Текст книги "Сага о Кае Эрлингссоне"

– Схвати меня! – яростный удар обрушился на остатки щита Торкеля.

Дзинн! Со звоном топорик разлетелся на осколки.

Торкелю хватило одного мгновения, чтобы пинком в живот отправить меня в полёт.

Судорожно проталкивая воздух в лёгкие, я видел, что моя отчаянная атака принесла меньше пользы, чем я ожидал. Мачта быстро оправился и поймал на щит бродэкс Вепря. Встрявший топор вырвался из рук хозяина вместе с поворотом щита и обухом ударил Вепря в лоб, выбив из него дух. Тулле нырнул под меч Торкеля, ткнул в бок клинком. Кольчуга выдержала, зато не выдержала голова друга, когда на неё опустилось навершие меча. Я рванулся встать, помочь, оттащить Тулле, но ноги подломились, и меня вырвало желчью. Торкель отступил на полшага и коротко двинул мечом, чтобы перерезать горло Тулле. Звякнул металл о металл, Альрик сумел отбить в сторону меч этого троллева выродка.

Пятая руна против пятой руны. Если бы не произошедшее ранее, я бы сказал, что шансы равны, но сейчас я боялся за Альрика, что мог погибнуть по моей вине. Я снова попытался встать, но проще было сдвинуть гору, чем подняться на ноги.

Я неоднократно видел Беззащитного в бою, он силён и быстр. Сейчас же он превзошёл самого себя, его меч сверкал серебряной молнией, сам Альрик каплей ртути перетекал с места на место, смазываясь в движении. Торкель же, напротив, был нарочито медлителен и почти не двигался, но небольших движений хватало, чтобы отразить все атаки хёвдинга. Внезапно Мачта взорвался движением и, изогнувшись в длинном выпаде, рубанул Альрика в открытую грудь, со звоном разлетелись разрубленные кольца, брызнула кровь. Хёвдинг покачнулся и поднял щит, но следующий удар Торкель нанёс по ноге, пусть не разрубив бедро, но сбив Беззащитного с ног.

Мачта вскинул голову и, глянув на небо, быстрым шагом двинулся ко мне. Трюггве, что попытался его перехватить, Торкель просто сшиб броском щита. Схватив меня за шкирку и приподняв, как щенка, гад радостно оскалился.

– Ну вот и встретились, Свинокол!

Впрочем, радость быстро исчезла, когда я пропорол его предплечье ножом. От неожиданности Мачта меня отпустил. Я шлёпнулся на землю и сразу же ткнул ножом под его кольчугу, надеясь попасть в бедренную жилу. Торкель вскрикнул от боли и пнул меня по рёбрам, подбросив в воздух. Нож я выронил, но у меня и так уже не было сил сопротивляться.

Я лежал на земле, уставившись в прозрачное бледно-голубое небо. Там выцветала и таяла на глазах последняя утренняя звезда. Внезапно небо исчезло, заслоненное огромной ладонью, которая вцепилась в ворот и поволокла меня прочь. Единственное, о чем я мог думать, так это о новеньком шлеме. Как здорово, что Эйрик дал мне шлем! Ведь иначе бы я сейчас бился о железки и тела головой. Надо будет поблагодарить Эйрика еще раз. Но ведь он мертв? Впрочем, это не беда. Я тоже скоро умру. Там, в строю позади Фомрира, мы и встретимся. Там будет Йодур и Оддр. А Тулле не будет. И хорошо, что его там не будет.

Моя голова билась и билась обо что-то, наполняясь звоном. Звон все нарастал и нарастал, он уже захватил весь шлем, уши, череп, еще чуть-чуть, и он польется из рта и глаз.

– Всем прекратить!

Зычный голос перекрыл битву, заглушил гам и бряцание оружия. Он даже вытеснил звон в моей голове, я сумел прийти в себя. Следом пронеслась ледяная волна силы, оглушающая и смывающая волю. Державшая меня рука ослабла, и я выскользнул из захвата, откатившись в сторону.

– Нет! – взревел Торкель. – Это мой пленник.

– Согласно условиям конунга Рагнвальда все пленники после рассвета должны быть отпущены, и все распри закрыты, – возразил ярл Си́гарр.

Он сжал кулак, крепко обхватывая амулет-топорик, и спокойно смотрел на бешеного Мачту, который мог убить его одним ударом.

– Плевать на Рагнвальда! У меня свои счеты.

– Тогда я прошу сводить их где-нибудь в другом месте. Сейчас этот юноша под моей защитой.

