Текст книги "Всё будет хорошо"

– Какая там машина… Сдурела? Щас в больницу его бегом надо!

– В какую больницу? – Нину трясло, она все крепче прижимала к себе сына, пока Димка не завозился под курткой. – Ничего, ничего… – Она поглаживала его, и он немного успокоился. Только часто и тяжело дышал.

– Больница? Нормальная больница! Щас позвоним. Не плачь, Нинок, все путем… – бормотал Вова, разворачиваясь на узкой улице. Сильно тыкая пальцем в телефон, он набрал номер.

– Эдуарда Петровича, пожалуйста, – сказал он в трубку солидным баском и прошептал Нине: – Щас. Щас подойдет. Эдик? Але, Эдик? Это Вова. Ну, Вова… Помнишь? Ага! Да, спасибо, зажило как на собаке… Да! Я тут с братаном одним щас приеду. Помочь надо. Не. Не огнестрел. Не знаю. Гавкает, как собака. Говорят, простудился. Да не, малой совсем. На, поговори с ним. – Он ткнул трубку Нине.

– Эдуард Петрович, – начала Нина, – простите пожалуйста, что…

– Мы к вам обращаемся, – закончил за нее невидимый Эдуард Петрович. – Сами мы не местные. Вы по существу говорите.

– Температура высокая и дышит тяжело. Кашляет очень странно. Как лает. И задыхается.

– Все понятно. Судя по всему, ложный круп. Я хирург, а вам в детскую больницу нужно. Трубочку дайте Вове, пожалуйста.

Видимо, Эдуард Петрович объяснил, куда ехать, потому что Вова вдруг резко развернулся, не обращая внимания на такие мелочи, как возмущенные сигналы других водителей и разделительный газон, засаженный цветами, и рванул в обратном направлении.

– В детскую щас поедем, – сосредоточенно объяснил он, ревя сигналом, чтобы уступили дорогу. – Щас им Эдик там типа позвонит. Золотой мужик. – Вова повернулся к Нине, что было, по ее мнению, на дороге совершенно излишним, и подмигнул Димке, рыжая голова которого виднелась из-под куртки. – Не дрейфь, братан, все путем!

Джип лихо подкатил к зданию, на крыльце которого виднелась фигура в белом халате. Нина выпрыгнула из машины, обежала кругом и открыла дверь с Димкиной стороны. Вова разговаривал на крыльце с врачом, и врач качал головой, слушая Вовин эмоциональный рассказ. Нина потянула Димку на себя, он снова закашлял-залаял. Вова подбежал.

– Давай, я его… Валера, принимай!

Врач подошел и бережно принял Димку на руки, завернув его в прихваченное с собой байковое одеяло.

– Горячий какой…

– Ну, я порулил.

Нина благодарно обернулась:

– Спасибо, Вова. Может быть… – Она раскрыла сумочку. Вова все понял и обиделся:

– Ты меня расстроить хочешь! Так хорошо время вместе провели… Жаль, ближе не познакомились. – Он ухмыльнулся во весь рот. – Выздоравливай, братан, – помахал он Димке. Димка ничего не сказал, а Нина махнула Вове рукой.

* * *

– Здесь посидите минуточку. – Доктор устроил их на кушетку. – Сейчас я сестричку из отделения позову и займемся вашим хулиганом.

Доктор вышел, а Димка завозился, запутавшись в одеяле.

– Хороший ты мой. – Нина отвернула мешавший Димке край и уложила его выше на подушку. Внезапно рука ее нащупала что-то твердое. – А это еще что? – Она раскрыла одеяло. За пояс Димкиных штанов был заткнут большой черный пистолет с глушителем. Она машинально вынула его. – Дим, ты опять… – начала она, но, присмотревшись получше, почувствовала, что больничный пол уходит у нее из-под ног. Пистолет был очень большой и какой-то странно тяжелый. Он тускло блестел у нее в руке, и вид у него был совсем не игрушечный. Она рывком запахнула на Димке одеяло и с пистолетом в руке выбежала на крыльцо. Конечно, черного джипа уже не было. Она ведь сама видела, как он уезжал! Она вернулась к сыну. Димка тяжело дышал и смотрел на нее рыжими виноватыми глазами. Нина услышала в коридоре шаги – видимо, возвращался доктор с сестрой. Она мгновенно раскрыла свою сумку и начала лихорадочно втискивать в нее пистолет. Он был слишком большой и плохо помещался. Больше всего Нина боялась надавить куда-нибудь, чтобы он не выстрелил.

Доктор, пропуская вперед пожилую медсестру, кивнул Нине.

