина? – спросила Кристин.

– Мы на метро, – ответила я.

Сейчас она спросит: «У тебя проблемы со зрением?» А какая еще может быть причина, по нынешним мировым стандартам, чтобы почти в сорок лет, всю жизнь работая, не иметь машины?

«Нет, у меня проблемы с головой», – отвечу я. Но Кристин, живущая не первый год в Москве, ничего не спросила.

– Ты нас узнаешь. Я – довольно высокая шатенка с длинными волосами, и у меня очень красивая дочка.

* * *

– Почему ты не сказала, что ты – красивая шатенка? И больше выглядишь как блондинка? – спросила по-русски, улыбаясь, очаровательная Кристин, подходя к нам.

Я пожала плечами и протянула ей руку. Вот потому я, наверно, и одна, что никогда так о себе не говорю и не думаю.

– Ты хорошо говоришь по-русски, – вместо ответа сказала я. – Я не ожидала.

– Да, – сказала Варя. – Лучше, чем некоторые наши мальчики.

Кристин засмеялась, а Варя последовала моему примеру, смело протянула ручку американке. Варька с восхищением разглядывала воротник на короткой кожаной курточке Кристин – из меха неизвестного мне зверька, крашенного в самые разные цвета. Оранжевые, зеленые, ярко-голубые, розовые… Было такое ощущение, что Кристин выглядывает из разноцветной травки. И улыбается хорошей улыбкой женщины, у которой наверняка тоже все в жизни было – и свадьба, и развод, или хотя бы измены. Но она почему-то улыбается – так, словно просто счастлива нас видеть, а я…

Я тоже улыбнулась.

– Это моя дочь прислала мне из Калифорнии, она сама делает такие штуки… – Кристин погладила мех.

– Какой это зверь? – поинтересовалась я.

– Что ты! – замахала руками истинная американка. – Искусственный!

Я пригляделась. Да и кожа-то не кожа, обыкновенная ткань. Но как красиво – произведение прикладного искусства, да и только.

Кристин предложила далеко не ходить:

– Здесь есть через бульвар ресторан «Кафе Пушкинъ», вкусный и стильный!

Я выразительно посмотрела на Варю. Мы как-то раз ужинали с Сашей Виноградовым в этом «стильном кафе-ресторане».

Мы сели на первом этаже, отделанном под старинную аптеку, если подняться выше, там можно отобедать в одном из двух разных залов «библиотеки». Кристин тоже здесь бывала, она сразу заказала себе привычные блюда, а я полистала меню, с ужасом понимая – то, что даже в компании с Сашей показалось мне дорогим, на самом деле просто ненормально дорого. Куриная лапша за тысячу двести рублей… Стараясь, чтобы муки моего нищенского положения никак не отражались на лице, я заказала себе салат, а Варе – горячую шарлотку и мороженое.

За стойкой, вполоборота к нам, стоял человек в плаще, похожем на крылатку. Варя первая обратила на него внимание. Наученная с малолетства тихо сидеть на моих интервью и не встревать, когда я беседую со взрослыми, Варя дождалась, пока мы с Кристин обсудим еще раз название, и спросила:

– Мам, а почему он не снимает плащ?

– Не знаю, дочка.

Мужчина повернулся, и мы увидели, что под распахнутым плащом у него и соответствующая одежда – белая блуза с пышным воротником, подвязанным лиловым платком.

– Дочка, это, кажется, костюм такой. Он здесь работает. Только непонятно кем…

Мужчина посмотрел на нас, и я поняла, что знаю его и очень хорошо. Это был дядя Стасик, Станислав Игоревич, мой преподаватель марксизма-ленинизма с журфака. Мы-то звали его Стасиком, а «дядей» стали называть после того, как однажды на экзамен одна наша студентка, тоже Лена, пришла с пятилетней дочкой, которую не с кем было оставить. Я не знаю, Лена ли подговорила дочку, или она сама сообразила, но девочка постучалась в аудиторию, где несчастная мама в четвертый раз сдавала упертому Стасику экзамен, и сказала:

– Дядя Стасик, поставьте, пожалуйста, маме четверку, а то она меня убьет. Это я ей не даю заниматься. У меня уши болят.

