Текст книги "Сага о Кае Эрлингссоне"

Глава 15

Отец выглядел сумрачно. Он сидел на лавке, устало опустив плечи, возле него стояла большая кружка с пивом, а мать с Ингрид спрятались за ткацким станком и о чем-то шептались. Рабыни забились в дальний угол и боялись дышать. Отец явно был не в духе.

Проходя мимо стола, я цапнул мягкую свежевыпеченную лепешку, отхватил от нее изрядный кусок и подошел к отцу.

– Что, теперь, поди, считаешь отца детоубийцей? – нехотя сказал он.

– Нет, с чего бы? – удивился я. – Ты был в своем праве.

– Это почему же?

– Они были рунными. У них было оружие, ведь так?

– Так.

– Они вышли на войну, а значит, уже не дети. Они были воинами и погибли в сражении, пусть даже враг был намного сильнее. Они ушли в дружину к Фомриру. Так чего тут стыдиться? Они сами болваны, если пошли на войну такими слабаками. Их отцы, конечно, вправе мстить за сыновей. Но и ты прав. Неправильно было бы рунному нападать на безрунного! Хотя и тут слабый может одолеть сильного. Фомрир дает шанс каждому.

Отец отхлебнул пива, усмехнулся.

– Надо же, как ты поумнел нынче. Хотел бы я посмотреть, как ты изменишься после второй руны.

– Я тоже. Вот только на смертный бой мне нарываться как-то не очень хочется. Может, Фомрир дал мне такое условие из-за тебя? Увидел, как ты убиваешься из-за той резни, и сделал так, чтобы я не мог получить силу от убийства слабых?

Отец дернулся так, словно в него молния ударила.

– А ведь ты прав! Этот дурак, Мамиров жрец, только зазря пальцы поотрубал. Впрочем, может, он и не слышал этой истории. Раз мой сын уже пострадал из-за моей глупости, то мне и впрямь нечего стыдиться. Убью этого старика со спокойным сердцем! Пусть отыщет сына в дружине Фомрира и будет счастлив.

На том и порешили. Женщины повыползали из укрытий, защебетали, мать впихнула в руки миску с похлебкой, Ингрид, разряженная, как дочь конунга, похвасталась новыми лентами и первыми побрякушками, которые подарила ей мать. И в доме стало хорошо и весело, как не всегда бывало.

Наутро отец надел любимую куртку с железными пластинами, старый шлем, плотно накрутил обмотки на ноги, вместо топора взял меч. Я тащил за ним тяжелый щит. Многие уже собрались на площади в центре Сторбаша, и старик тоже был там. Он завязал в узел седые волосы, заплел бороду в две косицы и надел чистую рубаху. На нем доспехов не было, лишь добрый меч держал он в руках. От щита отказался.

– Я прошу божьего поединка, потому сражаться буду без защиты, неважно, на теле или в руке, – сказал седобородый.

Отец мрачно глянул.

– Если за долгие годы не нажил ни кольчуги, ни щита, так нечего и других к тому же принуждать.

– Я просил поединок. Я не ставлю условия.

– Да тебя я и без лишних железок убью, – рявкнул отец, скинув и куртку, и шлем.

Щит так и остался у меня в руках.

– Скирир, отец наш всевидящий! Не победы прошу я, а справедливости. Ты видел смерть моего сына…

– Если твое горе столь велико, тебе стоит присоединиться к сыну.

– Я не хочу возводить хулу на убийцу сына. Не по нраву мне, если назову тебя трусом или хромой кобылой. Ты сильный воин. Ларс погиб от руки сильного воина, – величественно сказал старик.

А я заскучал. Самое интересное в поединке – это его начало, когда бойцы перебрасываются оскорблениями. Порой так смешно получается, что живот можно надорвать. Теперь я хотел, чтобы отец побыстрее убил старика. Как можно быть таким скучным?

Они сошлись в центре площадки. Первым ударил старик, но отец отшатнулся, и меч прошел мимо. Как, впрочем, и в следующий раз, а потом еще и еще. Отец отступал, и с каждым ударом седобородый ярился сильнее, его удары становились быстрее, точнее и всё ближе подбирались к незащищенной плоти, пока со звоном и искрами мечи не столкнулись и не замерли. Сила против силы, ярость против воли. И ярость проигрывала.

