Текст книги "Индийский принц, или Любовь по заказу. Исповедь функции"

Вот Кали и показала мне его истинное лицо. И так быстро…

…Мы не успели выйти из лабиринта узких галий, как в сандалях что-то треснуло и стопа ощутила совершенную свободу. Я посмотрела вниз. Сандалия, купленная на Пахаргандже, не вынесла унижения, какое ей нанес Пунит своим презрением, и порвалась. Причем капитально. Я горько усмехнулась: ну вот. И это почти в первый день. Как я теперь гулять буду? В чем ходить до середины августа, когда обратный билет?

С горем пополам дотащила ногу с кожаными лохмотьями до машины и залезла внутрь. Мусульманские пацанята черной стаей окружили нашу машину и трясли ее, не давая проехать и даже сдвинуться. Все заглядывали в салон и кричали мне: мэм, мэм саб, аре, плиз! А чего просили, я так и не поняла, может денег.

Ашвани с Пунитом распалялись и стучали по головам, рукам. Амит завел машину и медленно угрожающе полез на дорогу. Мальчишки даже не боялись быть раздавленными и лезли под колеса, на капот, висли на ручках и зеркалах. Их уже разгоняли откуда ни возьмись появившиеся два рослых мужика в потасканных куртах и вязаных шапочках на макушке. Амит набирал скорость и вскоре мухи остались позади, пытаясь все еще догнать автомобиль.

– Пагаль, – шипел сквозь зубы Пунит, пялясь в окно, – чокнутые.

– Почему такая грустная? – спросила меня его сестра.

Указала на обувь:

– Тут гая. Порвалась.

Она окрикнула брата:

– Пуно, декх! Смотри, у Наташи порвалась сандалия. Что делать?

Он недовольно взглянул вниз, как будто свежее говно ему оттуда язык высовывало, и поморщился:

– Ну и что?

– А что я одену? – склонила я вопросительно голову.

Он пренебрежительно махнул и отвернулся:

– Я тебе новые куплю.

– Купишь новые? – не послышалось ли.

– Да.

– Когда?

– Сейчас.

И я решила, что мы едим в магазин или на рынок.

Мы петляли какое-то время, выезжая то на широкие хорошо асфальтированные дороги со светофорами, то сворачивали на пыльные, деля проезд с ленивыми коровами и бычьими упряжками.

Остановились в пробке на углу с высящимся деловым центром. Вывески гласили, что здесь располагаются биржи, банки, консалтинговые, аудиторские фирмы… высокие статные парни в белых накрахмаленных рубашках и галстучках отдыхали на пригорке, кто покуривая, кто просто болтал друг с другом, совсем близко от дороги, что можно спокойно разглядеть не только черты их лиц, но и родинки, царапинки от неловкого бритья.

Я повернула голову в их сторону. Секунда. Другая… я вдруг ловлю себя на мысли, что многие их них в несколько раз красивее Пунита, которого я сначала считала внешне безупречным. Перевела на него взглял. Он сидел недовольный, сутулый. И такой противный, что я поморщилась: и с ним я собиралась связать судьбу? Он жадный в добавок, и спесивый. Нет бы честно признаться, что у него нет денег водить меня на прогулки, я бы поняла. А он изо всех сил гнет из себя удачливого дельца и рассказывает сказки о своих огромных доходах, будто у него на всех счетах в индийских банках уже по миллиону долларов. Ну или хотя бы рупий.

Я с завистью опять взглянула на парней в белых рубашках и под ложечкой засосало: я хочу лучшего. Но мы тронулись и я не успела себе никого выбрать.

Пыльные тесные дороги привели нас к возвышающимся громадам великолепных резных индуистских храмов. Один светло-серый, другой красный. Оба из сказок Шахирезады. Я обомлела. Никогда не видела такой красоты. И как люди могли додуматься такое выстроить? Если это сделали люди, конечно.

Мы припарковались на закрытой стоянке напротив. За каменным забором высился спиной к нам еще один божественный силуэт. Какие огромные фигуры богов тут строят. Похож размером на нашего Петра Первого Церетели. Только без корабля.

На этот раз все разулись в машине и прихватили мой Кодак.

– Давайте, остановитесь тут, – скомандовала Мини, притормаживая у ворот. – Вставайте рядом: Наташа, Пуно и беби. Как будто вы одна семья.

