Текст книги "Фобии. Терапия древних страхов современного человека"

Глава 6. Агорафобия и панические атаки

Говоря об агорафобии, мы уже останавливались на том, насколько тесно она связана с паническими атаками. Подробный разбор этой темы мог бы занять существенную часть книги. Это не входит в наши задачи, потому я предлагаю сфокусироваться на описании панических атак в том аспекте, в котором они относятся к теме агорафобии.

Итак, паническая атака – необъяснимый и мучительный приступ страха или тревоги, сочетающийся с вегетативными (телесными) симптомами. Часто люди, впервые столкнувшиеся с паникой, обращаются к неврологам, кардиологам, гастроэнтерологам, пульмонологам, терапевтам. С этого и начинаются хождения по мукам – странствие из кабинета в кабинет в поисках отсутствующей патологии. В силу целого ряда как медицинских, так и психологических причин панические атаки распознаются далеко не сразу. Это приводит к тому, что у страдальцев закрепляется мысль о недиагностируемом и неизлечимом соматическом заболевании. Уже одна только мысль об этом может усугубить состояние. Ведь что может быть страшнее неопределенности?

Специалисты знают, что паническую атаку диагностируют, когда обнаруживается сочетание четырех или более из 13 симптомов. Вот эти симптомы: тахикардия, ощущение сердцебиения, «перебои» в работе сердца, потоотделение, дрожание (или тремор), ощущение нехватки воздуха или одышки, чувство удушья, боль или дискомфорт в грудной клетке, тошнота или дискомфорт в животе, ощущение головокружения, неустойчивости или слабости, дереализация или деперсонализация, боязнь потерять контроль или сойти с ума, боязнь смерти, парестезии и приливы тепла. Комбинация симптомов приводит к более чем 700 возможным вариантам клинической картины. Внушительная цифра, не правда ли? Задумавшись об этом, понимаешь, почему распознать атаку с первого обращения к специалисту не так просто.

Гипотез и теорий, объясняющих возникновение панических атак, немало. Мне особенно близка мысль психолога и философа Уильяма Джеймса, писавшего, что то, что в нынешнем мире понимается как панические атаки, может интерпретироваться как неуместность в условиях проявления первобытных реакций борьбы или бегства. Отто Ранк в качестве основных причин психических расстройств выделял страх собственной уникальности и страх принадлежности. В основе обоих страхов, по его мнению, лежит поиск идентичности и самореализации. И если о страхе непризнания своей уникальности сказано достаточно много, то со страхом принадлежности дела обстоят куда сложнее. Тем, кто всерьез заинтересуется вопросом, как переживание принадлежности влияет на панические атаки, можно порекомендовать замечательный сборник, посвященный этой теме и вышедший под редакцией Джанни Франчесетти[5]5
  Франчесетти Джанни. Панические атаки. Гештальт-терапия в единстве клинических и социальных контекстов. М.: МИГТиК, 2015.


[Закрыть].

А сейчас хочу предложить читателю обратиться к описанию того, как проявляет себя агорафобия, вызванная панической атакой. Человек, находясь в присутствии других людей, обычно начинает испытывать глубокую тревогу, ощущая безнадежное одиночество и состояние потери безопасности. Сопутствующие этому соматические ощущения наводят на мысль о неминуемой смерти. В то же время присутствие других людей он не связывает с возможностью получить поддержку. Переживаемая тревога и мысли о смерти чаще всего не являются оформленными переживаниями, но сгущаются в нарастающее беспричинное беспокойство.

В упомянутом сборнике Франчесетти отмечает, что ситуация изоляции была практически невозможна в традиционных обществах, где человек непрестанно находился в поле чужого внимания. И даже несмотря на то что довольно часто внимание окружающих было негативным, у него сохранялось ощущение видимости для других и возможности контакта. Времена изменились, и современные люди всё чаще оказываются в глубоком одиночестве. Ошеломление, нередко ужас перед пережитым, невозможность найти опору – всё это укрепляет страх того, что паническая атака может вернуться в любое время. Хочу подчеркнуть, что одним из решающих факторов появления агорафобии является страх перед повторением панической атаки. Приведенная ниже схема демонстрирует эту связь.

