Текст книги "Индийский принц, или Любовь по заказу. Исповедь функции"

Я удивилась: не думала встретить родину в чужом месте.

Мы захрустели.

– Пасанд? – улыбалась мне и пила с присвистом.

– Да. В России тоже есть такие.

Она согласно кивнула, как если бы ела наши.

Сухари оказались даже нежнее и рассыпчатее. Зубы не мучились, треща под напором высохшего прожаренного хлеба. И такие румяные тут были, что я подумала: мажут чем?

Выпили и по второму стакану. Съели по второму ломтю. Но Шанта была жадноватой до сухарей и побыстрому спрятала их опять, сославшись на потом.

«Дорогие, должно быть» – подумала я и не обиделась, хотя еще сгрызла бы ни один такой. И без чая.

***

И какое же разочарование меня постигло после всех тех миражей, которыми я грезила и которыми любовалась в апреле и все месяцы разлуки с Пунитом. И касания ветерка, и шелест листвы. И шепот дождя, мерцание луны. Все говорило мне, как казалось и в чем я была уверена, о его ответной любви. О том, какой он страстный и ласковый. Как теплы и приятны его руки. Как сладки его чуть влажные губы.

Ветром раздувало мои волосы, а я видела в нем руку Пунита, убирающую локоны с моего лица. Вода в кране буйно пускалась и я чувствовала его страстное прикосновение на себе.

Солнце заглядывало в окна, искало меня и я получала от Пунита приветствие, полное горячей любви. Птицы щебетали любовные трели и услаждали мой слух рассказами о его чувствах ко мне. И даже «Руки вверх» на всех радио пел обо мне, о том, что в далекой стране, «там где холода, ждет меня моя Наташа, ждет меня моя душа»…

…Разве все это было выдумкой? А что тогда голос Вселенной? Разговор мира с тобой? Неужели все учения ложь. Все – выдумка горстки мечтателей-фантазеров, которые и придумали ноосферу?

Пунит совсем не такой, каким приносили от него весточки и ветры, и дожди, и птицы. Он грубый. Бесчувственный. Бестактный. И совсем меня не любит. Даже ни на грош.

Тогда от кого я получала все эти послания? Разве есть еще кто-то, чьи ласки я ловила среди веток и ароматов цветов; чьи воздушные поцелуи уносили меня за пределы сознания и я утопала в шелке блаженства; чей шепот, чьи восторженные слова любви, признание мне я слышала в словах прохожих, в журчании апрельских ручьев и читала в образных облачках, что набегали специально над моей головой и замирали, чтобы я могла прочесть их и порадоваться, что не забыта, что меня любят и скучают по мне. Как же я могу это все объяснить? Не безумие. И не вымысел. Это было. Жило во мне и вокруг меня.

Может есть кто-то другой, сотканный для меня, а я отнесла его призывы к Пуниту. Может, я обозналась с голосами, со взглядами. Кто-то еще есть на свете. Настоящий. Моя пара. А может я просто все нарисовала, чтобы преукрасить свою скучную серую жизнь, которая только и состояла в передвижениях из Москвы в Петушки и обратно, в поисках работы, знаний, успеха…

Все, к чему я смогла прийти в погоне за мечтой, – это жалкая крыша, далекие звезды, что их даже не видно отсюда, звон моющихся тарелок и дребезжание стекла на скрипучей телеге где-то на дороге. И это человекоподобное животное, что вместо поцелуев грызет мне губы и придавливает меня к стене, изображая рывками тела совокупление. Огрызки кирпичей под ногами…

…Ни этого я хотела. Ни за этим сюда ехала. Ни об этом мечтала все эти изнуряющие месяцы.

…Сказка окончательно рухнула. Ни сюжета, ни героев. Только потное тело и жадное хрюканье.

Пунит не возбуждал меня. Ни словом, ни действием – даже на секунду не напоминал мне того, из моих странных ощущений. Где, в чем я ошиблась? Когда ступила не на ту дорогу?

Я закрыла глаза, чтобы попросить у Бога, если он есть, избавить меня от Пунита. Потому что, хоть и продолжаю против своей воли любить его и страдать от его холодного безразличия, не хочу жить с ним. Супружеская жизнь наполовину состоит из интима. А это с ним… Я обязательно умру или заболею, лишь бы не заниматься с ним сексом. Так всегда бывает с теми, кто делает это по принуждению.

