Текст книги "Откровение"

Вернемся в Мюнхен, к нашему уютнейшему камину и пропахшему сигаретами дому. Эрнст Бейелер всегда рассказывал удивительные истории про художников. В одном из швейцарских музеев была картина Пабло Пикассо. Музей принадлежал известному человеку, владельцу самолетной компании, который решил этот музей продать. И люди Швейцарии безумно расстроились по этому поводу. Макс всегда говорил о том, что он очень уважает свою страну, потому что в Швейцарии царствует демократия вот уже более 770 лет. И в Швейцарии есть такой закон, что один человек, собрав 10 подписей других людей, может подать заявление в парламент. Так вот, именно это граждане и сделали. Люди захотели оставить картину Пикассо в своей стране. И что вы думаете? Швейцарское правительство выплатило цену картины предпринимателю, который продавал музей, и оставило картину в стране, чтобы люди могли ходить и наслаждаться ею. Позже Эрнст Бейелер рассказал эту историю самому Пабло Пикассо. Художнику это очень понравилось, он так смеялся и был в таком восторге, что взял и подарил Швейцарии семь своих картин. И Макс всегда приводил это в пример: «Вот видите, как маленькая подпись одного человека в Швейцарии может изменить любые события». Конечно, меня это восхищало. Это было очень-очень-очень интересно. И эти светлые умы, ценители искусства, все кружились у нас дома.

Очень часто к нам на чаек заходил мой любимый режиссер Милош Форман, которого мы часто потом посещали в его «чешской» деревне под Нью-Йорком. Если называть все имена… наверное, не хватит и целой книги, но я буду постепенно вспоминать и пытаться все описывать.

Жизнь била ключом: с одной стороны, она была бурлящей, а с другой – одиноко-сложной для меня (особенно из-за тишины района, в котором мы жили, у нас это называют гробовой или мертвой тишиной). Но когда приходили эти удивительные люди, сразу появлялись свет, шум, восторг. Макс был возбужден, он всегда рассказывал какие-то уникальные истории. Одной Марии Шелл, сестры и величайшей актрисы, было достаточно. Но вслед за ней появлялась другая сестра Максимилиана, Имми, вместе с баронессой фон Нойе, нашей мамочкой Мутти, как мы ее называли. Она всегда была великолепна, с изумительной прической, с бриллиантовыми украшениями, очень элегантно и скромно одета, говорила достойно, медленно и свысока. И это было прекрасно.

Странно и удивительно, что эти люди приняли моего сына Митю в свою семью как родную душу. Для меня это было огромным волнением, как я привезу ребенка, которому всего пять лет, в страну, на языке которой он не говорит. Митя в то время в Москве интенсивно занимался английским языком и делал колоссальные успехи, но, конечно, ситуация переезда, пусть и временного, меня сильно волновала. Особенно его первый приезд.

«Я люблю Мюнхен»

Первый визит Мити в Мюнхен был знаменательным. Мы с сыном сели на самолет в Москве и прилетели в Вену, где нас ждали Максимилиан и Мария Шелл. Начались красивые тусовки. Нас поселили в лучший отель в Вене – Sacher («Захер»), который встретил нас своими уютными, роскошными, обитыми шелком комнатами, и все было замечательно.

Мы посетили парк Prater, где дети катались на качелях и каруселях. Для Мити это был просто невероятный парк, потому что там продавали странную розовую вату на палочках и было столько сладостей, столько радостей, столько восторга. Эти парки отличались от парков, которые были у нас в СССР, и для Мити это был новый опыт. Он никогда не был в городах, где можно было бы сесть в карету, прокатиться и посмотреть удивительные дворцы, даже не выходя из нее. Потом этот опыт повторился, когда Митя ездил на каретах по Нью-Йорку, но все это было потом… А сейчас он влюбился в эту, как ему объясняли мои родители, «заграницу», тотально и в одно мгновение.

И вдруг мы поехали к нам на ферму в Альпы. Я до сих пор не знаю его ощущений. Думаю, что там ему было очень хорошо, и он оказался дома. Очень часто, пока мы работали с моим первым мужем Максимом Дунаевским, Митя жил на даче в Снегирях, в замечательном двухэтажном деревянном доме на двух гектарах земли, поэтому лес для него был любимым, понятным и привычным местом. Итак, Митя оказывается в лесу, в избушке. Но в какой избушке! Это надо придумать. В такой избушке он не жил еще никогда. Максимилиан сразу дал Мите титул «Маленький Принц». И это действительно соответствовало его образу, его манере поведения, его воспитанию, тому, как он себя вел. Да, он был истинным Маленьким Принцем с длинными волосами светло-золотого цвета. И он оказался в малюсеньком домике. На втором этаже находилась спальня, а Митя спал перед этой спальней.