Лена поднялась с места, вся красная от ярости, замахала на дочку и беззвучно закричала. По губам можно было понять, что именно она кричала. Бедная девочка мгновенно заплакала, а Лена еще и страшно замахала на нее руками, не сходя при этом с места. Стасик неожиданно рассмеялся и позвал девочку:

– Заходи, заходи!

Но она, пятясь, закрыла за собой дверь.

Стасик позвал Лену отвечать, хотя я точно видела, что она еще ничего не списала.

– Идите, Коростылева, идите, поговорим!

Он долго мучил ее, красивая тонконогая Лена Коростылева плохо училась по всем предметам, а уж философию марксизма-ленинизма сдать могла только чудом. Но дядя Стасик поставил ей четверку и спросил:

– А кто папа вашей очаровательной девочки?

– Хрен в пальто! – ответила счастливая Ленка. – Чтоб я сейчас тут за четверку давилась, если б какой папа был! Всё! Живем! Стипуха в кармане!

Это был последний экзамен, остальные Ленка благополучно списала на четверки. И сейчас надо было соответственно получить не ниже четверки, чтобы следующие полгода Ленке платили стипендию ни за что – просто за то, что Ленка ходит иногда на лекции и семинары, несмотря на тяготы своей личной жизни.

Именно дядя Стасик стоял сейчас напротив нас в ресторане и смотрел на меня, тоже, видимо, вспоминая. Я извинилась перед Кристин и пошла к нему.

Уже приблизившись, когда разворачиваться было поздно, я поняла, что, наверно, не надо было этого делать. Мне стало ужасно неловко, и я сделала вид, что рассматриваю бутылки над стойкой. Я отвернулась и чуть отошла в сторону, намереваясь потихоньку вернуться к своему столику, а дядя Стасик слегка поклонился и дотронулся до моего локтя:

– Здравствуйте, Лена… м-м… Воскобойникова, так ведь? Я вас узнал. Не смущайтесь.

– Здравствуйте, Станислав Игоревич… Смотрите, вон моя дочка сидит.

– Красивая… А я вот видите, работаю здесь… – он улыбнулся, – аптекарем…

Я не могла удержать естественного любопытства, раз уж он сам сказал.

– И… что вам приходится делать?

– Носить костюм, разговаривать с посетителями, создавать антураж… Простите, – он увидел, как кто-то из сидящих за столиками помахал ему рукой. – Я еще подойду к вам. Приятного вечера!

Мне было страшно неловко, я кляла себя за журналистское нахальство. Вернувшись к столику, я услышала, как говорит Варя:

– Потому что все ему сказали: «Она тебе – не пара!»

– Вы о ком?

– Это обсуждение сказки «Дюймовочка», – ответила мне Кристин. – Перебираем все ее женихи. Сначала был жаб, да, правильно? Так сказать надо? Жаб, потом жук, еще старый крот и…

– Эльфов! – радостно воскликнула Варя.

Она как запомнила в три года, что в конце Дюймовочку встречает король эльфов, так и считала, что «эльфов» – это фамилия, вроде Петров, Иванов.

С большим энтузиазмом Кристин поддержала мою идею о многосерийном фильме для детей с участием кукольного гнома.

– Тебе надо искать деньги, – решительно заявила американка.

– А я думала – надо найти продюсера, которому понравится сценарий…

– Это само собой. Но если бы ты нашла деньги, даже только часть, ты бы могла по-другому разговаривать с теми, кто будет делать фильм. Поверь мне, я знаю это очень хорошо. У меня есть опыт.

Я мгновенно представила себя, с растущим животом, в роли просительницы и покачала головой.

– Клянчить…

Кристин подняла рыжеватые брови:

– Не помню слово. Кляча – это, кажется, старая лошадь?

Я засмеялась. Иностранцы и дети – вот у кого надо учиться слышать собственный язык.

– Немножко не то. Это «to beg» – просить очень, умолять.

