Текст книги "Тонкая грань"

На острове

Какое-то время назад довелось мне работать в Голландии. Страна эта необычайно красива и интересна, поэтому всё своё свободное время я старалась проводить в путешествиях. Изучив со временем материковую часть страны, я принялась за острова. Тексел, Флиланд, Терсхеллинг, Амеланд – все эти небольшие части суши, омываемые Северным морем, имеют свои неповторимые особенности, так что стоит порой, добравшись до северной оконечности материка, сесть на паром и отправиться к какому-нибудь острову.

Так, однажды оказалась я на Флиланде, напоминающем на карте изогнутый указательный палец. Флиланд – остров совсем небольшой и интересен своей крайней одичалостью. Будто замер он в своём развитии; веками стоят на тихих улочках вросшие в землю каменные дома командоров – капитанов китобойных судов; тянутся вдоль моря бескрайние дюны, поросшие тростником; ни шума, ни суеты. Автомобильное движение на острове запрещено, что усиливает впечатление вневременности бытия.

Какая-то детская радость, помню, охватила меня, когда я впервые высадилась на острове. Над головой парило светлое небо, в лицо дунул новый, свежий ветер, дорожка в дюнах позвала в неизвестность. Словом, я испытывала полное блаженство, оказавшись на этом клочке суши. Время летело незаметно, и вот, накупавшись в чистейших волнах и нагулявшись вволю, я решила где-нибудь передохнуть. Как раз неподалёку я заметила маленькое открытое кафе. За увитыми диким хмелем воротами открывался чистый уютный дворик перед старым домом из светлого камня. Во дворе стояло несколько дощатых столов, за одним из которых сидела весёлая компания, очевидно местных жителей. Вся эта простая, раскрепощённая обстановка как нельзя лучше располагала к отдыху.

Присев за свободный стол, я попросила у подошедшей женщины чая. Вскоре он был принесён – вкусный, душистый, видимо, собранный из местных трав. Попив, я вытянулась на скамейке, заложив руки под голову, и закрыла глаза. Припекало солнце, лёгкий ветерок касался моего лица, весело щебетали птички… Сколько времени я провела в этом счастливом забытьи, не знаю. Очнувшись, я подумала, что не мешало бы ещё слегка подкрепиться перед дорогой, и помахала всё той же женщине: «Ещё чая, пожалуйста, и что-нибудь на десерт!» Улыбнувшись, она скрылась ненадолго в доме и вскоре принесла мне чашку чая и домашние пирожки. Я с удовольствием продолжила трапезу на свежем воздухе.

Компания за соседним столом, заставленном бутылками пива и всевозможными снеками, тоже не торопилась уходить, громко обсуждая что-то. Хозяйка временами подсаживалась к ним, они весело посматривали на меня, и мы обменивались дружескими улыбками. Все люди на этом острове казались мне очень симпатичными.

Но вот настало время собираться в обратный путь. Я попросила у женщины счёт, и тут вдруг услышала в ответ:

– О нет, это было угощение! – и, улыбнувшись, она пояснила: – Это не кафе, это наш дом.

Я замерла от неожиданности, не смея оглянуться по сторонам. Что ж, получается, я больше часа провела в чужом дворе, нахально требуя попить-поесть? Ещё и вздремнуть прилегла! Боже, какой стыд!..

Сгорая от неловкости, я поблагодарила хозяйку и, сопровождаемая весёлыми взглядами присутствующих, поспешила к выходу. Обернувшись у ворот, я увидела, как они радостно машут мне, словно расставаясь со старой доброй знакомой.

Между Арагви и Курой

Случается порой, что человек помимо своей воли становится свидетелем сокровенных движений чужой души; ему внезапно открывается некая тайна – зачастую вовсе ему не нужная и не интересная, но в силу своей неожиданности она захватывает его и прочно обосновывается в памяти. Нечто подобное произошло со мной во время работы в Голландии. С тех пор прошло уже много лет, но я до сих пор помню события, о которых собираюсь поведать.