У нас нет как такового секса, только репетиция в одеждах, но у меня уже не возникает желания обнажаться. И потому мне еще обиднее. Двадцать восемь лет все еще не знать мужской близости. А ведь для этого отчасти и приехала. Пунит не мог дать мне любви. Не может дать даже этого. Всегда боится и прячется. И экономит деньги на отель. Сто рупий. Большие деньги для преуспевающего бизнессмена. У них даже проститутки продаются за триста. Самые сухие, болезненые и страшные, которыми только рикши не брезгуют. Наверняка с братцем не раз промышляли напару. А для меня даже сотни пожалел потратить на номер. Все равно не уважает. Так и отвез бы подальше от дома. Провели бы вместе день. Потом вернулись как ни в чем не бывало. Матери бы объяснили, что гуляли, например, по зоопарку. А он трус даже до такой степени. Даже в ущерб себе. Жалкий тип…

И почему думаю противоречиво? Так хочу с ним секса или нет?

Пунит оторвался от моей шеи:

– Маза?

– Что? Не понимаю.

– Тумко маза лага?

Что такое маза, я не могла понять даже интуитивно, и потому снова мотала головой.

Он поблуждал по мне пьяными глазами и набросился на ключицу. Словно голодная гиена чуть не вырвал кусок плоти. Я взвыла от боли:

– Осторожно! Рам се! – на глазах появились слезы: это точно не он. Я не люблю мазохизм.

Не слушая меня, он всосал новый кусок кожи и вцепился зубами. Это заводило его и он еще сильнее вжимался в меня, готовый расплющить по стене. Острый кирпич вонзился в лопатку.

Волоча на себе килограммы агрессивного мяса, я с трудом отстранилась в сторону и тут же нарвалась на другой выступ, который воткнулся в поясницу. Одной рукой я отталкивала Пунита, другой заслоняла тело от свирепого кирпича.

– Хватит, бас, – отрывала его от себя, но он вцеплялся и склеивался как клещ, наслаждаясь вкусом моей крови. Я боялась, как бы он не прогрыз мне артерию и уже чувствовала, как на подъеме левой груди выступили крупинки крови.

Мое терепние не выдержало. Я с силой рванула и откину его от себя. Не так, конечно, как в боевиках, когда злодей летит через всю крышу, перекувыркивается в воздухе несколько раз, подскальзывается или спотыкается об им же поставленную преграду и падает, едва успев зацепиться за поручни, вниз к всеобщему визгу на дороге.

Пунит просто оказался в сантиметрах двух от меня, но и этого мне хватило, чтобы показать ему озлобленный вид и, пользуясь его недоумением, оттолкнуть еще настолько, чтобы суметь выбраться из-под его атаки.

– Мне не нравится.

– Что случилось? Почему? – разводит руками, пытается меня поймать, снова подчинить себе.

Я раздраженно отшвыриваю его и направляюсь к ограде, где всегда стою наблюдаю за улицей и за пузатым семейством.

– Если ты так, то я сейчас уйду и больше к тебе не подойду, – слышу угрожающее за спиной.

Хм. Нашел, чем запугать. Да век бы мне тебя не видеть. И не подходи. Хоть синяки заживут. Прислоняю смоченные слюной пальцы к укусам. Очень саднит и ломит. Ядовитые зубы. Изверг.

Я даже не оглядываюсь и не отвечаю. Он не может утерпеть и уже слышу тяжелое дыхание за спиной. Он хватает меня в охапку, крепко жмется и как безумный бьется об меня тазом. Кабель.

Хорошо еще темно ночью. На крыше так темно, что глаза с трудом привыкают к черноте. Вижу только его белую длинную рубаху, которая, как я знаю, с тонкими бордовыми полосками, как у каторжника. Их дом и есть настоящая тюрьма. С пытками и издевательствами.

«Этого ты хотел для меня? – обращаюсь безмолвно к небу. – Это и есть то, что я просила? Любовь, любимый мужчина? Я просила унижений? Грубости? Не надо тогда ничего! Ни о чем тебя не буду больше просить! Верни только меня домой, живой и невредимой! И все!»

Я плотно сжимаю веки и неприятно ощущаю монотонные толчки сзади. Когда же это кончится?

Бык устает пихаться. Разворачивает меня и смотрит глазами блаженного святого:

– Тебе хорошо? Мне так нравится быть с тобой! А тебе?