– Не надо умолять. Кля-н-чить, правильно? Не надо клянчить. У меня есть визитка… – Она порылась в продолговатом кошельке, сшитом как будто из очень потрепанной, заплесневелой замши. – Смотри. Есть один человек, он любит original projects, you know. Нестандартные проекты. Поговори с ним. Может быть, он поможет.

Я взяла красивую черную визитку, на которой поблескивали выпуклые, словно медные буквы. Я сосредоточенно перечитала несколько строчек, набранные изящным готическим шрифтом.

– А ты знаешь, что этот человек кому-то дал денег?

– Actually I know him rather well, – усмехнулась Кристин. – На самом деле я его хорошо знаю.

Я пригляделась. Очень симпатичная женщина, лет тридцати семи – сорока двух, точно непонятно. На левой руке нет обручального кольца, и на правой тоже. Хорошая фигурка, невысокая, милое чистое лицо. На женских лицах не так явно отпечатываются следы порока, как на мужских, а вот глаза… Я взглянула ей в глаза уже по-другому. Пожалуй, знать она знает все, или очень многое, а вот делает ли это регулярно, с удовольствием и со многими мужчинами, что и есть, вероятно, порок, – этого я бы по глазам не сказала. Хотя какой я первоклассный психолог – понятно по моей собственной жизни.

– Something wrong? Что-то не так? – спросила Кристин и провела рукой по лицу, как будто снимая что-то. Это я так усердно ее рассматривала, пытаясь залезть вглубь, что она ощутила это физически, как прикосновение. Знакомое ощущение.

Редкий случай, когда я жалела, что взяла с собой Варю. Я покрутила головой в надежде увидеть дядю Стасика и попросить его занять на некоторое время Варю – сводить показать верхние этажи, к примеру. Он стоял возле чьего-то столика и, оживленно жестикулируя, говорил. Может, напоминал солидным людям, пришедшим покушать золотой лапшички и грибной солянки, азы марксизма-ленинизма? Хотя вряд ли. Я вздохнула. Придется околотками.

– Он давал тебе денег на фильмы? – спросила я, как будто не услышала подтекста в ее усмешке.

– Нет. Почему? Мои фильмы снимались в Америке. Я знаю его лично. Ты тоже?

– Немного, знакомая фамилия…

– Я познакомила его с одним вашим режиссером, и он дал очень хорошие деньги на фильм, почти на весь проект.

Кристин напряглась, настаивать и расспрашивать вокруг да около смысла не было. Разведчик из меня никакой, это ясно.

– Кристин, я тебя не очень хорошо знаю…

– Да, правильно, – она улыбнулась.

Удивительная манера, национальная, новой, недавно родившейся нации – сопровождать беседу улыбками, никак не относящимися ни к содержанию, ни к чувствам, которые возникают от произнесенных слов. Откуда это у американцев? От японцев, которые по правилам этикета улыбаются и улыбаются? Но где Япония, а где Америка… Очень сбивают эти ненужные улыбки. Зачем она сейчас улыбается?

– А насколько близко ты его знаешь? – я постучала ногтем по визитке, лежащей передо мной на столе.

– Мы общались полтора года, we’re having dates, у нас были встречи, часто. Но я прекратила это, потому что мой жених приехал из Америки работать в посольстве, – с совершенно обезоруживающим, медицинским холодком ответила Кристин и – понятное дело – улыбнулась.

– Саша – мой муж, бывший, – сказала я и посмотрела на Варьку. Она промолчала.

– Прости, я не знала… А… – она посмотрела на меня, на визитку и опять на меня. – Так это же хорошо. Вы развелись? Он может тебе помочь? Или вы развелись плохо?

– Мы развелись плохо, Кристин, и денег никаких я у него не взяла бы, даже если бы он привез их в большом мешке и положил под дверь.

– Это смешно. Это по-русски, да? – сказала Кристин и засмеялась.

А я думала – спросить или не спросить, давно ли были эти полтора года, когда они, как она выразилась, «were having dates», – когда у них «были встречи». Вместо этого я уточнила:

– Мы развелись только что.