– Ты себя-то защитить не можешь, сопляк!

Если спокойный Торкель пугал до дрожи в коленях и завязывающихся в узел кишок, то от взбешенного Торкеля я готов был наложить в штаны. И сделал бы уже это, если бы было чем.

Я медленно отползал к дому, стараясь не привлекать внимания. Меня кто-то подхватил под руки и поволок подальше от недавней сечи. Я задрал голову и увидел пыхтящего Энока.

– Кошель, говоришь, – шепнул он.

Тем временем сакравор, залитый чужой кровью, подошел к ярлу, опустился перед ним на колено.

– Мой ярл, ты победил Хрейна. Поздравляю!

– Мы победили. Ты победил, Эрн. Потому я отдаю этот остров тебе. Вся земля, все леса и все звери на нем теперь твои.

Во двор поместья потихоньку начали входить люди Хрейна. Сначала немногие оставшиеся в живых наемники, затем личная ватага ярла, последними ступили наблюдатели. Кажется, конунг выбрал их не сколько из-за силы, сколько из-за внушительности. Я же видел Флиппи Дельфина, настоящего сторхельта, и он выглядел, как обычный мужик, только малость пошире в плечах. Эти же, скорее всего, родились размером с молодого бычка и вымахали чуть ли не со взрослого тролля: на две головы выше Тулле, воловьи шеи, массивные челюсти. Кольчуги, в любой из которых я бы даже не смог стоять, на их телах казались тоненькой яблочной кожурой.

– Встать можешь? – спросил Косой.

– Лучше полежу.

От малейшего напряжения живот скручивало болью, и я еле-еле успевал сглатывать подступающую рвоту.

Это было странно. Только что мы убивали друг друга, сноульверы еще не оттащили трупы, еще не очнулся Тулле после удара по голове, Вепрь перевязывал раны ругающегося Альрика, не успело остыть тело Эйрика Секиры, а наши противники стояли рядышком – мечом подать, и нужно просто сидеть и смотреть на них, а не рубить, кромсать и пронзать. Если бы Торкель не охладил мой пыл, смог бы я сдержаться? Да, конечно, смог. Достаточно только глянуть на конунговых наблюдателей.

– Все условия выполнены. Все правила соблюдены. В споре победил ярл Си́гарр. Остров отходит к владениям ярла Сигарра. Конунг Ра́гнвальд не потерпит никаких дрязг между вами. Ярл Сигарр, ты подтверждаешь?

– Да.

– Ярл Хрейн, ты подтверждаешь?

Из строя выступил пожилой обрюзглый мужчина с толстомясым красным лицом и осоловелыми глазами. Он сплюнул и просипел:

– Я не согласен.

Один из наблюдателей медленно положил руку на меч и повторил вопрос:

– Хрейн, ты подтверждаешь? Или хочешь пойти против воли конунга?

– Подтверждаю. Но ярлом должен быть достойный воин, а не этот дохляк.

– Ярла выбирают люди, – вмешался Сигурд.

– Ко́нунг Рагнвальд Беспечный признал права ярла Сигарра на владение землей. И признал его победителем в споре. Все возражения отныне считаются посягательством на власть конунга. Тебе есть что сказать, ярл Хрейн?

– Нет. Уходим.

– Наемники должны быть распущены в ближайшие семь дней. Или они могут пойти под руку ярла.

Ярл Хрейн кивнул, развернулся и ушел вместе с личной ватагой. Торкелю ничего не оставалось, как последовать за ним. Он лишь глянул на меня в последний раз, задумчиво так, словно прикидывал, как лучше разделать мою тушку, и убрался наконец.

Глава 12

Я с тоской смотрел на стол, заставленный кувшинами с пивом и горьким медом, там даже были глиняные запечатанные бутыли с иноземными винами, что в свое время привез отец ярла Сигарра. Горами вздымались блюда с жареной свининой, копченым салом, птичьи масляные тушки исходили ароматным дымком, белый козий сыр с травами соседствовал с жирной пропеченной рыбой, на которую, впрочем, никто и не зарился, лепешки блестели от масла. Рабы раздавали кабаньи ребра, щедро политые жиром. Я сглотнул слюну, отхлебнул воды и скривился. Как же надоело пить одну воду!

Торкель всё же сумел испортить мне жизнь. Уж не знаю, что он там повредил мне во внутренностях, но я вообще не мог есть, даже от куска хлеба выворачивало, от запаха мясного воротило. Да что там мясо! Я воду смог проглотить, не выплюнув кишки, лишь к вечеру.