Когда меч почти коснулся лица старика, тот вдруг схватился левой рукой за лезвие своего меча и с силой оттолкнул отца. Брызнула первая кровь. По мечу старика струилась его собственная кровь, а по мечу отца – его. После толчка он не удержал меч, и лезвие едва не разрубило ему ключицу.

Несколько ударов сердца они стояли неподвижно. А потом в наступление рванул отец, меня словно оглушило молотом Скирира и с каждым ударом больше вдавливало в землю. Значит, отец так же мог высвобождать свою силу, как и Флиппи Дельфин. Но старик держался хорошо – ни один удар не коснулся его тела. Лязг мечей слился в сплошное гудение и скрежет металла. Вот уж поистине пляска мечей! Вдруг – влажный хруст разрубаемого мяса и кости. Отец отступил на два шага, а рука старика, еще сжимающая рукоять меча, упала на землю, орошая всё вокруг дымящейся кровью.

– Хватит! Ты проиграл поединок.

– Я еще не умер, – сказал седобородый.

Он опустился на одно колено, неловко разжал пальцы на отрубленной руке и подобрал меч левой рукой. После чего выпрямился и медленно пошел на отца. Кровь уже не хлестала сплошным потоком, а тяжело струилась по его одежде и телу. Теперь старик не казался скучным. О таком бое можно рассказывать даже внукам!

Несмотря на ужасающую рану, старик продолжил нападать, хотя его движения были медленными, предсказуемыми и неуклюжими. Отец небрежно уклонялся от ударов и не атаковал, до тех пор пока не уверился, что нужный момент наступил. Мощный удар наискось должен был развалить старика от плеча до пояса, но невероятным движением тот сумел уйти из-под удара. Почти. Меч врезался в его бедро и уперся в кость. Старик устоял, качнулся, проговорил:

– Ларс, я иду к тебе.

И умер.

Тело рухнуло, лишь когда отец вытащил свой меч. Пусть старик был слабым, бестолковым и занудным, но умер он, как герой из легенд, стоя. Это замечательная смерть! И все собравшиеся согласились с этим, простившись с душой старика радостными криками.

Отец, не замечая раны, громко выкрикнул:

– Это достойная смерть! Я справлю похороны, как родичу.

Лишь после того, как унесли тело старика вместе с отрубленной рукой, он согласился залечить и свою рану. Зеленая бабка пришла к нам с кривыми иглами и шелковыми нитями, промыла и зашила порез. Мама собрала стол для справления тризны по погибшему. Предстояло много хлопот, но все они были радостными, ведь умер не отец, а его соперник, к тому же преотличный, да и мстить за него никто не будет. На всякий случай и по совету Мамирова жреца мы озаботились защитой: чтобы старик не встал из могилы. Эмануэль выбрал большой плоский камень, нанес на него оберегающие руны, а потом мы положили его на лицо старика надписью вниз. Так и похоронили. Отец предложил было заменить камень доской или бревном, но Эмануэль сказал, что дерево со временем сгниет вместе с рунами, и тогда старик может выйти из могилы и попытаться отомстить внукам.

Тогда никто не задумался, почему у человека, который всю жизнь искал мести, не оказалось даже плохонькой защиты? Чем он заплатил команде корабля, что его привез сюда? И что вообще за люди согласились плыть в Сторбаш ради одного человека?

Их хёвдинг, когда узнал о последствиях поединка, сказал, что обиды не таит.

– Я хочу стать самым сильным торговцем в здешних морях, – сказал полноватый мужик с длинными до пояса волосами. – Вот и плаваю от города к городу, от деревни к деревне, разузнаю, кто чем живет и что может предложить. Ещё рисую карты. А заодно беру людей за плату и довожу их до места. Надеюсь, тот человек не причинил вам бед, и вы не будете злиться на лошадь, что его доставила.

Впрочем, людей своих торговец в город не пускал, везде ходил сам да беседовал со здешними жителями, договаривался насчет будущих товаров, спрашивал, что они хотят купить и чем могут платить.

После похорон жизнь в Сторбаше потекла, как и прежде. Неспешно достраивали стену позади города. Мама возилась с Ингрид и все больше привязывалась к ней, часто укладывала возле себя. А девчонка быстро научилась командовать рабынями, подралась с соседскими мальчишками того же возраста и доказала свою силу. Я так же ходил на утренние бои с Дагом.