Эта шутка всем понравилась, кроме меня. Но я согласилась. Не грызться же теперь из-за такой ерунды. Последовали снимки напротив красного храма, с видами на серый, похожего больше на дворец волшебника. Мы то держали девчонку за руки, то Пунит поднимал ее и пристраивался тесно ко мне. А его сестра просто заливалась смехом:

– Настоящая семья. Смотри, Пуно, малышка даже на вас похожа.

Если у меня будет когда-нибудь такой страшный ребенок, каким чудовищем тогда должен быть его отец?

Мы загородили дорогу машинам и нам бибикали, чтоб мы отошли. Следующие снимки решили приберечь для храма, внутри.

Мандир оказался тесным и крохотным для посетителей. Снаружи казался великаном. И как умудрялись его таким построить? Скорее всего, есть помещения для брахминов, куда зевак не пускают. В молитвенном зале нас привлекла к себе средних размеров бронзовая корова. На нее посадили ребенка, ее обнимали и наваливались Ашвани, Амит, Пунит. И никто не поругал нас, что снимаем на камеру святое место.

Облазив что можно, Мини с Амитом решили присесть на скамейку во дворе. Посадили рядом и девчонку. Ашвани куда-то запропастился, а Пунит позвал меня взобраться на вышку с будкой в глубине двора. Если бы это был не храм, я бы решила, что нахожусь на детской игровой площадке, и мы поднимаемся на горку с избушкой. Но в этой избушке стоял и коптился очередной бог. Точнее его каменное изваяние.

– О чем ты молишься? – спросила Пунита, когда он сложил ладони перед избушкой.

– О своем бизнесе. Чтобы все шло хорошо.

И чего я ожидала услышать? Всякий романтический бред, вроде «о нас с тобой, о тебе, чтоб мы всегда были вместе и счастливы…». Я огорчилась. Но он был честен. И не стал врать. Это после случая с обувью я еще о чем-то мечтаю, хм… наивная дура…

– Хорошо… – только поддакнула и с горечью взглянула на статуэтку в дыму, с прожаренной гирляндой цветов на шее.

– Еще о семье, – продолжил через минуту Пунит. – Чтобы никто не болеел и жили долго. И еще, чтобы у меня все получилось, что я хочу.

Я кивнула, не поднимая головы.

Мы обошли избушку кругом и стали медленно спускаться с противоположной стороны. Он остановился. Наверно, придумывал, как лучше сказать, и скосив по-бараньи глаза, добавил:

– О нас с тобой тоже.

Я подняла голову и посмотрела на него. Как много в нем противоречивого. Полчаса назад он презирал мою обувь. Когда купили кулек жареного арахиса и я протянула ему в машине орешек, он брезгливо поморщился есть из моих рук, потом делает влюбленное лицо и говорит глупости, как сейчас. Ведь так не бывает. Значит он врет про свои чувства ко мне? В горле образовался ком. Самое горькое – однобокая любовь. Никакой радости. Одно страдание.

– Я очень рад, что ты ко мне приехала, – добавил Пунит и первым спустился вниз. Я не ответила.

Мы подошли к лавочке. Ашвани уже успел присоединиться к сестре и другу.

– О чем вы там говорили? – хихикнула Мини.

Я уже заметила, что всякая мелочь, пророненная мной, каждое слово – все передается между ними и обсуждается. И сейчас Пунит не замедлил сообщить всем, о чем я его спросила. Мои губы дернулись: мог бы и в секрете подержать. О нашем первом сексе, если будет, он тоже расскажет во всех подробностях, оглашая на базарных площадях и развешивая афиши по всему городу?

Я отвернулась, делая вид, что любуюсь резными стенами из красного камня. Услышала за спиной даже те ответы, что он мне давал: бизнес, семья, мы…

Все смеялись. Только не понять над чем. Наверно поняли, каких слов я ждала услышать. Это их и расзвеселило. Ладно. Другой мир. Иная культура. Попробую привыкнуть. Может просто здесь думают иначе и романтика у них вмест анекдота.

– Без четверти пять. Просим расходится. Храм закрывается, – послышался призыв по громкоговорителю.

Люди стали высыпать во двор как бегущие с корабля крысы.

– А туда пойдем? – махнула я в сторону серого дворца.

– Нет. Ты же слышала, что уже поздно, – лицо Пунита сделалось неприступно-каменным. – Мы поздно поехали и уже все закрывается. У нас до пяти храмы и музеи открыты. В другой раз.

