Текст книги "Первый человек"

– Вален был, это абсолютно точно, – неожиданно серьезно произнес Ерса, – Записей о его внешности не сохранилось, также как нет записей о внешности и имени Первопроходца. Насчет имени валена… Ты думаешь, что понятие «вален» определяет род человека, как именование таленом или яриком? Нет. Когда человек с Ледяной армией спустился с Ревен, он так и назвал себя – вален. Ты знаешь, что значит вален? Это – чужой. Откуда Чужой оказался на Ревен? И самые мудрые тебе не скажут этого…

– Ладно, а лидер яриков? Ваши летописцы говорят, что он испускал молнии и оружия людей не могли причинить ему вреда – он что, был непробиваемый? И что это за молнии такие?

– Я не могу ничего сказать больше, чем ты прочла. Лидера яриков видели немногие, но они описывают его именно так, – только и сказал Ерса.

– Но как же это возможно? – не сдержавшись, запротивилась девушка, – Как можно быть овеянным светом, как можно пускать светящиеся шары?

– В этом его секрет, самолин. И секрет не только его. Ярики используют неподвластное нашим кузнецам и мастерам оружие. Их оружие горит и испускает молнии. Они пользуются также этими самыми огненными красными шарами, которые производят взрывы с полупрозрачным огненным куполом… Признаюсь тебе, самолин, насчет оружия тебе лучше узнать у Падифа. Он – воин, а я твой учитель, – старик заерзал на стуле, словно ему было неудобно от своего незнания.

– Ладно, – снова отмахнулась ученица, – А Берейтор? Почему никто не знает, как именно он умер?

– На самом деле, тело Берейтора так и не обнаружили, – неожиданно раскрыл карты старик – Падиф не говорил ей этого, – О том, что Берейтор был убит, мы можем знать только от его убийцы.

– Невероятно! Но если его тело не нашли, то может, и не факт, что он умер?

– Точно! – одобрил ее предположение старик и прищелкнул у нее перед носом пальцами.

– Это что, какой-то сговор? Куда же делся Берейтор?

– Не знаю! Но его больше не видели.

Энди, услышав это, хмыкнула и хохотнула себе под нос.

– Чему ты смеешься, самолин? – дружески, но в то же время настороженно осведомился Ерса.

– Да я вот тут подумала… Хотела узнать все об этом мире от вас и Падифа, а оказывается, что вы сами ничего не знаете…

– Хм! – в свою очередь засмеялся наставник моложавым, игривым смехом, – Ох, самолин! Не суди раньше времени! – только и сказал он, и, кряхтя и отдуваясь, встал и направился к кострищу, оставив ее в растерянности.

Энди, с несколько минут силясь найти смысл в услышанных словах, махнула на все рукой, снялась со своего места и подошла следом за учителем к костру, уже разгоревшемуся под стариковским надзором. Плюхнувшись на скамейку, она уставшими, слегка покрасневшими от длительного чтения глазами уставилась на Ерсу.

– Ерса, а каким был Падиф раньше? – неожиданно задала она смелый вопрос.

– Хм… – старик задумался, потом хмыкнул еще раз. Среди его запутанной бороды мелькнула улыбка. Энди пристально следила за выражением его лица, пока картины прошлого проносились в голове старика. Вздохнув, Ерса поглядел на девушку, и она увидела в его глазах какую-то обреченность наполовину с гордостью, – Как он называл тебя, самолин? – напомнил ей старик.

– Квален – близнец.

– Таким учеником он и был, – прошептал учитель, и ей почудилось, что она узрела в уголках его желтых глаз блеск глубокой печали – но нет, это огонь от костра осветил его ресницы.

– Был? – переспросила она тихо, но учитель не ответил, а она не настаивала.

Старик рассказал ей про Нарве. Этот появился, когда талены позабыли основания – им снова стали требоваться слова. Когда жители равнин и скал объединились, Филипп объявил всеобщим языком именно Нарве, потому что его могли понимать все: и те, кто умел входить в Страту, и те, кто нет. Правда, Нарве отличается у леканов и ревенов. Леканы живут в лесу, больше всего общаются с Квирнаром и Ламаром, потому и язык их похож на скрипы и шелесты деревьев. Ревены – обитатели скалы, водопада и холмов – говорят звуками воды, камней и сквозных ветров.