И однажды, когда я возвращался с полянки домой, уставший и измотанный, случилось то, чего мы так опасались, но подзабыли за последними событиями.

Даг убежал вперед, он должен был с Кнутом обсудить предстоящее плавание отца к конунгу Рагнвальду. Тот собирал лендерманов, желая обсудить новые законы и планы на будущий год. Отец сразу сказал, что меня брать с собой не будет, так как туда точно приедет ярл Ски́рре, отец убитого мной Ро́альда. Хоть нападения и сражения во время тинга запрещены, кроме тех, что одобрил сам ко́нунг, но отец посчитал, что Скирре может и тайком навредить мне.

Я же плелся медленно, подсчитывая, сколько в этот раз наставил синяков бывший друг. Пару раз я все же сумел его подловить, и это уже выходило неплохо. Я знал, что на поединок мужчина может вызвать лишь воина своего ранга, то есть карл может вызвать только карла, хускарл – хускарла, а хельт – хельта. Вот только я сейчас слабый карл, всего на первой руне, и против пятой руны я все равно что лучинка супротив огня.

Сзади послышался шум, я резко обернулся, выхватил топорик и свалился от удара по голове. Зазвучали голоса, но я уже не мог разобрать, о чем они говорят. Перед глазами все поплыло, и я вырубился.

Мягкое поскрипывание дерева. Размеренный плеск волн. Удары весел о воду. Веселые перекрикивания гребцов. Видимо, они не усердствовали, раз у них хватало дыхания на болтовню. Сильно болела голова. Мутило то ли от качки, то ли после удара. Я перевернулся на бок и выблевал остатки завтрака с желтой пеной.

– Эй, смотри, куда блюешь! Тут и борт недалеко, дополз бы сначала, – возмутился кто-то.

Я поднял голову, с трудом собрал глаза в кучу и рассмотрел полноватого мужчину с жидкими длинными волосами, которые свисали ниже плеч.

Он радостно продолжил:

– А ты говорил, что не очухается. Видишь, очухался. И даже палубу запачкал. Так, парень, ты особо не разлеживайся. Придешь в себя, и давай на весла. Мы тебя просто так возить не нанимались. Хотя нет, как раз на это и нанимались, – и расхохотался, отбрасывая прядь волос, что упала ему на лицо.

– Я к вам и не просился, – пробормотал я, отполз в сторону от вонючей лужи и перевернулся на спину.

На мачте развевался флаг в черно-синюю клетку, который показался знакомым. Я призадумался, а потом вспомнил: это был тот самый корабль, который привез мстителя. Торговцы.

– А что, вы и свободными людьми торгуете?

– Свобода – она до поры до времени. Вот только что ты был свободным, а потом глядь – и уже никчемный раб без воли и без удачи, – длинноволосый явно любил потрепаться.

– Ты мою удачу не считай, – я замолчал, соображая, какие слова меня зацепили. – Так на что вы нанимались? Если поплавать, так можно было просто позвать, я люблю море.

Вроде бы этот волосатик был на четвертой руне. Остальные же на корабле были послабже: двух– или трехрунные. Для торговцев это нормально. Если торговец будет хускарлом или хельтом, его могут и не впустить в деревню из опаски. И людей обычно много на кноррах не держат, редко больше двух десятков, особенно если грузы возить, а не попутчиков.

Я оглянулся и не увидел берега. Хотя даже если бы и увидел, пловец от шестивесельного корабля уплыть не сможет, да и стрелами истыкать плывущего проще простого.

– Куда плывете? Кто вас нанял? – с каждым вздохом я чувствовал себя лучше и лучше. Проверил – пояса с кошелем и оружием на мне не было.

– Раз не догадываешься, значит, и знать тебе не надо, – хмыкнул длинноволосый. – Отдохнул – и ладно. Иди погреби, разомни косточки.

Собственно, я догадывался, к кому меня везут. То́ркель Мачта. Я глянул на воду и подумал, что умереть от стрел – не такая уж и плохая смерть. Вот только я служил при жизни Фомриру, хоть и не успел сделать многого, и не хотел после смерти быть в свите Нарла-морехода. Потому решил погодить. Вот ступлю на землю, там придумаю, что делать дальше.