Я только что приехала в Амстердам и приступила к своим обязанностям в торговом офисе. Вскоре на одном из приёмов я познакомилась с Ниной. Она была грузинкой, но я поняла это не сразу из-за её чистой русской речи и внешности – у Нины были голубые глаза, светлая кожа и роскошная копна золотистых волос. От Нины я узнала, что они с мужем и сыном около пяти лет назад перебрались в Голландию из Грузии, где у неё остались родители и младший брат. В Голландии им с мужем удалось найти работу, и они были вполне довольны своим положением. Прощаясь, Нина пригласила меня как-нибудь зайти к ним в гости. Через некоторое время я, вспомнив про наш разговор, позвонила Нине, и она тут же подтвердила, что будет рада видеть меня.

В ближайший выходной муж Нины, Зураб, заехал за мной на красном блестящем лендровере, и вскоре мы оказались в недалёком пригороде Амстердама. Зураб вёл машину, можно сказать, одной левой – другой рукой он постоянно жестикулировал, помогая своим рассказам о голландской жизни. Но вот, въехав на тихую зелёную улицу, машина остановилась. Старый дом, выстроенный, как и большинство голландских домов, добротно и умело, сохранился в прекрасном состоянии. Тёмный каменный фасад утопал в багряном ковре виноградных листьев.

– Это не мы сажали, – заметил по ходу дела Зураб, доставая из багажника пакеты, – но нам очень нравится. Напоминает Грузию.

Обед, приготовленный Ниной, состоял в основном из традиционных блюд грузинской кухни и показался мне необычайно вкусным. Зураб разливал вино по бокалам:

– Вам «Эрети»? Или вот, рекомендую: «Напареули» – чудесный вкус, выдерживается много лет в дубовых бочках. Это нам друзья из Грузии привозят.

После обеда мы расположились с бокалами у камина и продолжили неспешный разговор. Зураб сидел на полу на оленьей шкуре и следил за огнём, изредка подкладывая поленья. Мы с Ниной устроились в креслах. Маленький Кико играл в машинки, сидя рядом с отцом. Вся эта картина домашнего уюта наполняла меня тихой радостью, причастностью к чему-то важному, незыблемому, вечному… Нина и Зураб являли собой чудесную, красивую пару, достойную кисти Пиросмани: он – крупный брюнет с решительными движениями и жгучим взглядом иссиня-чёрных глаз и она – тонкая, златокудрая, несколько томная и медлительная.

Беседа наша текла непринуждённо, будто мы были старыми добрыми знакомыми, и я не торопилась покидать это тихое семейное гнездо. Казалось, кусочек тёплой Грузии водворился в этом доме; всё дышало здесь спокойствием, напоминало о корнях и традициях.

– Не тянет ли вас назад, в Грузию? – спросила я. – Тоскуете, наверное, по Тбилиси?

– Мы из Мцхеты, – уточнил Зураб. – Доводилось ли вам там бывать?

– Нет, – с сожалением призналась я.

– «Нет на свете места лучше Мцхеты!» – нараспев продекламировал Зураб, вскинув руки. – Несравненная красота! Конечно, мы никогда бы не уехали оттуда, если бы там можно было найти достойную работу! – с горечью добавил он.

Надо сказать, что в те годы Грузия и впрямь переживала не лучшие времена, с работой и зарплатами было крайне сложно, а здесь, в Амстердаме, Зураб смог устроиться на фирму, занимающуюся программным обеспечением для крупных корпораций. Да и Нина имела весьма неплохую работу в рекламном агентстве.

– Мцхета – древняя столица Иверии, – с чувством продолжил Зураб, откинувшись к стене и устремив свой живой взгляд в окно, будто пытаясь разглядеть в темноте контуры знакомых гор. – Представьте себе: долго и бурно текут в скалистых ущельях, среди гор, холмов и долин две реки, и вот они сливаются в единый, ещё более бурный поток – на этом месте и стоит Мцхета. Помните, у Лермонтова: «Там, где, сливаяся, шумят, / обнявшись, будто две сестры, / Струи Арагвы и Куры»…

– Чистая красавица Арагви впадает в мутную Куру и подчиняется ей, – с грустной улыбкой добавила Нина. – Меня это всегда удивляло.

