Текст книги "Смертельный инструмент ацтеков"

– А ты хахалю своему, Артурчику этому, не сказала, что в полиции работаешь?

– Да что ты, зачем мне это надо! Некоторые сразу пугаются, а на этого у меня виды были на долгосрочное знакомство. Подъехали мы к дому. Махина такая – ужас! Но красиво, сад ухоженный, прислуги всякой немерено. Машин во дворе тоже прилично стоит, гости, значит. Оказалось, у его матери день рождения, а мне Артур и не сказал ничего. Хорошо, думаю, что платье приличное взяла.

– И что дальше было? – Лебедкин ненавязчиво придвинул к себе коробку с остатками выпечки.

– Кушай, Петя, кушай! Это мне сегодня кухарка их дала. Славная женщина, печет хорошо… Ну, значит, мамаша его – это что-то. Лет ей, судя по сыночку, которому тридцать один (я паспорт видела), уж не меньше пятидесяти, а то и побольше. Но худая вся и жилистая, как пожилой страус. От фитнеса разного и всего остального. Морда вся натянутая. Меня увидела – хотела перекоситься, да никак.

– Ботокс не позволяет?

– Да там много всего… В общем, сразу ясно, что дружбы у нас с ней не получится. Однако сразу гадости она говорить не стала, зубы сжала и даже оскал какой-то из себя выдавила вроде улыбки. Ну, остальные гости на меня смотрят, перешептываются.

– А мужики к тебе как? – оживился Лебедкин.

– Да как обычно! Только какие там мужики-то… У этой мамаши муж затюканный, бессловесный, тихо себя ведет, незаметно, еще пара-тройка таких же да дед Артура, старый совсем, в инвалидном кресле его возят. Ну, слышу я, как мамаша Артуру сквозь зубы шипит: «Потом поговорим». И Артурчик сразу меньше ростом стал, скукожился весь. А раньше все хвост распускал передо мной – я то, да я се… Ну, думаю, проведу как-нибудь времечко да и дам ему от ворот поворот. Какие мои годы, найду себе кого получше… с этим проблем не будет…

– Это точно… – Сытый и счастливый Лебедкин погладил Дусю по руке.

– А потом приезжает мамашина сестра с новым хахалем. Она мамаши и моложе-то года на два (мне Артур потом сказал), а по виду – так и на все десять. Денег много первый муж оставил, вот она их на себя любимую и тратит. Ну, тут, конечно, высшего качества все, зачем зря хаить. И бойфренд моложе ее лет на двадцать. Красавчик такой, внимательный, по ручке ее все время гладит – в общем, все ясно. К вечеру за стол позвали, речи всякие, тосты, поздравления, мамаше подарок от мужа и сына – серьги бриллиантовые, вот такие камни! – Дуся показала какие. – Красивые сережки, что и говорить, и дорогие страшно. У мамаши даже улыбка настоящая на лице прорезалась, когда серьги надела, и ботокс не сдержал. Ну, Артурчик мой сдулся, так что я решила сама развлекаться. Поела вкусно, говорила уже, что кухарка у них отлично готовит, рассмотрела картины на стенах, по дому погуляла немножко, прихожу – у них танцы. И этот сестрицын хахаль молодой уж так ее обхаживает, что даже слишком. Явно переигрывает. И перехватила я взгляд старика этого, их папаши. Вижу, что противно ему, и пробормотал он что-то похожее на «прохвост». Что ж, я тоже так посчитала, да только мое какое дело? Я – человек посторонний… Да, забыла сказать, мамашу зовут Алевтина, а сестру ее Эвелина. Я от скуки с дедом-инвалидом парой слов перекинулась, он говорит – жена покойная так назвала, его не спросила. Значит, так вечер и прошел. Кое-кто из гостей уехал, а сестра с хахалем и мы с Артуром остались. Дом большой, роту солдат запросто разместить можно. Я с Артуром отношения выяснять не стала – и так все ясно, мамочка меня не одобрила. А он что-то пытался мямлить, да я заснула. А под утро уже просыпаюсь – что-то мне маятно.

– От еды вкусной. – Петр не удержался от ехидства.

– И вовсе нет! – удивилась Дуся. – С чего это мне от еды плохо станет? Нет, если честно, то от шампанского. Я как шампанского выпью – так икаю. А тут не удержалась, потому что какое-то дорогущее шампанское у них было… «Моэт и Шандон», вот!