Я не могу врать, но и правду сказать тоже не осмеливаюсь. Рот плотно зажат. Смотрю на Пунита разочарованными глазами и молчу.

И как я могла позволить себе вляпаться в такую историю? Для чего так стремительно прыгнула в омут? Пусть бы они все отказались от свадьбы и отпустили меня. В другой раз я бы не сделала такой ошибки. Наверно.

Он целует мою ладонь – единственный приступ ласки, на другое не способен – и тянет вниз домой.

– Я не пойду. Я еще тут побуду.

Он расцепляет лапы-клешни и, встряхнув самолюбиво гривой, уходит, крикнув напоследок, уже с лестницы:

– Ты тут не долго. Тебя анти ждет и Ручи.

Никто меня там не ждет. И я остаюсь стоять одна у края крыши, облокотившись на перила и смотрю вниз, где под фонарями передвигаются прохожие, гудят бибикалки машин, велосипедов. Я вытираю набегающие то и дело слезинки и заставляю себя сдерживаться, чтобы не раскиснуть. Ломотная острая боль не дает забыться и я снова сожалею о своем поступке: о приезде сюда.

Наверно, я не так прочла послания мира, не так поняла. Или они предназначались вовсе не мне и я случайно их перехватила и приняла за свои. Всякое бывает. А я еще не спец в высших сферах, чтобы не совершать ошибок.

Когда я спустилась вниз, Шанта позвала меня в зал и при дочери вытащила пакеты и коробки. Высыпала мусорное содержимое на покрывало. Рыночное копеечное барахло: клипсы, серьги, пластмассовые и оловянные колечки, заколки, резинки для волос, спутанные и потемневшие бусы, ожерелья на леске.

– Вот смотри, что у нас есть! – гордо развели обе руками.

Я постаралась побыстрее избавиться от неприятного недавнего впечатления и сосредоточиться на том, что они предлагали.

Они правда наивные как дети или притворяются? Я бы еще поняла, если б они передо мной хвалились своими драгоценностями: хайдерабадскими жемчужными ожерельями, бриллиантовыми колье, серьгами с топазами и аметистами, золотыми и серебряными браслетами с сапфирами размером с голубиное яйцо, гранатовыми подвесками. Но это… только пятиленим девочкам играться, да кукол наряжать.

– Смотри, нравится? Это подарок брата, – протянула Шанта круглые клипсы стиля восьмидесятых годов. – Настоящие, американские.

– Да, интересные, – подыграла им, коснувшись пальцем скользкой глянцевитой поверхности.

– А это я хотела оставить Мини, – распутала три параллельных лески, на которых каплями застыли три круглых стеклышка, – это на шею вешать. Теперь я тебе дарю, – и протянула мне.

– Но… – хотела отнекаться: не могу носить на шее украшения – душат, да и лишнего барахла мне зачем. Но они обе запротестовали и стали пичкать мне в отдельный пакет все, что годами ржавело и темнело.

– Вот как мы тебя любим, – декламировала Ручи, сваливая ненужные сережки, заколки, резинки. Некоторые получше присматривала и откладывала себе на холодильник. Я только успевала кивать: спасибо, мол, хватит. Но я стала им хорошим поводом сбагрить ненужное и в то же время показать, как я им не безразлична.

Из всех подарков действительно понравились лишь три вещи: металлические серьги со свисающими монетками «Амрика се» (из Америки), серьги-черепашки и бусы из мелкого черного бисера с индуистским медальоном. Его потом Саша носил без скида, пока все бусинки не рассыпались и нити не оборвались. Остальное в пакете так и висит на память за шкафом. Заколки не застегиваются и пружиной отлетают от волос даже без «Шамту».

Братья оторвались от своего компьютера и заглянули к нам. Оскалились, глядя на подарки. Пунит затараторил, убеждая меня в том, как сильно меня любит вся его семья. Я снова согласно кивнула и растягивала рот в улыбке. Унесла пакет в сумку. А потом Ручи позвала меня пройтись в тот парк, где началось в первый день наше с ней дружеское знакомство. По дороге она снова пичкала меня пани-пури. Я уже не так брезгливо их расценила, чем у Ворот Индии, и даже не без удовольствия проглотила три штуки.

