Текст книги "У меня так никогда не будет"

Глава 3

Закончилась весёлая жизнь для молодых родителей Тани и Володи, когда свекровь наотрез отказалась сидеть с детьми.

– Вовка, имей совесть! Я на скирдовке устаю, дома дел невпроворот, а вам лишь бы по клубам бегать.

Сын обнимал её, обещал изгородь поправить в конце огорода. Уж год, как обещает, но руки не доходят. Мама – ни в какую.

– И свиристелку эту нечего привечать! Нельзя в дом подруг водить!

– Это сестра моя родная, – оправдывалась Таня.

– Всё равно! Как семьёй обзаведётся, тогда пусть…

– Перестань, мам, сейчас не те времена, устарели ваши наставления, – издевался Вовка.

– Человеческая глупость и похоть не стареет. И ты вот не умнеешь вовсе! – рыкнула мать на сына и ушла к себе.

Для молодых родителей всё закончилось, а вот для Ирины только началось.

Каждый вечер тарахтел Колька на своём зелёном «Урале» под окнами небольшого дома в ожидании городской красавицы. Все достопримечательности показал, на местные нарзанные ванны возил. Ирина сначала переживала, что она одна ночью с молодым парнем, но, когда увидела сколько народу плещется в самодельных горячих ваннах, успокоилась. Да и Колька не приставал к девушке – разную романтическую ерунду не трепал, а всё балагурил, травил анекдоты, рассказывал истории, знакомил с местной молодёжью.

Лишь в одном месте был немногословен – на берегу реки. Ира очень удивилась: по дороге с электрички речушка напоминала грязный ручей, а здесь широко; глиняный обрыв напротив, плакучие ивы по берегу, тёмная гладь воды говорила о том, что здесь достаточно глубоко. Тихое место манило своей красотой и глубиной.

– Здесь детвора купается, да и взрослые не против окунуться после жаркого дня в поле, – тихо сказал Коля и присел на землю, свесив ноги с берега. Он едва касался воды.

– А ты? Ты не купаешься или плавать не умеешь? – подковырнула его Ира, снимая с себя платье, чтобы зайти в воду. День был такой душный, пыльный, вода наверняка прогрелась самое время окунуться.

Коля встал, отвернулся от воды и пошёл прочь.

– Я с детства не купаюсь в реке и детям своим никогда не позволю, – он опустил голову, даже не взглянув на стройную, высокую красавицу в купальнике.

Ира вспомнила рассказ сестры и, молча, на ходу надевая платье, пошла за парнем.

Неделю они катались по селу вечерами; иногда Колька днём заезжал, Ира летела к нему, не обращая внимания на издёвки сестры.

– Кажется, на одну городскую скоро станет меньше.

– Не смеши меня, у меня так никогда не будет! Сельская жизнь точно не по мне, погостить – да! Но жить я здесь никогда не буду, – выглядывала в окошко Ира. – Ты посмотри на мои руки! Разве можно ими картошку копать? Хотя в детстве на даче копали, помнишь?

Давно минула неделя с тех пор, как появилась Ира в деревне, – уж целый месяц прошёл. Спохватилась девушка в середине августа: родителей ещё не видела этим летом, к брату обещала заехать. Перед отъездом Ирины Володя с Николаем закололи молодого поросёнка, накрыли большой стол, гостей в дом пригласили, как в тот день, когда встречали свояченицу. Только в этот раз собралась одна молодёжь, многих Ирина уже знала, некоторых знала, но забыла имена, это не важно: уж все свои в доску. Весело было в тот вечер, шумно в маленьком доме Татьяны; как ни странно, дети мирно спали в доме под громкую музыку, топот, говор и смех на веранде.

На следующий день Коля отвёз Ирину на станцию и посадил девушку в электричку. Из деревни она уезжала с тремя тяжёлыми сумками и своим маленьким саквояжем.

– Таня! – возмущалась она. – Таня, ну как я это донесу, у меня ещё пересадка будет, что мне делать со всем этим добром?

