Текст книги "Новый Белкин (сборник)"

Что утрачено, и, боюсь, окончательно (за эти годы)?

Общие критерии. Каждый может объявить себя писателем, купив издателей, критиков, рецензентов. Издав книгу, можно купить рекламу на «Эхе Москвы», полосы в «Литгазете» и даже в «Новой», как показывает случай с А. Потемкиным, на обсуждении прозы которого сошлись А. Марченко и Н. Богомолов. Об Аннинском даже не говорю – он поучаствовал во всем проекте «критики».

Вот кого трудно, если не невозможно купить, – это читателя.

Но кому нужны эти общие критерии, возразят мне?

Как это ни парадоксально, в них заинтересованы прежде всего настоящие профессионалы – писатели. Для того чтобы окончательно не было утрачено и литературное мастерство. Угроза такого исчезновения существует.

Зайдем, например, с черного хода этого самого мастерства – с объема. В связи с тем, что прозаик перестал рассчитывать на журнальную публикацию, с того момента как она сделалась необязательна, проза заболела ожирением. Причем даже молодые, во всяком случае, не старые люди страдают: Александр Терехов («Каменный мост»), Дмитрий Быков, совсем молодой Сергей Самсонов («Аномалия Камлаева»). Объемы спровоцированы и учреждением премии «Большая книга»? Не будем преувеличивать влияния всяческих поощрений, но не будем и преуменьшать.

Определение «исторический роман» сегодня можно взять в кавычки.

Чем актуальнее смысл, ради которого затеяна книга, тем историчнее фон, тем глубже старается проводить свои исторические параллели автор.

Василий Аксенов, букеровский лауреат уже нового, XXI века, определял литературу как ностальгию. Вряд ли у него самого была ностальгия по XVIII веку, куда отнесены «Вольтерьянки и вольтерьянцы». Вряд ли он ностальгировал по сталинскому времени («Москва-ква-ква»), но в результате – настоянная на ностальгии по собственной молодости книга этой самой ностальгией и отшибла даже запах непри-влекательных особенностей эпохи.

Гораздо жестче по отношению к недавней (и давней) истории писатели более молодого, чем ностальгирующие шестидесятники, поколения – к ним относятся и уже упомянутый Л. Юзефович, и его земляк-пермяк (изначально) А. Королев с его «Быть Босхом».

Описательная история в литературе уже XXI века преображается в сюжетную историческую метафору. Речь идет не больше не меньше как о метафоре исторического развития России – этому посвящены романы Владимира Шарова («Мне ли не пожалеть», «Старая девочка»), Дм. Быкова («Орфография», «Оправдание», «ЖД», «Списанные»), Владимира Сорокина («День опричника», «Сахарный Кремль»), Виктора Пелевина («Т»), выстраивающиеся, как правило, в авторские историософские серии. Последний в этом ряду роман – «ГенАцид» Всеволода Бенигсена.

Дмитрий Быков вообще явление феноменальное: и по плодовитости, литературной и журналистской активности (тут вам не только романы, но и литературные биографии, стихи, эссе, колонки, стихотворные фельетоны… а сейчас еще и драму в стихах, по слухам, сочиняет), и по количеству выдвигаемых моделей развития Руси/России. Это провокативное письмо. И оно должно возбуждать умственную деятельность читателя.

Но ведь и здесь все разбухло настолько, что о проглотить не может быть и речи. Тем более – залпом: так, как читались (и немедленно перечитывались) книги Юрия Трифонова.

К разбухшим от слов книгам с историософией добавлю хотя бы Максима Кантора с его двумя томами (каждый по тысяче страниц) одной книги, «Учебник рисования».

Поставлю вопрос иначе: обязательно ли писателю сегодня уметь писать, работать над «веществом прозы», обладать композиционным даром, проявленным стилем, словесным искусством? Ведь художники давно уже не рисуют, картина умерла, рисунок – исчез. Так зачем мучиться? Чтобы стать писателем? Для этого сегодня… и т. д.

Не отсюда ли возникло совсем странное явление в современной прозе – отнюдь не филологическая проза профессиональных филологов. Последнее явление в этом ряду – Андрей Аствацатуров: роман «Люди в голом» засветился в списках уходящего десятилетия.