Походили с ней кругами вдоль изгороди парка. Присели на полуистоптанный газон. Неподалеку подсели четыре девчонки и долго обсуждали меня. Две осмелились и подползли ближе.

– Диди, сестрица, – обратились они к Ручи, – эта девушка такая красивая. Она тебе сестра?

Ручи захихикала и мне:

– Слышала? Они думают что ты моя сестра, как будто мы похожи. Вот смешно! – и им: – Нет. Она просто подруга. Приехала на несколько дней в гости из России.

На несколько дней… отчаянье горьким комом встало в горле: в их планы, значит, не входит держать меня у себя дольше. Нет денег – кати обратно.

Девчонки закивали и протянули мне теплые лапки для знакомства. Поулыбались, пожали и расстались.

– Идем домой, – пробурчала Ручи. – Все чокнутые и пристают к тебе. О тебе уже слухи ходят. Вот и эти сейчас на всю округу растрезвонят.

Мы пошли назад, минуя освещенную гурудвару, из которой светом и музыкой летело вечернее пение. Остановились перед входом в индуистский мандир.

– Хочешь зайти? – кивнула вопрошающе Ручи.

– А мне можно? – я читала в учебнике по культурологии, что индуизм – религия закрытая, вступить в нее можно лишь по праву рождения; во многие храмы инаковерующих даже не пускают.

– Конечно, – хмыкнула девушка, – почему нет?

– Я не хинду.

– Ты со мной, разувайся.

Мы оставили у входа свою обувь и вошли в полумрачное помещение с разноцветными гирляндами из лампочек и живых цветов. Храм украшен как витрина на Новый год. Пахнет пачули. Почти невидимые струйки дыма вьются вокруг полуметровых фигур божеств. Согнутый пандит сворачивает коврики и тушит свет по углам.

– Можешь любую просьбу им сказать, они исполняют.

Я подумала и пожала плечами: раз уж я приехала и поселилась в чужой семье, пусть мне у них будет хорошо. Какие еще могут тут быть желания? Какая я была простушкой. Могла бы попросить несметных сокровищ, денег, чтоб самой собой распоряжаться. Но ограниченность действий порождает ограниченность сознания, и наобороот.

Мы дернули за среднего размера чугунный колокол и пошли к выходу.

***

Как-то раз, еще в первую неделю моего пребывания, в квартиру завалился в обнимку с Пунитом высокий некрасивый парень. Следом за ними семенящей походкой голубки вошла девушка в голубом суте. Волосы заколоты в узел на макушке. Пробор окрашен. Значит замужем. Скорее всего за этим же.

Пунит позвал меня в зал и представил:

– Это Наташа. Я о ней уже говорил (интересно, что? Удивляюсь, почему он еще все СМИ не уведомил обо мне.). А это мой брат и друг Вики. Он инженер. И его биби.

Мы все кивнули друг другу и сели на краешек кровати. Меня сразу позвала Шанта на кухню.

– Вот, – сунула мне поднос с чаем, – отнеси подай им.

Я заколебалась. Как расценить? Я им горничная, что ли. Или меня вроде за члена семьи приняли – невестка – и по обычаю я должна гостей обслужить. По-любому позорно. А вы что на это скажете?

– Ну чего ты не идешь? – вопросительно крутанула рукой. – Это традиция такая. Ты Пуно почти жена. Сходи предложи гостям чаю.

Она ответила на мой немой вопрос и я осторожно понесла поднос, боясь разлить. Я всегда отличалась неловкостью. Если не разолью, то разобью. Не повалю, так столкну. И все не со зла. Не хватало теперь, как в дешевой мелодраме облить гостей горячим напитком.

– Чай, – язык онемел сказать еще что-то.

Я протянула сначала девушке. Но она мотнула: не мне первой. Я сдвинула брови: а кому? Она указала рукой на мужа. Я повернулась и протянула ему поднос. Парень взял чай и кивнул спасибо. Пунит самодовольно оскалился и, взяв чай себе, подтолкнул друга:

– Смотри, как Наташа быстро учится нашим обычаям.

Тот вежливо улыбнулся и снова кивнул мне спасибо.

Я повернулась к девушке: теперь-то возьмешь? Она так же вежливо как муж улыбнулась и протянула руку за чаем.

– Ой, горячо, – оторвала ладонь и встряхнула. – Поставь лучше сюда.

Я поставила поднос на тумбочку рядом с ней.