И она пояснила:

– У нас это было давно. Еще… два года назад.

Интересное чувство, когда сидишь рядом с женщиной, которую в одно и то же время с тобой целовал, обнимал твой муж или любимый. Или любимый муж… Вот они, эти губы, эта шея, эти пальцы… Я отвернулась.

– Я не знала, что он занимается благотворительностью. Поддерживает искусство… бред какой-то.

– Но он же богатый человек, банкир… Ты тоже, значит, богатая женщина… Какие же у тебя проблемы тогда?

– Кристин, наш брак… был гражданским… то есть незарегистрированным. Варя – дочь твоего… приятеля. Ей он дал фамилию, больше ничего.

Она почувствовала мое отчуждение.

– Не стоит ревновать, Лена. Я не знала, что у Александра есть еще женщина, жена… Для меня это тоже сюрприз. Но ты скажи, как это – только дал фамилию? Не понимаю ваших законов. Разве у тебя не было никакого договора с ним, никаких финансовых обязательств? На себя, на ребенка?

Я покачала головой.

– У меня была лирика, романтика… надежды… Была и есть дочь. Остального больше нет. Нет даже квартиры. Хотя он здесь ни при чем.

– Послушай, Лена, тебе надо познакомиться с женщинами из Российского общества феминисток… – Она достала телефон и стала, видимо, искать номер.

– Кристин, я все-таки больше люблю мужчин.

– Я тоже! Почему? Это не значит, что там все… такие… с проблемами… – Она посмотрела на Варю, рисующую на салфетке карандашиком, который она нашла, наверно, у себя в сумочке. – Просто надо бороться за свои права…

Я не хотела продолжать спор. Взяла телефон активисток-феминисток, не уверенная, что среди них не окажется Натальи Леонидовны или самой Ольги, а также телефоны незнакомых банкиров, которые могли бы дать мне денег на сказку… И мне стало грустно-грустно. Я смотрела на Кристин и понимала, что вот какой надо быть – не лирическим тормозом, двести раз обдумывающим моральные стороны каждого несделанного шага, а уверенным, не сомневающимся в своем праве на теплое, удобное место в этой жизни бульдозером. Изящным, тоненьким, ловко накрашенным, хорошо постриженным, надушенным духами с молекулами животных феромонов и имеющим встречи с теми мужчинами, которые в данный момент ему – нежному, сильному, хорошо смазанному бульдозеру – со всех сторон симпатичны.

Мы распрощались тепло, даже пожали руки друг другу. Я была уверена, что пути наши больше не пересекутся. Разве что Саша пригласит нас обеих в ресторан для укрепления российско-американской дружбы на сексуальном уровне…

А интересно, он предлагал ей, как мне напоследок, – втроем?

– Хм! – пренебрежительно хмыкнула бы Фанни Ардан, родившая троих детей от разных мужчин вне брака.

– Дерьма-то! – засмеялась бы моя бабушка, родившая троих детей в двух крепких браках и относившаяся к мужчинам, к их приходам-уходам, из ее жизни и из жизни вообще, – весело и легко.

А я? Я-то почему такая…

Глава 15

Малыш мой постепенно рос, а с ним и живот – как-никак все-таки шел пятый месяц. Я начала по утрам катать спиной мячик по стенке. Варька, первый раз увидев, так смеялась, что стала икать. А потом попросила и ей купить мячик, и теперь мы катали мячики вместе.

Через три недели после того, как я послала рукопись сказки, позвонили из одного издательства. И предложили опубликовать книжку. Денег обещали еще меньше, чем я думала. На эти деньги мы проживем, туго подвязав пояски, месяца полтора. Но зато похвалили рисунки. И поинтересовались – не собираюсь ли я писать продолжение.

Я страшно обрадовалась звонку и решила, что перед тем как ехать подписывать договор, надо проверить, что скажут в других двух. Во втором редактор, читавшая мою сказку, болела, а в издательстве «Эльбрус» молодой человек энергично стал приглашать меня приехать, уверяя, что сам собирался мне звонить и назначать встречу с заместителем главного редактора.