Андрей Аствацатуров – мало того что филолог-профессионал, преподаватель филфака СПбГУ, он еще и сын преподавательницы того же факультета, и внук академика В. М. Жирмунского. И что же? Ничего «филологического», никаких намеков на стиль и т.д. в сочинении просто нет. Короткие простые фразы (из трех-четырех слов), минимум эпитетов, деепричастных оборотов. Проза от первого, разумеется, лица, которая легко пишется и легко поглощается, поскольку рассчитана на идентификацию читателя с повествователем (и я такой же, там же, с такой же, с такими же проблемами). Движение филологов в сторону масслита начато раньше, в 90-е – назову хотя бы Б. Акунина. Но он-то (и стоящий за ним Г. Чхартишвили) никогда не забывает о своем филологическом происхождении; в его романах (и пьесах) всегда поставлена литературная задача, так или иначе решаемая, по вкусу это нам или нет. У нового поколения (филологов) литературная задача исключается вообще (если не считать задачей просто написать книгу). Доступность и внятность, близость к аудитории, к публике (я такой же, как вы, я один из вас).

Возникает ощущение, что литература словно бы испугалась сложности и на пороге XXI века резко сдала назад. Испугалась предоставленных возможностей и испугалась развития. Отпрянула.

А куда ей было «отпрянуть»? Придумано: «новый реализм».

Но реализм не бывает старым. Или он есть, или его нет.

«Новый реализм» уже не один раз придумывали и однажды назвали его «социалистическим».

Куда было идти? возвращаться? К какому реализму? На самом деле Р. Сенчин, Д. Гуцко, З. Прилепин воспитаны на книгах М. Горького, Л. Леонова, В. Распутина, В. Белова; а стоит за ними Литинститут с семинаром советского писателя Рекемчука в лучшем случае. Это ведь здесь пересекаются воспоминания, в том числе о литературном питании и воспитании. Сколько бы ни написала Мариэтта Чудакова замечательных книг о М. Булгакове и М. Зощенко, «ролевой моделью» собственной прозы (о Жене Осинкиной) она выбрала все-таки своего любимого Арк. Гайдара, а не М. Булгакова.

Все никак не проходит это прошлое – причем и в самых простых, и в фантастических, казалось бы, случаях его обнаруживаешь, это влияние.

Только поскреби.

Вот А. Проханов исступленно борется против «либералов» в литературе, изощренно придумывая все новые обвинительные заключения.

Либералы/демократы от литературы не столь успешно борются (как могут!) с Прохановым, правда, сдавая ему одну позицию за другой. (И премию имени И. А. Бунина, врученную ему жюри под председательством С. Бэлзы, я имею в виду тоже.)

Но ведь – если чуток поскрести! – лит. происхождение-то близкое.

Все изумлялись: зачем издательству… жюри… и т.д. Так ведь все – родом оттуда. И А. Проханов, и председатель букеровского жюри, отдавший премию мамлеевско-сорокинскому эпигону, из одного места родом. И все мы хорошо, просто отлично помним, как оно называлось.

И наконец, последнее.

Если вспомнить, откуда на самом деле взялась великая литература начала двадцатого века, то нельзя не заметить ее парадоксального происхождения от жестоких романсов, уголовной хроники, картинок в модных (гламурных, сказали бы мы сегодня) журналах; спортивной хроники, кабаре и певичек – Блок, М. Кузмин, Ахматова… Культура начала двадцатого века захватывала и перерабатывала модное – отсюда сюжеты и персонажи. Великая литература служит резервом для массовой (понижающей, адаптирующей), а низовая словесность – для восходящей. Я никак не считаю, что «борьбу с низким» следует признать главным сюжетом начала двадцать первого века (о чем неустанно пишут мои высоконравственные коллеги в «ЛГ», «Нашем современнике», «Москве» и др.). Напротив: это резерв, чтобы литература двадцать первого века не сдохла от скуки в своей элитарной герметичности. Из музыкальной ерунды, баек, анекдотов и путеводителей, необязательных и необременительных заметок в дешевых глянцевых изданиях, сообщений в «МК» и «Жизни» рождается изощренная проза и поэзия. Вспомним: из уголовной хроники рождались романы Достоевского, со страниц желтой прессы приходили к Набокову его сюжеты. Заметка о появлении удава в окрестностях города дала толчок мощному воображению Домбровского. Газетная «кукурузная» кампания породила сюжет искандеровского «Козлотура». Это – закон, дающий надежду на то, что литературный XXI век будет смотреть вперед, а не назад. И не для того, чтобы плестись в хвосте у массовой культуры, а для того, чтобы, преодолев, «съев» ее, выразить свое послание.

О ПРЕМИИ

Премия Ивана Петровича Белкина – единственная в мире литературная премия, названная именем вымышленного литературного персонажа (в данном случае – «автора» знаменитых пушкинских «Повестей Белкина»).

В прессе отмечалась требовательность жюри и независимость выбора, когда новый и не известный в литературной среде автор из провинции побеждал знаменитого мэтра. Впрочем, это тоже входит в «условия игры»: ведь Иван Петрович Белкин у Пушкина – скромный провинциал.