– И ты тоже садись с нами, – она мягко хлопнула по покрывалу, предлагая сесть рядом.

– Спасибо. Шукрия.

Пунит истошно засмеялся:

– Наташа такая смешная. Она всегда всем говорит «шукрия»! Ды все зовем ее Шукрия.

– Ну и правильно, – протянула ко мне руку девушка. – Я Паяль.

– Наташа.

– Ты давно в Индии?

– Несколько дней.

– И как вы с Пунитом познакомились?

Я взглянула на него: что он им рассказывал? Он раскрыл рот ответить, но передумал и кивнл мне: сама.

– Я в апреле приезжала. Лотос смотрела. Там и познакомились.

– Что, так сразу? – она удивилась. – Мы с Вики долго друг друга знали. Учились вместе. Мне кажется, быстро неправильно. Это только в фильмах так, а в жизни надо узнать друг друга.

Я пожала плечами: теперь и я согласна. Но пока сам не нарвешься, не поймешь.

Пунит с Вики отошли обсуждать свои мужские важные дела, а мы пробовали подружиться. Паяль рассказала, что ее муж недавно устроился на работу, о нем даже заметку написали, как о хорошем молодом специалисте, и они смогли снять собственную квартиру. Пока еще нет детей, хватит и однокомнатной. В будущем надеются купить собственную, а сколько комнат – будет зависеть от того, сколько детей они решат завести. В любом случае уже в январе у них появится первенец.

– О! Тум ма хоневали хо? Ты собираешься стать матерью? – удивилась я сама не знаю почему.

Паяль обрадовалась, что я смогла объясниться на хинди и сняла со своей руки блестящие лазурные чурия.

– Да, я на третьем месяце. Я рада, что познакомилась с тобой. И очень хочу, чтобы ты приехала зимой на праздник рождения ребенка, – взяла мою руку и попробовала надеть браслеты. Но у меня широкая кость и как она не старалась, ее почти детские чурия никак не пролезали к моим запястьям. – Жаль, что не подходят.

Она покачала головой и опустила брови домиком.

– Я найду побольше для тебя. Или вместе с Вики и Пунитом поедем на рынок и купим тебе в подарок. Для девушки хорошо, когда на ее руках браслеты.

– Да, я тоже люблю носить их.

Мы улыбнулись друг другу и притихли, думая, о чем бы еще поговорить. Я первая прервала тишину.

– Когда будет ребенок, ты кого хотела бы, мальчика или девочку?

Она незадумываясь ответила:

– Мне все равно, лишь бы здоровый. Вики тоже так считает.

– Я слышала и читала, что в Индии больше любят сыновей, потому что дочери надо деньги собирать на свадьбу, а сын остается в доме с родителями.

– Чаще это раньше так было, – спокойно ответила Паяль. – Сейчас современный мир и многие девочек также сильно любят как и мальчиков. И потом, любому ребенку нужно хорошее образоваие, еда, одежда – деньги на любого надо тратить. Ну это жизнь.

Я согласно кивнула.

В дверях появилась Шанта с подносом. Роти с далем. Протянула гостье.

– Кушай. Тебе в положении надо часто и много кушать.

Паяль стала отмахиваться и отнекиваться.

– Спасибо анти, я уже дома ела, не хочу.

Но Шанта не даром умела убеждать. Паяль приняла тхаль и без энтузизма оторвала резиновый кусочек лепешки. Почти сразу и передо мной оказалась такая же порция.

– Я не… – не успела я рот открыть, как хозяйка прегрозила мне пальцем.

– Ешь сейчас же. И вместе с ней, компания.

Когда Шанта повернулась к нам спиной, мы с Паяль понимающе улыбнулись и пожали плечами.

Пока мы вяло поедали обед, Вики с Пунитом отлучились, дав Шанте распоряжения отправить потом Паяль домой на рикше.

– Как мне надоели эти роти и даль, – не вытерпела я, чтобы не пожаловаться новой знакомой, когда очередной жарено – резиновый блин шлепнулся о нержавейку подноса.

– Но почему? – удивилась Паяль. – Это же вкусно!

– Вкусно, но я это ем целый день, каждый день. И я так больше не могу. Я привыкла есть салаты, фрукты. Ну хотя бы рис для разнообразия, – я не знала как объяснить концепцию каш.