– Что тут удивительного? – пожал плечами Зураб. – Более мощное всегда побеждает. А далее река нещадно эксплуатируется Азербайджаном, – с горечью продолжил он, – промышленные отходы, обильное орошение…

– Пойдёмте-ка лучше пить наш чудесный грузинский чай, – шутя, прервала его Нина.

За чаем, продолжая начатый разговор, мы припомнили, что на слиянии Арагви и Куры в четвёртом веке произошло крещение Иверии; выходило, место это для всех грузин – наиважнейшее.

Воспоминание об этом вечере ещё долго согревало меня; иногда мы перезванивались с Ниной, как-то раз пообедали вместе в ресторане в Амстердаме, но до новых «гостей» дело не доходило. Однажды зимой я случайно встретилась со всем семейством на выставке в картинной галерее. С ними была молодая девушка, чья внешность не оставляла сомнений в том, что она – грузинка. Высокая, черноволосая, с глазами, похожими на тёмные вишни, она держалась уверенно и свободно. Я подумала, что это сестра Зураба: чем-то они были похожи. Но оказалось, что Тата – так звали девушку – няня, выписанная для Кико из Грузии. Зураб получил накануне повышение по службе, и они смогли позволить себе взять няню для ребёнка.

Со временем работы у меня прибавилось, я обрастала новыми знакомствами, некоторые из них превращались в тесные приятельства. На этом фоне Нина и Зураб как-то незаметно отошли на второй план, и яркое впечатление от нашей первой встречи постепенно стёрлось. Мы редко виделись и почти не общались.

Как-то раз в православной церкви на Керкстраат я снова увидела их: Нина с Кико стояли впереди, ближе к амвону, а чуть поодаль, сзади – Зураб. Рядом с ним стояла Тата. При взгляде на неё меня охватило смущение: её джинсовая юбка на бёдрах приспустилась, обнажив полоски тела и стринги. Я тогда ещё не знала об этой моде и подумала, что бедная Тата случайно допустила такую оплошность. Хотела было даже потихоньку подойти, подсказать, но в эту минуту её пальцы коснулись руки Зураба и скрылись в его ладони. Несколько секунд они стояли так, потом он медленно выпустил её руку и шепнул что-то на ухо, отчего та вспыхнула. «Бедная Нина! – подумала я с горечью. – Она ведь наверняка ни о чём не догадывается!» Вспомнились тот вечер в их доме, кажущаяся незыблемость домашнего очага. Стало досадно и грустно.

«Чистая Арагви… Мутная Кура…» – припомнилось мне.

Прошло достаточно много времени, мы не виделись с ними. Порой, вспоминая о них, я думала: «Живут ли Нина с Зурабом по-прежнему вместе или расстались? Насколько серьёзно его увлечение Татой? Не вернулись ли они в Грузию?..» Казалось бы, какое мне дело? Но эти мысли почему-то посещали меня.

И вот, спустя несколько месяцев я вновь увидела Нину и Зураба в храме. Они вошли, когда служба уже началась. Я стояла в задних рядах и видела, как медленно и осторожно ступал Зураб, поддерживаемый за локоть Ниной. Он держал голову напряжённо и прямо, будто ничего не видя перед собой. Вид у него был отрешённый и болезненный. Куда только девались его молодецкая удаль, горящий взгляд, гордая осанка! Во время службы я иногда поглядывала на них – и не узнавала Зураба. Да и Нина сильно изменилась, выглядела бледной и уставшей.

Стоявшая рядом знакомая, перехватив мой взгляд, вздохнула:

– Бедная Нина!

– А что с ней? – спросила я, заранее предполагая ответ, касающийся Таты.

– Не с ней, а с мужем, – тихо ответила знакомая. – Разве вы не знаете? Он всё жаловался несколько месяцев на головные боли, но голландские врачи советовали то массаж, то какие-то таблетки. Пока его совсем не прихватило, никто им всерьёз не занимался. В результате оказалась опухоль головного мозга, недавно прооперировали.

Я невольно содрогнулась.

