Текст книги "Последняя песнь трубадура"

ГЛАВА 9

Частнопрактикующий психотерапевт Аркадий Орлов арендовал помещение в психоневрологическом диспансере, в котором раньше работал. Знакомый дизайнер создал уют: расставил удобные кресла с кушетками и мягкие, изящные, неяркие светильники. Контингент сразу же пошел другой. Нищие маразматики, лунатики и эксгибиционисты остались в прошлом месте с невидимым окладом. К частному специалисту идут придурки денежные. Дамы ищут на его кушетке свой потерянный в суматохе жизни оргазм. Мужики чаще косят от уголовной ответственности. «Понимаешь, братан. Я чисто, в натуре, шизофреник. Нервы не выдерживают, когда меня на бабки разводят». Нервы у своих клиентов Аркадий обнаруживает так же редко, как головной мозг. И именно поэтому считает их в своем большинстве опасными. «Лобниками», как говорили старые психиатры. Благодаря настырности они могут быть вождями и даже выбиться в академики. Но, встречаясь с чем-то для себя непонятным, впадают в агрессию. А понятного немного: хочу, беру, дала, взяла. Поэтому Аркадий ничему не удивляется, лишнего не берет и от интима по возможности воздерживается. Но, похоже, осторожность пришла к нему с опозданием. Чем он думал четыре года назад, когда его безмозглая жена попросила помочь подруге? За хорошее вознаграждение. Почему он не сказал им, куда они должны засунуть себе это вознаграждение? Где оно сейчас? Оно, можно сказать, там, где он подумал. На Светкином счету. Честно говоря, он не верил тогда, что у них получится. Что с его справкой они сумеют запихнуть здорового человека в психушку и продержать там четыре года. Правда, была еще одна причина, кроме денег, из-за которой он написал эту справку. Муж Вики. Таким отказывают только самоубийцы.

«Итак, что мы имеем, – думал Аркадий, – и что можем иметь?» Если он не отберет у жены деньги, то запросто получит срок. С ними – возможны варианты. Он позвонил Виктории.

– Аркадий, – завизжала она. – Если будет суд, на него можно не ходить? А можно все отрицать? А будет розыск, если из страны уехать?

– Послушай, Вика, – сказал он. – Такие проблемы решаются здесь и сейчас. Скажи Светке, чтоб она отдала мне деньги, я кое-кого знаю в судах. Или пусть твой Князев скажет, могу ли я рассчитывать на необходимую сумму?

– Князев?! Тебе еще деньги? Не смеши меня.

– В таком случае – не сдерживай хохота. Это полезно для твоего хилого здоровья. И твой Князев еще посмеется. Хрен вашему дому! Суду будет приятно услышать мое чистосердечное признание.

* * *

Филипп Нуаре очень любил пить чай из расписного электрического самовара с душистым домашним вареньем. По его заказу приходящая кухарка покупала на рынке ягоды – клубнику, землянику, вишню, крыжовник – и делала из них чудеса. Он почти привык к этой небольшой квартире на Чистых прудах, которую арендует уже больше года за тысячу долларов в месяц. Ему нравится это место в Москве, этот старинный, хорошо отреставрированный снаружи и с евроремонтом внутри особняк. Сейчас, когда в Москве такие хорошие магазины, рестораны и клубы, его здесь удивляют только люди. Такое необъяснимое долготерпение, безответность, гражданская забитость в жизни, в вопросах нечеловеческих экспериментов власти над населением и такая нервозность и вспыльчивость на ровном месте. Филипп нанимает автомобиль с шофером. Но иногда любит походить пешком по городу. И чего только не бывает. Его, высокого брюнета с голубыми глазами, ярко выраженного европейского типа, уже не раз называли «кавказской мордой», пытались ограбить какие-то дети, преследовали нищие с жуткими историями на плакатах: о том, что все у них умерли, дом сгорел, а мама в больнице. В ресторанах ему приносили несуразный счет, девицы приставали воинственно, как террористы.