Вот ведь дотянули время. Будто нельзя было из дома выехать пораньше. Тянучки.

Я злилась и негодовала. Мне казалось, что я теряю время. Но я еще не знала, насколько его потеряю.

Мы вернулись к машине и поехали к Воротам Индии.

Еще не стемнело, когда мы оказались на излюбленных для семейных вечерних пикников Делийских Елисейских полях. Я смотрела на счастливые лица, на веселые компании и мне тоже хотелось посидеть с ними на расстеленных простынях, есть сладкую вату, орешки, мороженое, домашние припасы из термосов и ланч-боксов, смеяться, шутить, пускать воздушных змей и дергать за шарики. Я ведь, проходя здесь с Винаяком, мечтала оказаться тут с Пунитом. Как бы сбылось…

Умели ли Ароры так отдыхать семьей или с друзьями? По Шанте не скажешь. И теперь они не знали, куда себя деть. Купили каждому по бутылке фанты. За неимением сока я отхлебнула пару глотков и вернула Пуниту. Если брезгует, пусть выбросит. Но на этот раз он пожадничал и, морщась, допил порцию.

Обошли арку с вечным огнем павшим воинам. Присели на парапете. Ко мне подходили познакомиться, но Мини отмахивалась и отвечала за меня. Пунит купил миску непонятной закуски из смеси жареного хрустящего горошка, лапши, изъятой, видимо из пачек «Доширака», и перца с солью. Я взяла щепотку, попробовала и отказалась.

– Ну идем тогда попробуешь самое вкусное блюдо в Индии: пани-пури. – позвал Пунит.

Мы встали и прошли на газон, где толпились люди вокруг повозки со стеклянным аквариумом, наполненным доверху маленькими воздушными пури. Жареные, наверно, дня три назад, они еще казались свежими. Рядом с аквариумом бутылки с кетчупом, кастрюли с чищенной мелко порезанной вареной картошкой и другая с горохом в бульоне. Продавец брал руками пури, пальцем протыкал ее, напихивал внутрь картошки и гороху, подливал бульону и протягивал страждущим на пальмовой мисочке. У меня подкатила тошнота к горлу. Руки-то хоть мыли? Продавец в ответ почесал в паху.

Мне протянули порцию. Я недоверчиво взглянула на нее, потом на Пунита, Амита. Они запрокидывали голову и закидывали целиком пани-пури в рот. Похожие на хомячков жевали и улыбались.

– Давай, смелее, это вкусно! – засмеялась Мини и подтолкнула под локоть.

Я нагнулась, чтобы не закапаться и положила в рот. Кисло-соленый вкус, следом перец – обожгли гортань. Я поморщилась. Ну и гадость!

– Бульон тоже пей – это очень вкусно, – кивали парни.

Мне уже протягивали вторую порцию. Я не успела отказаться. Вдобавок решила лучше распробовать. Но даже после третьей такой бомбочки я не стала лучшего о ней мнения.

– Все, мне хватит, – я выплеснула прочь бульон. – Куда тарелку девать?

– Выкинь, – небрежно махнул Пунит.

– Куда? – я обернулась: кругом лужайка. Центр города. Индия Гейт и не увидела мусорницы.

– Прям тут, – выхватил он миску и кинул ее рядом.

Я только пожала плечами: что делать? Мусор тут так же естественен, как пыль.

Я подождала, пока другие наедятся своим деликатесом, и расматривала окружающих. Гуляют, веселятся. Будто нет ни забот, ни печалей. Я улыбнулась. А Виджендра угрожал, что без него я не смогу никогда прилететь в Индию. Мне даже визу не дадут. Но вот я здесь. И визу сделать так же легко через агентство, как и через самого Виджендру. Компания подобралсь не очень, но я ведь здесь, мну ногами индийскую траву. Хе-хе, и это меня крайне радовала: смогла одно, смогу и другое.

– Ну погуляли, теперь домой, – напомнил Ашвани. – Мы обещали пораньше вернуть малышку матери.

Мне взгрустнулось: неужели так быстро? Прогулка кончилась?

Мы вернулись к машине и уже по темным вечерним дорогам спустя пару минут оказались за рекой. Гита калони. Знакомая вонь. Знакомая улица. Переулок. Мы остановились под балконом и миновали баньяновое дерево. Ашвани поехал возращать машину и обменивать на свою. Мини с Амитом пошли к соседке отдавать ребенка, взятого на прокат. Пунит пропустил меня вперед на тесную узенькую лестницу и постоянно хватался за бедра, проталкивая меня наверх.