Рядом слегка покачивался Тулле с перемотанной головой. У него с кишками всё было в порядке, но почему-то он тоже не мог ни есть, ни пить, хотя ему Торкель врезал по голове. А вот Вепрь, который вырубил себя своим же бродэксом, жрал в три горла и пил за пятерых. Видать, его голова покрепче Туллевой будет.

После победы ярл Сигарр позвал всех наемников в дом отца, не опозорил себя подозрениями и недоверием. На небольших лодчонках мы поднялись вверх по реке, мимо густых хвойных лесов и высоких обрывистых берегов, остановились возле приметной серой скалы, где нас встретили и на телегах отвезли прямо в самую чащобу. Меня укачало на ухабистой дороге так, что я не заметил, как мы выехали из леса и оказались в поселении Сигарра. И это было поистине великолепное место.

С одной стороны выстроились стеной толстенные разлапистые сосны, с другой – вздымалась величественная гора, от которой был отколот преизрядный кусок, обнажая разноцветный камень. Когда я поднял глаза наверх, подумал, что гора сделана из чистого серебра, так ярко сверкали на ней серебристые нити в солнечном свете. Оказалось, что это крошечные ручейки просочились через камень и стекали, сплетаясь и расходясь, точно тончайшая вязаная шаль у невесты. Они как раз и блестели. У подножия горы торопливо бежала небольшая речушка, на берегу которой стояло поселение.

– Мы называем эту гору Серебряной, а речку – Серебрянкой. А это Сёльвхус, серебряный дом.

И это был самый большой дом, который я только видел. Весь поселок уместился в этом доме. Под его крышу драккар целиком бы влез, может быть, даже с мачтой и парусом. Встречать нас высыпала целая толпа женщин, девок и детей, немного стариков, словно все мужчины, что были на землях Сигарра, – это его хускарлы. Я помнил историю об отце Сигарра Си́гвальди Добряке, и всё же не сразу сообразил, что Хрейн вырезал почти всех мужчин.

Сигарр изрядно утомился во время обратного пути, кашлял чаще обычного, на его бледном лице пунцовыми пятнами горел румянец, но он собрался с силами и поприветствовал людей. Старух и стариков он обнял, каждому что-то сказал, а потом обратился к нам:

– Благодарю, добрые воины, за доблесть и силу. Надеюсь, вы останетесь погостить на эти семь дней, отдохнете как следует, залечите раны. Наша серебряная вода благословлена богиней Орсой и очень полезна для восстановления сил. И чтобы ваш отдых проходил без лишних сомнений, обещанную плату я отдам тотчас же.

Сакраво́р уже успел принести небольшой, но тяжелый сундук, доверху набитый разномастными серебряными монетами, кольцами и цепями. Сигарр подозвал хёвдинга Сигурда и аккуратно передал ему приличную кучу серебра. Этот хирд понес самые большие потери и уменьшился на треть. Затем заплатил Орму и его хирду, мы прибыли последними и плату получили тоже последними.

Альрик еле слышно сказал:

– Тут больше договоренного.

– Я плачу тем, кого нанял, а не тем, кто вернулся, – так же тихо ответил Сигарр.

После этого вся женская орда нахлынула на нас, подхватила, закружила и отволокла в дом. Внутри зал был разделен тонкими перегородками на небольшие комнатушки, я даже не успел разглядеть, что там, как тут же оказался раздетым до исподнего, а древняя позеленевшая от старости бабка тыкала когтистым пальцем мне в живот. Я взвыл от боли и посмотрел вниз. Ребра были разукрашены разноцветными пятнами, и только тогда я понял, что мне больно дышать. На животе багровый подтек. Руки-ноги тоже покрыты ссадинами и синяками. И это я еще не видел свое лицо, тоже изрядно расцвеченное и опухшее на одну сторону.

– Этого в баню, много жара не надо, не парить, не прогревать. Грязь соскребите, и пусть отлежится, – приказала бабка.

После мытья меня привели обратно, намазали десятком разных вонючих смесей, часть из них влили в глотку, я ими радостно проблевался. Затем уложили на лавку, накрыли полотном, также пропитанным полезным травяным раствором. И я уснул.