Я быстро стер ладони о весла и с каждым гребком кривился от боли. Сначала я пытался заговорить с соседями, но скоро мог думать только о тяжеленном весле, своей спине и сукровице, что измазала дерево. Никогда! Ни в коем случае мне нельзя тонуть. Только не смерть в море, чтобы не грести вечность на тысячевесельном корабле Нарла.

Наклон вперед, потянуться всем телом, упереть ноги в бревно, рвануть весло на себя: сильно, но мягко. Краткая передышка. Наклон вперед. Рывок. Передышка. Наклон вперед.

Хорошо, что удача все еще была со мной. Некоторые мнили, что она держится за их оружие, другие думали, что удача цепляется за волосы или бороду и никогда их не брили. Отец полагал, что его удача – в топоре, том самом, который он дал мне для принесения первой жертвы, и я надеялся, что не спугнул ее. Я какое-то время считал, что удача лежит на том свиноколе и даже недолго таскал его с собой, но, добравшись до Сторбаша, бросил где-то в доме, там его нашли слуги, отчистили от крови и ржавчины, и свинокол стал выглядеть обычно. Я уже не мог отличить его от других свиноколов и перестал носить. Потому я решил, что удача не может лежать на оружии или чем-то таком, что легко потерять. Бороду могли отрезать в знак бесчестья или в насмешку, топорик с ножом у меня уже отобрали, одежду также могут снять. Но я-то останусь прежним! Моя кровь будет во мне.

Итак, удача не оставила меня, и вскоре поднялся попутный ветер, который наполнил парус и понес корабль так споро, что мы отложили весла. У отцовского драккара парус в два раза больше, чем этот, так что он сможет догнать похитителей.

Когда солнце ушло далеко на запад и уже собиралось омыть бок в багряной воде, мы пристали к берегу, вдоль которого шли какое-то время. В крупные бухты волосатик заходить не стал, не желая светить добычу. А эта бухточка была совсем крошечной, ее окружали со всех сторон крутые скалы, вздымаясь на десятки ростов. Я любил такие места. Здесь я ярче всего понимал, что человек – всего лишь мелкая букашка перед богами. Но сейчас это было очень некстати.

– Даже не знаю, стоит ли тебя связывать. Не похоже, что ты умеешь лазать по скалам, как муха, или плавать, как рыба, – сказал длинноволосый, когда почти вся команда сошла на берег.

Кто-то разложил огонь, запахло жареным мясом.

– Я Кай, сын Эрлинга. Вряд ли твое имя достаточно прославлено, чтобы я его слышал прежде, но, может, все же назовешься?

Я устало плюхнулся на галечный берег и вытянулся во весь рост, с наслаждением ощущая, как перекатываются камешки под натруженной спиной.

– И то верно. Меня знают как То́ре Длинный Волос.

Смотри-ка, я почти угадал.

– А, кажется, я видел твоего отца, когда возвращался из Растранда в Сторбаш. Столкнулся с ним случайно в одном овраге. Здоровенный такой кабан.

Торе беззлобно рассмеялся.

– Ты ошибся. Если бы то был мой отец, ты бы из того оврага не выбрался. Может, со своим отцом спутал?

Мне понравился этот Торе. Неплохой мужик, видимо. Команда его слушается, но без страха, из уважения.

– Слушай, Торе Длинный Волос. Вас же наняли привезти меня? Думаю, что это был Торкель Мачта. Ты же видел Сторбаш, видел отца, слышал рассказ того старика и знаешь, на что способен Эрлинг Кровохлеб. Так зачем тебе куда-то плыть? Верни меня обратно, и отец отблагодарит – не хуже, чем Торкель, а то и больше заплатит. Ты закупишь товар и станешь настоящим торговцем. С другой стороны, держать Эрлинга во врагах крайне накладно. Он будет искать меня повсюду. Скоро будет тинг у конунга. Неужели хочешь, чтобы тебя ославили по всем северным морям, как похитителя свободных людей?

– Говоришь вроде разумно, – кивнул Торе. – Вот только забываешь кое-что. Если сравнить Торкеля и Эрлинга, тогда ты прав. А если сравнивать Эрлинга и ярле Ски́рре, тогда расклад меняется. Торкель сказал, что если привезем тебя, тогда Скирре простит его ошибку, и меня вместе с командой примут на службу в Турга́р. А платят там очень щедро, хватит и на жену, и на дом.