Столкнувшись с первым приступом паники, человек чаще всего начинает ограничивать и пространство собственного передвижения. Как следствие, возникает патологический страх: усиливается чувство того, что вокруг всё нестабильно и может разрушиться в любой момент. Такой страх существенно отличается от страха, вызванного внешними стимулами, страха реального, который может быть разделен с другими. Страх, испытываемый при панических атаках, переживается как состояние, выражаясь словами М. Хайдеггера, «брошенности в мире». Несколько лет назад именно такими словами у меня на приеме описал свои ощущения молодой мужчина, страдающий паническим расстройством. Впоследствии я не единожды слышала сходное описание от других своих клиентов. Экзистенциальные терапевты нередко связывают состояние «брошенности» с явлением так называемого «аффективного сиротства» – то есть состоянием детей, не имевших опыта сильной опоры и адекватной поддержки. Для такого человека даже спустя годы в сложных ситуациях переживание слабости, потребность в опоре на близких, до сих пор вытесненные, безжалостно врываются в психическую реальность.

Джанни Франчесетти, книги которого во многом способствовали формированию моих подходов к работе с агорафобией, предлагает гипотезу, дающую потенциал для выстраивания стратегии терапии. Вот что он пишет: «Суть гипотезы, которую мы предлагаем, состоит в том, что фундаментальной и специфической характеристикой панической атаки является именно изменение фона, внезапно превращающегося в фигуру по причине своего разрушения; фигура контакта, которая формируется в этот момент, начинает распадаться одновременно с данным процессом»[6]6
  Франчесетти Джанни. Панические атаки. Гештальт-терапия в единстве клинических и социальных контекстов. М.: МИГТиК, 2015. С. 83.


[Закрыть].То есть если страх выполняет прежде всего защитную функцию для организма в ситуации, связанной с конкретной опасностью, то в случае панической атаки угроза извне отсутствует. Агорафобия, возникшая вследствие панической атаки, выступает в качестве защиты на границы контакта. Или, проще говоря, связанная с агорафобией реакция отгораживает человека от возникающих невыносимых переживаний.

Фокусом терапевтического вмешательства и самостоятельной работы с агорафобией становится установление нового порядка между фигурой и фоном. Практики, которые я предложу во второй части книги, во многом основываются на этой идее. Большинство из них опирается на мысль о том, что избавление от агорафобии сопряжено с созданием возможностей, позволяющих человеку вписаться в новый фон.

В отличие от большинства других фобий, начало агорафобии, вызванной панической атакой, чаще всего можно проследить. Эти наблюдения могут дать ключ к исцелению. Так, одна из клиенток в начале нашей работы рассказывала о том, что после внезапной панической атаки в супермаркете при каждом последующем посещении магазина довольно долго ощущала дискомфорт.

– Тем не менее я понимала, что, позволь я страху возобладать, он будет всё больше отвоевывать свои позиции. Порой меня накрывало, но всё же со временем становилось легче. Я всё четче осознавала, что именно страх повторения ввергает меня в пучину уныния.

Когда женщина обратилась ко мне, панические атаки не возникали уже в течение нескольких лет. По ее словам, этому немало способствовало несколько лет глубинной терапии. Но именно понимание того, что запустило агорафобию, сделало возможной на наших сессиях эффективную работу с проблемой и в конце концов привело к избавлению от страдания.

Экспозиционная терапия и агорафобия

«Нельзя победить фобию, если ждать, пока пациент позволит анализу повлиять на себя. ‹…› Рассмотрим, для примера, агорафобию. ‹…› Успеха можно добиться, только если заставить (пациента с агорафобией) … выйти на улицу и в процессе бороться с тревогой»[7]7
  Цит. по: Комптон Аллан. Психоаналитический взгляд на фобии. М.: Институт общегуманитарных исследований, 2018. С. 55.


[Закрыть]. Написав это более ста лет назад, Зигмунд Фрейд прозорливо проложил пути для коррекции фобических состояний. И действительно, по мнению многих специалистов, чтобы справиться с агорафобией, человеку бывает необходимо вступить в контакт с собственным страхом. Экспозиционный, или контактный, способ предполагает такую возможность непосредственно: человек оказывается лицом к лицу со своим страхом – один или в присутствии помогающего специалиста.

Экспозиционная терапия на сегодняшний день считается самым эффективным методом лечения агорафобии. Большая часть посвященной этой теме литературы сфокусирована именно на этом методе. Суть его состоит в том, что человек раз за разом сокращает дистанцию между собой и пугающим его объектом. Обычно это происходит в сопровождении терапевта или близкого человека, шаг за шагом помогающего преодолеть страх. Я не буду ни доказывать, ни опровергать ценности метода экспозиционной терапии, в том числе потому, что вопрос о границах его применения будет рассмотрен в главе «Психоаналитический взгляд на фобии». В следующей главе в качестве альтернативы хочу предложить читателю метод работы с агорафобией, хорошо зарекомендовавший себя в моей практике.