Премия присуждается ежегодно произведению на русском языке в жанре повести. Повесть должна быть впервые опубликована в периодике или (впервые) книгой в течение календарного года.

Страна проживания автора, публикатора и номинатора значения не имеет.

Сетевые публикации и рукописи не могут быть выдвинуты на соискание Премии.

Правом выдвижения на премию обладают редакции периодических изданий, издатели, литературные критики, литературные журналисты, творческие организации.

Жюри Премии обновляется ежегодно. Жюри состоит из пяти человек. Назначение жюри входит в компетенцию Оргкомитета.

Срок выдвижения – до 25 декабря текущего года.

В финал жюри отбирает не более 5 повестей. Шорт-лист будет объявлен в конце января.

Имя лауреата объявляется на торжественной церемонии, которая приходится на Масленицу.

Генеральным спонсором Премии является фонд «Президентский центр Б. Н. Ельцина».

ИСТОРИЯ ПРЕМИИ

Первым председателем жюри (2001 год) стал Фазиль Искандер (остальные члены жюри – Борис Дубин, Алла Латынина, Сергей Чупринин, Сергей Юрский).

Лауреатом премии за 2001 год стал Сергей Бабаян (повесть «Без возврата» – «Континент», № 108). Кроме него, в финал вышли Андрей Геласимов («Фокс Малдер похож на свинью»), Фаина Гримберг («Мавка»), Андрей Дмитриев («Дорога обратно»), Анна Матвеева («Перевал Дятлова»), Ольга Славникова («Бессмертный»).

В 2001 году было шесть финалистов, – шестой возник по аналогии с «шестой» повестью Белкина (М. М. Зощенко) как выход из затруднения при голосовании жюри.

Председатель жюри Премии за 2002 год – Леонид Зорин. Остальные члены жюри – Юрий Арабов, Владимир Березин, Алексей Берелович, Елена Холмогорова.

Лауреатом стала Марина Вишневецкая (повесть «А. К. С. Опыт любви» – «Знамя», № 10). Финалистами – Андрей Геласимов («Жажда»), Юрий Горюхин («Встречное движение»), Илья Кочергин («Помощник китайца»), Асар Эппель («Кастрировать Кастрюльца»).

В 2002 году учрежден почетный диплом премии – «Станционный смотритель». Первый диплом – за внимательное и независимое комментирование современной литературы – вручен обозревателю газеты «Время новостей» Андрею Немзеру.

Председателем жюри Премии за 2003 год была Мариэтта Чудакова. Другие члены жюри – Владимир Познер, Евгений Рейн, Алексей Слаповский, Карен Степанян.

Лауреат Премии – Валерий Попов («Третье дыхание» – «Новый мир», № 12). Кроме него в финал вышли Андрей Дмитриев («Призрак театра»), Владимир Курносенко («Прекрасны лица спящих»), Ирина Поволоцкая («Юрьев день»), Михаил Тарковский («Кондромо»).

В 2003 году диплом «Станционный смотритель» вручен обозревателю радио «Культура», поэту Тимуру Кибирову.

Председателем жюри Премии за 2004 год был Андрей Битов. Остальные члены жюри – Николай Александров, Марина Вишневецкая, Тимур Кибиров, Ольга Трунова.

Лауреатом Премии стал Владислав Отрошенко (повесть «Дело об инженерском городе» – «Знамя», № 12). Кроме него, в финал вышли Марина Палей («Хутор»), Игорь Савельев («Бледный город»), Олег Хафизов («Полет России»), Фигль-Мигль («Кража молитвенного коврика»).

Председателем жюри Премии за 2008 год был Игорь Виноградов. Остальные члены жюри – Александр Гаврилов, Борис Пастернак, Елена Фанайлова, Владимир Шаров.

Лауреатом Премии стал Леонид Зорин («Медный закат» – «Знамя», № 2, 2008). Кроме него, в финал вышли Татьяна Бурдина (Марьина) («Надежда умирает последней»), Марина Палей («Рая&Аад»), Игорь Фролов («Ничья»), Маргарита Хемлин («Про Иону»), Сергей Юрский («Выскочивший из круга»).

Председателем жюри Премии за 2009 год был Александр Архангельский. Остальные члены жюри – Максим Амелин, Марина Брусникина, Андрей Дмитриев, Анна Кузнецова.

В финал вышли повести Эргали Гера («Кома»), Ирины Левитес («Боричев Ток, 10»), Фарида Нагима («Теория падений»), Александра Ушарова («Мясо»). Победила Ульяна Гамаюн («Безмолвная жизнь со старым ботинком» – «Новый мир» № 9, 2009).

Права

© Наталья Иванова, 2011

© «Время», 2011