В конце литургии Нина и Зураб причастились и так же тихо, неспешно направились к выходу. Я не могла заставить себя подойти к ним и заговорить. Но когда Нина поравнялась со мной, наши глаза встретились. Она приветливо, с лёгкой улыбкой кивнула мне. Я беззвучно ответила ей. В её измученном взгляде сквозили свет, понимание, смирение – то, что может дать лишь самоотверженная любовь.

Выйдя из церкви, я успела ещё увидеть, как Нина помогла Зурабу забраться в машину, сама села за руль, и через мгновенье красный лендровер скрылся за поворотом.

Налетевший ветер погнал по каналу волнистую рябь. Прохожие раскрывали зонты. Сырая, холодная весна наполняла город влагой и слабым ароматом распускавшихся повсюду крокусов.

Не родственные души

Находясь в Голландии, я имела возможность наблюдать, как заключались и распадались браки голландцев с русскими женщинами. Не то чтобы все эти браки оказывались неудачными, но, пожалуй, большая часть. «Почему так происходит? – думала я. – Казалось бы, голландцы – образцовые мужья: не пьют, не тунеядствуют, романов на стороне не крутят. Почему же распадаются браки? Или всё дело в наших женщинах?» Однажды я спросила об этом мою знакомую – Леру, которая к тому времени уже довольно долго жила в Голландии. Этот вопрос не удивил её, и она без промедления ответила:

– Дело в том, что мы с ними разные.

И вздохнула.

– А что же именно так разделяет нас? – полюбопытствовала я.

– Да в двух словах не объяснишь, – замялась Лера. – Я ведь и сама была замужем за голландцем, мы пару лет назад развелись.

Мне стало неловко: я не знала об этом – иначе бы и спрашивать не стала. Но Леру, казалось, мой вопрос не смутил.

– Хочешь, пройдёмся, – предложила она. – Расскажу тебе свою историю.

Мы направились вдоль канала по узкой булыжной мостовой.

Лера, молодая высокая женщина, стройная, с правильными чертами лица, какие часто бывают у жителей Северной столицы, к тому времени жила в Голландии уже без малого шесть лет. Она работала на какой-то фирме, а по воскресеньям пела в русском храме на клиросе. Как следовало из рассказа Леры, она познакомилась со своим будущим мужем Маатисом в Петербурге, в консерватории, на одном из симфонических концертов. Маатиас стажировался там – он был специалистом по звукозаписи – и неплохо говорил по-русски. Классическая музыка стала тем высоким фоном, на котором развивался их роман. Молодая интеллигентная пара с общими интересами, желающая создать семью, – всё благоволило заключению брака, и вскоре брак состоялся. К этому времени стажировка Маатиса в России завершилась, а Лера окончила Петербургский университет с дипломом финансиста-международника. Они решили переехать в Голландию, в родной город Маатиса – Утрехт.

Первое время Лере казалось, что ей снится прекрасный сон. Ещё недавно жила она с матерью в тесной двушке на Мойке, где в квартиру можно попасть только через тёмный затхлый подъезд, провонявший кошками, где на лестничных клетках постоянно валяются бутылки и окурки, а под окнами то и дело слышались пьяные возгласы, – и вот она в замечательной двухэтажной квартире; дверь подъезда открывается собственным ключом; с улицы ты попадаешь в идеальный вестибюль, который моется дважды в сутки и где стоят цветы в кадках. А по вечерам дома звучит музыка – Бах, Бетховен, Равель, но чаще всего – Бах: Маатиас его особенно любил, особенно Девятую фугу.

– Но вот представь, – продолжала Лера, на минуту остановившись и взглянув на меня, словно желая убедиться, внимательно ли я её слушаю, – один вечер Девятая фуга, другой, третий… И на полную громкость – для полноты впечатления. Я было предложила мужу слушать музыку в наушниках, но он эту мысль с презрением отверг: звучание музыки, полагал он, в наушниках сильно искажается. Я стала по вечерам уходить из дома, но в Утрехте особо не разгуляешься. Небольшой городок, серые безлюдные улицы, иногда кажется, будто всё вымерло вокруг. А дома находиться невыносимо. У мужа оказался чисто голландский, упрямый характер: как хочу, так и будет!