– Ничего, люди добрые помогут, Мишка тебя встретит. Здесь мясо, творог, масло, яйца. Ты носом не вороти! Не для тебя, а для брата: у него тоже семья не маленькая. Скажи ему, мы обижаемся, за то, что не приезжает к нам. Передай ему, – шепнула Таня, – скучаю я.

Впервые за месяц Ира взяла на руки маленького Ваньку, – до этого боялась, вдруг что-то не так сделает, – и чумазую Наташку обнимала, целовала, обещала в следующий раз привезти большого пупса с соской, который сам говорит «мама».

Так распрощались сёстры. Таня почему-то разревелась, а Ирине смешно стало.

– И почему ты у нас такая?! И хорошего в жизни ничего нет – ты радуешься, плохого ничего не происходит, а ты плачешь…

Ирина гостила в Кисловодске у брата Михаила всего три дня: не хотела притеснять хозяев. Михаил с женой и двумя детьми ютились в двух тесных комнатушках общежития и едва сводили концы с концами. Семья мечтала об отдельной квартире, поэтому супруги работали много. Глава семейства трудился «за двоих» на фабрике, а его супруга, художник, днями и ночами расписывала сувениры: изящные фарфоровые вазочки, статуэтки, пепельницы, конфетницы. Несмотря на бедность, семья Михаила приняла Ирину тепло и радушно. За её короткий визит устроили прогулку по знаменитому парку, который Ирина обожала и которым неустанно восхищалась. Сноха подарила золовке одну из самых красивых своих ваз, – перламутрово-белую, с цветочным барельефом. Это было очень мило и трогательно, Ирина оценила подарок снохи.

В свою очередь, старший брат обрадовался деревенским гостинцам, обещал съездить к сестре всей семьёй, когда пойдут в отпуск, но в отпуск поехали в Анапу. Не любила его жена деревню и не скрывала эту нелюбовь, об одном упоминании о родственниках брезгливо гримасничала.

Погостив у брата, Ира отправилась к родителям.

За неделю несколько раз ругалась с мамой: не нравился Валентине Семёновне город, в который влюбилась её дочь, с первого дня не одобряла её выбора. Ирине всё равно, лишь бы подальше от родителей. Валентина Семёновна всю жизнь проработала на хлебокомбинате, и работа для неё всегда на первом месте, с детьми была строга и чрезмерно требовательна. Муж давно перестал с ней спорить по этому поводу, – бесполезно, она не признавала свою неправоту. В чём-то они были похожи с Ириной.

С детства Ира показывала характер, огрызалась, требовала своё и добивалась; никогда не плакала, если мама наказывала, могла несколько дней молчать, не есть, обижаясь на мать, иногда хамила. Один раз даже высказала ей всё, что думала, – как раз перед отъездом на учёбу.

– Для тебя мнение соседок всегда важнее, чем мнение собственных детей! Поэтому дети все разбежались от тебя.

Мама обиделась и разозлилась, отец удержал её тогда, чтобы не всыпала как следует дочери-подростку. Таня поразилась смелости сестры: ведь сама она, Таня, побаивалась суровую маму, старалась не попадаться ей на глаза. Ира уехала учиться, домой приезжала редко, придумывая разные причины, хотя и скучала по отцу.

Ира уже распланировала свою жизнь: она видела себя сотрудником, далее специалистом большого предприятия, хозяйкой уютной квартирки в любимом городе; с замужеством не торопилась, от поклонников отбиваться не приходилось: вроде симпатичная, а парни побаивались высокомерного взгляда стройной красавицы.

Этим летом что-то в ней изменилось, мечты немного потускнели, вечерами могла вспомнить, как её подкидывало на каждой кочке на заднем сидении тяжёлого мотоцикла, тёплые ванны под открытым небом и медведя этого несуразного – Кольку. Но отбрасывала прочь сентиментальности Ира и шла вперёд к своей цели.

Год последний, защита диплома.