Шанта встретила нас веселая. С распросами:

– Ну как погуляли?

– Хорошо, мне понравилось. Но все посмотреть не успели. В пять закрылось.

Пунит позвал мать в зал и там передал ей, что на меня, оказывается, надо много тратиться: иностранцам вход особый. И к тому же ко мне все пристают.

Шанта появилась серьезная передо мной и покачала головой:

– Люди все чокнутые. Все плохие.

Если бы я только знала, чем обернуться ее эти вздохи.

– А где Ручи? – решила она переменить тему.

Я уже поняла, что она спрашивает про дочь. Это ее второе имя.

– Она с Амитом. Ребенка возвращают.

– О? – удивилась женщина. – Ты все поняла, что я спросила? Даже поняла, о ком я?

– Да, – кивнула.

– Пуно! – позвала сына. – Слушай! Наташа поняла, что я ее спросила, где Ручи? И она сказала, что та с Амитом девочку возвращают!

– Да?! Ты поняла, что тебе сказала анти? – встал в дверях Пунит.

– Да, это был легкий вопрос.

Они снова за свое. Обсуждают теперь как я сказала и что поняла. Вот им поговорить-то больше не о чем?!

Поднялись Ручи с Амитом. На них обрушился шквал удивления.

– Представляете, Наташа нас поняла! Я спросила, где Ручи? Она сказала, что с Амитом ребенка пошли возвращать!

– Да, ма сказала, что Наташа поняла…

– Наташа, ты правда все поняла?…

На меня смотрели как на диковин. Я думала этим восклицаниям конца не будет. Каменное изваяние, которое неожиданно заговорило. И чего они так дивятся? Ведь никаких чудес не произошло. Мы все тут люди, со слухом и зрением.

Когда вернулся Ашвани, ему не забыли сообщить такую же важную новость. А он похлопал изумленно на меня глазами. Скорее всего и поздно вечером после утомительного рабочего дня отец семейства тоже услышал о чудесах, происходящих со мной в их доме и на улице.

Потом был ужин. Странно, что опять лепешки с горохово-чечевичной подливой. Наверно закупили много и доедают.

– Наташа сегодня ночью замерзла, – громко выкрикивала Мини, рассказывая за ужином обо мне, как будто историю из жизни охотника за приключениями. Все давно, с утра об этом знали, но все равно выражали удивление и таращили глаза. – Я проснулась, а она – вся свернулась калачиком и кофтой накрылась. Так, – изобразила сморщенный комочек. Все засмеялись. Я тоже. – Я ее одела своей простыней. Потом смотрю, уже спит спокойно, вытянулась.

Пунит бросил на меня жалостливый взгляд:

– Ты ночью замерзла?

– Да, немного, – почему-то стеснялась говорить об этом.

– Надо было меня позвать, – вставила Шанта. – Я бы дала тебе покрывало.

В ответ я исказила лицо в нелепой улыбке.

– Меня бы толкнула, разбудила, я бы тебя накрыла, – хлопнула дружески по плечу Мини.

Ей я ответила тем же, что и ее матери.

– Ладно, тогда вот вам обеим чадар накрыться. Если холодно, то выключите панкху, – встала женщина и достала из шкафа сложенные чистые белые простыни.

Я поблагодарила, принимая свою спасительную одеялку и удивляясь, почему такая тонюсенькая вещь может согреть тебя.

Потом встала, ожидая, когда встанет и сестра Пунита, чтобы вместе отправиться в комнату.

– Ну ты иди, – бросила она мне немного повелительно, я сейчас тоже приду.

Я поняла, что им надо что-то обсудить на семейном совете. И скорее всего обо мне. Не хотели, чтобы я слушала: вдруг пойму много. Я согласилась с ними и отправилась одна.

Не включая свет, залезла с ногами и закатилась к стеночке. Развернула простынь и накрылась. Хорошо. Спокойно. День выдался интересный. Жаль только, что с их проволочками, храмы не досмотрели. Выходить раньше из дома надо. Темнеет быстро и закрывается все в пять. Потом только по кафе рассиживаться, да по гостям ходить. А туфли —то новые никто мне и не купил, даже близко к рынку не остановились. Так и шлепала, как бомжа, по лужайкам возле Ворот Индии, в сандалине, завязанной случайно оказавшимся у меня старым шнурком.. Не сдерживает Пунит своих обещаний.