Она покачала головой и погладила меня по плечу:

– Ничего, привыкнешь. Мы ведь так едим с детства. Я тебя понимаю.

Мы поели и Паяль включила телевизор. Там шел нудный спекталеобразный сериал.

– Мне очень нравится, а тебе? – мотнула мне. Я поморщилась: скукотной и некачественный.

Ей сделалось неловко. Она пощелкала по разным каналам и по обыкновению пульт заглючило. Вручную чтобы переключить на самом ящике как всегда не хватало самих кнопок. Скорее всего умные Ашвани с Пунитами их жестоко и выдернули. Потому что никто кроме них в доме не мог пользоваться глупым непослушным пультом. Господи, в такой мелочной жизни я по сто раз задумываюсь о таких ничтожных деталях. Паяль испуганно покосилась на меня:

– Неужели я сломала?

– Нет, просто тут всегда так, – успокоила ее. Но она больше не отважилась включать сериал.

Посидели так, одни в пустой комнате.

– Вы уже решили, где будет ваша свадьба? – спросила Паяль.

Больной вопрос. Я повела глазами в угол, ища за чтобы зацепиться.

– Пунит сказал, что поедем в Америку к его дяде, потому что здесь свадьбы дорогие.

– Да, действително. В Индии очень дорого. Тысяч пятьдесят уходит.

– Чего, долларов?

– Нет, рупий. Пятьдесят тысяч долларов на свадьбу? Хм. Это сказочные свадьбы на весь город. Такие дети промышленников могут устроить. Но и в рупиях дорого.

Мои желваки дернулись. Как мне все врали. И Ашвани с Пунитом, и Ручи: «Десять тысяч долларов – самые дешевые свадьбы. Но мы семья зажиточная. У нас статус не позволит сделать свадьбу дешевой. Понимаешь, это Индия. Мы и сами ненавидим свою страну за то что здесь все люди чокнутые. Все смотрят, если ты дорогую свадьбу сделал, то тебя и уважать будут. Так что звони брату, папе, пусть высылают тебе десять тысяч долларов хотя бы. Остальные сорок мы добавим.» Я горько усмехнулась. Да я сто рублей не дам. Не я просила на себе жениться. Я вообще замуж не собиралась. Строят из меня дуру, чтобы я из любви к этому ничтожеству выложила им такие бабки.

– У нас заведено, что невеста сама оплачивает всю свадьбу, – сальными глазами смотрел тогда на меня Пунит и говорил эти жестокие слова.

Они резали мне грудь на кусочки. Получалось, что мой отец и его брат были правы: «Он не любит Натаху. Ему нужны от нее деньги, потому что все иностранцы для нищих индусов – это способ заработать и убраться из страны». И я ненавидела Пунита. Ненавидела храм Лакшми нараяна, где подсунули на мою просьбу такую мучительную извращенную любовь. Я ненавидела своего дядьку за то что оказался прав. Я ненавидела судьбу, пославшую мне такие горькие разочарования. И свадьбы. Незачем мне они. Лучше быть свободной и даже одинокой, чем с таким лживым и алчным созданием, как Пунит. Конечно, вы поспешите сказать, что ты можешь найти хорошего, и это будет правдой.

Я никому не буду звонить и просить денег. У меня, у моей семьи нет денег на свадьбу. Тем более на такую вашу дорогую. Тогда давай сделай нам приглашение и мы все вместе поедем к тебе в Россию и там поженимся. Там моей свадьбы не будет. Почему нет? Потому что мне не нравятся русские свадьбы. А мне наоборот очень нравятся. Я индийские не люблю.

Нелепый спор. Пунит о деньгах и о визе. Я о своих чувствах и интересах.

С осознанного детства меня раздражал привычный маршрут всех брачующихся. Загс в доме культуры под монотонное нытье бюрократичной бабы. Повезет, если еще марш Мендельсона включат. Потом фото со свидетелями и родителями у обелиска павшим воинам. Если свадьба удалась, то всем хором галдящим садятся в жигули или волги и едут на вечную счастливую память щелкаться на счастье и удачу к памятнику Гагарина, как раз на его «счастливое место», где он разбился. Ирония или черный юмор?

Если свадьба не удалась, то сразу из загса пешком до дому пить с редкой закусью горькую. И все свадьбы заканчиваются сплошным пьяным ором: «Горько!» Иными словами: «чтоб и вам горько было!». Эдакое проклятие на семейную жизнь. А потом стирка, глажка, работа, забота… развод или паскудные будни.