Почти все особенности нации можно объяснить качеством образования, воспитания и лечения. Но, усвоив правило, остаешься с тайной исключений. Тайной отношений земли и человека. Так Россия, страдалица и мучительница, привлекала и отталкивала одного из самых могущественных людей мира – Ричарда Штайна. Когда-то российское самодержавие на всю планету объявило войну его роду. Семье бедного еврея Исаака Штайнбуха из Харькова.

* * *

В 1913 году в Киеве провалилась одна из самых жестоких и бездарных провокаций российской власти – «дело Бейлиса». Скромного рабочего, отца четверых детей Менделя Бейлиса обвинили в ритуальном убийстве ребенка. Якобы для того, чтобы добавить его кровь в мацу. Тело мальчика подбросили, улики пытались сфабриковать на протяжении двух лет, признание вырвали пытками. Показательный процесс состоялся, но он стал процессом над российским государственным антисемитизмом. Лучшие юристы России доказали подлог. Юристы, писатели, политики, студенты всего мира устроили единую акцию протеста. Золя обратился к правителям других стран с призывом образумить Россию. Бейлиса освободили в зале суда. Но мало кто знал, что в этой дикой кампании теряющих власть правителей была не одна жертва. Об Исааке Штайнбухе не писали газеты. За его честь и свободу не боролся весь мир. Он, совсем молодой человек, счастливо женатый, отец двоих детей, одному из которых было полгода, остался со страшным несчастьем один на один. Фабулу дела грубо скопировали. Во двор Штайнбухов подбросили тело мальчика десяти лет со множеством колотых ран, которые были нанесены профессионально, со знанием анатомии – точно в основные жизненные органы: сердце, печень, легкие, крупные артерии. Это способ обескровить живого человека. Эксперт сразу определил, что убийство совершено в другом месте: никаких следов крови ни во дворе, ни в доме не обнаружили, и как минимум за сутки до того, как труп нашли. Но Исаака Штайнбуха арестовали. Полагались, конечно, на царицу доказательств всех недобрых времен – признание. Но его вырвать не удавалось ни пытками, ни ложными обещаниями. И тогда на глазах заключенного стали избивать его жену. Он попытался разбить себе голову о стену. Его связали, продолжили, но он ничего не подписал. Жену отпустили со словами: «Не хочешь по-хорошему, придется сына принести». Исаак потерял сознание. Несколько дней врачи выводили его из тяжелого сердечного приступа, а потом он узнал, что жена, вернувшись из тюрьмы, взяла шестимесячного сынишку и бросилась с ним с высокого обрыва. И тогда возмутились простые люди, не читающие газет и верящие только своим глазам. Украинцы, русские, евреи молчаливой толпой окружили тюрьму. Их посланник сказал, что они уйдут, когда выпустят Штайнбуха. Так обо всем узнали газеты.

Второго «дела Бейлиса» самодержавие не вынесло бы. Как сейчас пишут историки, оно не вынесло и первого.

Штайнбуха выпустили. Он пришел в опустевший дом и пожалел о том, что выжил. Вскоре продал что смог, оставил старшую дочку с родителями и уехал в Америку. Собирался оттуда прислать им деньги на дорогу. Но случилась революция в России, и исчезли, затерялись люди, как песчинки при смерче.

* * *

– Слушай, ты тут не хозяйка, – выговаривала Дине медсестра Таня. – Развела тут бал со свечами: подносики, кофе, персональные оладьи. Это больница, соображаешь?

– А что ты ко мне пристаешь? – удивилась Дина. – Я делаю то, что мне разрешил главврач. По-твоему, больница – это казарма или крепость какая-нибудь?

– Это не твое дело, что я думаю. Я тут за порядок отвечаю, и он у меня будет. Выпрут тебя отсюда, тогда посмотришь.

– Да ты как со мной разговариваешь? Ты просто злобная тупая девица!