Все, что было в этому лесу, включая нашу избушку, расположенную на 150 гектарах земли в Альпийских горах, являлось подарком императора Австрийской империи Франца Джозефа своему лучшему другу, жандарму империи, прапрадеду Максимилиана. Все это охотничье поместье. И с тех пор поместье принадлежало матери Максимилиана, баронессе Ноэ фон Нордберг. А вдалеке виднелся дом, в котором жили крестьяне, обслуживающие семью Шелл из поколения в поколение…

В спальне и на первом этаже стояли металлические постели. Когда император выезжал на охоту в свой охотничий домик, он спал на этой самой металлической постели с соломенным матрасом. Именно поэтому в маленькой избушке Максимилиана присутствовали эти противные соломенные матрасы. И самое удивительное, что в 2023 году те самые соломенные матрасы так и остались на кроватях! Я подумала: «Вы, конечно, ненормальные!» И сразу представила: кто только на этих матрасах не спал (я имею в виду женщин). Просто кино… Вероятно, все: от принцессы, самой красивой женщины мира, жены шаха Ирана Сорайи до Роми Шнайдер, Жаклин Биссет, Софи Лорен, Джейн Фонды… не буду их всех перечислять. Самые красивые женщины – все появлялись в Альпах и, естественно, спали на этих соломенных матрасах… У меня это всегда вызывало смех, и я мечтала их поменять, но мне так и не разрешили этого сделать.

В домике была малюсенькая кухня. Там вообще невозможно было развернуться. А туалет – естественно, на улице, такая будочка для собачки. До него надо было идти метров 50. Митя был в огромном шоке. Такого туалета он не видел никогда. Митя был избалован дачей Максима Дунаевского, поэтому своими ощущениями от всего этого он со мной не поделился. Он спал в малюсенькой комнатке-библиотеке, которая находилась перед спальней. Там был удобный диван, мягкий, с прекрасными австрийскими подушками, расшитыми крестиком, и все это было безумно уютно, красиво и хорошо. Спал он великолепно под успокаивающие звуки диких животных. Домик был расположен на вершине горы, и утром Митя выбегал на альпийские луга, простирающиеся на пять километров вниз. Желто-зеленая высоченная трава застилала всю землю, и он мог через нее бежать, и его, пятилетнего ребенка, не было видно. Конечно, от этого он балдел. Макс показал ему секретные точки своего детства. Они забирались на деревья, где были построены маленькие деревянные домики. В них можно было прятаться и видеть все, что происходит вокруг. Это был восторг.

И вот после такой роскошной Вены, отеля «Захер», огромных дворцов, развлечений, галерей, встреч с красивыми людьми, катания в каретах, опыта жизни на ферме в Альпийских горах пришло время ехать в Мюнхен. В то время мерседес Макса был удивительной красоты, мой самый любимый, металлически-кобальтового цвета, с бежевым кожаным нутром. Это был спортивный двухместный кабриолет, похожий на пенал (и Макс, и я обожали именно эту модель). Сзади находилась только маленькая тоненькая полочка для чемодана. И бедный Митя в пятилетнем возрасте каким-то образом умудрился там пристроиться. Он не пикнул ни разу, несмотря на то что мы провели в дороге пять часов.

Приехали мы, когда было поздно и темно. Митя уставший. Мы открыли большие ворота и вошли в сад. Поднялись по ступенькам ко входу дома с колоннами, которые обрамляли красивую входную дверь с чугунной решеткой. Вошли в дом. Макс включил свет… Митя долго стоял, обомлевший, и смотрел по сторонам. А потом резко пробежал по всем комнатам, оглядел все и, запыхавшись, сказал: «Я люблю Мюнхен. Очень».

Обучение немецкому и способность чувствовать мир на другом языке

Митеньке было пять лет. В России я наняла ему учительницу, и он мог, переступая свое стеснение, кое-как начать разговаривать с Максимилианом по-английски, но находиться на территории Германии без немецкого языка было совершенно невозможно. Я знала о том, что существуют лингвистические системы погружения, когда у ребенка нет доступа к тому, чтобы говорить на своем родном языке какое-то количество времени в день. Это жестокая практика, но она работает совершенно феноменально.