– Мы редко пользуемся словами, как, наверное, Падиф уже не раз тебе говорил. Нарве и твой язык – это средства лжи. Знаешь, у первых таленов даже не было таких понятий, как обман… Ведь люди просто не знали, что это! И когда появился Нарве, таленам стало сложнее понимать друг друга. Темные это были времена – ты можешь себе представить, чтобы не уметь выразить все, что нужно знать другому? Конечно, ты не можешь.

– Еще бы! Ведь моему языку уже тысячи лет! – невольно вырвалось у нее, а Ерса посмотрел на нее задумчиво и удивленно. Она поняла свою ошибку, но не захотела исправляться.

В ее прошлом этот язык был наречием всей планеты. Когда различия между людской культурой стерлись, отпала и необходимость в разных языках. Она с трудом могла представить себе людей, которые общаются друг с другом через некую витающую вокруг силу. Она не могла видеть в этом свободы. Она не могла видеть за этими традициями личности.

В свободное время она либо тренировалась с Кристо, либо писала стихи. Они возникали в ее сознании в ответ на тревоги, которые не могли разрешиться.

 
Серые дни уносятся прочь,
Невозможно тоску их превозмочь.
Каждый день начинается как вчера,
И время остановилось на отметке утра.
Массы людей движутся снова,
Причин для них нет сбросить оковы…
Они не знают, что томиться в тюрьме
Их желание жить не во тьме!
То есть сила мира влечайшая,
Всеми благами человека ценящаяся,
И не понять ее света тому,
Кто разум свой заточил в кандалу.
Тот дух страдает и воет ночами,
Ограничившись ничтожными снами,
Его топчут ногами подражания,
Следуя на поводу животного начинания.
Но среди унижений и страданий души,
Найдутся образцы чистоты из глуши,
Ибо единицы их живут в том месте,
Где не высказывают мнения в ложном жесте.
Те люди – изгои, их не понять никому,
Но они обвенчают корону тому,
Кто не забудет себя в угоду другим,
Когда станет мир иным…
 

***

– Ничего я не вижу! – притопнув ногой, она с силой сжала кулаки, – Я стараюсь, но ничего не выходит! – изо рта ее вышел белый густой пар, и она, сдвинув брови, бросила суровый взгляд вдоль холмов.

Ерса, стоящий немного поодаль, посмотрел на нее спокойно и устало.

– Самолин, не нужно стараться и пыжиться! Все должно идти не от твоего мозга, не от четких, намеченным тобою действий, а от твоего сознания. Открой его миру, дай ему войти в тебя, но не позволяй властвовать. Дай ему заглянуть в тебя, но показывай лишь то, что хочешь сама. Ты не понимаешь меня, самолин? – с нотами отчаяния в голосе сказал он.

– Я понимаю, чего вы хотите от меня, но я не знаю, как это сделать! – всплеснула руками девушка, – Я пытаюсь открыть свою голову, но ведь нельзя просто вырезать в черепе дырочку, чтобы туда ветром занесло Инскримен! Или мне втягивать информацию через ушные раковины? Или заглатывать через открытый рот? Все это – слова, а на самом деле? Нельзя же научиться входить в Страту, испытывая физические ощущения?! Не могу же я учуять запах ветра, услышать шум его в ушах, углядеть, как он поднимает пыль, ощутить, как он поднимает волоски на коже, – и принять Квирнара?! – и она бессильно опустила руки.

– Я могу лишь помогать тебе советами, которые ты, похоже, не слышишь вообще, – категорично отрезал ее жалобы Ерса, и на лице его появилось еще больше морщин, от чего он стал выглядеть даже воинственно, – Тебе нужно всего лишь жить! Скажи мне, самолин, ты живешь?