– Девочки, – вмешалась Тамара. – Перестаньте, я вас умоляю.

– А что она, – сказали обе хором, невольно рассмеялись, и Таня вышла из палаты.

В холле у ее стола стоял Блондин.

– Вы кого-то ищете?

– Да. Понимаете, такая глупость. Невеста друга попала в больницу, я вызвался помочь найти, в какую, а сам забыл фамилию спросить. Зовут Тамара.

– У нас есть Тамара, но она никак не может быть невестой вашего друга.

– Ой, я что-то вспоминаю, Синицына, что ли…

– Повторяю, у нас есть Тамара Синельникова, но ей под шестьдесят. Хотите, посмотрите список.

– Ох, пожалуйста. Знаете, я в обычных больницах просто в палаты заглядывал. Но у вас такой порядок, такая медсестра симпатичная… В списке нет. А нельзя мне как-нибудь лично к вам заглянуть?

– Заглядывайте, но я очень занята.

– Понимаю. Меня зовут Валентин.

– Татьяна.

– Спасибо. Я запомню.

Он пошел к выходу мягкой, кошачьей походкой. Таня смотрела ему вслед. Обалденная походка, фигура. Ходит как ковбой в этих, в прериях, что ли. А волосы какие, цвет… Ну где справедливость? Вот ты женщина – и кохай свои три пера цвета старых сапог.

* * *

Дина сидела на скамейке у дома на Новослободской. Вот это, видимо, и есть Виктория. Хорошо одета, идет «от бедра», а глаза перепуганные.

– Здравствуйте, Виктория. Я Дина. Звонила вам.

– И чего вы хотите?

– Да я, собственно, только передать, что ваша мама хочет вас видеть.

– Ну вы сказали это по телефону. Я ответила, что у меня нет времени, зачем вы захотели встречаться?

– Может, вы чего-то не понимаете. Вашей маме сделали онкологическую операцию. Это повод, чтобы повидаться. Даже в вашей ситуации.

– А что ты знаешь о нашей ситуации? Сиделка, да? А посудомойки там тоже в курсе?

– Не уверена. Но если и в курсе, чего вам терять? Эту ситуацию вы создавали собственными руками и, в общем, публично. Что за такая застенчивость?

– Слушай ты, говномойка, хочешь, букли твои выдеру? А ну пошла отсюда!

– Я вам только передала: ваша мама хочет вас просто увидеть. А от себя добавлю: надеюсь, ты лопнешь от злости еще до того, как тебя посадят.

Дина быстро пошла, опасаясь, что эта полоумная и в самом деле в волосы вцепится. Сходила, называется. Дипломатка. Только время убила. И что теперь сказать Тамаре? Скажу просто: даже очень хорошая женщина может родить суку. Пусть простят меня собаки – девочки.

* * *

Лариса подъехала к салону. Кажется, мало народу. Игорь обещал на это время никого не назначать. Она вошла и сразу наткнулась на любопытные взгляды. В коридоре какая-то девочка мыла пол. Так она просто бросила тряпку и уставилась на Ларису. Нагло уставилась. На кого-то она похожа. Где-то Лариса уже видела такую хорошенькую мордочку. Игорь ждал. Лариса крепко прижалась к нему, вдохнула его запах. Как же хорошо пахнет желанный мужчина. Нет ничего слаще. Он пробормотал:

– Времени у нас мало, – и подтащил ее к креслу. Лариса сама задрала слишком узкую юбку, помогла ему стащить трусики. Он расстегнул блузку, поцеловал одну грудь, другую. У нее там просто все плавится, внизу живота. Какая там прелюдия? Зачем прелюдия? Горячая, влажная плоть раскрылась от его первого прикосновения. Он уже почти вошел в нее, но вдруг поднялся, услышав звук шагов за дверью. «Я забыл закрыть дверь». Натянул свитер на расстегнутые брюки, подошел к двери и… О боже! Он возвращается не один! С ним Светка Орлова.