Прислушалась. Голоса в другой комнате звучали приглушенно. Один раз я только услышала свое имя. Потом снова неразборчиво. Стало любопытно, но узнать невозможно.

Послышалось шарканье. В комнату вползла уставшая Мини.

– Ты уже спишь? – спросила меня.

– Нет.

– А я уже спать хочу. Завтра опять вставать рано. Идти на работу, а так не хочется! Тебе сегодня понравилось гулять? – резко обернулась ко мне.

– Да, спасибо. Особенно понравились храмы. Я таких красивых и больших никогда не видела. Жаль закрылись быстро.

– Потом с Пунитом еще сходите, посмотрите. Не переживай.

Я благодарно хлопнула ресницами. Она легла рядом, вытянулась солдатиком. Помолчали. Я первая нарушила тишину.

– Скажи, а про что вы там разговаривали?

Она повернула ко мне хитрое лицо и приподняла бровь:

– Ни о чем, просто.

– А про меня что говорили?

– А мы про тебя не говорили.

– Я слышала свое имя.

Она изучающе провела по мне взглядом:

– Ну это просто говорили как погуляли.

Я услышала в ее голосе тайну, неискренность и поняла, что они от меня явно что-то скрывают. И мне стало неприятно. Отвернулась, чтобы не думать об этом и закрыла глаза. В эту минуту вспыхнул яркий свет.

– Ты что тут делаешь? – вскричала Мини.

В комнате у двери стоял Пунит с пуховым одеялом в руке.

– Это Наташе. Чтобы не мерзла.

Я удивилась. Сам пришел или мать послала – не важно. Все равно приятна такая забота.

Он нагнулся через сестру и накрыл меня одеялом. Сразу стало блаженно тепло и уютно, как в детстве. Мягкие глаза его посмотрели на меня вопросительно:

– Теперь все нормально?

Я кивнула.

– Тогда шубратри. Гуд найт, – и кинул воздушный поцелуй.

Выключил свет. Еще немного постоял в дверях, не решаясь побыстрому уйти. Все еще смотрел на меня, ища в темноте мой силуэт. В это мгновение я не хотела, чтобы он уходил. Я хотела оставить его рядом и смотреть долго-долго, пока веки сами не слипнуться ото сна. И целоваться. Даже так, как он умеет. Безвкусно и грубо. Наверно в душе у него больше нежности, чем снаружи. Пушистое одеяло передавало мне его заботу и я благодарила себя и бога за то, что дал мне шанс приехать к Пуниту.

«Он не принц. Но он хороший человек. Я люблю его. И он тоже. Такой внимательный…» – сладко сознавая, начала дремать, позабыв все дневные обиды и разочарования.

– Наташа, – позвала тихонько Мини, – ты уже спишь?

Я очнулась и улыбнулась:

– Нет, но уже хочется спать.

– Я смотрю на брата и вижу: он тебя любит. Мне хочется, чтоб меня тоже так сильно кто-нибудь полюбил.

Она тяжело вздохнула и провела пальцем мне по виску.

– Ты очень красивая. У тебя белая мягкая кожа. Золотые волосы. Губы, – коснулась легонько и задержала палец. – Скажи, почему у тебя такие красивые глаза? А у меня нет.

Я совсем проснулась, даже привстала:

– Что ты говоришь? У тебя тоже очень красивые глаза. Черные!

– Черные – фу! У тебя как небо. Нет. Как море. И глубокие. Я тоже такие хочу. У вас в стране все такие красивые, как ты?

Я посмеялась:

– Ну у нас много людей с голубыми и серыми глазами. А вот черных мало. И поэтому у нас такие глаза как у тебя считаются очень красивыми. И кожа у тебя тоже очень мягкая, – провела ей по лицу рукой, отчего она блаженно откинула голову.

Я не стала ей объяснять, что моя бледнолицесть в России не в чести: белый значит не модный. Кто не может поехать на море, идет в солярий. Но неприменно должен стать бронзовым. Какое-то время я переживала, что не способна к красивому ровному загару и мне суждено жизнь прожить бледной поганкой, но потом подросла умом и поняла, что в этом моя индивидуальность. А в Индии вообще оказалась в чести только из-за этого «недостатка». Если тебе вдруг стало некомфортно на грядке среди огурцов, не отчаивайся раньше времени, что ты урод. Может просто ты кабачок.