Энди замялась с ответом. В поисках слов она посмотрела далеко, в горизонт. Там, за кромкой белой полупрозрачной дымки было маленькое желтое солнце. Его редкие и тонкие лучи распластались на покрытых коркой снега холмах. Свежие тени улеглись на земле, отчего свет солнца казался еще ярче. Изредка голубой купол над головой прочерчивала широкими взмахами крыльев птица. Не было ничего особенного в этой запустевшей, словно бы оголившейся на зиму земле.

– Нет. Я вижу жизнь вокруг, но я не чувствую ее. Я пытаюсь как-то расшевелить себя, завлечь свое сознание чем-то… Но я отчасти притворяюсь, что занятия языком мне интересны, что стихи приятны, что наши разговоры захватывают. Нет, я не говорю, что мне это безразлично, я действительно хочу делать все это и берусь за дело по доброй воле. Но я скучаю по дому, по своему дому. И не понимаю, почему я еще здесь, почему не ищу его… Почему верю вам с Падифом. Я здесь как с другой планеты. Но что-то неотвратимо близкое чудится мне порою здесь… – запнувшись, она задумалась, – Мне просто нужно знать, как я здесь очутилась. Нужно знать, что с родными. И от этих мыслей не избавиться, – проговорила она.

Она отвернулась, чтобы Ерса не мог видеть ее лица. Она едва сдерживала слезы. Холодный ветер обдувал ее кожу и успокаивал сознание. Она вздохнула несколько раз глубоко, прежде чем снова взглянуть на учителя.

– Самолин… мне ничего не остается, – извиняющимся тоном проговорил Ерса, проворно прыгнул к ней и сжал рукой ее лоб.

Жгучая волна окатила мозг Энди. В муке она сжала губы и крепко зажмурила глаза, а когда открыла, то стояла за спиной Ерсы. Старик, немного нагнувшись, протягивал руки к ее лбу, а лицо ее исказилось в маске боли. Тяжело двигая ногами, она обошла вокруг наставника и встала с противоположной стороны, у себя за спиной. За это время ни она, ни дряхлый лохматый старик не пошевелили ни одним членом, будто застыли.

– Эй! – в замешательстве крикнула она и помахала перед своим лицом ладонью, – Что же происходит? – прошептала она и вылупленными глазами оглядела себя с макушки до подошвы сапог.

У нее была бледная и тонкая кожа, волосы свисали лохмами, а глаза блестели ярче обычного. Она выглядела изнеможенной на фоне свежего зимнего пейзажа. Она не двигалась – в лице ее была боль.

– Я умерла? – крикнула она, удивляясь, что ей не страшно. Но, похоже, она кричала без звуков – звуки просто не выходили из ее горла.

Она подумала, что умерла. А может, это сделал Ерса? Зачем он вторгся в ее мысли?

Не разбирая ответов на свои вопросы, она поплыла к краю плато – она стала будто невесома. Она заглянула в Мертвое озеро. Она смотрела в него долго, не чувствуя страха. Ее отражение было четким и ярким, словно она светилась изнутри.

Она снова посмотрела на себя и Ерсу: очертания ее и старика тел размазались, как и все остальное вокруг, и растворились, обнажив плохо освещенную пещеру, где она изучает с Ерсой Нарве. Она подошла к столу и увидела, как она усердно пишет что-то, а наставник, склонившись над ней, терпеливо поправляет ошибки. Лицо ее кажется заинтересованным, но в глазах нет страсти. Они затуманены чем-то внутренним, или, наоборот, чужим. Прошлое и настоящее сливаются в этом взгляде, отчего он кажется рассеянным.

Слабый свет проникает сквозь прутья металлической решетки. Она стоит над каменной кроватью, на которой лежит ее тело. Вдруг глаза ее открываются и бесцельно проводят по камере, а губы движутся в тихом шепоте. Нагнувшись, она пытается разобрать слова, но это бред. Под глазами у нее синяки, кожа обвисла на скулах…

Она закрывает глаза. Она не хочет больше видеть себя. Это не она – это слабое тело не ее.

Она видит свою комнату в Кейп-Тире. Она поднимается с кровати. Голова болит, перед глазами прыгают пятна. Какой же правдоподобный сон она видела! Котя предал ее в этом сне, а люди могли рыться в ее голове.