Глава 7. Терапевтическое письмо в работе с агорафобией

В ходе индивидуальной и групповой работы с агорафобией я предлагаю своим клиентам написание так называемых терапевтических писем. Эти письма, как правило, обращены к близкому человеку, другу или даже коллеге. В некоторых случаях они не имеют адресата, что, впрочем, ничуть не умаляет их терапевтического эффекта. Написание писем без адресата может быть связано как с определенными жизненными ситуациями, так и с тем, что в окружении у страдающего агорафобией человека может не оказаться людей, которым он доверяет. Опыт работы с терапевтическими письмами показывает, что уже сама возможность ясно описать связанную с агорафобией тревогу действует исцеляюще. Помимо очевидного смысла такого послания, оно позволяет представить картину происходящего как бы со стороны, что помогает страдающему человеку разотождествиться с мучительным переживанием.

Написание терапевтического письма может стать глубокой работой. Так, одному моему клиенту (назову его Михаилом) на это потребовалось три недели, в ходе которых неоднократно менялось как содержание, так и тональность текста. Когда он послал текст своей маме, она, поначалу прореагировав довольно сдержанно, позже призналась, что ощутила глубокую благодарность за доверие. Существовавшее до сих пор поле напряжения между сыном и матерью стало разряжаться. Как отметил сам Михаил, именно снижение фоновой тревоги в семье во многом способствовало тому, что приступы агорафобии начали происходить всё реже.

В первой редакции этой книги я пыталась выстроить некоторую схему, руководствуясь которой можно бы было написать собственное терапевтическое письмо, но впоследствии отказалась от этой идеи. Думаю, что любая схема будет ограничивать творческий ресурс, делая процесс формальным и жестким. В качестве примеров, опираясь на которые можно создать собственные послания, я приведу два терапевтических письма, написанных в рамках терапевтической работы.

Письмо, написанное Зинаидой, женщиной 32 лет, в течение четырех месяцев страдающей агорафобией, ставшей следствием панической атаки[8]8
  Здесь и далее письма и расшифровки сессий с пациентами приводятся в авторской редакции.


[Закрыть]. (Орфография и пунктуация автора сохранены.)

«Дорогой… Я хочу кое-что поведать о себе. У меня есть проблема с тревожностью. Эта тревожность называется агорафобией. Это не психическое заболевание – да, я не псих – но в силу этого у меня с некоторой периодичностью бывают панические атаки. Агорафобия – достаточно распространенное явление, и вероятно ты слышал об этом, но лучше я расскажу об этом сама. Агорафобия чем-то напоминает клаустрофобию – это боязнь замкнутого пространства – но дело осложняется тем, что ее сопровождают панические атаки. Панические атаки – это то, что я не могу контролировать. Чаще всего это настигает меня в больших торговых центрах или ресторанах. Поэтому я стараюсь избегать таких ситуаций. Ты застал начало этого явления. Сейчас я работаю с терапевтом. Мы во многом разобрались, и мое состояние существенно улучшилось. Но иногда все еще случаются ситуации, ввергающие меня в панику. Долгое время мне казалось, что нужно всячески скрывать от других, и прежде всего от тебя, свои состояния. Но потом я поняла, что на это уходит много сил, и лучше сделать так, чтобы другие хотя бы примерно понимали, что со мной происходит. Это может снизить уровень моего беспокойства. Я понимаю, что моя просьба о поддержке может звучать достаточно необычно. В то же время я понимаю, что чаще всего нас пугает неопределенность, и, возможно, мои объяснения способствуют тому, чтобы она рассеялась.

Я буду признательна, если ты не будешь выносить своих суждений по поводу того, что со мной происходит и советовать что бы то ни было. Надо признать, что специалисты способны разобраться в этом гораздо лучше непрофессионалов. Верю, что мне удастся справиться. С надеждой на поддержку и понимание, Зина».