– И как оно тебе?

– Да по мне-то, разницы никакой с нашим обычным! А если полусладкое, так даже лучше. Вот, значит, проснулась я и думаю, где бы водички выпить. Вышла спросонья в коридор и увидела тень какую-то, что от мамашиной спальни метнулась. Прислушалась – вроде все тихо. Ну, думаю, показалось со сна-то.

– Да что ты, Дуся, тебе никогда ничего не кажется!

– Угу, ну, в общем, сообразила я в ванной из крана попить, чтобы по чужому дому не шляться ночью. Утром встали к завтраку, а мамаша снова вся расфуфыренная и серьги те надела. Видно, никак не может с ними расстаться.

– Дурной тон – утром бриллианты носить! – хмыкнул Лебедкин.

– Ой, Петя, какой ты умный… Ну, мне-то что до сережек чужих. Значит, сидим, ждем, когда завтрак подадут, а сестры с хахалем нету. Потом слышим шум, стук, он на нее орет – раз так, то ты меня никогда больше не увидишь! И – на выход, и – в машину свою садится, и – ворота открыть требует! Эта Эвелина приходит вся красная, в пятнах. Что такое? Мамаша к окну подбежала, ой, говорит, уезжает… А я смотрю на серьги, и что-то мне подозрительно. Помнишь, когда в прошлом году ювелира одного… как его… Лейбовича ограбили?

– И он потом на тебя запал… по ресторанам водил, в отпуск звал вместе съездить…

– Да он старый уже, под шестьдесят ему! В общем, кое-что интересное он мне рассказал. И показал, как бриллианты от подделки отличить – прежде всего по тому, как свет в них отражается.

– У тебя, Дуся, глаз-алмаз, раз такое со стороны заметила!

– Да нет, просто такая халтурная подделка оказалась – ребенок и то заметил бы! Лейбович говорил – такие умельцы есть – нипочем простым глазом не отличить!

– Ну и что дальше было?

– А что дальше? Мамаша стала сестру утешать, а сама, вижу, злорадствует тихонько. Еще вечером я заметила, что она сестре завидует – та и моложе, и выглядит не в пример лучше, и хахаль опять же молодой-красивый. «Что, Эвелиночка, случилось, – квохчет, – ты прямо сама на себя не похожа…» Так что даже мне противно стало, хоть я тут совсем человек посторонний… Несмотря на такое, я подсела, чтобы сережки разглядеть, и подозрения мои только усилились. С другой стороны, тот же Лейбович говорил мне, что умные-то женщины бриллианты в сейфе хранят, а носят подделки качественные. Может, думаю, мамаша тоже так делает? А потом вспомнила, что серьги эти ей только вчера подарили, так когда же она успела копию заказать? Что-то не складывается… Тут сестра ее, Эвелина, фыркнула, с места вскочила, заорала, чтобы Алька ее в покое оставила и едва по морде ей не съездила. Мамаша отскочить не успела, в общем, собрались они драться. Артур, конечно, подбежать хотел, но по дороге на меня наткнулся.

– Я себе представляю! – Лебедкин откровенно веселился.

– Не представляешь! – отмахнулась Дуся. – Короче, такое там началось, еле разняли мы их, только когда дед Артура по столу сахарницей стукнул и разбил ее на фиг.

– Соображает, значит, а ты говорила, что он инвалид!

– Так это ноги у него не ходят, а голова вроде в порядке! В общем, у младшей сестры клок волос выдран, а у мамаши серьга свалилась. Я на нее и наступила ненароком.

– И что?

– В крошку!

– Ой, не могу!

– Ага, тут мамаша было на меня заорала, а после сообразила, что что-то не то. Все же как-то в бриллиантах разбирается, знает, что ничего тверже их нету. Вторую серьгу из уха вытащила – это, говорит, что такое? Да не мужу отчего-то претензии предъявляет, а старикану, папаше своему. Он и нахмуриться не успел, как я сообразила, чью тень ночью у мамашиной спальни видела. Вспомнила, что мне Витька Масляков свой номер дал, позвонила ему. «Витя, – говорю, – сделай такое одолжение, сейчас машина поедет мимо, так ты шлагбаум ненароком опусти и скажи, что сломался он. Задержи машину так ненавязчиво, дураком притворись». – «Сделаем, – говорит, – Дуся, вот как раз та машина скоро подъедет». Убрала я телефон, оглянулась, а семейка вся на меня уставилась. Я и говорю, что видела ночью, как кто-то возле спальни хозяйской ошивался. Эвелина опять орать начала и бесноваться, так что Артур с папашей едва ее удержали. А дед все понял. «Ты кого, – говорит доченьке младшей, – такая-сякая, в дом привела? Ты где его подхватила? Иначе с чего бы это он вдруг сорвался, на тебя обидевшись? От сытой жизни-то кто просто так побежит?»