– Выбираешь дружбу Пивохлёба вместо Кровохлёба? Ты делаешь ошибку, Торе.

– Эрлинг уже лет пятнадцать как отошел от сражений. Он уже не тот, что раньше. Если бы он просто убил старика, а не рубил ему руки и ноги, я бы еще задумался. Но он размяк возле своей красивой жены.

После Торе замолчал. Меня накормили, напоили, отвели до ветру, а перед сном стянули руки-ноги ремнями. Жаль. Я бы все же проверил эти скалы на неприступность. Если даже сорвался бы, тогда у меня был бы шанс попасть к Фомриру в дружину.

Глава 16

Ветер – это дыхание ужасной морской твари по имени Хьйо́лкег, поверженной музыкой Сва́льди.

Вскоре все затихло. Потрескивали затухающие костры, поскрипывала галька под ногами воина, оставшегося на страже, мирно плескало море, убаюкивая, точно в колыбели. Где-то высоко попискивали во сне птицы, устроившись в удобных гнездышках прямо в трещинах скал, да посвистывал ветер, выдуваемый тремя из девятнадцати ноздрей Хьйо́лкега. Но я толком и не слышал этого за могучим храпом спящих вокруг мужчин.

На небе высыпали звезды. Я нечасто смотрел наверх, лишь в детстве отец вечерами выводил меня на улицу и рассказывал, как определять стороны света по ночному небу, чтобы не заплутать в море. Хотя мало кто плавает после захода солнца. Да и зачем, если проще пристать к какому-нибудь берегу и переночевать там? Мало ли куда заведет ночная дорога? Морские твари охотятся и ночью, и днем, но днем их хотя бы можно разглядеть. Поэтому почти на каждом корабле есть смотрящий в воду, который сидит на мачте. И его задача – не высматривать землю или другие суда, а именно глядеть в морскую пучину, пастбище Нарла[1]1
  Пастбище Нарла – иносказательно – море.


[Закрыть], и выглядывать его стада – морских тварей. В песнях часто говорится о том, «как мелькнула в пенном поле[2]2
  Пенное поле – иносказательно – море.


[Закрыть] сумрачная тень, пожиратель коня паруса[3]3
  Конь паруса – иносказательно – корабль, пожиратель корабля – морская тварь.


[Закрыть], вепрь прибоя[4]4
  Вепрь прибоя – иносказательно – морская тварь.


[Закрыть], как вскинул дракон моря[5]5
  Дракон моря – иносказательно – корабль.


[Закрыть] крыло змея[6]6
  Крыло змея – иносказательно – парус.


[Закрыть], как взметнулись ясени битвы[7]7
  Ясень битвы – иносказательно – копье.


[Закрыть], и началась любимая песнь Фомрира[8]8
  Песнь Фомрира – иносказательно – битва.


[Закрыть]». А ночью как можно что-то разглядеть? Много доблестных воинов сгинуло безвестно. Наши воды считались спокойными, тех же хуорок редко встретишь. Хуорки были бы и вовсе безобидными, если бы не путали корабли с китятами.

Руки в путах начали затекать. Ремни наложили умело: выбраться я не мог, но и кровь в кистях не застаивалась. Я пошевелил пальцами, сжал кулаки, почувствовал, как треснули заживающие мозоли, вновь потекла сукровица. И тут мне пришла в голову одна мысль: а что, если…

Руки мне стянули спереди, зубами ремни за ночь все равно не перегрызть, ножом и то пилить долго придется. Кожа на ремнях сухая, старая. Я вывернул руки так, чтобы сукровица потекла прямо к путам, и поскреб ногтями по ранам. Я не рассчитывал, что такая малость размягчит кожу до такой степени, чтобы ремни растянулись, для этого нужно было бы подползти к морю и засунуть их туда на часок-другойхоть сколь-нибудь долгий срок, но если я размочу хотя бы некоторые участки и смогу вытащить одну руку, тогда я освобожусь от пут.