Энди выходит в гостиную. В окне стремительно проносятся автомобили, а комнату освещает яркое, по-летнему желтое и знойное солнце. Но ведь сейчас весна! Встревожившись, она идет в кухню и видит там свою мать, выпекающую для нее завтрак, а за столом, задрав ноги, сидит она, только ей сейчас около четырнадцати лет. Она помнит это утро. Было лето, середина июня…

Тут ее словно выхватывают за живот и вырывают из этого воспоминания. Что-то темно-зеленое колышется рядом с нею: листва. Приподнявшись на локтях, она осознает, что лежит прямо на кроне деревьев. Сверху – только лиловатое холодное небо. Подавляя панику, она поднимается во весь рост. Ветер раскачивает кроны, и она, словно в колыбели, раскачивается вместе с ними. Она пробует смеяться, но только рот широко открывается, оскаливая зубы. Неподалеку, так же легко, как она, стоит на зеленой кроне юноша, облаченный в черные одежды, а рядом с ним лежит какая-то девушка. Это Падиф и она сама. Ее прошлая я истошно завопила и тут же сорвалась с кроны. Падиф нырнул за ней в листву. В этот же миг кто-то или что-то будто потянуло ее за лодыжки, и она ухнулась вниз.

В следующий миг она вздохнула сильно и глубоко, распахнула глаза и увидела, как Ерса отнимает руки от ее лба. По небу катилось то же белесое маленькое солнце, лучи его серебрили снег на холмистой равнине и переливались на склонах горы. Ветер дунул в ее сторону, и она почувствовала, как он ласкает ее щеки, норовит прокрасться в рукав, за подол куртки. Энди закрыла глаза от удовольствия, когда вдыхала его свежий, терпкий аромат, которого раньше она не замечала. Облизывая зубы, она почувствовала горький вкус.

– Я впустил тебя в твое сознание, а оно показало тебе тебя. Я не знаю, что ты увидела, но это было единственной правдой, в которой нельзя усомниться, – сказал Ерса, когда она посмотрела на него.

– Но… зачем ты показал мне это? – в голосе ее прозвучала доля упрека, ибо то, что она увидела, не обрадовало ее.

– Это не я. Ты сама решила, что стоит тебе увидеть, – поправил ее старик, – Я сделал это, чтобы ты научилась ценить то, что действительно важно в твоей жизни. Чтобы ты, наконец, увидела правду, которой сможешь доверять.

Сегодня наставник больше не трогал ее, предоставив самой себе.

На следующее утро она вышла на Предзакатную ступень и, как обычно, увидела учителя в центре площадки. Фигура его была неподвижна, как будто он и не дышал, глаза были закрыты, а лицо расслаблено, будто во сне. Она покачала головой и увела свой взгляд вперед, дожидаясь пробуждения старца. Это случилось скоро – не прошло и минуты, как Ерса открыл глаза и вопросительно воззрился на нее.

– Как ты быстро! Я думала, придется ждать еще с полчаса, как обычно… – не успев остановить себя, бросила она вместо приветствия.

– О, я просто наткнулся на тебя, едва ты проснулась! – заулыбавшись, пояснил наставник.

– Я хотела поговорить, учитель… – неуверенно начала она.

– Продолжай, пожалуйста, – сказал он и предложил выйти на равнину.

Ерса соскользнул с отвесной стены ловко и быстро, почти не касаясь ступенек. Физические способности дряхлому ревену заменили основания. Приученная наблюдать присутствие этих сил, Энди отметила, что в спуске учителю наверняка подсобил Квирнар, основание воздуха.