– Здраво дед рассуждает, все сразу просек, даром что инвалид…

– Ага, но тут я вмешалась: «Потом, – говорю, – разбираться станете, а сейчас как бы не упустить ворюгу, что сережки подменил». Тут мамаша вступила. «А не ты ли сама все задумала, – спрашивает, – мы тебя знать не знаем, только ради сына в дом и пустили».

– Так и сказала? – ахнул Лебедкин. – Ну и ну!

– Ну, пришлось тогда им удостоверение предъявить, мамаша прямо синяя вся стала. А папаша – в машину, Артура с собой, и я еще с ними. Доехали быстро, папаша тихий-тихий, а просто асом оказался, ну дорога-то у них отличная. На выезде скандал: этот прохвост кричит, чтобы открывали немедленно, а Витька отлаивается. Прихватили мы его, я – удостоверение в нос, он тут же и спекся. Вообще, таким трусом оказался, если бы посмелее был да порешительнее, то снес бы шлагбаум напрочь да и уехал, пока мы не подоспели. А он не решился. Ну, дальше все просто, нашли у него сережки те, он тут же признался, что его наняли специально для этого. Он, значит, познакомился с этой дурой Эвелиной, а про нее все знают, что она до молодых парней охоча, она его в дом сестры и привела. Он ночью сережки подменил на копию, понятия не имел, что мамаша их с утра наденет. А сам притворился, что обиделся, да и уехал. Раньше никак не мог, у них, видишь ли, ночью шлагбаум запирают, просто так не откроют, если только по срочной надобности: «Скорая» там или, не дай бог, пожар. А днем выезжающих не проверяют. Ну, привезли мы его в дом, а там семейка уже круговую оборону заняла. Мамаша на пороге стоит, руки на груди сложила вот так. «Мы, – говорит, – вам, конечно, очень благодарны, но дальше все сами решим». Да мне-то что, сами так сами. «Ну, – говорю, – тогда я уж поеду, только вещи соберу». – «Это, – говорит, – горничная все сделает». Артур как мамашу увидел – так сразу испарился, как не было его.

– Паршивец какой! И даже спасибо тебе не сказали?

– Не-а, а я чувствую – есть хочу, умираю прямо! Завтрака-то так и не дали. Пока ждала сумку, кофе на кухне напилась, да кухарка еще с собой вот это дала… – Дуся посмотрела на опустевший контейнер, – а потом Витька звонит: «Я как раз со смены, тебя подвезти?» – «А как же, – говорю, – как раз ты вовремя». Ну и вот, решила на работу с полдня выйти, чего отгулу-то пропадать…

– Ну, отдохнула ты по полной программе! – веселился Лебедкин. – Надолго запомнишь богатеньких этих!

– Да брось ты, нечего там вспоминать! – отмахнулась Дуся. – Так что давай излагай свои новости!

И капитан выложил ей все: про коварного интригана Еропкина, про малиновую свидетельницу, про найденный труп в мусорном контейнере и про то, что дело это поручили как раз ему, Лебедкину.

– Ну, Петька, оставить тебя на пару дней нельзя! – рассмеялась Дуся. – А что ты так расстраиваешься? Судя по всему, муж ее прикончил, значит – дело быстро закроем.

Она позвонила экспертам и тут же договорилась насчет опознания трупа, найденного в мусорном контейнере.

Лебедкин привычно поразился, как быстро у нее все получилось.

– Давай, Петя, звони, может, он дома… а нет, то я мобильный его быстро выясню!

Как обычно, в присутствии Дуси Лебедкину дышалось легко, как после грозы. И небольшая частичка ее жизненной энергии передалась ему. Поэтому он на всякий случай набрал номер домашнего телефона предполагаемой покойницы Ромашкиной.