Проснулся от гомона и хохота. Вихрастый белобрысый ребенок увидел, что я открыл глаза, подпрыгнул и умчался прочь, вместо него пришла девушка, протянула штаны, рубаху и мою кожаную куртку, отмытую и начищенную. Я быстренько натянул одежду, морщась от боли, простреливающей то тут, то там, и вышел в общий зал. А там…

Все комнатушки были сделаны только с одной стороны дома, там и помещались лишь две небольших лавки. На другой стороне жилища были выставлены кругом ткацкие станки, после них шли прялки с веретенами, потом стопками лежали выделанные кожи и шкуры. Бочки и сундуки, покрытые грубой холстиной, стояли подле широких лавок, на которых бок о бок могли улечься три-четыре человека. Стены украшены потемневшими от дыма гобеленами, завешаны шкурами, над лавками висели полки с утварью. Я приметил помимо основных дверей еще четыре боковых, и судя по запаху, ближайшая вела в птичник. Это был не дом. Это действительно было огромное поселение под одной крышей, и тут могли жить одновременно две-три сотни человек.

В дальней половине жилища стоял длинный широкий стол, за которым уместились все воины: и наемники, и местные, девушки суетились, разнося угощение и выпивку, и судя по хохоту, пир начался не только что.

Я, кряхтя, подошел к столу, там сноульверы быстро отыскали мне местечко, накидали на блюдо мяса с сыром, всучили в руки рог с пивом, но от одного лишь запаха скрутило живот. Та же девушка, что передала одежду, поставила передо мной отдельный кувшин с кружкой и шепнула на ухо, что это целебная вода из серебряного источника, и мне можно пить только ее. «Иначе, – добавила она, – потом всю жизнь не сможешь есть ничего, кроме протертых каш».

Так что я сидел среди пьющих и жующих собратьев и тоскливо потягивал водичку из кувшина, потом подошел Тулле с перемотанной головой, его глаза были красны и опухши, ему также всучили кувшинчик и наказали не пить ничего крепче воды.

– Мы изрядно порадовали Фомрира, пополнили его дружину своими и чужими. Так восславим же его! Дранк! – крикнул лучник из дружины Орма.

– Дранк! Дранк!

Тулле кривился от громких воплей. Я похлопал его по плечу, мол, держись.

Тут поднялся Снежный Хвит, и сноульверы притихли в ожидании: что захочет поведать скальд? Опозорится ли он висой на потеху народу или всё же побалует рассказом?

– Каждый воин любит два дела, – начал он речь, и от звуков его глубокого мягкого голоса умолкли даже самые лютые пьяницы на дальнем конце стола, – совершать подвиги и рассказывать о них.

– Я еще и выпить люблю! – добавил кто-то со стороны.

– Да и баб тоже.

Хвит улыбнулся.

– Хвастать подвигами сейчас не след, ведь мы все бились рядом друг с другом, знаем отвагу каждого, кто сидит здесь или остался лежать там. Потому пусть за этим щедрым хлебосольным столом прозвучат речи о подвигах Фомрира, нашего покровителя. Порадуем его уши!

– Да! – Давай! – Начинай! – Что-нибудь веселое!

– Во время ночного сражения мне проткнули спину, но четвертая руна, подаренная Фомриром, излечила меня! В его честь я хочу поведать, как Фомрир хотел порадовать отца.

Я устроился поудобнее, глотнул водицы и приготовился слушать. Уж больно красиво получалось у Хвита пересказывать истории о богах, будто своими глазами это видишь.

Как-то раз Фомрир решил, что негоже отцу пешком ходить, пока Фо́льси верхом на быке по полям разъезжает. Решил он Скириру ездового зверя в дар поднести. Обыскал Фомрир девять раз по девять гор и нашел там барана круторогого – Ко́льги перворождённого. Крепко взялся он за витые рога барана, вскочил на него верхом, чтобы объездить, но застонал Кольги от тяжести, переломился пополам под задницей бога.

Вздохнул печально Фомрир-воин и дальше искать зверя пошёл. Обыскал он девять раз по девять лесов и нашёл Ку́мри-оленя, догнал и, схватив за рога, наземь поверг. Взгромоздился грозный бог на Кумри-оленя, и в тот же миг умер от тяжести перворождённый олень.

Долго бродил в поисках достойного ездового зверя Фомрир. Обошел он девять раз по девять полей, пока не встретил Ко́льпи-коня. Грива его была что золотая река, шкура – что поле пшеничное, копыта размером с дом. Подошёл к нему Фомрир и только хотел за гриву схватить, как тут же получил копытом в лоб. Три дня летел Фомрир после удара и, лишь разбив спиной скалу, сумел остановиться.