– Вскоре выяснилось, – продолжала Лера, помолчав, – что у Маатиса довольно много родни – всяких там тёток, дядек, братьев и сестёр. У них было принято раз в месяц встречаться – всем вместе, поочерёдно в каждом доме, так что получалось, что все выходные у нас были заняты под визиты. Эти церемонии оказались для меня тяжким бременем. Придёшь, бывало, к каким-нибудь очередным родственникам, рассядутся все вокруг журнального столика, а на нём – лишь пиво да чипсы. Голландцы, они ведь очень экономные и скучные. Сидят так часами и рассуждают: мужчины – о спорте, политике, женщины – о мытье окон (излюбленная тема), отпусках и шоу. Вернусь домой – голодная, злая, думаю: на что полдня потрачено? А за стеной уже слышится фуга…

Я только вздохнула с сочувствием: и впрямь несладко.

– Когда дошла до нас очередь принимать родственников, – продолжила Лера, – я не стала подстраиваться под них, а встретила их чисто по-русски: приготовила обед, как это у нас принято, закуски там разные, борщ, мясо, картошку, к чаю торт испекла. И что ты думаешь: смели всё подчистую. Через несколько дней мой муж заявил мне за ужином со смехом:

– Ну ты всех удивила! Мои говорят: «Эти русские только о еде и думают!»

– И ты знаешь, такая меня злость охватила! – воскликнула Лера. – Ах вы, думаю, свиньи неблагодарные! Вместо того чтобы спасибо сказать, они мне ещё и косточки перемывают! Схватила я висевшую на стене чугунную сковородку – и как дам ему по башке! – Лера резко взмахнула рукой, губы её сжались.

Я даже остановилась от неожиданности:

– Чугунной сковородкой? По башке? Но ведь это, должно быть, очень чувствительно! Что с ним стало?

– Да ничего, обошлось, слава богу. Успел увернуться.

Мы присели на скамейку у канала, чтобы перевести дух. Последняя воспроизведённая Лерой сцена, похоже, нас обеих взволновала.

– После этого Маатиас предложил нам развестись. Я сама уже была к этому готова. Всё прошло тихо и мирно. Я переехала в Амстердам, нашла себе другую работу, обзавелась новыми знакомыми. Так что всё сейчас в порядке, ни о чём не жалею. Но замуж за голландца больше не пойду. Слишком мы разные – не родственные души.

Ещё одна попытка

Как позже рассказывала Лера, после переезда в Амстердам она довольно быстро смогла устроиться на работу в крупную компанию «Шелс», что было большой удачей. Вскоре, однако, стали возникать непредвиденные сложности. Лера обратила внимание на свои частые недомогания, ранее ей вовсе не свойственные. Сначала она объясняла это какими-то проблемами в экологии района, где она жила, но, когда она дважды сменила квартиру, а хвори не прошли, она поняла, что дело в чём-то другом.

Прислушавшись к себе повнимательней, она убедилась, что причина кроется в работе. Раньше, в Петербурге, Лера работала в благотворительном фонде, где у неё было много друзей, гибкий график и, что самое главное, возможность творческих поисков. В «Шелс» дело обстояло иначе: жесткая иерархическая структура, неписаные, но строгие правила поведения в «корпоративной семье», интриги и конкуренция. Всё это было Лере не по душе, но солидная должность и высокая даже по голландским меркам зарплата компенсировали эти недостатки.

Так по крайней мере ей поначалу казалось. Но потом она заметила, что уже с утра её начинает мутить от предстоящей встречи с коллегами, которых она называла про себя «красавцы-манекены». Каждый день она видела их холодные глаза и натянутые улыбки. Заранее знала, кто что скажет и ответит, кто как пошутит. И что подарят на день рождения очередному коллеге – каждый раз это был игрушечный автомобиль последней марки – с пожеланием поскорее приобрести подобный настоящий. Лера вскоре пришла к выводу, что долго она в такой обстановке не протянет, и решила уволиться.