Из трубки понеслись длинные гудки, и капитан уже хотел ее повесить, как вдруг раздался щелчок, и мужской голос проговорил:

– Слушаю!

– Гражданин Барсуков? – осведомился Лебедкин, придав своему голосу служебную твердость.

– Ну, я… – опасливо признались в трубке, – а это кто? Если это опять стоматология, я буду жаловаться…

– Нет, это не стоматология! Это капитан Лебедкин, полиция!

В трубке испуганно хрюкнули, затем, после небольшой паузы, тот же голос проговорил:

– Правда, что ли?

– У меня шутить с вами, гражданин Барсуков, нет ни времени, ни настроения, ни желания! – отчеканил капитан под одобрительным взглядом Дуси.

– А… по какому поводу вы мне звоните?

– По самому серьезному. Скажите, гражданин Барсуков, где сейчас находится ваша жена Марианна Ромашкина?

– Кто? Марианна? Да она мне вовсе не жена! Мы с ней не расписаны! Если она вам так сказала…

– Жена, или не жена, или просто сожительница – это меня в данный момент не интересует. Ответьте на мой вопрос! Где сейчас гражданка Ромашкина?

– Она… она сейчас у своей родни в Новоржеве… так она мне сказала…

– А по нашим сведениям, все не так. Нами обнаружен неопознанный женский труп, и у нас есть основания полагать, что это – Марианна Ромашкина. Жена она вам или не жена – это к делу не относится. Вы должны немедленно явиться к нам в отделение на опознание этого трупа.

– Опо… что? – испуганно переспросил собеседник.

– Опознание! – отчеканил Лебедкин.

– Но я… не могу… как это вдруг сразу… и вообще, почему опознание, зачем опознание, я же сказал – она уехала!

– Очень хорошо! Тогда я сейчас же высылаю к вам опергруппу, и вас силой доставят на опознание!

Разумеется, Лебедкин блефовал, кто бы ему дал опергруппу. Но Барсуков был здорово напуган, что, несомненно, говорило о том, что совесть его нечиста.

И угроза сработала.

– Не надо опергруппу! – пролепетал Барсуков. – Я приеду… сейчас же… скажите только адрес…

Лебедкин продиктовал ему адрес отделения и спустился на вахту, чтобы встретить Барсукова и проводить его в полицейский морг.

Дуся же решила пока сбегать к Софье Павловне, чтобы поделиться своими приключениями, а то та небось умирает там в приемной от любопытства. Вездесущий Еропкин наверняка уже донес, что она вернулась раньше времени, Дуся его в коридоре встретила.

Однако доверительной беседы не получилось, поскольку в приемной толкался народ, и Софья сделала страшные глаза: «Наш, мол, из управления вернулся недовольный, видно, там снова что-то придумали, так что не до разговоров сейчас». И Дуся пошла за Петькой.

Барсуков не заставил себя долго ждать и уже через полчаса появился в отделении. Он был бледен, как изголодавшееся привидение, однако при виде Дуси заметно оживился.

«Ну, кто бы сомневался, – хмыкнул про себя Лебедкин, – при виде нашей Дуси мертвый из гроба встанет».

На первый взгляд гражданин Барсуков был ничем не примечателен, обычный мужчина среднего роста, средней комплекции, однако зоркие Дусины глаза уловили необычайную аккуратность, с которой Барсуков был одет. Не то чтобы щегольски или дорого, а просто очень чисто.

И Дуся тут же поняла, что именно эта черта в характере Барсукова главная, то есть выглядеть всегда прилично, и что вовсе не покойная Марьяна Ромашкина за этим следила, а он сам. Потому что даже в таком испуганном состоянии не поленился Барсуков достать из шкафа чистую рубашку, и костюм на все пуговицы застегнут, и ботинки чистые.

Лебедкин проверил его документы и повел Барсукова в подвал.

В этом подвале распоряжался старший судмедэксперт Данилов, но сейчас его не было на рабочем месте, и посетителей встретил практикант Сеня. Он проводил Лебедкина со спутниками в помещение морга, выкатил стол на колесиках и откинул край простыни.

На каталке лежала мертвая женщина.

Барсуков опасливо приблизился к ней. В лице у него не было ни кровинки.

Участливый Сеня взглянул на Лебедкина и вполголоса спросил:

– Может, гражданину нашатырного спирта дать?