****

В деревне жизнь текла своим чередом. Клавдия Михайловна успокоилась и с удовольствием отзывалась на просьбы молодых, только обращались к ней реже. Началась заготовка сена, потом дров, угля завезли целую машину, – не до гулянок. Татьяна готовилась к зиме: делала закрутки, собирала урожай. Ваня начал ходить и требовал всё больше внимания к себе. Ирина не писала, да и у Тани руки не доходили черкнуть пару строк сестре.

Колька пропал из виду; все сейчас в полях – сев начался.

Ира написала сестре только к Новому году, прислала поздравительную открытку, фотографию, как она работает на конвейерной ленте шоколадных конфет, высокая, стройная, в белом халате и белой косынке. Таня гордилась сестрой, может совсем немного завидовала, показывала фотографию мужу, свекрови, потом убирала в свой пока ещё тоненький семейный альбом, бережно приглаживая фото рукой на картонной странице.

Зима выдалась в том году снежная. Володю выдёргивали прямо ночью на расчистку дороги, ведь дояркам надо на ночную дойку, поэтому снег убирали круглосуточно. Чтобы утренний школьный автобус мог проехать за детьми, его приходилось сопровождать, так как снег наметало снова. Иной раз Таня с трудом открывала входную дверь: так много за ночь выпадало снега. Эту зиму она запомнит на всю жизнь – и не только из-за снегопадов, метелей, но из-за частых простуд дочери и отсутствия мужа по ночам.

В конце февраля, за два дня до окончания календарной зимы, пришло письмо от Ирины.

«Здравствуй, Таня.

Я больше не могу здесь, но домой нельзя, к Мишке тоже. Мне так плохо, можно я к вам приеду?»

Всё.

Таня, очень впечатлительная и мнительная, не на шутку перепугалась. Несколько раз перечитывала две строки на тетрадном листе, заглядывала в конверт, нет ли там какой-нибудь записки, приписки, всего чего угодно… Ничего. Почта закрыта до вторника, снег идёт не переставая. Уже неделю не ходит по улице школьный автобус, вечерами на несколько часов отключается свет, то и дело случается обрыв проводов.

Таня умоляла мужа:

– Володя, родненький, отпросись с работы, пусти ты меня в город! Ирка так не может писать, ты же её знаешь, она гордая, смелая! Беда случилась, я чувствую, – била себя в грудь Таня. – Я не доживу до вторника, поеду к ней, здесь адрес есть…

– Тань успокойся, я же не против… Только замело всё! Трасса закрыта, на электричку ты не пройдёшь. Беги к тёте Люсе, у них есть телефон, звони матери, она наверняка в курсе, что произошло, разъяснит, а так надо ждать, – утешал её муж.

Таня оставила детей с отцом; не переодеваясь, накинула куртку, завязала пуховый платок, вскочила в утеплённые галоши и помчалась по тёмной улице звонить матери. Семь вечера, на улице тишина, темнота, сугробы. Таня наделала большого шуму в доме приятеля мужа. Даже не обратила внимание на обстановку в доме, не слышала, о чём спрашивал её Колька, – поздоровалась с дядей Лёней и бегом к телефону.

Долго не отвечала мама, или Тане так показалось. Каждый гудок тягуче звучал у неё в ухе.

– Да, – наконец услышала Таня знакомый строгий женский голос.

– Мам, это Таня. Как у вас дела? – бормотала она. – Ты не знаешь, что случилось у Ирки? Она давно писала, звонила?

В ответ тишина, Таня слышала тяжёлое дыхание матери.

– Мааам? Вы опять повздорили?

– Нет. Она мне звонила.

– Мама? – нервничала Таня.

– Что она тебе написала? Чем ты так напугана?

– Ничего она не написала! Вот именно, что ничего… Она так не пишет! Мам, что случилось?

Липкая, противная тишина.

– Мне не хочется говорить об этом, – прогнусавил голос на том конце провода. – Я её предупреждала, она знала куда ехала! Мне стыдно перед людьми за такую дочь.