– И все —таки ты красивая, а я нет. Ты все врешь, чтобы мне не было грустно. Я видела, как все на тебя смотрят и удивляются: какая красивая. На меня никто так не смотрит. Даже Ашу тебя любит. Ты это заметила?

Я задумалась. Вспомнила, как он примерно теже слова говорил вчера днем, когда я спала, но вряд ли это любовь. Просто я для них – экзотика. Только сейчас это понимаю.

– Нет, не заметила, – ответила, искренне веря в то, что говорю.

– А я заметила. Он завидует Пуниту. И я ему завидую. Потому что ты его любишь, а не меня.

Я приподняла брови, силясь разобраться в разговоре, но так и не поняла, что к чему.

– Я тебя тоже люблю, – пошутила, осторожно схватив ее за кончик носа.

Она засмеялась как ребенок и обняла меня.

– Ты такая хорошая! Правда! Ты знаешь это?

– Знаю.

– Ну тогда спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

Она тихонько потрепала меня за ту же щеку, которую трепали все остальные, что щека уже начала возмущаться, и закрыла глаза:

– Все, спи.

Я опустила веки и передо мной поплыли образы минувшего дня. Все так ярко. Необычно. И так радостно на душе, что и не страшно оставаться тут до середины августа.

Сон уже начал околдовывать меня, когда я снова почувствовала на своем лице мягкие подушечки пальцев. Мини все еще не спала и думала о том, что кому-то так везет в жизни, как мне.

***

Наверно наш следующий разговор произошел в тот же вечер после первой прогулки по храмам. Не могу ясно вспомнить, но по логике так и получается.

– Ты хочешь пойти завтра на базар купить подарки домой? – присела Мини, разуваясь.

Меня напряг вопрос: на мой взгляд сувениры закупаются перед возвращением, а я только приехала. Но согласилась с ней, что так удобней, а то потом денег или времени не хватит.

– У тебя есть рупии? – обернулась. Я отрицательно мотнула. – А какие деньги есть? Доллары?

– Да.

– Давай их мне. Я завтра в банке обменяю и вечером после работы поедем на рынок.

Мне вдруг стало страшно и жадно отдавать мои кровные кому-то постороннему. Решила рискнуть и дать семь долларов. По какому курсу она их обменяет, не знаю, но по телевизору слышала, что на 50 баксов их семья может жить месяц. Соответственно мне на мелкие подарки должно хватить и еще сдача останется.

Мини сходила к матери за ключом. Отперла несгораемый шкаф и принесла мой рюкзак. Я вытащила из кошелька две зеленых купюрки. Все вроде на месте. И паспорта. И билет. И деньги. Если и лазили, но ничего не взяли. Отдала. Она взяла и поморщилась, что мало.

– И все? Думаешь тебе хватит на подарки?

– Пока да. Я еще не решила, что куплю. Потом еще поменяешь.

Ее убедили мои слова и она успокоилась. Я не могла понять в чем дело, но от этой девушки постоянно шло напряжение.

Она убрала деньги в сумочку и отнесла обратно мой рюкзак.

Я наконец-то решилась разузнать как же ее зовут по-настоящему. Чтобы не показывать виду, что не знаю точно ее второго имени, начала так:

– Мини – это твое имя дома или в паспорте?

Она засмеялась:

– Какая ты смешная, Наташа. Конечно, Мини меня называет мама. Иногда братья, потому что я маленькая и худая. В паспорте – Ручи. Хочешь посмотреть? – и закопошилась в недрах сумки. – Вот, смотри.

Там действитедьно красовалось «Ручи Арора». Визуально я запоминаю лучше, чем на слух. И потому, раз увидев, как пишется ее имя, я решила, что отныне начну называть ее Ручи. И сразу пришел вопрос:

– А что означает твое имя?

– У меня самое обычное имя. Ручи – это интерес. А твое что-нибудь значит?

Я полистала в словаре и ткнула пальцем на слово «родная».

– Хорошее имя. Ну а теперь давай спать. Завтра мне рано вставать.

Я уже дремала, а она сразу вырубилась, как вошла Шанта и включила свет. Появились подносы с едой. Я непонимающе терла глаза. Женщина толкала в бок дочь, чтобы разбудить.

– Просыпайся. Вставай. Надо поесть.