Я хорошо знаю цену встречам с начальством – как правило, ничего приятного это не предвещает. Лучше попадать в текучку – написал, напечатали, получил гонорар и контрольный экземпляр. Так, по крайней мере, всегда бывало в журналах. Разговоры с главными и полуглавными необходимы, если они хотят так или иначе вмешаться в то, что ты пишешь. Но молодой человек, услышав сомнение в моем голосе, успокоил:

– Мне просили вам заранее не говорить. Но у нас идет конкурс, и вы попали в номинацию «Кольца Альмазора». Вы, можно сказать, первая и единственная. Наш главный хочет издать вас очень большим тиражом. Но вы понимаете, это так просто не делается. Нужно все обговорить – деньги немалые.

О, господи! Я ведь даже не надеялась на подобный успех. Конкурс, номинация, тираж… Деньги…

– А каким тиражом, не скажете?

– Не меньше ста тысяч.

– Нового автора? Разве так бывает?

– Елена, вы приезжайте, это уже не со мной надо говорить.

Варька ни в какую не хотела оставаться с милейшей Любовью Анатольевной. Мне казалось, она боится ее заикания. Когда наша хозяйка запиналась на первой букве первого слова, которое она собиралась с утра сказать, Варя как-то съеживалась и старалась на нее не смотреть. Дети обычно, наоборот, излишне нескромны и любопытны, сталкиваясь с любым физическим или психическим отклонением, а Варька, видимо, просто боялась. Пришлось ехать вместе.

Заместитель главного оказался молодым, отчаянно нервным человеком, кудлатым, в больших круглых очках. Вместе с ним меня встретила некая писательница Олейникова, которая очень удивилась, услышав, что я, к сожалению, не читала ее произведений в литературных журналах и сборниках.

Мы сели за длинный стол, занимающий почти весь кабинет – он мне напомнил стол для летучек в моем первом журнале. Где бы ты ни сел, если откинуться на стуле – обязательно стукнешься об стенку. Варька так и сделала. Она раз стукнулась об стенку, два, после чего и так не очень довольный моим детским садом зам. главного посмотрел на Варьку долгим взглядом, и она притихла.

– Вот что мы вам скажем, Елена… – он достал листочек из папки. – Вернее, мы вам ничего не скажем, вы сами прочитайте.

– Давайте, – улыбнулась я и взяла листочек.

«Детская повесть Елены Воскобойниковой скучна и затянута… Главная героиня слишком капризна и груба…»

Я подняла глаза на зам. главного. Он сидел напротив меня, подперев руками подбородок, и внимательно смотрел на меня. Писательница села чуть поодаль и тоже спокойно ждала, пока я прочту.

– Читайте, читайте, – кивнул зам. главного.

«Коллизии претенциозны… Гном напоминает домового… Главу в пещере еле дочитала до конца… События в лесу испугают ребенка… Язык автора изобилует сложными определениями, непонятными ребенку… Неясно, где происходит действие – в России или где-то еще…»

– Действие происходит в России и в волшебной стране, – ответила я вслух и положила перед собой листочек.

– Вы не дочитали, – заметил зам. главного. – Прочтите до конца.

Я пробежала глазами еще полтора листа и прочла две последние фразы:

«Своему внуку я читать бы это не стала, но предполагаю, что найдутся родители, которые сделают это с удовольствием. Может быть, сказку станут читать школьники».

– Ты идиот? – спросила бы кудлатого зам. главного Фанни Ардан, получающая по пять миллионов евро за каждый фильм, потому что людям приятно смотреть на гордую женщину, которую невозможно сломать – ничем!

– А кто это написал? – спросила я.

– У нас такая система: существует читательская группа, которая дает отзывы на все книги, попавшие на наш конкурс. Конкретно вашу сказку читала… сейчас вам скажу… Зоя Александровна Тимофеева, врач-педиатр, пятидесяти шести лет, живет в Перми.

– В Перми?

– Ну да. Под Пермью, если точнее. В небольшом районном центре. Она наша активистка, мы даже помогли ей обзавестись Интернетом.