– Мама, что ты несёшь? – закричала Таня.

В ответ только короткие гудки. Тётя Люся пыталась успокоить растрёпанную Таньку, предложила чай с облепиховым вареньем, Коля говорил примерно то же самое, что и Володя: оставалось только ждать.

Во вторник с утра Таня раньше почтальонок топталась на деревянном крыльце почтового отделения. Муж ночью уехал расчищать дороги, с детьми осталась его мама.

«Приезжай. Предупреди, чтобы встретили, всё замело» – отбила телеграмму Таня и с нетерпением ждала ответа. Ответа не последовало.

Через три дня Ирина сошла на хрусткий снег на знакомый перрон. Высокая девушка, в шерстяной шапке, драповом пальто с меховым воротником, в кожаных сапожках на низком каблуке, держала тяжёлый чемодан. В этот раз Таня встречала сестру в валенках, ещё одни в руках, в огромной чёрной шубе из искусственного меха, обмотанная по грудь пуховым платком.

Глава 4

– Привет, – переминалась с ноги на ногу Таня и протянула сестре валенки.

– Спасибо, я так дойду, – равнодушно произнесла Ира, оглядываясь вокруг. Зима изменила всё до неузнаваемости.

– Не дойдёшь, ну или без сапожек останешься… Жалко, красивые. Наверняка дорогие.

Двое мужчин, надвинув шапки на лоб, прошли мимо.

– Как дела? – осторожно спросила Таня. – На работе проблемы?

Ира молча надевала валенки, она тянула время, поглядывая на двоих мужчин впереди.

– Да, были, – ответила Ира. – Теперь нет. Я уволилась, едва устроившись, – уголки губ её немного дрогнули.

– Ну пойдём же, холодно.

– Пойдём. С кем дети? Это хорошо, что ты без мужа пришла, я боялась, что вы вместе будете.

– Ой, Володька в три утра уехал, ещё не возвращался, и снегу, видишь, сколько навалило! – девушки шли, проваливаясь под корку снега по колено, старались держаться следов впереди идущих мужчин. – Дети с мамой.

Ира резко остановилась, схватила сестру за локоть.

– Погоди, не торопись… мне надо тебе сказать, – она ещё раз посмотрела на две фигуры впереди. Снег слепил, кое-где ледяной ветерок трепал сухие стебли прошлогодней полыни. – Пообещай мне, пожалуйста! Что не расскажешь об этом своему Вовке, – Ирина смотрела сестре прямо в глаза. Татьяне хотелось побыстрее домой: она замёрзла.

– Обещаю. Да что случилось, ты мне можешь сказать? Мать толком ничего не объяснила, вы разругались окончательно? Она, наконец, добилась, чтобы ты вернулась и пошла на хлебокомбинат?

Ирина тяжело вздохнула, и они двинули вперёд.

– Мама… Мама у нас единственная в своём роде! Мне было так плохо, больно, стыдно, я боялась носа на улицу показать… Но я позвонила ей первой…

– Ирка!!! Да что случилось? – злилась Таня.

– Меня изнасиловали… – она опустила чемодан на снег, села на него и расплакалась. – Их было трое, – всхлипывала Ира, кожа на руках покраснела от мороза, сморщилась.

– Господи! – шепнула Таня и прикрыла рот варежкой. Ей было страшно дотронуться до сестры, казалось, ей физически больно до сих пор.

Ира резко встала, вытерла слёзы ледяными руками и натянула одну варежку, чтобы взять чемодан, другую руку сунула в карман. Не дожидаясь сестры, она пошла вперёд, чеканя шаг. Таня стояла и смотрела ей вслед, потом догнала сестру, быстро перепрыгивая по следам. Обе шли молча: одной было страшно спрашивать, другой было больно говорить. Вот уже и бревенчатый мостик, оврага под ним не было – только снежные барханы.