Игорь что-то говорит Светлане, отвлекая внимание от кресла, Лариса судорожно натягивает юбку. Какого черта? Как можно так не рассчитать?

– Привет, подруга. – Светкины глаза ощупывают Ларису.

Та застегивает блузку. Ну и что такого. Она у массажиста.

– Здравствуй, Света! Как сегодня в редакции? А я вот решила…

– И я решила.

Морда противная, торжествующая. Раз Лариса первой пришла, значит, и уйдет первой. А Орлова, уродина, останется. Она догадалась? Если догадалась, из кожи вылезет, чтоб он и с ней переспал. Просто назло. Лариса собирается и ждет, что Игорь ее остановит. Скажет Светке, что у него длинный сеанс, пусть придет в другой раз. Но он молчит. Ну что ж. Это она запомнит. Лариса вышла в коридор, чувствуя, как у нее каменеет сердце. Девчонка с тряпкой открыла рот, чтоб лучше видеть. Полная идиотка. Нашла себе цирк.

Светлана усаживается в кресло, не сводя с Игоря проницательного взгляда. Неужели она захочет… Нет, это выше его сил.

– Ты чего боишься? – Как грубо она смеется. – Расслабься, я к тебе по делу пришла.

– Ну почему так серьезно…

– Ладно, брось. Ты тут на людном месте работаешь. Не знаешь таких ребят, деловых, ну которые объявления дают: «Ищу работу с риском»?

– Убийц, что ли? С ума сошла? Откуда я их знать могу?

– Ты подожди, не мандражируй. Подумай. Тебе – очень хороший процент. Сам говорил, что деньги нужны.

– Да я не знаю… То есть могу спросить… Но ты что, убить кого-то хочешь?

– Очень хочу. И все хотят. Только не все решаются. Муж меня достал, понял? Подонок, скотина, а теперь еще все деньги задумал у меня отобрать. Ты же не хочешь, чтоб из-за какого-то придурка я нищей осталась?

– Нет. Но все-таки деньги – одно, а убийство – совсем другое.

– Знаешь, не забивай себе голову. Ты узнай. Может, еще и не получится. Поспрашивай просто. Скажи, какому-то новому русскому надо.

* * *

Наташка сложила свои вещи в пакет. Косметичка, несколько яблок, надкусанный батон и журнал «Элита». Не будет она ждать этого говнюка. Целый день возится со своими климактеричками, а потом к ней лезет. Фигушки. Пусть он ее поищет. Нашел посудомойку. Да она уже модель. Об этом просто мало кто знает. Она приехала домой, открыла дверь в свою комнату. Матери нет. Она теперь не говорит, когда придет, и жратву не готовит. Наташка вздохнула, выглянула в коридор. У соседа под дверью свет горит. Дома. Такой клевый! И блондинчик к тому же. Она подошла к двери и тихонько постучала.

ГЛАВА 10

После ужина Дина собралась домой – побыть с Топиком и переночевать.

– Тамар, ты, правда, нормально себя чувствуешь? А если ты не уснешь, если думать будешь? Если будешь думать, точно не уснешь. Почитай книжку из этой горы, которую я тебе натащила. Мне одной на ночь в самый раз.

– Дина, мы уже все обсудили. Я с удовольствием побуду одна, почитаю, посплю. Я, между прочим, сплю со снотворным. А утром ты приедешь. Беги. Собаку в нос поцелуй.

Дина вышла из палаты и у стола Татьяны увидела незнакомого парня. Высокого блондина с розой в руке. Они обменялись внимательными взглядами, и она убежала.

– Привет, – Таня не сумела скрыть радости при виде Блондина. – Кого вы ищете на этот раз?

– По-моему, я нашел. Вдруг захотелось вас увидеть. К тому же вокруг такие розы красивые продают.

Таня, покраснев от удовольствия, взяла цветок.

Жалко, что эта злыдня Динка ушла. Посмотрела бы, какие парни ей цветы дарят.