Я представляла свою свадьбу, если вообще ей суждено случится, в солнечном Гоа или Рио-де Жанейро. Венчание в католическом соборе. И пикник на широком лугу среди ярких цветов и ядовитой зелени травы и кустов. И толпы друзей рядом. Если уж нет, то и одной официальной записи в паспорте за глаза. Но доходя до крайностей и ее не за чем. Либо роскошно на весь мир, либо без лишних свидетелей. И уж тем более не я вложу в празднование средства. Если кто хочет стать моим мужем и устроить пиршество, сам пусть и раскошеливается.

Такая дурная натура. Ничего не поделать с собой. Можете даже смеяться над этим.

И вот такую меня Пунит хочет развести на десять тысяч долларов. Как будто свадьба для меня пик мечтаний.

Я уже слышу, как они с братом или даже на семейном собрании обсуждают меня: «Наташа пагаль, чокнутая. Она так любит Пуно, что сама приперлась в Индию. Значит воспользовавшись ее безумием легко срубить денег. Ей присылают родственники сюда. Мы берем, организуем видимость пирушки. Кто-нибудь даже может подыграть, изобразив пандита у костра. Расходы обойдутся примерно в пять-шесть тысяч рупий. Сущие копейки по сравнению с пятьюстами тысячами, если перевести доллары на местную валюту. Ну если не получится получить их тут, то можно и в Россию свалить. Там прижиться, получить вид на жительство, открыть бизнес. Тогда со временем и бросить ее. Она настолько слепа, что не видит, как к ней мы относимся. И не поймет ни черта» еще раздается в придачу дикий смех. И уже зеленые летят на их головы, как вода в душе. И жизнь удалась.

– Почему ты не скажешь брату, чтобы выслал тебе денег? – спрашивает сурово Шанта.

– У него нет.

– Пусть спросит у папы, мамы.

– И у них нет.

– Тогда как ты будешь тут жить до середины августа? – удар ниже пояса. – Почему ты купила билет до двадцатого числа?

Я потупляла глаза и искала спасения в незамысловатых узорах покрывала.

– Не знаю…

Меня гнали в зашей. А я не уходила. Потому что некуда податься и не на что. Потому что я не знаю, как обменять билет и хватит ли мне денег, – скорее всего нет. Не доходить же до того, чтобы звонить Саше бежать к отцу и просить выложить еще пятьсот долларов. Отец все равно не согласиться. Он и так потом сам потратил не известно на что сто тысяч и обвинил в их исчезновении меня: я тебе на свадьбу их брал. А тут меня гонят в зашей. Потому что я совершила самую большую глупость, приехав к ним. Потому что я доверяла людям.

Паяль смотрела на меня непонимающе, но не могла прочесть всего, что роилось в голове.

– Ну вам лучше и в самом деле пожениться не в Индии. Так будет дешевле.

Я кивнула, чтобы она отстала с неприятными расспросами.

Она поинтересовалась, купила ли я уже подарки домой. Я ответила, что только маме одну куфточку, очень красивую, и брату.

– Ну папе и брату еще можешь купить индийские часы, – предложила она.

– Они не очень любят их носить. Да и по виду здешние мало чем отличаются от наших с рынка. По сути все они из Китая.

Паяль посидела еще какое-то время, зазевала и попросила проводить ее на улицу.

– Пора домой.

Мы с Шантой спустились с ней и вышли на дорогу. Женщина поймала рикшу. Тот смотрел во все глаза на меня и уже подсчитывал в уме, сколько бы содрать. Но ему пояснили, что еду не я и они прекрасно осведомлены о расценках. Он скучно кивнул и Паяль уехала, помахав на прощанье. А я снова вернулась в свое заточение, не представляя как коротать свое время.

На следующий день Пунит снова привел Паяль. Она не хотела сидеть скучать одна дома. Скучать вдвоем или даже втроем веселее.

– Приезжайте вечером ко мне в гости, – обратилась она к нам с Пунитом.

Он неопределенно тряхнул головой.

– Ну если не получится, то завтра днем или вечером. Я вообще каждый день дома, – упрашивала она неприклонного истукана.

Я подскочила на месте от радости. Пойти в гости – уже развлечение. Это и нас бы с Пунитом сблизило.