А вот пример еще одного письма:

«Моя дорогая семья, Аня и Дима! Мне кажется, что происходящее со мной сильно влияет на вас. А потому я хочу написать о том, как это вижу. Возможно, так нам всем будет легче. Да, у меня агорафобия. Это самая настоящая фобия. В некоторые – особенно солнечные дни – мне бывает сложно выходить на улицу. Мне кажется, что выйдя из дому, со мной случится что-то, что я не смогу контролировать, и не смогу быстро уйти оттуда, где меня охватывает ужас. Такое со мной уже бывало. И однажды я, помню, здорово напугал вас. Агорафобия – сложная штука, я бы сказал коварная. Настолько коварная, что об этом сложно говорить. Но хорошая новость в том, что она поддается коррекции. Об этом говорит моя терапевт, и я немало читал об этом. В нашей терапевтической группе есть люди, с которыми эти приступы случаются все реже. У одной женщины агорафобии нет уже целых три месяца. Это и мне внушает надежду. Несмотря на то, что я много знаю о своей агорафобии, пока она то и дело захватывает власть. Это крайне неприятно. Но мне очень хочется, чтобы вы не реагировали так остро, как это было месяц назад. Обратная сторона проблемы состоит в том, что агорафобию поддерживает страх, вызванный тем, что другие люди это заметят. Я понял, что, пытаясь скрыть от вас свою фобию, я тем самым во многом ее подпитываю. Поэтому хочу попросить о поддержке: пожалуйста, не выдвигайте предположений о том, что со мной происходит. Мы со специалистом работаем над этим, и будем продолжать работу дальше. Извините, если тон моего письма показался немного резок – я правда не хотел ничего подобного. Я люблю вас, и мы справимся. Ваш Саша».

Я привела эти письма для того, чтобы читатель, взяв их за образец, мог при необходимости написать подобное письмо самостоятельно. Как я уже отмечала, совсем не обязательно направлять его адресату. Уже сам факт того, что проблема обозначена, рассеивает тревожный фон неопределенности и недосказанности.

Глава 8. Заразны ли фобии?

Прежде чем перейти к разговору о специфических фобиях, хочу предложить читателю поразмыслить над вопросом о том, заразны ли фобические расстройства. Могут ли они передаваться, к примеру, от родителей к детям? И существует ли прямое наследование фобий? У специалистов нет единого мнения по этому поводу. Тем не менее понимание механизмов передачи фобии может помочь наметить пути к исцелению.

Для начала давайте порассуждаем. Если фобии, как я писала раньше, представляют собой сгущенную, сконцентрированную тревогу, можно предположить, что есть механизмы, в соответствии с которыми эта тревога передается. То есть тревога воспринимается как послание. Но как это происходит?

В последние годы помогающие специалисты разных направлений всё чаще говорят о родовых стратегиях и посланиях. С этой темой работают как терапевты, придерживающиеся когнитивно-поведенческого подхода, так и те, кто предпочитает работать в системно-феноменологическом ключе. Большинство сходятся в том, что обнаружить передачу фобических реакций весьма непросто. Да и возможно ли такое в принципе?

«Я боюсь мышей так же, как мама. Помню, как она визжала, когда как-то на даче увидела маленькую мышку».

«Страх к авиаперелетам я перенял от отца; ему всякий раз становилось плохо в аэропорту».

«Я не встречал людей, которые в той или иной степени не боялись бы тараканов. В нашей семье все испытывают такую фобию».

Эти и подобные высказывания мне – как, возможно, и многим читателям – доводилось слышать не раз. Без сомнения, существуют механизмы, в соответствии с которыми фобия может передаваться от одного члена семьи к другому. Одним из таких механизмов передачи являются истории – семейные предания, сюжеты, иногда присказки и поговорки. Их власть над психикой трудно переоценить. Но то, как такая передача происходит, отследить бывает непросто. Попробуем разобраться.

В гипнотерапии сказки и метафоры рассматриваются в виде суггестивных фигур, или фигур внушения. Гипнотерапевт создает их осознанно, предполагая, что внушенный им образ осуществит соответствующие изменения в психике. Но подобный процесс неосознанно происходит и в обычной жизни. Когда ребенок слушает сказку или историю, он чаще всего ассоциирует себя с тем или иным персонажем. Это меняет его состояние, но то, как происходят эти изменения, часто не поддается контролю. На одной из терапевтических сессий моя страдающая агорафобией клиентка (назовем ее Кристиной) рассказала о своей боязни выходить из дома, прибегнув к образу заточенной в замке принцессы. Я предложила ей обратиться к ассоциациям, связанным с этим образом.

– Высокая башня, резной балкон, выходя на который видишь глухой дремучий лес.