– Я не все вчера сказала насчет того, почему мне трудно входить в Страту… – заговорила она, когда они пошли в сторону полей, – В этом мире я еще не выучила ничего, кроме лишений, кроме жестокости и непреклонной решительности людей, окружающих меня. Я не видела здесь любви или дружбы, если, конечно, позабыть о тех вещах, что сделал для меня Падиф… И то – я не знаю, к добру ли это? Сначала я ему не доверяла, как и всему, что он говорил. Но потом я дала обещание слушаться его, быть преданной ученицей. После того, как я думала, что его убили, то поняла, что он стал для меня больше, чем просто случайный проводник в Инскримен – он стал мне другом, – она усмехнулась, – Неопределенность оставила меня, это точно, потому что я твердо решила идти этим путем, но вот смысл… Смысл так и не пришел. Я не вижу здесь ничего, за что стоит бороться. За что стоит учиться и спасать этот мир. Что подстегивает меня? Простое желание не умереть? Я не говорю – выжить, потому что я не живу… Да, да, где то, о чем я скажу «мне нравится это»? – прошептала она и уткнулась взором в небо. Но в голосе ее не было отчаяния, скорее, тоска.

– И ты решила что-нибудь? – через паузу, медленно и спокойно проговорил Ерса.

Она не сразу ответила.

– Я не хочу быть жалкой. Я попробую стать валеном.

Она сказала это, она ожидала, что в этот момент в душу ее упадет камень, но этого не произошло. Она не ощутила того, на что рассчитывала. Ерса тоже не стал радоваться и хлопать в ладоши. Словно перед ними открыли занавес, а на сцене никого не оказалось: ни актеров, ни действа. Энди нахмурилась.

– Будь осторожна, Энди, – услышала она плавные, непохожие на скрипучие звуки Ерсы, голос, и удивленно подняла на него взгляд. Учитель смотрел на нее неподвижно, – Каждый шаг делай осознанно. Не позволяй решениям возникать бездумно в твоей голове.

– Это решение – осознанно. Я говорю «попробовать», потому что я не стану валеном, пока не найду здесь то, что полюблю. И сейчас хочу найти это.

– Будь осторожна со своими желаниями. Не ослепни, – проговорил он, – Ну, что еще? – бодро, словно переключив в своем горле тембры, спросил он.

Энди потребовалось пару секунд, чтобы вспомнить, что еще она хотела сказать.

– Страта и все остальные вещи… Я не знаю, на что способна. Сейчас я пустая, это определенно, но поиск может стать для меня стимулом.

Ерса одобрительно закивал.

– И еще… – чуть слышно добавила она, – Я не оставлю надежды на возвращение домой. Никогда. Но я не могу больше жить ею. Я верю, что они есть где-то далеко… Они есть и тоже думают обо мне.

Ерса ничего не ответил ей, и она больше ничего не сказала ему, склонив голову. Через какое-то время она попросила у него разрешения преодолеть обратную дорогу бегом. Когда она начала удаляться от него, ему казалось, что не обливалось грустью только что ее сердце, и что жизнь струилась из-под ее ног, выворачивая снег из сугробов… Но он знал, что душа ее была ранена. Как бы он хотел облегчить ее страдания, но для этого еще не пришло время. Позже она сама придет к этому. Он точно это знал.

***

Каждое утро она выходила на пробежку по Уделимым холмам. Открытое пространство сначала пугало ее, но после страх прошел. Бег укрепил ее тело и мысли: она легче переносила боль в голове, длительные засиживания за учебой или тренировки по вхождению в Страту.

Во время пробежек она не отдалялась от Предзакатной ступени, боясь обнаружения другими таленами, но однажды она едва не наткнулась на человека. В тот час сумерки, соревнуясь с туманом, еще накрывали землю. Когда она остановилась, чтобы отдышаться перед обратной дорогой, взгляд ее случайно наткнулся на что-то, двигающееся вдалеке, быстро и плавно. Она упала на твердый снег. Когда всадник растворился в дымке, она еще долго лежала неподвижно.

Вернувшись в тот день в пещеру, она обо всем рассказала учителю. Ее опасения Ерса воспринял серьезно и пообещал усилить защиту Предзакатной ступени и разведать, было ли замечено ее присутствие в Уделимых холмах. В тот же день он куда-то ушел, и она несколько часов просидела одна на своей кровати, вздрагивая от малейшего шороха. Вернувшись, наставник объявил, что шуму о незнакомке в холмах он не слышал, но предупредил ее, чтобы она была осмотрительней. С того случая она выбрала для себя новый маршрут, который пролегал за наиболее высокими холмами на востоке.