Делать нечего, пошёл Фомрир по следу Кольпи и, встретив его, вновь изловить попытался. Быстрее зимнего ветра и солнечного луча мчался Кольпи, выбивая копытами русло новой реки, за ним мчался Фомрир, с трудом держась за легконогим скакуном. Если б не трещина, что появилась в копыте у Кольпи после удара по Фомриру, вовек бы бог-воин не догнал коня, но на исходе третьего дня на побережье настиг Кольпи бог и, навернув длинную гриву на кулак, вскочил ему на спину. Не дрогнул конь под весом Фомрира, лишь всхрапнув, помчался он вскачь. На шум повылазили твари морские. Фомрир выхватил меч и в битву вступил. Сам разил мечом тварей, а Кольпи побивал их копытом. От жара битвы дрожала земля и вскипало море, сильные удары меча рассекали не только чудовищ, но и саму сушу. Так возникли узкие извилистые фьорды, а мощные копыта Кольпи вытоптали бухты. Трижды вокруг земель обскакали конь и всадник, в битве великой вместе сразились и победили.

Повёл Фомрир-победитель скакуна в долину богов.

Там первым делом потребовал у Ко́рлеха сделать седло, достойное конунга богов. Сотворил великолепное седло Корлех, мастер всех ремесел. Вымыл и вычистил коня Фомрир, дал отдохнуть после битвы великой и, оседлав, подвёл к отцу своему.

– Лучший скакун в мире для сильнейшего из богов, – сказал он.

Поблагодарил сына Скирир-конунг и одним махом вскочил в седло. Ушёл по колено Кольпи в землю, а как шагнуть попытался, так и сломался.

Встал с мертвого скакуна Скирир могучий и ещё раз поблагодарил сына за старания, но другие боги принялись над ним потешаться, за что Фомрир решил и их достойно одарить да так, чтоб навек запомнили.

Я смеялся вместе со всеми до боли в животе над приключениями бога-воина. После таких историй, может, не самых героических и не самых лестных, мое уважение к Фомриру лишь возрастало. Он словно бы тоже пробивал себе место в жизни, ошибался, но старался изо всех сил. И его преданность Скириру, конунгу богов, напоминала нам о том, что верность должна быть у каждого достойного воина. А еще я вдруг вспомнил отца. Я не был дома целый год. Как он там без меня? Хорошо ли прошли роды у матери и кого она родила: мальчика или девочку? Помогает ли Ингрид по хозяйству и много ли сломала носов? Не появились ли под Сторбашем новые твари? Слышал ли Эрлинг о моих деяниях? Знает ли о третьей руне? Донеслась ли до него песня Хвита?

– Тогда я продолжу! – поднялся угрюмый мужик из хирда Орма.

Я с ним не пересекался ни разу, но его огненно-рыжая шевелюра постоянно мелькала перед глазами. Обычно люди с такими суровыми лицами лишь мечами размахивать горазды, а не истории о богах сказывать. Но его соватажники радостно застучали рукоятками ножей, кружками и кулаками по столу, поддерживая своего скальда.

Рыжий откашлялся, задрал голову наверх, словно мог видеть небо сквозь крышу, и медленно-распевно начал вести рассказ.

– Давным-давно, когда мир был молод, захотел юный воин Фомрир совершить великий и славный подвиг, да такой, чтобы воспели в веках. Чтобы сам бог-отец Скирир поразился его мощи и похвалил. Взял он отцовский щит и копьё и пошёл по миру в поисках подвигов. Сначала он встретил змея о двух когтистых лапах длиной в двадцать шагов. Сразил его Фомрир одним ударом копья. Окинул взглядом мертвого змея и подумал, не маловато ли для великого подвига?

Сказитель приподнял густые золотые брови и глянул на слушателей.

– Маловато! – закричали пирующие. – Разве ж это подвиг?

Я рассмеялся от неожиданности. Понятно, почему этого рыжего так любят в хирде. Он не просто рассказывает, он еще и остальных втягивает в историю.

– Три дня ходил Фомрир по горам и лугам. И встретился ему змей о трёх когтистых лапах длиною в тридцать шагов.

– Ты убил моего сына! – страшно проревел змей, брызжа ядовитой слюной. – За это я тебя сожру с костями!

– Подавишься, – ответил Фомрир и двумя ударами могучего копья убил змея. Окинул взглядом убитого зверя и подумал, не маловата добыча?

– Маловата! Я в уборной и то больше откладываю!

Рыжий нахмурился, печально вздохнул и продолжил:

– Десять дней ходил Фомрир по горам, лугам и оврагам и встретил змея о пяти когтистых лапах и одном крыле длиною в сто шагов.