– Обойдется! – строго проговорил Лебедкин и повернулся к Барсукову: – Гражданин Барсуков, узнаете ли вы потерпевшую?

– Да… – выдавил тот, взяв себя в руки. – Это… это она, это… Марианна…

Практикант накрыл труп простыней.

Лебедкин вывел Барсукова на лестницу.

Тот перевел дыхание, быстро оглянулся на дверь покойницкой и дрожащим голосом спросил:

– Теперь… после опознания… я могу идти домой?

– Сможете, когда ответите на несколько вопросов!

– Ка… каких вопросов?

– Ну, не на лестнице же мы будем разговаривать!

Все трое поднялись в кабинет, который Лебедкин делил с Дусей. Капитан сел за свой стол, Дуся – за свой, Барсукову указали на свободное место.

– Итак, гражданин Барсуков, – начал Петя, – когда вы последний раз видели Марианну Ромашкину?

– Поза… позавчера, – ответил тот неуверенно. – Перед отъездом. Мы попрощались, и я…

– Перед отъездом? – удивленно переспросил Лебедкин и переглянулся с Дусей. – Перед каким отъездом?

– Я позавчера вечером уехал в Москву, в командировку. Сделал там все намеченные дела и на следующий день поздно вечером вернулся… на вечернем «Сапсане».

– У вас есть подтверждающие это документы?

– Да, конечно… вот билет туда, вот – обратно… – Барсуков достал из бумажника аккуратно сложенные билеты. – Можете проверить также в фирме, куда меня командировали…

– Проверим, непременно проверим! – Лебедкин забарабанил пальцами по столу, переглянулся с Дусей.

Дело на глазах усложнялось. Если Барсуков действительно был накануне в Москве, значит… да ничего это не значит, просто временные рамки сужаются.

Однако Лебедкина кольнуло неприятное предчувствие.

Дуся почувствовала его настроение и пришла на помощь своему напарнику:

– Значит, вчера поздно вечером вы вернулись из Москвы. Марианны дома не было. Вас это не насторожило?

– Ну… нет. Она мне еще раньше говорила, что хочет проведать родню. Вот я и подумал, что она уехала в Новоржев.

– Подумали, значит… и легли спать?

– Ну да… – Барсуков опасливо взглянул на Лебедкина, который продолжил допрос.

– И хорошо спали? Никуда не выходили?

– Нет… куда мне было выходить?

– Вы мне скажите.

– Да никуда я не выходил!

– А вот у нас есть свидетель, который утверждает, что вы выходили ночью из своей квартиры. И несли при этом черный мешок… причем большой и тяжелый.

– Свидетель? Какой свидетель?

– Ну, это я вам не обязан говорить.

– Да знаю я вашего свидетеля! Это, небось, соседка, ведьма такая… вечно она в чужие дела лезет!

– Так все же – выходили вы в ту ночь из своей квартиры или не выходили?

– Не выходил… то есть выходил. Мусор вынес. Очень много мусора накопилось, вот я и вынес. Хотел в квартире порядок навести.

– Ночью? До утра никак было не подождать?

– Ну да… ночью… мне не спалось…

– Но мешок был такой огромный, что в нем вполне мог поместиться труп!

– Нет… не было в нем никакого трупа…

Барсуков то краснел, то бледнел. Глаза его бегали, руки тряслись.

Внезапно Дуся поднялась, подошла к нему и проговорила обманчиво мягким голосом:

– Олег Владимирович, дорогой, ну расскажите, как все было на самом деле! Ведь вам самому легче станет! Вон вы до чего дошли, смотреть невозможно! И знаете, что я вам скажу? Мне очень не нравится, когда мужчины врут!

Последние слова Дуся выкрикнула резко, как хлыстом ударила, и глаза ее при этом полыхнули синим пламенем. Даже обстрелянный капитан Лебедкин от такой метаморфозы своей верной напарницы вздрогнул и передернулся.

Барсуков повернулся к Дусе – и вдруг разрыдался.

– Я ее не убивал! – проговорил он сквозь слезы.

Дуся подала ему стопку бумажных салфеток и прежним мягким голосом произнесла:

– Ну, ну, хватит рыдать, вы же мужчина! Расскажите нам правду – и вы станете гораздо симпатичнее! Да вам и самому полегчает!