И, на удивление, детский садик находился за углом нашей улицы Über der Klause. Надо было выйти из дверей, повернуть налево, и буквально через два дома, на следующем повороте, стоял очень красивый частный четырехэтажный особняк. Вот там, в большом саду, на первом этаже, находился детский сад. Я долго мучилась перед принятием решения, но все же привела в него Митю.

И минимум три раза в день я ходила и, раздвигая прутики в заборе, подсматривала за тем, что происходит в саду. Все дети общались, играли, бегали, смеялись. А мой Митя сидел отшельником и играл с машинкой или еще какой-нибудь игрушкой, которую он взял из дома. Это всегда была одна и та же картинка. Иногда он сидел в отдалении и просто смотрел на детей, слушал их. Не могу описать, как я страдала. Я сказала Максу, что это идиотская система, что она вообще ни фига не работает и надо срочно что-то делать.

И именно в тот вечер, когда я призналась Максу, что я больше не могу так мучить Митю, что его надо вытаскивать из этого дурацкого сада, к нам в гости пришли сестры Максимилиана, Мария и Имми, а с ними наша мамочка, баронесса Ноэ фон Нордберг. Все пришли, уютно уселись у камина, стали радоваться каким-то сладким лакомствам. Митенька тоже сидел вместе с нами. Все говорили на немецком языке. Мне было непросто, потому что половину я не понимала, хоть и ходила в школу.

И вдруг, представьте себе мое удивление, ни с того ни с сего ребенок в диком темпе начинает говорить на чистом немецком языке без акцента! Он говорит на такой скорости, что даже они ничего не понимают. Он им говорит, что-то доказывает, что-то показывает, и меня начинают захлестывать восторг и мой темперамент, я включаюсь в разговор. И в это время мудрая Мария Шелл медленно и властно кладет свою руку на мою. Я поворачиваю на нее голову и понимаю, что мне нужно срочно заткнуться, чтобы я не сбила этот поток, когда ребенок вдруг сам может осмыслить то, что он говорит на новом языке.

Это был такой шок для всех. Как и обещали в книге, прошло ровно три недели – и Митя заговорил на немецком. Он все равно не очень-то дружил с другими детьми, потому что был выращен бабушкой и в детский сад никогда прежде не ходил. Как Маленький Принц, он жил своей удивительной, знакомой и присущей только ему жизнью. Но теперь в нее добавилась способность чувствовать мир на немецком языке.

Битва сестер, история Мутти. Митя узнает слово «голодный». Ангел на первое Рождество в Мюнхене

Семья Шеллов была очень крепкой, безумно крепкой.

Я никогда не забуду замечательную историю, которую рассказывал Макс. Как-то во время летних каникул в Австрии их мама с папой дали каждому ребеночку по прутику, а именно: Карлу, Марии, Максимилиану и Имми. Они сказали: «Ну что, детки, вы сможете переломить эти прутики?» Четверо детей переломили прутики. Тогда они им дали каждому по четыре прутика и попросили переломить их, и никто из детей не смог этого сделать. Даже самый старший, Карл. И тогда родители сказали: «Вот смотрите, вас четверо. Если вы будете держаться вместе, вас никто никогда не сможет сломить. Только вместе! Не вместо, а вместе». Боже мой, какой потрясающий урок! Нам всем надо этому учиться. Да, пусть Карл сбежал из семьи в 16 лет, поехал искать счастья в Бразилии. Занялся бизнесом, сделал большие деньги, остался более или менее независимым от некоторого террора его сестер и баронессы-мамы, с которой, однако, он сохранил потрясающие отношения.

А вот Максимилиана, Марию и Имми разорвать не смог никто. Поэтому «определенные» люди в СССР предупреждали меня – это настолько крепкая семья, что я в нее войти никогда не смогу, сестры не пустят.

А их мама, Мутти, жила между тремя точками: особняком Марии Шелл в Вассербурге (Германия), особняком Карла в Лугано в итальянской части Швейцарии (с видом на озеро и пальмами, где гораздо теплее заснеженного Вассербурга) и альпийской фермой в Австрии. Она всегда говорила, что первые три недели, когда ты находишься в Альпах на высоте 1300 метров (самая удивительная высота для здоровья, именно поэтому всех спортсменов перед Олимпийскими играми отправляют именно на эту высоту тренироваться), идет восстановление организма. Если ты пробыл в Альпах три месяца, то ты на год себе продлил жизнь – она была в этом абсолютно уверена. Это была ее семейная точка, она спала в избушке на первом этаже, у нее была очень уютная маленькая комнатка с железной постелью, камином, четырьмя маленькими окошками, с такими изумительными занавесочками в розовый квадратик – она расшивала их кружевами… И сколько же мы с детьми перенесли, мотаясь между двумя странами и спасая эти Альпы… Но об этом позже.