– Я возвращалась с работы домой. Почему-то одна в этот вечер, обычно со мной Алия ходила, – она живёт по моей улице, – но в этот раз её не было. Мне до квартирки идти 10 минут, и никогда… никогда, понимаешь?! А в этот день, как назло, – равнодушно рассказывала Ира. – Хорошо освещённая, широкая улица, там всегда много уличных фонарей; людей почти не было, не помню. Машина остановилась; впереди меня, у тротуара, мужики ржали, ругались, русская речь перемешивалась с другой, я ведь толком не знаю, – пожала она плечами, проваливаясь в сугробы. – Я только об учёбе и работе всегда думала, и люди меня окружали только хорошие. Разве я могла представить?

Один вышел… Он шатался. Широкая куртка, шапка, шарф лохматый. Потом второй вывалился, оба обратили на меня внимание. Я бегом, ещё быстрее, я слышала они что-то спросили, я не грубила, но им не понравился ответ, двое пошли за мной, третий тащился за ними на машине. А потом они затолкали меня в машину. Одного я узнала: помнила его по практике на первом курсе, – такой тюфяк, а тут – герой… Я умоляла, просила, плакала, пыталась кричать. Потом какая-то промзона, то ли гараж, то ли бытовка, – слёзы катились по раскрасневшимся от мороза щекам Ирины.

– Ир, не надо. Ир, ну хватит! – Таня хотела взять за руку сестру, но Ира не вытащила руки из кармана. – Тебе только больно, а Бог их накажет! Ублюдки.

– Я их накажу. Я не остановлюсь! Знаешь, как следователь на меня смотрел, когда я всё рассказывала? Улыбался, что ли, каждую подробность смаковал. Хотя, наверное, у него работа такая. Стыд, срам, побои, осмотр у врача, да плевать! Пусть сдохнут в тюрьме, пусть проклянут их родители! Я не отступлю.

На работу я больше не выходила. Набрала маме, – Ира отвратительно оскалилась, остановилась, взглянула на сестру и… вдруг стала такой жалкой. – Знаешь, что она сказала? – Таня пожала плечами. – «Я надеюсь, ты в милицию не обратилась?»

Тань, у меня руки онемели, я чуть не упала от услышанного. «Какой позор, какой позор! От такой славы вовек не отмоешься» – повторяла она. А потом, как обычно, добавила: «Я тебя предупреждала». Она много говорила, всякую чушь несла, – не сдержалась Ира. – Эти ублюдки – без роду и племени, двое из них русские были, глаза залили, а тут я. Родители одного потом приезжали, прощения просили за него, денег предлагали, просили заявление забрать, мол, у него семья… А у меня ничего нет? Меня можно вот так? Как… – ревела Ира. Таня, как медведь, обхватила сестру за талию и прижала к себе. Ирина вся дрожала. – Танька, мне было так плохо…

– Всё хватит! Здесь с тобой ничего не случится. Никто не приедет. Пойдём домой, ты вся замёрзла. Надо успокоиться, а то сейчас свекровь будет задавать вопросы.

– Я больше туда не вернусь, – сказала Ира. – Ненавижу!

Они дошли до знакомого проулка молча. Тане вдруг стало так страшно: что же теперь будет с сестрой?

А ничего не было. Пришли домой, отогрелись, чаю попили. Ирина вела себя, как обычно, чем вызывала раздражение у Клавдии Михайловны, из-за чего она не задержалась в доме сына. Скоро и Володя приехал, уставший, сонный; извинился перед гостьей, завалился на кровать в чём был, укрылся всем, что нашёл в доме, и уснул.

Ирина нисколько не смутилась, сестра ей всё объяснила, только шустрой Наташке не помогали Танины просьбы и уговоры, девочка всё время норовила влезть к отцу, хотела поиграть с ним. Вовка сам её пустил к себе под тёплые одеяла, девочка немного побарахталась и уснула в объятиях отца.

Вечером муж тихонечко спросил у Тани на веранде, что случилось, та ответила, что на работе неприятности, и некоторое время сестра поживёт у них. А Вовке что? Он не против, он всё равно постоянно на работе.