Я провозился немало времени, прежде чем понял тщетность этого занятия. Ладони горели огнем, а из достижений было лишь то, что я вдобавок стер кожу на запястьях. Теперь мне казалось, что я мог постараться на веслах и посильнее, тогда мозолей было бы побольше. Я уже и плевать пробовал, пока в горле не пересохло окончательно, и слюней совсем не осталось. Тогда я опустил руки вниз, осторожно завозился, приспуская штаны. Там-то жидкости побольше будет. Прицелился, несколько раз проверил положение ремней и не только, напрягся и… чуть не взвыл от боли. Моча, попав на раны, ожгла их огнем. Резкий запах быстро смело ветром с моря. Я покрутил руками, поднапрягся, растягивая ремень, и потихоньку-полегоньку сумел вытащить одну кисть. По ощущениям вместе с кожей. Скинул путы, потянулся к ногам и на ощупь, не спеша, развязал ремень вокруг щиколоток. Покрутил руками и ногами, разгоняя скованность в суставах. Я не был уверен, что смогу достаточно крепко сжать нож, но готов был проверить это на деле.

Все спали, а мои шебуршения за храпом расслышать было невозможно. Сторож сидел спиной к костру и смотрел в сторону моря. Может, спал.

Лезть на скалы? Это всегда успеется. Сначала я хотел забрать несколько жизней. Негоже к Фомриру идти без подарка.

Я огляделся. Рядом лежали двое, закутанные в одеяла по самые уши. Оружие они держали там же, под одеялами. Не вытащить. А ползти по мелким камушкам – все равно, что бить в бодра́н: услышат все. Впрочем, я хотел попробовать. Перекатился к ближайшему, заглянул ему в лицо. Спит. Обычный парень, молодой, не больше двух десятков зим. И две руны за плечами. Таких и в Сторбаше полно. Но, взяв в руки оружие, каждый должен быть готов умереть в любой момент. Так почему бы и не сейчас?

Я взмолился Фомриру о том, чтобы этот парень не оказался левшой, запустил руку под ткань, нащупал нож с правой стороны, резко рванул и воткнул несколько раз ему в грудь. Он успел лишь раскрыть глаза, судорожно вдохнуть и что-то просипеть. Лежащий неподалеку что-то почувствовал, приподнялся на локте и только собрался что-то сказать, как я одним прыжком перенесся к нему и полоснул по горлу.

Сторожевой вскинулся, обернулся, закричал, подняв остальных. Но я уже несся в сторону скалы, схватил нож в зубы и, сам не знаю как, взлетел наверх. Потом запал поутих. И я обнаружил себя, цепляющимся за трещины в скале, с ножом в зубах.

Преследователи подкинули дрова в костры, огонь взметнулся, освещая крошечную бухточку и людей внизу. И я понял, что поднялся не так высоко, как хотелось бы: всего на три-четыре роста. И тут меня накрыло. В животе вспыхнуло пожарище, окатило огнем и холодом, застонали кости, зашевелились мышцы. Ободранную кожу на ладонях стянуло, и возникло мерзкое ощущение, будто там копошились черви. Впрочем, через несколько вздохов оно исчезло. Уставшая за день спина распрямилась, плечи налились новой силой. Даже пальцы, которые соскальзывали с неровных уступов, окрепли и впились в камень. Я едва не расхохотался, лишь нож, стиснутый в зубах, помешал этому. Хвала великому Фомриру, что даровал новую благодать и вознес меня на ступень выше! Посчитал ли он это за смертный бой? Или ему было достаточно того, что убитый враг сильнее меня?

– Эй, Эрлингссон! – крикнули снизу. – Гляжу, ты малый не промах. Убил двух моих людей. Спящих. Думаешь, это достойный поступок для мужчины?

Я проверил прочность опоры, быстро перехватил нож одной рукой и засунул его за подвязку штанов. Лезвие, правда, упиралось в бедро, но это было лучше, чем остаться вовсе безоружным.

– Это ты, Торе?

– Я.

– Я мало что понимаю в достоинстве. Зато я видел, как подлые наемники притворились торговцами, вошли в город, украли свободного человека, подкараулив его уставшего, к тому же низкорунного. И все для чего? Чтобы продать за серебро не менее подлому Торкелю, вырезателю старух, уничтожителю деревень, пастуху щенков. Что по сравнению с этим мой поступок?

– Как теперь смотреть в глаза их матерям? – продолжал стыдить Торе. – Как сказать, что они умерли сонными и не попали на службу Фомриру?