– Ничего, если я пару минут посижу? – небрежно спросил Блондин. – Я, вообще-то, по делу еду. Есть немножко времени, решил вас повидать. Можно на «ты»?

– Конечно. Посиди, мне веселее будет. У меня сейчас работа монотонная – таблетки ночные по пакетикам раскладывать.

– И откуда ты знаешь, кому какие таблетки?

– По списку врача, конечно.

– Хочешь, помогу? Ты набирай таблетки, называй фамилию, а я буду пакетик подавать.

– Чудесно. Наконец-то у меня заместитель появился.

– Не много ли им на ночь колес дают?

– Да тут разные. Успокоительные, расслабляющие, сосудорасширяющие, для сердца, для мозга, витамины. Короче, все слабенькое, а получается по шесть-семь штук.

Блондин посмотрел на часы.

– Мне пора. Танюш, попить чего-нибудь не принесешь? Может, чаю холодного.

– Сейчас. Посиди немного.

Оставшись один, он взял пакетик с надписью «Синельникова», вытряхнул шесть маленьких таблеток, сунул в карман, а в пакет отсчитал шесть почти таких же кружочков из тюбика с фенобарбиталом. Он уже стоял, когда Таня прибежала со стаканом чая.

– С удовольствием проводил бы тебя, но сегодня не смогу. Можно как-нибудь прийти за тобой к концу дня?

– Приходи. Я только заранее не знаю, как там будет…

* * *

Сергей остановил синий «Ниссан» у дома Алисы Голдовской. Времени перед судом осталось немного, но он не смог отказать Виктору. Тот попросил сделать портрет Алисы для номера, который он хочет посвятить ее юбилею. В нем будут материалы о ее театре, партнерах, интервью с режиссерами, которые снимали ее в кино. Ничего не было лишь о ней самой.

– Сережа, ты не мог бы найти ту журналистку, Петренко, которая писала об Алисе. Ты тогда снимок давал, – попросил Голдовский.

– Я мог бы, но она не захочет. Она отошла от дел. Честно говоря, неохота мне ее просить. Еще подумает, что это моя идея.

– Дай телефон, я ей позвоню. Алиса может позвонить. Нужен вообще пустяк. Что-то вроде эссе. Никакого анализа, интервью, просто взгляд – поэтический, приподнятый и в то же время честный. Взгляд на настоящую актрису. Несколько страниц.

– Да, это работа для Дины, – пробормотал Сергей. – Ладно, уговорим.

Сейчас у дома Алисы Сергей нервничал. Он еще не договорился насчет текста. Позвонил в клинику, а Дина поехала домой ночевать. Плохо, что одна поехала. Он же должен ее возить. Конечно, автомобиль ему вручили без условий, но и так понятно.

Алиса ждала фотокора, но никак не готовилась к съемке.

Встретила Сергея без макияжа, в джинсах и свитере. Ему показалось, что она очень бледная и усталая.

– Сергей, выбирайте сами, что мне надеть, как причесаться, накраситься. Скажите, как вы видите этот снимок, а я пристроюсь.

Сергей сел, внимательно глядя на Алису.

– А вы можете минут пять ничего не делать? То есть делать то, что обычно. Сидеть, ходить, может, чай пить, газету читать.

– С удовольствием. Мы оба сейчас чаю выпьем. Я как раз сегодняшние газеты не читала.

Какая великолепная женщина. Он не знает, молодо ли она выглядит, хорошо ли сохранилась. Она прекрасна сейчас, в этом возрасте, в эту минуту, в этом потертом свитере. Ее трудно испортить, но для того, чтобы передать богатство этого божьего дара, этой невероятной привлекательности, нужно быть художником, большим мастером. Может, он совсем маленький мастер, но он очень постарается. Ему хочется сделать по-настоящему хорошую работу.

– Начнем, Алиса. Наденьте что-то скромное, закрытое, возможно, темно-красное. Чуть– чуть подведите глаза, подкрасьте ресницы, помада в тон платью. С волосами решим потом.