– Ты хочешь приехать посмотреть как мы живем? – обратилась она ко мне. Я тут же закивала: конечно. – Вот видишь, Наташа согласна.

– Ты хочешь? – обернулся на меня Пунит далеко без тени энтузиазма.

– Да, – я вся сияла от радости.

– Ладно. Поедем.

– Когда? Сегодня вас ждать? Я приготовлю для Наташи рис или еще что-нибудь вкусненькое.

Паяль оживилась. До этого у нее лицо было, как будто она постоянно в полуспячем состоянии и зевает.

Я бы лично побежала к ней в ту же минуту. Но меня не отпустят. Будь я финансово самостоятельной, то никого бы и не спрашивала. Но… зависимость порождает зависимость.

– Мы посмотрим. Когда я не буду слишком занят, обязательно приедем. Я сообщу Вики или тебе позвоню, – Пунит казался деловитым, для этого даже сосредоточенно взглянул в свежую газету.

Шанта снова подошла со своей хлопотливой заботой обкормить мать с ребенком. Паяль на этот раз убедила хозяйку, что живот переполнен едой и она согласна на лепешки чуть позже.

– Тогда ложись поспи. Тебе в твоем положении надо много лежать и спать.

Какое средневековье! Я с ужасом представила себя на месте снохи Шанты. Окажись беременной, она совсем замучает едой через каждые пять минут и не даст слезь с кровати. Не то что подняться на крышу или высунуть нос на улицу. Хорошо все-таки, что они не хотят родниться.

Паяль стеснительно разулась и подобрала ноги на диван.

– Суние, – позвала Пунита, не называя его по имени, – включи мне телевизор. Там сейчас сериал начнется.

Он обернулся к ней и кинул пульт: сама включи.

Она нерешительно нажала красную кнопку.

– Не получается.

Он раздраженно выхватил и сам включил. Ящик засветился. Перепрыгивали разные программы. Наткнулись на новости.

– Подожди! – поспешила Паяль. – Тут интересно.

И оглянулась ко мне, показывая на экран:

– Ты знаешь, кто это?

Мелькали образы Ашварьи Рай и Салмана Кхана. Две индийские супер звезды. Знаменитости. Первую регулярно приглашают на съемки в Голивуд, она же лицо Лореаль. Второму подражает Ашвани, подгоняя свои мышцы к Салмановым, а тот подгоняет под Сталоне в Рокки.

– Да, это актеры.

– Надо же? – удивилась Паяль, – ты их знаешь?

– У нас в России тоже индийские фильмы смотрят.

– А кто тебе больше нравится? Из наших актрис?

– Ну Рани Мукхерджи. Она красивая и хорошо играет.

– А твоему брату нравятся индийские актрисы? – в ее голосе промелькнула искра задора.

– Да. Особенно Табу.

– Ну Табу! – поморщился Пунит. – Она очень высокая и редко играет. Ей подобрать партнера трудно.

Паяль поддакнула и снова ко мне с вопросом:

– А из актеров? Салман нравится? Этот. А Шакрук Кхан?

– Да Шакрукх хорошо играет. Салман тоже нравится.

– Красивый потому что? – сузила глаза от хитрой усмешки.

– Ну да.

– Да он плохой актер. И вот как раз про него в новостях говорят. Послушай.

Мы повернулись к экрану и напряглись. Я особенно. Мне еще надо было уловить отдельные слова. Их перевести успеть и состроить некую понятную конструкцию. И потом заново. И побыстрее. Диктор за кадром оповещал телефонный разговор, точнее ругань и угрозы между двумя звездами. Паяль сидела серьезная и качала возмущенно головой. Пунит морщась посмотрел несколько кадров, перевел взгляд на меня, подмигнул и убежал.

– Ты все понимаешь, о чем они говорят? – спросила Паяль. Я честно мотнула. Она нашла в себе спокойствие и терпение на двух пальцах объяснить как ребенку, в чем смысл шумихи. – Салман и Аш (так они сокращали имя известной мисс мира) жили вместе: гражданский брак. Но он ее постоянно бил, унижал (это слово она быстро нашла мне в словаре). Они постоянно ругались. И вот скандал. Она говорит ему по телефону, что все кончено и она его бросает. Он ее плохими словами называет. Тут как-то записали их разговор и вся страна теперь слушает. Так что смотри, он плохой мужчина и так себе актер.