Внезапно женщина по-детски закрыла лицо руками.

– Мне всегда казалось, что в любой момент может появиться дракон.

– Дракон… М-м, а что с этим драконом?» – вмешалась я.

– Странно, это совершенно сказочный образ, из детской сказки. Да, из той сказки, которую рассказывала мама, когда мне было пять лет.

В ходе дальнейшей беседы Кристина вспомнила, что ее мама, рассказывая сказку, всякий раз прибавляла, что девочки, которые убегают из дома, в конце концов оказываются заточенными в такую башню. Замечая, очевидно для убедительности, что так однажды случилось и с ней самой. Агорафобия у Кристины началась вскоре после расставания с партнером, с которым они 10 лет прожили в гражданском браке. Кристина собрала вещи и переехала на съемную квартиру. Несмотря на то что расставание, по ее словам, произошло спокойно и по взаимному согласию, последние годы ее мучило ощущение «неправильности» собственного одиночества. Одиночество связывалось с заточением. Спустя полтора года после расставания женщина лишь изредка и с большим трудом могла выходить из дома. Через пару месяцев агорафобия усилилась настолько, что она уже не могла покидать квартиру без сопровождения подруги.

– Очень странно, что я так долго и так хорошо помню эту детскую сказку. Как будто она поселилась очень глубоко во мне.

На следующую сессию клиентка принесла свою детскую книжку, которую нашла в квартире матери.

– Удивительно, насколько мои нынешние ощущения, связанные со страхом оказаться одной в большом пространстве, перекликаются с этой картинкой, – Кристина протянула мне книгу.

Впоследствии в ходе терапии сказочные иллюстрации стали ключом, позволившим получить доступ к болезненным переживаниям. Через пару месяцев нам удалось трансформировать их, и приступы агорафобии больше не повторялись.

Мы вряд ли сможем распознать механизмы, в соответствии с которыми запустился процесс, связывающий пребывание в одиночестве с удушающим заточением – чувством, всякий раз охватывающим Кристину, когда она выходила из дома. Да в этом и нет необходимости. Как не может быть и полной уверенности в том, что именно суггестия детской сказки спровоцировала развитие агорафобии. Тем не менее это стало ключом к исцелению. Мне запомнилось, как на одной из сессий Кристина, возбужденно жестикулируя, рассказывала о своих инсайтах:

– Неужели это возможно? Выходит, мне нужно вырваться из власти злой сказки?.. В этой сказке не было хорошего конца, но ее можно переписать!

Обнаружив то, каким образом повлиял на нее образ, Кристина сама нашла верное для себя решение переписать сказку, тем самым разрушив перенятый сценарий. Надо сказать, что метод переписывания сценария широко используется в нарративной терапии. Для того чтобы его освоить, вовсе не обязательно детально разбираться в техниках изменения сценария. Бывает достаточно обозначить основные вехи сюжета. Как показывает мой опыт и опыт коллег, передача фобических метафор происходит не только через сказочные сюжеты, но и транслируется через семейные предания и даже тайны. О том, как это становится возможным, можно писать много. Скажу лишь, что философия постмодерна, тесно переплетающаяся с идеями Лакана, пронизана мыслью об исключительной власти языка над человеком. В определенном смысле человек рождается в язык, а потому, оказываясь в речевом поле семьи, перенимает ее языковые паттерны. А если так, не оставляет сомнений то, что фобии могут передаваться в виде метафорических фигур, запечатленных в семейных посланиях.

Занимаясь темой рецепции клиентской метафоры, беря интервью у коллег и просто беседуя на эту тему, я нередко замечала недоверие, которое помогающие специалисты испытывают по отношению к метафоре страдающего фобией человека. Отчасти это можно объяснить: вырванный из контекста образ часто оказывается непонятен другому человеку: «Мало ли что можно нафантазировать». К тому же нашей культуре свойственно определенное недоверие ко всякого рода «бесплодным фантазиям». Порой случается, что возникающие в сознании образы или метафоры интерпретируются шаблонно, что лишь укрепляет власть фобии над человеком.