Ирина месяц прожила у сестры; беднота в доме да по утрам прохладно всегда. Таня вставала раньше всех, чтобы печь затопить. Ира пыталась помогать по дому, на кухне. Да какая там кухня – угол возле печки. Лучше всего у неё получалось с детьми возиться. Однако, её раздражали бесконечные пелёнки, рубашонки, колготки, висящие на верёвке над печкой, – в доме всегда пахло детьми, – ведро с горячей водой, стоявшее на печке, всё время парило, так что днём в доме стояла духота, хотелось вырваться на улицу, что она и делала.

Гуляла сама по себе по заснеженным улицам, иногда племянницу с собой брала, пока снег не начал превращаться в грязь.

Татьяна только и старалась что угодить сестре: готовила, намывала, не пускала детей к ней в комнатку по утрам. В один выходной в гости выбрались, опять столы ломились от угощений, мужики выпивали и спорили об урожае в этом году, женщины обсуждали детей, чьи-то детки то и дело подбегали к родителям за угощениями или пожаловаться. Ирина грустила, держалась отдельно: не к месту она здесь, незамужняя и бездетная.

Коля заходил через день, а то и каждый день. Снова начались вечерние посиделки: мужики выпивали, Николай балагурил без умолку, а Ира злилась; иногда могла встать и выйти, ничего не сказав. Володя с Таней только переглядывались, а шумный гость делал вид, что не замечает ничего.

В начале апреля Ира уехала на несколько дней. Таня знала куда, просилась с сестрой, но муж не отпустил.

– Тань, а с детьми кто? – шептались молодые ночью. – Я сейчас не могу отпрашиваться, мама – сама видишь, как себя ведёт: злится, что загостилась у нас сестра твоя. Не понимаю, что она так взъелась? Да и зачем? Ты вроде сказала, что она на работе всё уладит и вернётся…

Таня не находила веских аргументов для мужа, а правду сказать не могла.

На суд поехала Ирина.

Но сначала заехала к родителям. Мать и дочь почти не разговаривали; отец, ничего не подозревая, выспрашивал, почему бросила работу, – ведь всё так хорошо было!

– Будет ещё лучше, пап. Не там – так в другом месте.

– Но ты вроде горела, мечтала. С чего вдруг? В деревне который месяц сидишь… Устала, что ли, от своей учёбы?

– Да, пап, устала. Ты у мамы спроси, она лучше меня объяснит, – Ирина встретила неодобрительный взгляд матери.

– Молодая, глупая, родителей надо слушать и всё сложится, – сказала мама будто бы с любовью. Дочка немного ожила.

Перед отъездом Ирина обратилась к маме. В душе шевельнулась маленькая надежда, – а вдруг…

– Мам, у меня суд… Поехали со мной, мне так трудно, мне нужен кто-то рядом, я прошу тебя! Мы с тобой никогда не ладили, – пыталась взять за руку мать Ира. – Один раз, просто побудь со мной рядом, ты мне нужна.

Валентина Семёновна отвернулась.

– Что я отцу скажу… Что люди скажут? Надо было всё по-тихому решить, а не играть на публику. Теперь не отмыться от этой грязи во век!

Ира усмехнулась самой себе. Руки опустились…

****

На суде Ирина была одна, как в тот вечер. Одна – против них, этих животных, залившими тогда водкой последнее человеческое, что в них оставалось. Никого близкого, родного ни в зале, ни в коридоре – одна! Даже этих отморозков пришли поддержать родные.

Среди людей, сидящих в зале суда, Ирина увидела женщину, которая приходила к ней за несколько дней до заседания просить за одного из насильников. Ирина тогда отказала ей наотрез. Теперь в глазах женщины читалось отвращение, презрение будто она, Ирина, – преступница, а не жертва. Все смотрели на неё так, даже судья. Никакого сожаления или жалости к ней, она ведь жизнь ломает парням, им большие сроки грозят.