– Хорошо. А зачем вы тогда меня позвали, если все плохо?

Я посмотрела на Варю. Как же она сейчас расстроится! Ехали сюда за призами, а получили очередной пендель.

– Вот еще посмотрите, – он протянул мне лист бумаги, на котором было написано:

«Американская Академия Литературы и Искусства

Как писать детский роман

Разработка научно-исследовательской группы под руководством профессора Хью Доуэна

В первой главе должны быть четко определены…

Основная коллизия должны быть ясна не позднее третьей главы…

Все главные герои должны появиться к пятой главе…

Размер главы не должен превышать 6,327 знаков, что составляет 0,16 авторского листа…

Количество глав не должно превышать восемнадцати…

Конфликт должен быть… Развязка должна быть… Мораль должна быть…»

– Что-то не так? – спросил зам. главного.

– Кто-то смог написать по этой разработке хорошую книгу?

– Не просто хорошую – бестселлер, – подтвердил зам. главного. – И не один. Люди учатся, как писать, потом пишут по правилам, разработанным научно. И результат – колоссальный успех. Америка умеет писать книги, снимать фильмы…

– И готовить гамбургеры, – вздохнула я. – Другая планета. Ладно, – вздохнула я. – Но пока мы не в Америке, что вы лично мне предлагаете?

– А вот это другой разговор! – обрадовался молодой человек, чем-то мне напомнивший нашего домашнего компьютерного гения, сидящего сейчас в гипсе. – Аллочка, пожалуйста, ваш выход.

Аллочка Олейникова, сразу мне понравившаяся своими грустными глазами, поправила немодные очки, переплела тонкие пальцы, положила руки перед собой на стол и начала. Она рассказала, что получила в общей сложности семнадцать премий за свои романы. Что публикуется в журналах двадцать один год, с шестнадцати лет. Что ее книжки раскупают сразу, может быть, поэтому я и не знаю ее фамилии. Что когда ей сказали, что роман «Стрекоза» надо переписать, она его переписала. И переписывала двенадцать раз, как Лев Николаевич Толстой.

– Но Толстой-то, кажется, сам переписывал, никто ему ничего не говорил.

– Лена, послушайте меня, – Аллочка взглянула на меня неестественно огромными, увеличенными в плюсовых линзах глазами. – Вы ведь не новичок в литературе. Правда?

– Правда.

– Вот смотрите. Сейчас вы… м-м-м… пописываете, и вас, соответственно – почитывают. А мы, – она посмотрела на зам. главного, – можем сделать так, что вы будете писать, и вас будут читать.

– Так вообще о чем речь, если все так плохо? – я кивнула на отзыв педиатра.

– Ну зачем же так? – улыбнулся зам. главного. – Вовсе не плохо. Есть и другие отзывы. Вам же сказали по телефону – вы наш автор. В такой номинации – «детская сказочная повесть» вы у нас вообще одна достойная номинантка. Так что – теперь дело за вами. Просто нужно поработать. Улучшить кое-что, довести до мировых стандартов. Вы согласны работать над своей повестью?

Я растерялась.

– Ну… согласна, наверно… Вообще-то она уже написана…

– Так, тогда конкретно. Аллочка, пожалуйста.

– Мы предлагаем вам: первое – дописать повесть, она коротковата; второе – ввести еще двух героев – космических пиратов, которые и будут внятными отрицательными персонажами…

– Как у Кира Булычева, что ли? Крыс и Весельчак У?

Аллочка и зам. главного переглянулись.

– К сожалению, Игорь Всеволодович Можейко, то есть Кир Булычев, уже ничего не напишет, а сказки его несколько устарели для современных детей, – ответил мне зам. главного.

Я взглянула на Варю, с ужасом смотревшую на разглагольствовавшего зам. главного. Она же только что с неописуемым восторгом прочла «День рождения Алисы», книжку увлекательнейшую, теплую и, с моей точки зрения, вечную.