К счастью, «Шелс» опередил её. В компании началась реорганизация, и Леру сократили, что означало выплату крупного пособия в течение ряда лет. Для Леры это стало настоящим подарком. Незадолго до этого она рассталась со своим голландским мужем, и мысли о финансовом положении внушали ей тревогу. Теперь же она могла не беспокоиться об этом, уделять достаточно времени своим занятиям и родственникам, чаще бывать в храме, участвовать в благотворительной деятельности. Она с лёгкостью избавилась от дорогих, ставших сразу ненужными вещей и снова стала собой.

Как-то раз, в сентябре в храм забрёл незнакомый русский парень. Вечерняя служба закончилась, они вышли с Лерой на тёмную улицу, разговорились. Оказалось, что у парня, прибывшего из Выборга, нет ни денег, ни крыши над головой. Он приехал, надеясь застать здесь своих знакомых и как-то подработать, но никого не нашёл. Он спросил у Леры дорогу на вокзал, где собирался заночевать. Лере стало жалко его – ночи в Амстердаме стояли холодные. К тому же на вокзале его могла обнаружить полиция, а документы у парня были просрочены, что грозило ему крупными неприятностями. Лера посоветовала ему пойти в ночлежку (к счастью, в Голландии в холодное время года можно переночевать в таком заведении почти даром). Лере пришлось проводить его, чтобы помочь объясниться.

Идти было недалеко. Они зашли в ночлежку, располагавшуюся в старом доме. В коридоре, за приоткрытыми дверьми можно было увидеть лежащих на полу людей – женщин и мужчин распределяли по разным комнатам. Лерин подопечный обрадовался: это, конечно, не «Шератон», но зато есть крыша над головой и никто не спрашивает документы.

Лера поинтересовалась, есть ли места.

«Вам два места?» – спросил, глядя на неё, клерк.

Вот, собственно, про этот вопрос и была история Леры, которую она рассказала мне со смехом: дистанция от топ-менеджера «Шелс» до человека, принятого за бомжа, составила менее года.

Другая на её месте отреагировала бы, возможно, иначе: была бы шокирована, объяснила произошедшее тупостью голландского клерка, не способного разобраться в людях – всё же она была довольно интересной, опрятно одетой женщиной. Но Лера почувствовала себя счастливой: она получила бесспорное доказательство того, что в ней не осталось ни малейшего следа от принадлежности к «корпоративной семье “Шелс”».

Распрощавшись с «Шелс», Лера не слишком переживала. «Не эта фирма, так другая», – подумала она и разослала своё резюме по ряду адресатов. Лера была уверена в своей профессиональной востребованности: она уже имела опыт работы, знала иностранные языки, компьютерные программы, была ответственной и инициативной. Все эти замечательные качества нашли отражение в её резюме – но время шло, а дело не решалось. Лера расширила список адресатов и снова разослала своё резюме… Нельзя сказать, что результата не было вовсе, – нет, ответы приходили, некоторые даже вполне обнадёживающие. Несколько раз Леру приглашали на собеседования, которые, как ей казалось, проходили вполне успешно. Ей предлагали в виде теста написать краткие справки, дать ответы на некоторые каверзные вопросы, описать варианты действий в непростых ситуациях – всё это она выполняла без труда, с удовольствием, осознавая безошибочность своих ответов. Тем не менее предложений по работе не поступало. В какой-то момент ей даже показалось, что все эти собеседования проводятся лишь с целью получения бесплатных консультаций.

Через несколько месяцев бесплодных поисков Лера задумалась. Выходное пособие, выданное ей в компании, быстро таяло, нужны были деньги для достойной жизни в чужой стране. В то время Лера познакомилась в русской церкви с молодым весёлым греком, приехавшим в Амстердам на пару месяцев из Греции, где он работал трудником в каком-то монастыре. С Лерой они быстро сдружились. Как-то Лера сказала ему:

– Костас, помолись за меня как следует: что-то никак не могу работу найти. Вот во вторник снова на собеседование пойду.

– Помолюсь, конечно, – с готовностью ответил Костас. – Но и ты сама молись: «Господи, помоги!»