Каждый день Ерса обучал ее Нарве. Она усердно трудилась, выполняла все задания, что давал ей учитель, и была довольна собою, когда наконец-то смогла самостоятельно прочесть и понять смысл текста на этом языке. Это была мифическая история о том, почему река разделилась на два притока. Автор спорил с собой, считая, что это произошло во времена разлада среди таленов или что это талены нарочно разделили реку, чтобы запутать яриков. После этого она пополняла свои знания Нарве уже на сложных исторических и политических текстах.

Она поняла, как организовывалось правление в таленском обществе. Формально, любой мог стать правителем, но к претенденту предъявлялись такие требования, которые могли вынести только подготовленные с малолетства люди. Они должны были ладить со Стратой лучше, чем с собственными руками, обращаться с оружием и знать тактику боя на уровне полководцев, но самое главное, им должны были доверять другие ревены. Немногие были готовы посвятить себя достижению этого идеала. Потому на горе и образовалась династия правителей: уже несколько столетий ревенами руководила одна семья, в которой к правлению начинали готовить с рождения.

Эти дети не проводили свою юную жизнь изолировано: они общались со всеми ревенами наравне, но одновременно учились больше, чем сверстники. Они взрослели быстрее своих друзей и уже в юношестве проявляли способности и мудрость. И заслуживали того, чтобы быть правителями. Другие же просто не хотели править или не обладали достаточными силами для этого.

Леканы же избрали более легкий путь – со времен войны Равнин и Скал у них утвердилось престолонаследие. Но каждый новый правитель всегда удовлетворял потребностям народа.

– Ерса, я не пойму вот чего: получается, что король ревенов не может быть полновластным правителем, если его решение может оспорить любой из племени? – спросила она, напряженно хмурясь.

– Действия правителя не могут быть восприняты враждебно среди племени, ибо ревены, выбирая руководителя, тем самым высказывают ему безграничное доверие. Но, если действия правителя приводят к ошибке, то он больше – не правитель.

– Вот почему Падиф требовал от меня доверия к себе! Потому что я отдала ему право быть моим… проводником в этом мире.

– Именно поэтому, – с улыбкой подтвердил наставник, – Именно поэтому я требую от тебя подчинения – потому что ты была вверена мне человеком, которому ты доверила мостить перед тобою путь.

– Но скажи мне, верно ли говорю, что ревены очень серьезно карают за ошибки? Цена за ошибку так велика от того, что путь к ней всегда тщательно продуман. Так?

– Ошибка талена есть результат ошибки в его сознании. Чтобы найти ее, он возвращается к истокам. Это делается, чтобы прийти к истине, ибо только истина важна для талена. Чем более трудна ошибка, тем более она разрушительна. Ошибка мальчишки в уроках не сравнится с ошибкой мудреца, ошибка воина в битве приведет только к его смерти, а ошибка командира приведет к смерти целой армии.

– Да, но ведь человеку свойственно ошибаться! Ошибка ведь может быть случайной, так?

– Нет случайностей, самолин! Все – это результат наших действий, обдуманных или бессознательных. Случайность? Этого слова не было до войны, до раскола в рядах таленов, ибо раньше люди были разумнее и могли отвечать за свои поступки. Случайность придумали те, кто желает оправдать свои действия, кто желает скрыться от реальности, – глаза наставника гневно вспыхнули, и этот блеск показался ей знакомым: так же сверкали глаза Падифа, когда он серчал на нее.

– Хорошо. А дети правительствующей семьи, они когда-нибудь выбирали путь, отличный от правления? – перевела разговор она в другую сторону.

– Да, были в семье подобные… – тихо сказал Ерса через паузу, и почему-то в голосе его была печаль.

– И что с ними стало? – проникновенно спросила она.

– Они пошли свои путем, – холодно ответил Ерса.

Очевидно, что учитель не хотел говорить об этом. Но она решила попытать на эту тему Падифа, когда тот вернется.

– А леканы… Как они обучают наследников, чтобы у тех не возникло противоречивых идей?