Одна моя клиентка рассказывала, что в работе с терапевтом как-то упомянула о серии снов, повторяющейся деталью которой были красные туфли. Эта деталь не была самой существенной, но стала объектом пристального внимания терапевта, предположившего подавленные скрытые сексуальные импульсы. От сессии к сессии терапевт упорно возвращалась к этой теме, указывая на возникающее сопротивление. В ходе нашей работы прояснилось, что красные туфли связаны для дамы с детскими воспоминаниями: однажды, когда девочке было пять лет, тетя – мамина сестра – пригласила ее в театр. На обеих были красные туфли. Спектакль оказался весьма посредственным, и, покидая театр в антракте, они чувствовали себя сообщницами, «краснотуфельницами». Побег ассоциировался у девочки с переживанием свободы, самостоятельным выходом из некомфортной ситуации. По всей видимости, повторяющийся сон напоминал моей клиентке о свободе, обретаемой в результате побега. Но терапевт, казалось, не обращала внимания на эти догадки, упорно настаивая на том, что сновидческая метафора свидетельствует о подавлении сексуальных импульсов.

Не секрет, что некоторые образы обрастают устойчивыми личными ассоциациями. И чужие интерпретации могут идти с ними вразрез. Так, например, качание на качелях для многих ассоциируется с сексуальным поведением. Но для конкретного человека качели могут не иметь к этому прямого отношения, соединяясь с детскими воспоминаниями, литературными образами и формируя специфические ассоциации. Неверно истолкованная метафора может привести если не к фрустрации, то к закреплению фобии. Это случается, когда мы пытаемся приписать фобической метафоре устоявшееся значение. Такой процесс можно уподобить обращению к соннику, когда в попытке истолковать яркий, но тревожный сон человек склоняется к прописанным в нем значениям. В то же время обнаружение собственной метафоры, описывающей фобию, может стать путеводной нитью, позволяющей сориентироваться в сложных лабиринтах страхов.

Возвращаясь к случаю Кристины, страдающей агорафобией, отмечу, что она нашла весьма своеобразный способ изменения сценария. Отталкиваясь от иллюстраций своей детской книжки, девушка стала рисовать собственные. В этом у нее обнаружился недюжинный талант. Мне даже удалось убедить Кристину начать давать уроки рисования детям – у нее есть педагогическое образование и небольшой преподавательский стаж. Поначалу ученики приходили к ней домой, но, согласившись однажды провести урок дома у сломавшего ногу мальчика, Кристина рискнула и пошла одна. До сих пор на наши сессии ее привозила подруга, доводившая женщину до двери кабинета и встречавшая в коридоре. Каковы же были мои удивление и радость, когда однажды Кристина пришла на прием самостоятельно! Наша терапия продолжалась еще три месяца, и, насколько мне известно, агорафобия не дает о себе знать вот уже несколько лет.

Упражнение для самостоятельной работы

♦ Вспомните, какие сказки и истории вам нравились в детстве. Была ли сказка, вызывавшая яркие отрицательные эмоции? Насколько вы связывали с собой прочитанное, услышанное или увиденное?

Попробуйте зарисовать наиболее запомнившийся образ или опишите его в виде небольшого текста.

Если вы что-то нарисовали, попробуйте разместить в пространстве рисунка тревожащее фобическое переживание. Как это переживание вписывается в композицию? Как оно соотносится с другими деталями? Есть ли ощущение того, что переживание существует отдельно, словно оно «из другого мира»? Существует ли контакт между этими «мирами»? Если да, обозначьте его или, если связь не прослеживается, отметьте те зоны, где связь нарушена. Попробуйте дать волю фантазии, вписав в контекст (сюжет) беспокоящую вас фобию.

Иногда случается, что в ходе выполнения этого упражнения обнаруживаются скрытые до сих пор ассоциативные связи. Может случиться, что образ покажется вам надуманным и никак не относящимся к теме фобий. Постарайтесь довериться своим ощущениям, переживанию настоящего. Отнеситесь к появившимся образам серьезно, но не старайтесь придать фобии устойчивое содержание.

Спросите себя, что теперь можно изменить. Можно ли переписать сюжет? К чему приведет это изменение?

В практике самостоятельной работы с фобиями иногда могут возникать тревожные дискомфортные переживания. Несмотря на то что практика является довольно экологичной и такое случается довольно редко, всё же имеет смысл сказать об этом несколько слов. У психики существуют достаточно эффективные механизмы, позволяющие блокировать сложно переносимые чувства. Часто такие переживания вытесняются. Практики, подобные приведенной выше, помогают получить к ним доступ. Поэтому, если чувства стали достаточно острыми и беспокоящими, желательно иметь возможность обратиться к помогающему специалисту. Это правило относится, впрочем, не только к работе с фобиями, но и к любым самостоятельно выполняемым психологическим приемам и практикам.