– Так же, как ты обещал славу и богатство, забирая их сыновей на нечестное дело.

Длинный Волос помолчал, понял, что пристыдить меня не получится, и завел новую речь:

– Недалеко ты поднялся. До тебя не то, что копье или стрела – любой камень долетит. Спускайся подобру-поздорову, а то сорвешься, сломаешь спину.

– И то верно. Торкель Мачта может и огорчиться. В чем радость пытать калечного? – крикнул я, подтянулся и прополз немного выше.

Сейчас я не хотел умирать ни за что на свете. Я получил вторую руну! Я здоров и силен. Почему бы не подняться наверх и не удрать по суше? Мне не привыкать бегать по незнакомым лесам.

Рядом с головой ударился камень, осыпав лицо мелкой крошкой.

– Эрлингссон, мои парни могут сбить чайку на лету. Если не хочешь умереть под камнями, слезай.

Я полез еще быстрее, рискуя сорваться. Следующий камень прилетел уже в спину. Я охнул, но даже не оглянулся. Шорох. Я еле успел отдернуть руку, как туда врезался еще один булыжник. Несмотря на яркий огонь, костры не могли осветить всю скалу, и мне оставалось совсем немного до границы спасительной тьмы.

Сосредоточившись на подъеме, я не сразу заметил, что внизу все переменилось. Лишь после того, как лязгнуло металлом и раздался крик умирающего, я посмотрел в бухту. Из темноты со стороны моря выскальзывали тени и резали людей Торе. Те, ослепленные светом, отмахивались вслепую и гибли на месте. Некоторые даже оружие вытащить не успели, так как собирали камни для меня.

На свет вышел высокий мужчина. Сначала показалось, что старик, так как его волосы были очень светлыми, почти белыми, зато аккуратно подрубленная борода оставалась темной. К тому времени в живых остался один Торе. Он держал меч и щит, всматриваясь в пришедшего.

– Это ты, А́льрик Беззащитный? – спросил он. – Не ожидал тебя здесь увидеть.

– Догадываюсь, – ответил пришедший. Его голос прозвучал неожиданно молодо. – Как тесен мир и как мал океан, раз мы снова свиделись за такой короткий срок.

– Ты следил за мной.

– Я следовал велению сердца и души. Поверь, не только мое сердце, но и прочие внутренности рвались к тебе. Не иначе, как сам Нарл подталкивал мой корабль.

Торе оглядел трупы своих людей и с горечью сказал:

– Зачем убивать всех? Вызвал бы меня на хольмганг, как и подобает честным людям.

– Так то честные люди. А разве ты считаешь себя таковым, коль украл нашу работу? Честные люди поглядели да решили, что раз мой хирд не подходит Торкелю, так и вовсе не годится ни для какого дела.

– Мой корабль лучше подходил.

– Да? – развел руками А́льрик. – С чего бы? У меня та же четвертая руна, мои люди так же умеют обращаться с оружием, а мое судно столь же быстроходное. Неужто я бы не справился с доставкой одного несчастного старика? Нет, я считаю, что ты либо цену взял слишком маленькую, чтобы втереться в доверие, либо еще и приплатил. А это несправедливая игра. Я расстроился. Впрочем, я и не предполагал, что управлюсь так легко. Ни один мой человек не погиб и даже не ранен, плюс я обзавелся новым корабликом. Удачно Мами́р напустил безумие на того малого.

– Я не безумец! – крикнул я. – Они меня похитили. И двоих убил я. Их оружие – мои трофеи.

– Вона как! – удивился Альрик. – Слыхал я о том, что похищают девиц или рабов. Но не слыхал, чтобы раб поднял руку на воина.

– Я не раб! Я свободный человек, карл! Мое имя Кай, сын Эрлинга, который известен под прозвищем Кровохлёб.

К тому времени всех убитых оттащили в сторону и сложили кучей, сняв с них мечи, топоры, кольчуги и всю броню. Только Торе стоял, за одну ночь лишившись всего. Я спускаться не торопился. Вдруг этот Альрик захочет довести работу То́ре до конца, доставив меня Торкелю?