Во вторник Лера надела свой офисный костюм, тщательно причесалась, навела макияж, взяла папку с бумагами и отправилась по указанному в сообщении адресу. Профиль деятельности этой компании – управление финансовыми долгами – несколько смущал её, но выбирать уже особенно не приходилось.

Лера взглянула на карту и решила идти пешком – путь предстоял не слишком долгий, и ей хотелось прогуляться, чтобы ещё раз прокрутить в голове возможный ход предстоящей беседы. Погода с утра стояла ясная. Ранняя весна щедро напоила улицы свежим прохладным воздухом. Первые посетители открытых кафе нежились в лучах яркого солнца. Но вот небо внезапно потемнело, невесть откуда налетела туча и спустя мгновение опрокинулась на землю проливным дождём. И, как часто случается в подобных ситуациях, зонта у Леры с собой не оказалось. Она юркнула под навес ближайшего магазина в надежде переждать короткий ливень. Но не тут-то было! Дождь только усиливался. И ни такси, ни трамваев! Взглянув на часы, Лера ахнула. «Лучше промокнуть, чем опоздать!» – подумала она и ринулась под ледяные струи.

За две минуты до назначенного времени она вбежала в офис, располагавшийся в тёмном двухэтажном здании, показавшемся ей мрачной крепостью в обрамлении туч. Заскочив в туалет, Лера отчасти привела себя в порядок: вытерла расплывшуюся под глазами тушь, поправила волосы, подсушила феном пиджак. Но в туфлях хлюпало, с волос капало, на пиджаке остались тёмные разводы. Так вошла она в кабинет ответственного работника по кадрам.

Широкоплечая женщина, восседавшая за начальственным столом, смерила её недоумённым взглядом и кивком пригласила сесть. Лера опустилась в кожаное кресло и почувствовала под собой неприятный влажный холодок. Одежда прилипла к телу и казалась второй, сырой кожей. В кабинете на всю мощь работал кондиционер, и вскоре Леру под струёй холодного воздуха начал бить озноб, в горле першило. Хоть бы чаю горячего предложили! Но нет!

Голландка, полистав её бумаги, начала задавать вопросы, периодически бросая на Леру быстрые оценивающие взгляды. Лера чувствовала, что они находятся на разных волнах, и, как ни старалась подстроиться под свою визави, ей этого не удавалось. Она понимала, что отвечает невпопад и производит совсем не то впечатление, которое требуется при приёме на работу. «Мокрая курица» – вот что думала она про себя в тот момент. А ведь с утра выходила царевной-лебедью!

В конце концов начальница, сдвинув брови, углубилась в Лерино досье. «Ага! Что-то, видно, всё же зацепило её, – подумала Лера, поёживаясь. – Может, на это раз повезёт…»

Но тут дама, подавшись вперёд всем своим торсом, пробуравила Леру испытующим взглядом и вопросила:

– А вы уверены, что это ваше резюме?

Это было уже чересчур! Лера поднялась, одёрнула юбку и направилась к выходу. Голландка протрубила ей вслед:

– К сожалению, мы не сможем вам ничего предложить!

Но это и так уже было ясно.

В очередное воскресенье, после службы в храме, Лера, увидев Костаса, пожаловалась ему:

– Костас, меня опять не взяли на работу. А ведь я просила тебя помолиться!

– Так я молился! – улыбнулся Костас. – Видишь, как хорошо!

– Ты не понял, – рассердилась Лера, – меня НЕ взяли на работу.

– Всё я понял. Но если и ты молилась, и я молился, а тебя всё-таки не взяли – значит, это не твоё место. Иначе какие были причины тебя не брать? Не беспокойся, найдёшь что-нибудь получше.

Лера с минуту удивлённо смотрела на него, потом сказала:

– Ладно, Костас, пойдём кофе пить.

Настроение у неё улучшилось.

И Костас, конечно же, оказался прав: вскоре Лера устроилась на работу в компанию, занимающуюся вполне конкретными и нужными вопросами. Располагалась она, кстати, в просторном светлом здании рядом с парком. И со своими новыми начальниками и подчинёнными Лера ладила успешно. Наверное, Костас и в Греции продолжал молиться за неё.