Её обидчики получили по заслугам; она единственная слушала приговор внимательно, пытаясь изобразить удовлетворение. Ирина вроде бы и обрадовалась, но в сердце пустота, ненависть, злоба, отвращение к себе, к людям, к мужчинам.

На улице, возле здания суда, зеваки отпускали громкие оскорбления в сторону девушки, бабы шептались, бросая косые взгляды. Её ненавидели… За что? Что она им сделала? Она шла с высоко поднятой головой, словно и не слышала их. По-прежнему красивая и статная, изо всех сил сдерживалась, чтобы не выдать себя. Какой же маленькой, беззащитной, истерзанной, облитой зловонной грязью казалась она самой себе! Её сердце, – жестоко израненное, разбитое сердце, – не могло оправится от этих взглядов, а тело изнывало от почти физической боли.

Ира закрылась в своей комнатушке на квартире; забытая всеми, она изредка вставала с постели, подходила к окну посмотреть на прекрасный город, прохожих во дворе, бабулек на скамейках. Теперь она презирала этот город и хотела незаметно исчезнуть. Ей казалось, все знают, что с ней произошло: бабули на лавочках под деревом во дворе только об этом и говорят. В городе она обязательно встретит ту женщину, – мать или тётку одного из этих ублюдков, – она снова на неё посмотрит так, как на суде.

Изматывала себя Ирина копившейся в ней болью и обидой.

Через неделю она вернулась в деревню, собрала вещи и уехала. Она вернулась к родителям, а вскоре устроилась на работу и съехала в общежитие: не смогла ужиться с родной матерью.

Таня всё время писала, интересовалась всем, что происходит у сестры. Иру раздражала такая чрезмерная забота.

– Будто своих забот мало. Дурёха, – думала сестра. Ира не всегда отвечала, ссылаясь на занятость.

Поздней осенью Коля нарисовался в городе. Нашёл Ирину. Это Таня дала ему адрес.

Куда девался его весёлый нрав? В городе он оказался словно не в своей тарелке. Ира вдоволь над ним поиздевалась, таская его вечерами на прогулки по самым людным местам: в кино, в кафе-мороженое, в парк. Водила на стадион посмотреть концерт какой-то группы… Он послушно исполнял все её капризы целую неделю. Потом надоело ему.

– Не могу я здесь. Хорошо, весело, но никого не знаешь… И сто грамм выпить не с кем. Всё, отпуск закончился, поеду я домой! – провожал он свою спутницу до дома.

Ирина наслаждалась результатом: и его на место поставила!

– Зачем приезжал? Здесь тебе не хутор, всё по-другому.

– Так же, как везде, только народу больше, – ответил Колька, оглядываясь на прохожих. – Зачем приезжал… – мялся здоровяк. – Выходи за меня, – выдал он, как оплеуху влепил.

– Что? – рассмеялась Ира.

– То! Выйдешь за меня? Или не по тебе жених? – большие губы у взрослого парня подёргивались, он всё время поправлял свою гриву волос, не зная, куда деть руки.

– Отчего же… Хороший жених и семья порядочная. Хороший ты мужик, Колька! Невеста так себе… – противно рассмеялась Ира, наслаждаясь пыткой над Николаем. Он молчал. – Ты хоть знаешь, кому руку предлагаешь? Или влюбился? Так я тебе расскажу – быстро вся любовь пройдёт! Порченая я! Грязная.

– Не надо, – отрезал Колька. – Просто ответь: да или нет.

Ирина растерялась от такой прямолинейности и простодушия. Неплохой ведь парень, а она ведёт себя, как дура.

– Можно мне подумать? – сжала губы Ирина. Зачем она всё это устроила? – Может, зайдёшь сегодня ко мне?

Они уже стояли возле её подъезда.

– Ну, думай. Я поеду, вещи заберу у приятеля. Надоел я им за неделю, – усмехнулся Коля и направился к автобусной остановке.

– Погоди, а как я тебе ответ скажу, если ты уедешь? – крикнула Ира.

– Если будет что сказать, знаешь, куда ехать. Не могу я здесь. Прощай.