– Кир Булычев не устарел, – сказала я, больше для Вари, чем для своих интересных собеседников. – Он не может устареть. Это классика, современная классика. Его читали и читают. Он…

– Хорошо, – кивнул зам. главного. – Давайте о вас. Ваша главная героиня. Что за имя – Соня? Ни туда ни сюда. Она кто – русская? Еврейка? Непонятно.

– А надо, чтобы…? – попыталась вмешаться я.

– А как вы думаете? Конечно. Определенность – сестра таланта, – пожал плечами зам. главного.

– Да? Еще одна? – несколько удивилась я.

– Да. И далее…

– А пусть она будет негритянкой, – вдруг предложила Олейникова. Я засмеялась, а та нахмурилась. – Или мулаткой… Это будет совершенно неожиданно и очень трогательно. Они такие отчужденные, эти дети Африки в России…

– Может, лучше тогда эскимоской? – вздохнула я. – Что уж там… Эскимоска с афрорусскими корнями… Праправнучка Пушкина, но не совсем. Оригинально, неизбито.

– Авторы часто с излишним трепетом относятся к своим словам и первоначальным замыслам, – дружелюбно заметил зам. главного, всячески подмигивая и мне, и Аллочке.

– Итак. Дальше. Нужны еще линии. Например, пираты похищают Сонечку… – холодно продолжила Аллочка, явно задетая моим выпадом.

– Может, Гном сам оказывается пиратом? – вмешался зам. главного. – Он-то всё это и спланировал…

– Да, но только это пусть выяснится не сразу… Можно дать сцену, где…

Я молча смотрела и слушала, как они обсуждают план моей книжки, и понимала, что бестселлера, наверное, мне не написать.

– Я подумаю, спасибо, – ответила я и встала.

– К началу июня дайте нам ответ, – сказала Аллочка.

– План, – поправил ее зам. главного.

– План мы можем обсудить вместе, – Аллочка смотрела на меня с сожалением.

То, что она не феминистка, было понятно. Так же как и то, что я, кажется, не поспеваю за новой жизнью.

Придя домой, я позвонила в первое издательство, «Глобус», и сказала, что согласна на все их условия. Условия были просты – я отдавала издательству права на рукопись и на рисунки сроком на три года и получала небольшой процент с публикации. Первый тираж пообещали три тысячи экземпляров, а дальше будет понятно, читают ли дети мои книжки.

Через пару дней позвонила редактор и из третьего издательства, предложив то же, что и в «Глобусе». Я поблагодарила, сказав, что уже пристроила книжку. Тогда она попросила прислать меня остальные сказки.

– А у меня только одна… – растерялась и обрадовалась я.

– Жаль. Пишите и присылайте. Мне очень понравилась ваша повесть, и рисунки замечательные.

Я даже пожалела, что уже подписала договор с «Глобусом», где со мной разговаривали через губу, и где меня не оставляло ощущение, что я пришла просить денег в долг, заранее предупредив, что долги не возвращаю. Но менять я ничего не стала и решила, что издательский монстр «Глобус» в любом случае – некая гарантия качества полиграфии, редактуры и своевременной оплаты. И я не ошиблась.

Книжка вышла быстро, денег мне заплатили мало, как и обещали, но это все уже было через два месяца, и к тому времени с финансами у меня стало чуть получше.

А пока настало время звонить в кинокомпании. Ваня Карашевич обещал позвонить сам, но так и не звонил. Я увидела в электронной почте сообщение с просьбой позвонить в кинокомпанию «Форест». Ничего больше в записке не было. Я позвонила. Секретарь соединила меня с продюсером.

– История про гнома? Ну конечно, конечно! Великолепно, гениально, это просто такая шикарная задумка! Хочу предложить вам вот что: мы делаем из этого конфетку, а вы нам… простите, я забыл, как вас по батюшке… Марина…

– Елена Витальевна, – ответила я в некоторой оторопи, я не была готова к такому восторженному приему.

– Да. А вы, Елена, отдаете нам все это свое хозяйство с потрохами.

– Простите, я не поняла…

– Давайте так. А может быть, мы встретимся?

– Вы хотите заключить со мной договор?