– Думаете, симпатичнее? Думаете, полегчает? – Барсуков вытер глаза, высморкался и доверчиво взглянул на Дусю, после чего слова полились из него неудержимым потоком: – Я ее не убивал! Честное слово! Когда я уходил на вокзал, она была в полном порядке!

– А когда вернулись из Москвы? – вкрадчивым тоном проговорил Лебедкин.

– А когда вернулся… – Барсуков снова опустил глаза.

– Только правду! – напомнила ему Дуся.

– Когда вернулся… она лежала на полу мертвая. И уже даже остыла. Я так испугался… подумал, что в этом обвинят меня.

– Почему же вы так подумали?

– Ну, всегда ведь в первую очередь подозревают мужа или любовника. Кроме того, мы с ней…

Он замолчал, опустив глаза.

– Ну, договаривайте же! – поторопила его Дуся. – Вы с ней…

– Мы с ней ссорились перед моим отъездом. И я ее даже ударил… совсем не сильно, но все же…

– Вот это мне совсем не нравится! – Дуся помрачнела. – Мужчина, который может ударить женщину, – это не мужчина!

– Но я же не сильно…

– Тем не менее!

– Ладно, – вмешался Лебедкин, – что было дальше? Значит, вы испугались…

– Да, испугался. И подумал, что нужно в первую очередь избавиться от тела. К счастью, я нашел в кладовке большой мешок…

– Да уж, к счастью! – повторил за ним Лебедкин, но тут же замолчал под строгим взглядом Дуси.

– Ну да… положил ее в мешок и вынес из квартиры. Выходит, эта рыжая ведьма видела, как я его выносил… очень тяжело было, между прочим.

– Весьма сочувствую! – хмыкнул Лебедкин, но Барсуков, по-видимому, не заметил сарказма в его реплике.

– Да, еле дотащил! Хорошо, что лифт работал, а то прямо не знаю, как бы я справился! Всегда ей говорил, что худеть надо. На улице никого не было, и я дотащил мешок до соседнего дома. Дальше уже сил не хватило. Ну и бросил в мусорный контейнер…

Лебедкин аккуратно записал последние слова Барсукова, дал ему подписать протокол.

Поставив внизу листа подпись, Барсуков поднял глаза на капитана, потом перевел взгляд на Дусю.

– А вы знаете, мне и правда стало легче! Как будто камень с души свалился! Ну, теперь я могу идти?

– Да что вы? – Лебедкин изобразил удивление. – Теперь мы вас отведем в камеру.

– Как – в камеру? Я ведь вам все честно рассказал!

– Мы это непременно учтем, не сомневайтесь. Но даже если ваш рассказ правдив – он подпадает под несколько статей Уголовного кодекса. Найдя гражданку Ромашкину, вы не вызвали ни «Скорую», ни полицию, избавились от ее тела…

– Какую «Скорую»? Она ведь была давно мертва!

– А вы что, Барсуков, врач? Вы что, можете достоверно установить факт смерти?

– Да тут и врачом быть не надо!

– Короче, сейчас вы пойдете в камеру, а завтра мы продолжим разговор!

Барсуков очень выразительно взглянул на Дусю, но та отвела взгляд.

На следующее утро, прежде чем явиться на работу, капитан Лебедкин позвонил в дверь бдительной гражданки Рыжиковой. Всю ночь ему не давала покоя мысль об отъезде Барсукова в командировку, интуиция говорила ему, что в этом и зарыта собака.

Лебедкин снова нажал на звонок.

За дверью послышались шаркающие шаги, и немного невнятный голос проговорил:

– Фто там? Это ты, Липа, в такую рань?

– Откройте, Татьяна Степановна! Это капитан Лебедкин! Мы с вами в отделении полиции разговаривали!

Замок щелкнул, дверь открылась. На пороге стояла неподражаемая гражданка Рыжикова, облаченная, разумеется, в малиновый шелковый халат с золотыми разводами.

Она проговорила, стыдливо прикрывая ладонью рот и сильно шепелявя:

– Это вы, товарифь капитан… а я вас не фдала так рано… подофдите минутку, я сейфас…

– Что? – переспросил Лебедкин. – Ах, сейчас…

Рыжикова метнулась в ванную комнату и почти сразу вернулась, гордо щелкая зубами и больше не закрывая лицо. Капитан понял, что она вставила зубной протез.