Мутти обожала готовить и делала это изумительно. Будучи актрисой в юности, она должна была выживать и тащить на себе огромную семью (потому как муж у нее был поэтом-вольнодумцем, зависел от вдохновения, писал потрясающие поэмы и стихи, которые не продавались). Поэтому, когда они жили в Цюрихе, на Кульманштрассе, 49, она содержала весь их «кукольный домик» и спонсировала всех (она открыла актерскую школу и всю жизнь проработала как лошадь).

Когда семья только убежала от нацизма, Мутти как женщина аристократических корней нашла для своей семьи потрясающую отдельную квартиру в огромном дворце под Цюрихом. Никто в этом дворце не жил, они могли пользоваться колоссальной кухней и триумфальным огромным садом с аллеями со специально высаженными деревьями. Дети не были брошены в непонятную малюсенькую квартирку. Макс всегда с восторгом описывал это время! Он был совсем маленьким, ему было в то время 8–9 лет.

Так как содержать все хозяйство было очень трудно, его сестру Марию Шелл отдали в детский дом. Там она изучала актерское мастерство. Она снялась в первом фильме в 16 лет. Удивительнейшая женщина. Имми, вторую сестру, также пришлось отдать в детский дом, но ее то забирали оттуда на Кульманштрассе, то возвращали обратно. А Макс жил в доме постоянно, в своей невероятной шестиметровой комнате, которую я никогда в жизни не забуду.

Годами позже, в поместье Марии, которое располагалось в Вассербурге, в часе езды от Мюнхена, происходили самые большие праздники. Боже мой, какая же там была красота! Я таких красивых поместий не видела никогда в своей жизни. После въезда в огромные арочные ворота нужно было долго ехать по огромной территории до парковки у большого дома с огромной дверью. Архитектура этого дома была уникальна, потому что весь дом был практически круглым. Из огромных стеклянных окон в виде арок открывалась сногсшибательная панорама, и все это было изумительно. Ты словно находился в аквариуме и мог видеть все вокруг. Центральная комната была закругленной и проходила каким-то непонятным полукругом, заходила на кухню, потом опять куда-то исчезала, потом откуда-то появлялась и выводила нас на очень красивую винтовую лестницу из мрамора. Даже ванная комната в этом доме была в виде ракушки из чистого малахита! Я, конечно, такой эстетики никогда не видела.

Но самое главное для меня, для отшельницы, – это безумный вид из окон. Дом располагался на горе, а вдали находились леса, поля… речка протекала буквально по территории. Она была очень извилистой, и в конце этой реки был виден крестик на католическом костеле, и это все сливалось с горизонтом и давало тебе чувство такого колоссального умиротворения, такого, что об этом невозможно забыть никогда.

Митя очень любил ездить в этот роскошный дом. Конечно, для него все было интересно. Он любил сидеть в пижаме на бархатных диванах и наслаждаться потрясающей панорамой. Именно в этом доме он получил первый урок от самой Марии Шелл. Это было очень занятно. Мария спросила его: «Mitenka, bist du hungrig?» («Митенька, ты голоден?») Митенька на нее посмотрел своими красивыми пятилетними глазами Маленького Принца и спросил: «Was ist das hungrig?» («Что такое голодный?») Ха-ха-ха, ребенок, выросший в семье командира – мамы Наташи, в семье, где все было по графику, где все надо было есть и никто не спрашивал тебя, хочешь ты это делать или нет. И здесь мы подошли к интересному моменту… Мария внимательно выслушала Митю, ничего не сказала и просто ушла к себе в спальню. Это был вечер, в районе шести часов, она много читала, у нее было огромное количество работы, большое количество сценариев. Мы с Максом в это время были у себя дома. Митя поехал в гости, у него были развлечения, его возили, ему показывали Вассербург – очень небольшой, но безумной красоты город, – и он был счастлив.