– Хм… Отличный вопрос, самолин, – вдруг похвалил ее Ерса, – Леканского наследника воспитывают исключительно леканы, и главенствует над воспитанием сами родители, в отличие от ревенов, где отец и мать отходят от ребенка. Традиции в правительстве леканов играют важнейшую роль. До четырнадцати лет наследник растет под четким дозором родителей, познает науки, ремесла, быт. После он начинает обучаться военному искусству. Только в семнадцать леканский наследник начинает входить в Страту. И только к двадцати годам воспитание будущего правителя заканчивается, и только тогда отец отпускает его от себя.

Она многое узнала о военной истории Инскримен. После объединения таленов, следующее после Ледяной битвы сражение произошло через несколько лет. И то – тогда талены сами решили наступать на Цараненные горы. На полпути их встретило яриковское войско, словно они знали о наступлении. Лидер яриков, Фиолетовый, был с ними. Он уничтожил всех таленов, вышедших в бой. Тогдаший лидер ревенов, Варкас, и его близкие друзья погибли, а Филипп отдал свою жизнь Ламару, чтобы похоронить остатки яриков в мощном землетрясении. В черноте этих дней руководство взяли на себя сыновья Филиппа и Варкаса – Притчет и Искриан.

Теперь основной задачей обоих племен стала подготовка к скорому нападению яриков, которое было очевидным после разгрома. Прошло не более трех месяцев с того сражения, как ярики появились на рубежах Ревен. К счастью, это нападение было отбито. За этим последовал двухгодичный перерыв в битвах. После ярики вновь подходили к границам Ревен, видимо, усмотрев там ядро угрозы, но леканы подходили вовремя на помощь и нападения отбрасывались назад вновь и вновь. Со временем крупные боевые действия прекратились: война превратилась в мелкие стычки.

Этот период затянулся на тридцать с лишком лет, а после этого новая крупная битва состоялась в самом центре Уделимых холмов. Что самое странное, эта битва была согласована. К ревенам от яриков приехал посланец, передавший желание своего лидера биться. Правители таленов недолго обдумывали этот вопрос. Объявив своим людям о посланнике, они увидели утомление на лицах соплеменников. Людям хотелось скорейшей развязки войны, и они готовы были погибнуть за свою честь, чем жить далее в ожиданиях. Поэтому предложение яриков было принято.

В этот раз самые сильные талены не выходили открыто на поле боя, но отсиживались в укрытиях и действовали оттуда. Не подвергаясь риску, они могли эффективнее защищать бойцов в отрытой схватке. Ярики не изменили своей тактики, и бились быстро и ожесточенно.

Фиолетовый лидер снова появился в разгар битвы, но на этот раз ему пришлось сосредоточить свое внимание только на Притчете – лидер леканов был достоин самого валена, когда бился с врагом. В это время остальные талены смогли вырезать яриков. Их лидеру пришлось бежать

После поражения ярики больше не изъявляли желания большой битвы, но и мира не хотели. Скончался от тяжелой болезни Притчет, оставив на место себя совсем еще юного, шестнадцатилетнего сына Приама. Искриан последовал за своим союзником скоро, погибнув от опухолей. На его место был избран так же единственный сын Танхет, старше Приама всего на один год. Они были молоды, но уже успели заслужить любовь народа, особенно Танхет, который правит ревенами до сих пор. Некрупные стычки с яриками продолжались и продолжаются до сих пор.

– Ерса, почему основания содействовали войне? Ведь тогда, когда погиб Тулон, они перестали содействовать таленам, ибо с помощью них совершилась смерть, а тут получается, что основания чинят разрушение направо и налево… как же так?

– Ты права, самолин, но я объясню тебе. Тогда основания отвернулись от таленов, потому что была пролита таленская кровь. Кровь того, кто умел входить в Страту, кто был частью ее… Уничтожая яриков, основания уничтожают враждебно-настроенных к себе людей. Понимаешь ли, самолин, если попросить основания в содействии убийству талена, меня, например, то тот, кто это сделает, навсегда лишится возможности входить в Страту. Сознание каждого из таленов – это составляющая оснований, их часть. А ярики представляются совершенно чуждыми Инскримен, поэтому Ламар, Квирнар, Илень и Селемер содействуют их смерти… – Ерса приостановился, но в глазах девушки было неверие, – Основания есть в каждом окружающем предмете: в этом столе, в камне, в тебе, во мне, в Цараненных горах, но не в яриках.