– Да, так извините, что я так рано, – начал Лебедкин. – Я к вам до работы…

– Это ничего. – Глаза Рыжиковой радостно блестели. – Вы ведь его все-таки арестовали!

Эти слова прозвучали не как вопрос, а как утверждение, и Лебедкин подумал, откуда эта особа все так быстро узнала.

– Ну, во-первых, я хотел поблагодарить вас за бдительность, – проговорил он довольно кислым тоном. – А кроме того, я хотел задать вам еще несколько вопросов…

– Это пожалуйста, это я всегда! Это мой гражданский долг! Только что же мы в прихожей-то стоим, пойдемте хоть на кухню. Я вас чаем напою. Хотите чаю?

– Хочу, – признался Лебедкин.

Он подумал, что за чаем разговор пойдет легче. Кроме того, он не успел сегодня позавтракать.

Кухня у Татьяны Степановны была довольно тесная. Капитан кое-как примостился за столом, хозяйка разместилась напротив него и проговорила восторженным тоном:

– Вот говорила же я вам, что он ее убил! Так по-моему и получилось. Я все тут вижу и слышу, мимо меня никто не пройдет! Даже муха, как говорится. И как ссорились они, я слышала… и даже как он к ней руку приложил… так что вы, главное, ко мне прислушайтесь! Мои слова самые надежные!

– Да? – перебил ее Лебедкин язвительно. – А как же вы не услышали, что Барсуков после этой ссоры уехал?

– Что?! – Рыжикова опешила, растерянно захлопала глазами и уставилась на капитана. – Как уехал? Куда уехал? Почему уехал? Не может такого быть!

– А вот и может! Он тем же вечером уехал в Москву в командировку. И билет у него имеется, и с московской фирмой мы уже созвонились, они его слова подтвердили. Утром приехал, все свои дела переделал и в тот же день вернулся вечерним «Сапсаном». Так что не все вы замечаете, Татьяна Степановна!

– Ох, неужели прозевала? – расстроилась хозяйка.

Чтобы загладить свой промах, она налила капитану чаю и поставила перед ним тарелку с плюшками.

Голодный Лебедкин взял одну, вонзил в нее зубы и расстроился – плюшки были черствые. И вообще невкусные, пахли несвежим маслом, и корицы в них положить явно пожалели. Вот вчера Дуся принесла выпечку! Да, не всегда богатые плачут, если такие плюшки каждый день есть можно…

– Это все потому, – продолжила Рыжикова, подперев щеку кулаком, – что племянница мне позвонила, Дарья… минут сорок мы с ней проговорили… вечно она не вовремя звонит! Про здоровье мое расспрашивала, а это – долгий разговор. Двумя словами тут не отделаешься. Так что виновата, может, и пропустила я, как он ушел. Но остальное все я точно расслышала – и как ругались они, и даже как он ей по лицу припечатал…

– Ну, это-то как вы могли расслышать? Что конкретно по лицу? Или вы, извиняюсь, подглядывали? – Лебедкин обрадовался, что можно отложить плюшку.

– Ну, мне просто обидно слышать от вас такие слова! У меня в жизни такой привычки не было, чтобы подглядывать! Если случайно что увижу – это бывает, так ведь это совсем другое дело, а чтобы подглядывать – такого никогда не было!

Лебедкин уже утомился от ее болтовни, но он все же хотел вычленить из нее какой-то смысл, поэтому продолжил:

– А если вы не подглядывали, откуда же знаете, что он ее ударил и что именно по лицу?

– Что ударил – это слышно было: она, Марьяна, вскрикнула, а потом звук такой был, как будто упало что-то. Или кто-то. А кто мог упасть, кроме нее? Или, наоборот, сперва упала, а потом вскрикнула… вот точно не могу вспомнить. А что он ее именно по лицу ударил – это я на следующий день увидела…

– Как это? – насторожился Лебедкин.

– Да как? Обыкновенно. Я на следующий день кофту хотела постирать. У меня такая кофта хорошая есть, малиновая…

– Кто бы сомневался!

– Хорошая, только линючая очень. Если ее стирать, непременно потом нужно в уксусе прополоскать, чтобы не полиняла. А я хватилась – уксуса-то в доме и нет! Ни капли! Ну, тогда и пошла к Марьяне – может, думаю, у нее есть.