Алиса вышла из спальни через десять минут. На ней была черная юбка и темно-красная двойка: две кофточки – маленькая безрукавка под горло и другая, на пуговичках с длинным рукавом. Рыжие длинные волосы распущены, в руках – расческа и заколки.

Сергей посадил ее в кресло, долго смотрел с разных ракурсов, затем приподнял волосы кверху, небрежно закрепив заколкой. Несколько прядей струились по красивой шее.

– Мне кажется, вы сегодня немного устали. Сядьте, пожалуйста, так, как вам хотелось бы. Чтобы отдохнуть.

Она чуть расслабила прямую спину и положила руки на колени, ладонями вверх. Так сидят простые пожилые женщины, когда их никто не видит. Опустила на мгновение ресницы, а затем посмотрела бархатными карими глазами в объектив – открыто, задумчиво, пытливо и настороженно. Что вы мне еще приготовили? Мне, красавице, живущей среди вас? Потом улыбнулась своими четко очерченными губами. Поменяла позу, нахмурила брови, сжала губы почти скорбно.

Алиса жила, справлялась с какой-то своей мыслью, а Сергей снимал, снимал и думал лишь о том, что ему повезло.

* * *

Дина целовала собаку и чувствовала, как все тает у нее внутри. Глаза, нос, все четыре лапы. Как это возможно, чтоб какая-то неизвестная сука родила такое родное, дорогое существо. Они уже погуляли. Дина купила у запоздалой бабки два килограмма клубники. Один килограмм практически съела, из другого взбила мусс для Тамары. Затем полежала в ванной, легла пораньше, чтоб погулять и приехать в клинику до завтрака. Нужно помочь Тамаре помыться, все убрать…

Дина так уставала, что сразу проваливалась в глубокий сон. Особенно здесь, в своей постели, с живым, теплым, сопящим ворохом золотого пуха под боком. Но среди ночи вдруг проснулась. Пес сидел рядом и смотрел ей в лицо. «Что ты, спи», – забормотала она, но он уже стаскивал с нее одеяло лапой и тихонечко поскуливал. Дина зажгла свет: половина второго. С ума сойти. Но он больше не уснет, и она будет мучиться. Встала, влезла в джинсы и выпала из квартиры вслед за собакой. Когда вернулись, Топик, как всегда, постоял в ванне с теплой водой. Затем потребовал завтрака. После всех своих процедур крепко уснул на подушке. А Дине уже не спалось. Она думала о Тамаре. Конечно, она передвигается. Но ей пока даже в туалете трудно обходиться без посторонней помощи. А сестер она не позовет. Подумала и стала собираться. Доедет быстренько на такси, а после завтрака, может, Сережа опять к Топику на часок забросит. Дина плотно накрыла и завернула глубокую вазу с муссом и на цыпочках вышла из квартиры.

* * *

После двенадцати ночная сестра еще раз тихонько заглянула во все палаты. Кое-где горел свет, она велела выключить настольные лампы. В темные комнаты не заходила, поставила в холле раскладушку и через пару минут уже похрапывала. Дине открыла сторожиха: «Что за мода – бродить ночью туда-сюда». Дина обошла раскладушку с сестрой, тихонечко открыла дверь комнаты Тамары, на ощупь добралась до своей кровати, затем остановилась. Она не слышала Тамариного дыхания, может, она спит на животе? Дина подошла, легонько коснулась головы… и с трудом сдержала крик. Вместо волос или лица она нащупала что-то скользкое. Дрожащей рукой Дина включила настольную лампу. Тамара лежала на спине, а на голове у нее был целлофановый пакет, туго завязанный на шее поясом от халата.