– Вы так говорите, как будто ярики – не люди, а отбросы этого мира… – прошептала она и стиснула кулаки, – Как могу я узнать, кто прав, а кто – виноват?

– Самолин, в этом суть войны… – попытался было вставить Ерса, но Энди повысила голос.

– Тогда почему же вы проигрываете? Почему? Может быть, дело не в воинской подготовке и количестве оружия, а в вашем отношении к разрушению, к этой самой войне? Вы считаете, что, если вы – талены, то вы лучше своих врагов? Хм… По мне, так вы такие же безжалостные бойцы, как и они!

– Почему ты так думаешь? – старик покачал головой, но голос его был спокоен.

– Хм! Ваш летописец описывает жестокость яриков, их ужасное оружие, но ни словом не говорит, какой ужас творили талены на полях битвы! Что они там делали? – от негодования Энди слегка покраснела, а ноздри ее раздулись, – Вы сами говорили, что главная вещь в мире – это истина! Тогда давайте же смотреть правде в глаза! Союзное войско не менее жестокое и коварное! Поэтому не надо делать из таленов праведников только потому, что они могут общаться с основаниями. Я не говорю, что вы ведете неверную войну, и я все так же буду продолжать обучаться у вас, но… Война ужасна с обеих сторон, и здесь не может быть хороших и плохих… Знаете, как говорят? На войне все средства хороши… Но также на войне все люди одинаковы.

– Да, в твоих рассуждениях много истины. Но другие талены не видят ее… – улыбаясь, сказал Ерса.

– А я не другие! Я одна такая, неповторимая! – в голосе ее был сарказм.

– Да, это определенно, – серьезно согласился с ней Ерса.

– А что осталось после землетрясения? Просто земля раздвинулась?

– После землетрясения осталась глубокая впадина. Эта впадина долго оставалась забытой, но один ревен, выполняя поручение Хоскрина, обнаружил удивительные свойства этого места, которое позднее было названо Салиест Темпела. Там образовалось озеро с подземным источником, и вода в нем целительна, а Селемер в водах его не требует энергии взамен на исполнение просьб…

– Да, да, я помню – Падиф рассказывал мне про тот случай… Тот юноша спасался от яриков и озеро помогло ему… Там потом построили две башни – Глаза равностояния… да? – и она с надеждой посмотрела на старика.

– Да, самолин, верно, – с улыбкой в густой бороде подтвердил наставник, а потом, отодвинувшись от нее, как бы между прочим, спросил, – А Падиф сказал тебе, кем был тот юноша?

– Э-э-э… Сказал, что это был родственник правителя… – пожав плечами, сказала она, и тут же насторожилась, – А что?

– Это было великое открытие. Сейчас Сторожевые ворота надежно защищают подступы к Хафису и Ревен, – быстро сказал старик.

– Ясно… – мрачно протянула она, изобразив вялость на своем лице.

Вместе с Ерсой она продолжала тренироваться входить в Страту. И однажды у нее получилось. В какой-то момент мир остановился для нее, и ее сознание оказалось в темноте. Но это была не та, привычная темнота из ничего. Она была эластичной, упругой, наполненной формами и эхом множества звуков. Она упорно искала что-то в этой темноте.

Неожиданно она услышала странный шелест, словно издалека приближался ураган, но звук не возрастал, а непрерывно жужжал вокруг. Она, как учил ее наставник, ухватила этот звук, сохранила его рядом, удержала тем мнимым усилием, которое определяет иллюзорную видимость человеческих усилий в Страте. Шелест остался, и спустя некоторое время уже не требовал от нее концентрации. Следующим стал цвет, разбавивший мглу. Белые, серые, красные и желтые блики поплыли перед ее глазами, и она так же задержала их. Когда краски укоренились в ее сознании, она отвлеклась и от них. Она ощутила этот момент, момент, когда принуждение становится излишним.