Как рассказывает Мария, в районе 10 вечера раздался стук к ней в дверь. Мария ждала этого стука. Это был маленький Митя. Он смотрел на нее голодными глазами и сказал: «Tante Maria, ich bin hungrig» («Тетя Мария, я голоден»). Мария захлопала в ладоши, потерла свои руки и сказала: «Ага, наконец-то, мы познакомились с этим чувством! Теперь мы знаем, что такое быть голодным. Что ж, пошли». Они спустились со второго этажа на первый, прошли сквозь кольцеватые, витиеватые, ракушечные, змеиные комнаты и оказались на очень красивой огромной кухне. Она открыла холодильник, и там находились заранее купленные филе-миньон от ее мясника. Мария раскалила сковородку, бросила на нее много сливочного масла и стала выкладывать маленькие филе-миньончики. Сколько их было, она не помнит. Митя такой вкусноты, может быть, и не ел никогда, потому что Мария любила использовать очень много масла. Итак, объевшись мяса с кровью, он был счастлив и ушел к себе в комнату, повторяя: «Hungrig – nicht hungrig, hungrig – nicht hungrig» («Голоден – не голоден, голоден – не голоден»).

Самые большие ивенты мы отмечали в доме Марии. Она настоятельно приглашала всех приезжать на Рождество и оставаться на ночь. На Рождество ставили невероятно огромную елку, подарков было гораздо больше, чем у нас, они возвышались в 3–4 горы и занимали всю комнату. И это был замечательный ужин, не такой, какие проходят сейчас. Если спросить у кого-нибудь, а что же такое Рождество, тебе ответят: собираться, напиваться и дарить друг другу подарки. Нет! Мутти читала молитвы, все вспоминали рождение Христа, и это был очень духовный момент. Конечно, в доме присутствовали две сестры – Мария и Имми, была Мутти, были дети Марии Маузи и Оливер, а также мы с Максимилианом и мой сын Митя. Вот таким уютным узким кругом это все происходило. И 25 декабря наступал самый главный праздник. Все мы собирались на семейный обед, на котором опять вспоминали все истории, обязательно обращались к Библии. И я считаю, что необходимо хранить традицию.

Но когда мы проводили Рождество в нашем великолепном доме в Мюнхене… При выходе в сад были высокие закругленные овальные окна и двери, три штуки. И именно там, перед средней дверью, стояла ёлка. Она была высокой, потому как потолки тоже были высокими. Это было очень красиво. Подарки были собраны не только под елкой, но и на огромном рояле, потому что их всегда было много. Дети уставали их открывать.

И вот через несколько месяцев после того, как Митя приехал в Мюнхен, ему предстояло познакомиться с традициями Рождества у Шеллов. Мы в то время в СССР этот праздник не отмечали (это был конец 1980-х). И Митя в первый раз в жизни услышал про рождественского ангела. На елочке должны были висеть белые волосы ангела, это традиция. Но сперва ангел эти волосы «терял» – Макс научил меня класть их под подушку, чтобы их нашли дети. Митя был настолько увлечен этой историей, что даже заплакал и сказал: «Мама, мы немедленно летим домой, в Москву! Я должен рассказать всем детям о том, что в Мюнхене живет рождественский ангел, и что у него есть белые волосики, и что он дарит всем детям на планете подарки. Почему у нас дома никто не знает про этого ангела?» Я даже расплакалась. Это было так красиво, так трогательно, его забота обо всех детях на планете. Молодец Митя.

Еще во времена фильма «Петр Великий» меня предупреждали о том, что семья Шеллов крепкая и сестры никогда не допустят никакую женщину к Максимилиану. Да, естественно, у Максимилиана были романы с самыми красивыми и роскошными женщинами планеты, просто целый парад… Труднее сказать, с кем у Максимилиана не было романа – ведь в этом списке были представительницы всех национальностей: от Роми Шнайдер до «фффсех», так как сам Максимилиан говорил на пяти языках. Единственный продолжительный трехлетний роман у него был только с принцессой Сорайей, бывшей женой шаха Ирана. Они жили в огромном замке в Италии вместе, чего Максимилиан никогда не делал, потому что у него было такое правило: ночью он должен спать один, он же заядлый холостяк. Да, роман – это прекрасно. Это все было дозволено, все восхитительно, это всегда приветствовалось, поздравлялось, но не более того… Мне же пришлось столкнуться по-настоящему с этими сложностями, с защитой брата сестрами. Сестры не допускали никаких женщин рядом с Максимилианом.