Дина начала, ломая ногти, развязывать узел, затем стала зубами разрывать пакет на лице. Дышит или нет? Дина громко закричала: «Сюда! На помощь!» – а сама стала делать искусственное дыхание, как читала об этом в справочнике врача. Она видела, как из-за ширмы к открытому окну кто-то стремительно не пробежал, а пролетел, но не могла даже повернуть головы, чтоб не терять время. Она пыталась дышать за Тамару, массируя сердце, когда наконец в палату прибежали ночная сестра, дежурный врач, все, кто был в клинике. Дину оттащили силой.

* * *

Сергей всю ночь работал над снимком, а утром привез его в «Элиту». Голдовский положил портрет перед собой и долго смотрел. Алиса сидела, как королева в минуту передышки.

Темно-красный наряд оттенял волосы цвета мертвых листьев. Прелестное лицо было абсолютно естественным и невероятно значительным. Немного грусти, немного высокомерия, чуть-чуть усталости и капелька торжества, след детской доверчивости и горьких разочарований – многое прочитывалось в этом необыкновенном лице. Снимок смотрелся как богатое, старинное полотно большого мастера.

– Спасибо, старик. Это прекрасно.

– Виктор Петрович, такие женщины рождаются раз в тысячу лет. Это подарок, а не работа.

– Да, но чтоб так, как есть… Она такая… – Голдовский вдруг заплакал. – У нее рак, Сереженька. Я погибаю.

– О господи! Я не могу поверить. Виктор, пожалуйста, если я могу чем-то помочь… Ты знаешь, я, кажется, могу. Есть очень хорошая клиника.

* * *

В этот вечер Виктор пришел домой в обычное время, Алиса, как обычно, поцеловала его в прихожей. Он старательно изображал голод, хотя ее фирменные котлеты по-киевски просто сопротивлялись тому, чтобы он их проглотил. Они смотрели программу «Время».

– Детка, – притянул он ее к себе. – Нужно начинать бороться.

– Я знаю.

– Мне сегодня посоветовали очень хорошую клинику. Частную, небольшую. Знаешь, где нет этих идиотов из желтых изданий.

– Боюсь, они есть везде.

– Там охрана. Там не продают информацию. Хотя о чем мы сейчас говорим?

– О важных вещах. А о чем, по-твоему, мы должны говорить?

– О нас. О тебе. О твоей силе, уверенности, способности верить в лучшее. Знаешь, я в самые трудные минуты всегда бежал к тебе, зная, что ты все решишь, все расставишь по местам. Сейчас ты должна сделать это для себя. Понимаешь, для такой болезни очень важен позитивный настрой.

– Не волнуйся так, мой дорогой. Раз мы об этом заговорили, я скажу тебе, как все вижу. Да, нужно бороться, верить. Да, нужно пытаться жить. Но если не получится, если все-таки не получится, я бы хотела, чтобы ты сумел это принять. Понимаешь, есть судьба, есть то, перед чем мы бессильны.

– Алиса, почему ты так говоришь? Я знаю столько случаев, когда все кончается благополучно. Сейчас такие методики, хирурги, я не знаю…

– Да, все так. И я надеюсь, конечно. Просто мне кажется, что у меня плохой случай. Не тот, который может закончиться благополучно. Я говорю об этом не для того, чтобы тебя еще больше расстроить. Я хочу тебя как-то подготовить. К тому, что все будет сложно.

Они всю ночь пролежали, прижавшись друг к другу, не размыкая объятий. Они прятались в своем родстве, дышали им, грелись в его тепле. Никто из них не уснул ни на минуту. Утром Алиса встала, как обычно. Приняла душ, сварила кофе, сделала бутерброды.

– Я сразу позвоню, – сказал Виктор. – Может, сегодня и поедем в клинику.

– Хорошо, дорогой.

Она легко его поцеловала, вернулась в спальню, упала на подушки. Боль. Она слишком долго ее скрывала. Как ведут себя другие люди в такой беде? Как они ведут себя с близкими? Это ведь самое трудное. Алисе вдруг захотелось, чтобы Виктор оставил ее в этой закрытой клинике до тех пор, пока все не закончится. Так или иначе. Чтобы он не видел того, что с ней будет происходить. Чтобы сын не видел. Боже, сын! Он ни в коем случае не должен ничего видеть.