– Ты убил моего сына и внука! – взревел великий змей, брызжа ядом и дымом. – Затопчу букашку!

– Перетопчешься, – ответил Фомрир и тремя ударами копья победил змея. Взглянул Фомрир на змея и засомневался, а не мелковат ли змей?

– Ой, мелковат!

– У меня в штанах змей об одном глазе и то длиннее будет! – проорал перепивший карл.

Одна из девок Сигурда рассмеялась:

– Видела я того змея, даже на ужонка не тянет.

Карл вскочил на ноги, покраснев от гнева. Орм рявкнул:

– Потом ей еще раз покажешь! Сейчас дослушай сказ.

Скальд благодарно кивнул хёвдингу и продолжил, но уже без остановок.

Двадцать дней ходил Фомрир по горам, лугам, оврагам и долинам и встретил могучего змея длиною в двести шагов, о семи когтистых лапах и о трёх могучих крыльях.

– Ты убил моего сына и сына моего сына… – начал было громкую речь змей.

– Да понял я, понял, хватит уже, – перебил Фомрир и в две пары ударов сразил змея.

Поглядел Фомрир на мёртвого змея и понял, что все ещё не славен сей подвиг, и дальше пошёл.

Сто дней ходил Фомрир по горам, лугам, оврагам, долинам и ущельям и встретил великого, страшного и могучего змея о девяти когтистых лапах и о пяти могучих крыльях длиною в пятьсот шагов.

– Даже не начинай! – рявкнул Фомрир.

Первым ударом змею язык проколол и четырьмя последующими насмерть убил.

Взглянув на могучее тело, решил Фомрир, что почти достаточно, но все же продолжил свой путь.

Двести дней ходил Фомрир по горам, лугам, оврагам, долинам, ущельям и перевалам и у подножия серых гор встретил деву прекраснее всех виденных доселе. С поклоном поднесла она воды юному богу, а после жарко поцеловала, на травяной ковёр повалила, и принялись они зверя о двух спинах изображать. И вдруг превратилась дева в змею о семнадцати лапах когтистых и о девяти крыльях могучих длиною в две тысячи шагов.

Сильно удивился Фомрир и такие крепкие слова произнёс, что серые горы с тех пор красные стоят. Грохнул кулаком по змее Фомрир, расплескал ее по предгорьям и, не обернувшись, ушёл.

Триста дней Фомрир ходил по горам, лугам, оврагам, долинам, ущельям, перевалам и хребтам. Величайший змей на него без слов напал. Огромен был змей и могуч: двадцать семь его лап твёрдо попирали землю, девятнадцать его крыльев поднимали такой ветер, что двухсотлетние дубы валились. От конца хвоста до морды того змея полдня идти нужно было, и всей этой мощью У́ргово семя напало на Фомрира.

Долго длилась битва, расплёскивалось пламя по щиту, разило копьё многочисленные сердца, громы и молнии вспахивали и обжигали землю. Лишь спустя три дня израненный Фомрир победил. И, умирая, сказал змей Фомриру, что отомстит ему теперь старший брат Тоург, как только от спячки проснётся.

Замолчал сказитель и с прежним суровым видом на место сел. Ярл Сигарр передал ему кольцо со своей руки со словами:

– Изрядно позабавил ты меня своей историей. И ведь я слышал ее не раз, но сейчас оторваться не мог.

Хвит сразу же насупился, набычился. Он всегда злился, если при нем хвалили чужие таланты, связанные со сказами или песнями.

Потом встал тихий бледненький юноша из сигурдовых воинов и спутанно пересказал историю про Тоурга и его гибель, только он говорил так тихо, что никто его и не расслышал. Пьяный карл, что хвастался своим змеем, подхватил на руки девку, что насмехалась над ним, и поволок в комнатушки на другом конце дома. Но уже через несколько минут она вернулась за стол, выпила залпом пиво и громко сказала:

– Ужонок, да и тот норовит в спячку лечь!

Веселье набирало обороты, но мне становилось только хуже. От криков, треска, песен и громкого смеха разболелась голова, словно кто-то изнутри пытался проломить мне череп. Тулле внезапно завалился набок, видимо, тоже не выдержал. Я подхватил его под руку, Альрик взялся с другой стороны, и мы вместе оттащили Тулле в самый дальний угол дома, уложили на лавку и оставили на попечении местной знахарки. Я тоже отыскал уголок и улегся спать, обмотав уши одеялом.