– Я не хочу. Оставь меня. Я сплю.

– Никаких сплю. Вставай поешь, а потом уже и спи. Нельзя ложиться на пустой желудок.

Как был прав учитель хинди в культурном центре, когда рассказывал, что раньше все бедные ложились спать голодными. Имели право на ужин лишь богачи. Мир изменился. Многие зажили лучше, обеспеченней, но привычка закоренилась. Если кто-то ложился спать не поев, все пугались: плохой знак. Как бы нищету в дом не накликать. Особенно беспокоятся те, кто встал на ноги недавно, люди со средним достатком. А судя даже по домашней обстановке, Ароры не из зажиточных.

Ручи увальнем повалилась на бок. Усилием воли, неимоверной, поднялась и хмурая, оторвала лепешку.

– Я не хочу. Спасибо… я так поздно не ем… – но мои слова только всех поставили в штыки. Не ходи в чужой монастырь со своими уставами.

С вечера дала себе установку встать вместе с Ручи и пойти на крышу поупражняться. Иначе Шанта не пустит: плохое солнце, в голову стукнет, заболеешь.

Ручи разбудила меня. Я еле слышно попросила ее принести мне воды попить. Когда попью, смочу горло, то и губы шевелятся свободней, и веки открываются.

Но вместо того, чтобы самой мне подать, она закричала:

– Анти! Наташе ко пани де до!

Зачем звать мать, да еще таким приказным тоном: воды принеси! Мне неудобно, что она как прислуга побежит сейчас ко мне преподносить стакан с водой. И все еще не могла понять, почему они все кличут ее не ма (только Пунит редко), а анти. Это ведь тетушка по-английски. Но какая она им тетушка? Наверно потому и относятся к ней не как к матери, а как к домработнице: это подай, то принеси, другое сделай. Она бежит, спешит исполнить. Дети устали. Им нужен покой.

Шанта внесла в комнату стакан с холодной водой и протянула.

– Пить хочешь?

Я кивнула, протирая подернутые пеленой глаза, и взяла воду. С жадность выпила половину. Хотела поставить на стол-тумбочку. Но женшина вырвала его у меня:

– Больше не будешь? уносить?

Я знала, что она воду выльет и стакан вычистит с мылом. Даже не из-за меня. Они всегда так делают – я уже это поняла. После всех. Меры безопасности. Но меня беспокоило другое. Когда я снова захочу попить, ну хоть после того, как причешусь или когда вернусь из туалета, мне снова придется идти кланяться к ней и просить: «дайте водички Христа ради». Это угнетало. Любая мелочь – на поклон, даже если и голова не склонится. Все равно как попрошайничеством заниматься. Гадко. А сама не могу к ним полезть в холодильник, где стоят двухлитровые бутылки с питьевой водой и налить себе. Лазить по холодильникам – это высший пик родства и дружбы. Такое мы только у папани дома практиковали, навещая с братом Сашей его временами. А здесь, как ни крути – чужие люди.

– Нет, я сейчас выпью, – и силюсь высвободить из ее руки стакан и поставить его на покрывало.

Произошла немая секундная борьба. Женщина сдалась.

– Ладно, потом отнесешь стакан на кухню и кинешь в раковину, где посуду мыть.

Я согласилась. И обрадовалась, что мне сейчас не придется до боли в горле доглатывать комки воды, давясь и захлебываясь.

– Это плохо тут оставлять, пыль летит, – махнула рукой на панкху и потом на коридор. – Ремонт, песок.

Я согласно загыкала и приподнесла стакан к губам: мол, видите, пью. Она успокоилась и ушла. Я снова поставила воду на стол и начала думать: сначала причесаться, а потом пойти в туалет или вообще пока не причесываться, а то все равно потом после упражнений спущусь и в душь.

Пока размышляла, заглянула Ручи.

– Встала? – засмеялась. – А я думала спать будешь. Чем займешься? Так рано.

– На крыше упражнения, теквондо.

– А, карате!

– Ну наподобие.

– Ладно, пока. Вечером приду и пойдем гулять, – чмокнула меня в щеку и улетела.

Додумавшись, наконец, до того, что причешусь после душа, сходила в туалет и допила воду. Отнесла, как и обещала, стакан в раковину – широкую чугунную квадратную ванну, хоть детей купай, и поспешила на крышу, пока сонное солнце еще не догадалось позвать бдительную Шанту.