* * *

Дежурный врач позвонил домой Андрею Владимировичу. Когда тот примчался в клинику, Тамара подавала признаки жизни.

– Вернули с того света, – доложил врач. – Если бы не сиделка, которая освободила больную от пакета, начала оказывать первую помощь, убийство бы удалось. Дина говорит, что будто бы видела, как кто-то из душа пробежал к окну и выпрыгнул. Но она в таком состоянии была, что ни в чем не уверена. Хотя, судя по тому, что больная не задохнулась окончательно, убийца действительно должен был быть еще рядом. Он ждал. Потом сам бы снял пакет. Никто бы ничего не понял. Правда, в крови приличная доза фенобарбитала, но не смертельная.

– Откуда фенобарбитал? Ей его не дают. Вы проверили назначение?

– Проверили. Нет, конечно. Но, бывает, больные свои транквилизаторы принимают.

– У этой больной ничего своего нет. К тому же у нее сиделка, которая следит, чтобы соблюдались наши предписания. Как только появится Татьяна, другие сестры, все ко мне. Я сообщу в милицию, но, кроме этого, проведем собственное расследование. Где-то мы все зевнули. А пока занимайтесь Синельниковой.

* * *

Премьеру нового фильма завершили помпезным банкетом, на котором в глазах рябило от звезд. Студия вела рекламную политику этого фильма прямолинейно и беззастенчиво. Шедевр, новое слово, удар по атрофированным нервам киноакадемиков. Ричард Штайн, финансирующий эту студию, был уверен лишь в одном: картина очень дорогая. Все, как в лучшем ресторане, – по высшему разряду: блестящие операторы, самые высокооплачиваемые актеры, костюмы, трюки… Они снимали как шедевр, играли как шедевр, только литературного материала, драматургической основы кинематографа у них не было даже на тень шедевра.

Из Лос-Анджелеса Ричард Штайн улетел на личном самолете с исполнительницей главной роли Лорой Белл. Он обещал ей после премьеры провести вместе три дня в Париже. Лора была хрупкой, живой брюнеткой с большими черными глазами. Она сыграла всего в трех фильмах, но они имели успех, и критики уже объявили ее Сарой Бернар и Софи Лорен современного кино, актрисой, которая может все. Последнее утверждение не вызывало у Ричарда сомнений. Кто знает дорогую актрису в Голливуде, которая умеет не все?

На рассвете они вошли в его дом на Сен– Жермен-де-Пре. Им никто не встретился в прохладных, изысканно обставленных комнатах.

Ричард предпочитал невидимую прислугу. Он сам сходил к повару и, вернувшись, сказал: «Дорогая, такого завтрака, какой ты получишь сейчас, ты еще не пробовала. Ты даже не знаешь, что такая еда бывает».

Они вышли к столу из своих спален, оба с мокрыми волосами и в махровых халатах. На столе, кроме приборов, стояли большая фарфоровая супница и широкая ваза с крышкой. Ричард открыл супницу и объявил: «Это называется украинский борщ. Его нужно есть со сметаной. А здесь – вареники с вишнями». Минут через сорок Лора откинулась на спинку кресла.

– Господи, Рич. Если так питаться неделю, можно превратиться в белую медведицу.

– Тебе бы пошло. И я купил бы для тебя подходящий сценарий.

В его спальне она страстно бросилась к нему на грудь. Постепенно, медленно раздвигая полы его халата, встала на колени.

– Я прошу тебя, Лора… не так быстро…

Он до боли закусил губу. Вот опять: у него чуть было не вырвалось: «Я прошу тебя, Лора, не веди себя как шлюха». Это глупо и несправедливо. Ибо нет разницы в поведении шлюхи и любимой женщины. Просто первая никогда не является второй. Только для разных мужчин. И Ричард погрузил пальцы в густые локоны Лоры Белл.