– Вот теперь не знаю, что и сказать, – негромко сказал Беззащитный, обращаясь к своим людям. – Судя по всему, Торе, я должен принести тебе извинения. Теперь понимаю, почему Торкель выбрал твой хирд. Я бы никогда не согласился похитить карла. Я слышал о Мачте прежде. Не думаю, что он попросил доставить мальчишку, чтобы жениться на нем, да и в рабах нынче нет недостатка, а значит, он хотел его наказать за что-то. Или подарить кому-то. В храбрости Торкелю не откажешь. Получается, Эрлинг Кровохлеб знает его в лицо и знает, что Мачта хочет украсть его сына. Поэтому Торкель и подобрал наемников для грязной работы.

– Твои извинения ни к чему. Воинов они не вернут.

– Да я и не собирался извиняться. Я зря сердился на тебя из-за украденной работы, но прощать похищение свободного человека не стану. Эрлингссон, спускайся. Тебе не причинят вреда, даю слово, а слово Альрика Беззащитного крепко, как сталь. Если отец будет рад тебя видеть, могу доставить обратно.

– Хорошо! – и я начал спускаться.

Костер уже затих, освещая небольшую полосу, так что я ничего не видел. Ощупывал каждый выступ и каждую щель, проверял их на прочность и лишь потом переносил туда вес. Когда до подножия осталось совсем ничего, я все равно не стал спрыгивать. И только почувствовав твердую и, главное, ровную, землю под ногами, я разжал пальцы, схватил нож и осторожно обошел Торе.

Альрик не был седым. Его лицо было гладким и свежим, видимо, он осветлял волосы щелоком, поэтому они были желтовато-белыми, а бороду не трогал. При этом он не носил ни шлема, ни кольчуги, даже жилета или толстой куртки не было. Простая шерстяная рубаха поверх льняной, широкий пояс, – вот и вся его защита.

– Ого, двурунный! – весело приветствовал меня Альрик. – А ведь совсем еще мальчишка.

Торе выругался под нос. Он знал, как я получил вторую руну.

– Хоть твоих людей вырезали ночью, тебя, Торе Длинный Волос, я убью утром, под ярким солнцем, чтобы боги не думали, что Альрик не чтит законов. Пока же ложись спать. Клянусь, ни один человек тебя не тронет, если не нападешь первым. Утром сможешь отомстить. Или хотя бы попытаешься.

Я с любопытством посмотрел на Торе. Теперь он, по сути, оказался в моей шкуре. Вокруг него было примерно столько же врагов, тот же берег, то же море и те же скалы. Правда, по голове его никто не бил и меча не отнимал. Он мог наброситься на Альрика или его людей, чтобы добраться до моря. Мог развернуться и полезть по склону. Мог попробовать откупиться или отговориться. Но он выбрал сдаться.

– Согласен. Утром проверим, кому из нас благоволит Фомрир. Но если я одержу верх, отпустят ли меня твои люди?

После этих слов я утратил остатки уважения к этому человеку, поэтому отвернулся и пошел искать своих мертвецов. В хирде Альрика были только молодые мужчины, они прожили немногим больше двадцати зим или чуть меньше. Двое или трое были едва старше меня. Не было никого ниже двух рун, хотя и до третьей добрались немногие, и те, как я понял, получили ее только этой ночью.

Меня весело приветствовали. Один парень даже поблагодарил:

– Если бы ты не поднял такую бучу, мы бы так легко не отделались. Надо же, заставил их разжечь костер и смотреть в обратную сторону от моря! Даже сам Мамир не сумел бы провернуть такой трюк.

Угрюмый мужчина со шрамом на лбу, дальний конец которого уходил к затылку через всю голову, отдал топорик, меч, два ножа, два кошеля, самодельные клепаные шапки из толстой кожи да длиннополую куртку без рукавов, сшитую широкими стежками. Такая не защитит ни шею, ни рук, зато не стеснит движений.

– Я как знал, сразу отложил всё в сторону. Подумал, раз не мы их убили, так не нам и вещи брать.

– А если б я помер? – уточнил я, примеряя безрукавную куртку.

– Продали бы и поделили на всех.

– И то правда.

После чего я нашел место неподалеку от пыхающего теплом костра и уснул.

Разбудил меня косоглазый парень. Я первый раз увидел такого: один глаз смотрит прямо, а другой глядит в сторону. Интересно, как он стреляет из лука? Куда летит его стрела – по правому глазу или по левому?