Я радостно вздохнула, подняла руки кверху и закружилась, восторженно щурясь и смеясь. Это не раннее утро. Но утро. Я так давно мечтала увидеть утро в Индии. Первый раз, когда была в Дели в апреле, не выходила даже на крышу. Сейчас для меня это доступно. Возрадуюсь и этому. Когда-нибудь увижу и рассвет.

Я подошла к краю крыши, оперлась на перила. Внизу уже люди едут на работу. Толстая баба напротив из двухкомнатной квартиры, чешет космы на балконе, косясь на меня. Вылезает ее заспанный пузатый муж. Долго тянется. Зевает. Говорит что-то жене и скрывается за занавесками.

Я отхожу на середину крыши, чтобы не так меня было всем видно и начинаю прыгать ввысь на месте. На двух ногах. На правой. На левой. С подхлестами. С подниманиями колен. Я чувствую, как накаляется постепенно воздух, словно я разгоняю его и зову побыстрее начать день. Мое лицо потеет. Щеки краснеют. Сердце стучит ритмично. Дыхание ровное. Тренер Андрей научил нас как дышать правильно. Важен глубокий резкий выдох. Можно чуть со свистом. Я прыгаю. Мои ноги не знают усталости. А душа скидывает гнет и разочарование из-за Пунита. Какая разница, что он не принц. Пусть просто человек. Даже немножко плохой, эгоистичный. Но я тоже большая эгоистка. Это судьба сунула мне в нос Арору, чтобы показать мне себя как в зеркале. С собой же я уживаюсь, хоть и плохо. Попробую и с ним, может лучше получится. Жизнь есть жизнь. А сказка? Вот она. На крыше. В моем дыхании. В моих прыжках. В поднимающемся над крышами огромном южном солнце.

Напрыгавшись вдосталь, бегаю на месте, замедляя постепенно ход. Плохо для сердца останавливаться сразу. Надо потом еще походить. И только затем можно постоять.

Я делаю по нескольку раз приседания, повороты, наклоны – целый коплекс разминки, кроме упражнений, в которых надо сидеть или лежать на полу. Место не позволяет: цемент, кирпичи, повсюду песок, пыль, красный порошок от разбитых кирпичей.

Но все же хочется сделать одно упражнение из йоги: «сурья намаскар» – приветствие солнцу.

Я, не зная точно, откуда оно тут всходит (в городе не очень видно из-за нагромождения домов), как мне удобно, обращаюсь лицом к балкону, где причесывалась толстуха и воздеваю руки к небу. Справа разносится протяжный крик муэдзина с ближайшей мечети. Где-то ударяют в такт моему приветствию храмовые колокола. Я заканчиваю упражнение. Подношу ладони к губам и шлю воздушные поцелуи на все стороны. Всей Индии. Всему миру.

Я подхожу понаблюдать к поручням за соседями. И сейчас объясню почему.

Всем развлечением было для меня наблюдение за соседями. С одной стороны, напротив широкой дороги, тоже на третьем этаже жили презабавные кубышки муж с женой. Постоянно валялись на кровати – их было видно через открытое окно и развевающуюся прозрачную занавеску – или свисали с тесного балкончика, провожая ленивыми взглядами прохожих. Иногда муж одевался и уходил на работу, тогда его суженая (но лучше сказать утолщенная) томилась одна позевывая. Однажды я нарвалась увидеть их чадо. Внешне мало чем отличалась от родителей. Такая же тушка, угрюмая. Ездила в коледж на мотороллере. Даже носила джинсы в обтяжку и красные футболки. И те и другие невыгодно выдавали все ее излишества.

По другую сторону, со двора, напротив на втором этаже часто мелькали мать с дочерью: устраивали с утра стирку – столько белья собирали, как будто им весь квартал приносил. А потом на креслах – качалках пили на балконе чай и просматривали «Дели таймс», отгоняясь газетой от невидимых насекомых. Дочка была весьма привлекательна, даже дерзостно красива, но так испепеляла меня злобным взглядом, что я быстро перестала считать ее раскрасавицей. Может она претендовала на одного из Арорских братьев и теперь считала меня своей соперницей. Может просто я ей не понравилась. Но между нами началась ментальная вражда. Когда я выходила на балкон с туалетом и напротив оказывалась она, то та демонстративно фыркала и исчезала в недрах темной квартиры, выказывая ко мне свое презрение.