– И что?

– Ну, она мне открыла – а сама лицо платком прикрывает. Но я все равно разглядела – синяк у нее под глазом. И на щеку спускается. Так что однозначно он ей накануне влепил… Я, конечно, спрашивать не стала – зачем, когда и так все ясно…

– Значит, вы точно видели в тот день Марианну Ромашкину? И она была живая?

– Ну конечно, живая. Примерно как вы. Только зря я к ней пошла – не было у нее уксуса.

– А в какое время это было? Можете сказать?

– Отчего же не сказать? Конечно, скажу. Было это в двенадцать часов, может, с минутами.

– Как вы так точно запомнили время?

– А я перед тем как раз на часы поглядела. Вот на эти. – Рыжикова показала на стенные часы с фотографией рыжего кота на циферблате. – Если бы меньше двенадцати было, я бы к ней и не сунулась. К Марьянке раньше нельзя соваться, можно на грубость напороться, потому как она раньше двенадцати не встает.

– Что, Петя, ты такой невеселый идешь? – Дуся перехватила Лебедкина у входа в отделение.

– Да вот со свидетельницей побеседовал, с Рыжиковой. До сих пор в глазах от малинового рябит…

– Да не в этом же дело… – проницательно заметила Дуся, – опять ты, Петя, сомневаешься, я уж вижу.

– Ага, – неохотно признался Лебедкин, повесив голову. И тут же, увидев, что напарница нахмурилась, упросил ее пойти вместе с ним к экспертам.

– Данилыч сказал, что только к вечеру отчет готов будет, но, если ты попросишь, он все расскажет. Дусь, наш-то сказал, что дело это будет на особом контроле!

– Точно, и Софья Павловна говорила, что сверху вожжи натянули! Ладно, идем к Данилычу!

Дуся и Лебедкин спустились в подвальный этаж и позвонили в серую металлическую дверь.

Дверь открылась с ревматическим скрипом.

Из-за нее возник сначала сложный букет запахов, а затем – судебно-медицинский эксперт Данилов.

Данилов, как обычно, был одет в несвежий, некогда белый, некогда накрахмаленный халат, заляпанный чем-то подозрительно красным.

Новичок, не знакомый с привычками Данилова, мог бы подумать, что это – результат его профессиональной деятельности, а именно – пятна крови, образовавшиеся при вскрытии трупов.

Но Лебедкин знал эксперта не первый год и не сомневался, что красные пятна – это всего лишь следы кетчупа.

Данилыч, как называли его коллеги, обладал отменным аппетитом и часто закусывал без отрыва от работы. Специфическое окружение и запахи ничуть не сказывались на его аппетите.

Вот и сейчас в его левой руке был надкушенный хот-дог, из которого выглядывала сосиска, щедро намазанная томатным соусом.

На шее у эксперта был повязан яркий галстук-бабочка в крупный горошек. Должно быть, он увидел этот стильный аксессуар у своего коллеги в каком-то зарубежном детективном фильме или сериале и решил тоже обзавестись бабочкой.

С тех пор коллеги регулярно дарили ему новый галстук на каждый день рождения, но он все равно умудрялся очень быстро заляпать его.

Последний презент Дуся сама выбирала в дорогом магазине – и вот, пожалуйста, та же история.

– Вы чего, ребята, так рано… – начал было эксперт недовольным голосом, но тут увидел Дусю, и тут же его лицо расплылось в широкой улыбке, – а, ну заходите, заходите! Я как раз чайник вскипятил… Дуся, хочешь чаю?

– Данилыч, – перебил его Лебедкин, входя в даниловскую лабораторию, ежась от холода и морщась от царящих в помещении запахов, – это только ты можешь в такой атмосфере чаи гонять…

– Да? – Эксперт потянул носом. – А что тебе не нравится? Я лично ничего такого не чувствую… ну, формалинчиком немножко отдает… наверное, я принюхался…

Лаборатория представляла собой большое холодное помещение с облицованными белым кафелем полом и стенами. Тут и там стояли металлические столы-каталки, на которых лежало нечто, закрытое простынями. Из-под одной простыни сиротливо выглядывала волосатая нога.

– Наверное, принюхался, – согласился Лебедкин с экспертом. – А мы, вообще-то, по делу… что ты можешь нам сообщить о той женщине, которую нашли в мусорном контейнере?