– Давайте, снимите с него рубашечку. Сейчас мы тебя послушаем… – Чуткими пальцами он двигал по Димкиной груди стетоскоп, – И Таисия Петровна сделает укольчик. Совсем-совсем не больно!

Нина бросила Димкину футболку на сумку, из которой торчала черная рукоять. Руки у нее были мокрые.

– Ничего, ничего… Не волнуйтесь так. – Доктор ласково посмотрел на Нину. – Типичный ложный круп…

Сестра Таисия Петровна кивнула.

– Что, герой, купался? Мороженое ел? Воду холодную пил?

– Купался, – просипел Димка, – ел…

– Лечить тебя, герой, счас будем, – добродушно пропела сестра. – Ты уколов не боишься?

– Не боюсь… – хорохорился Димка, поджимаясь на кушетке.

– Счас проверим… Ну, что, Валерий Васильич, в легких чисто?

– Да вроде бы хорошо… Так, а сейчас сердечко твое послушаем… Давайте теперь наверх. Таисия Петровна, манипуляционная открыта?

Через час, когда Димка уснул и дыхание его стало ровным, Нина тихонько выскользнула из палаты. В ординаторской горел свет, и она направилась туда. Врач сидел за столом в обществе какой-то молодой привлекательной особы.

– А… Ну, как? Температуру смерили уже? – спросил он, завидев Нину.

– Смерили. Тридцать семь и четыре.

– Очень хорошо.

– Валерий Васильевич, мне нужно с вами поговорить… – Нина замялась.

– Проходите. Маш, я попозже приду, хорошо? – сказал он, выпроваживая сестричку.

– Извините, я хочу спросить, можно мне сейчас забрать его домой?

– То есть как – домой? – удивился врач.

– Понимаете, мы ушли гулять и никому не сказали. Нас, наверное, с милицией уже ищут.

– Так давайте позвоним, сообщим вашим родным, в какой больнице, в какой палате…

– Нет там телефона. – Нина чуть не плакала. Какая она дура, в самом деле! Не записать ни телефона Валентины Яковлевны, ни мобильного Кирилла…

– Да, ситуация… И как же вы поедете?

– Такси вызовем. – Нина смотрела на него умоляюще.

– Значит, так. – Врач поднялся из-за стола. – Сейчас я вам распишу, что и когда вы ему будете давать. До утра он проспит спокойно, я думаю. Компресс снимите часа через три-четыре. Если вдруг приступ повторится, немедленно обратно к нам.

Нина положила на стол деньги.

– Валерий Васильевич, возьмите, пожалуйста.

– А вот этого делать было не надо, – весело заметил он и смахнул бумажки в ящик стола.

* * *

Когда они наконец доехали, Нина увидела перед домом машину Кирилла.

– Ниночка! – Валентина Яковлевна буквально налетела на нее. – Ниночка! Что случилось?! Ты цела? Где вы так долго? – Она засыпала Нину градом вопросов. Нина заметила следы слез на лице пожилой женщины. Ей стало неловко.

– Все хорошо, тетя Валя. Не волнуйтесь так.

– Кирилл, Кирилл! Кирюша! Вернулись уже. На тропинке показался Кирилл.

– Ну, слава богу! А то мы уже искать хотели. Я вернулся – телефон забыл… Так что случилось?

– Димка заболел. Ложный круп. Хорошо, один… – Она чуть не сказала «бандит», но вовремя остановилась, – молодой человек нас подвез. Прямо до больницы. Там все сделали и отпустили нас.

– Боже мой! – Валентина Яковлевна заглянула в машину. – Кирюша, давай, переноси Димочку в дом.

* * *

Утром Димка проснулся и очень удивился.

– Я думал, мы в больнице…

Горло у него болело, но страшного лающего кашля, так напугавшего Нину вчера, не было.

– Температуру давай мерить. – Нина сунула ему под мышку градусник. – Горе ты мое…

– Я не горе, – хрипло сообщил Димка и ткнулся мордахой Нине в грудь.

Нина прижала его к себе:

– Горе луковое… Есть хочешь?

– Не знаю, – протянул Димка. – А что сегодня на завтрак?

– Манная каша. – Валентина Яковлевна с подносом в руках вошла в приоткрытую дверь. – Манная каша с клубничным вареньем. Жиденькая совсем, – добавила она, глядя, как у Димки вытянулось лицо.

– А что – ничего, – одобрил Димка, проглотив несколько ложек манной каши. – Вкусная.

– Кирилл сейчас врача привезет, – шепотом сказала Нине на ухо Валентина Яковлевна.

– Уколы опять будут делать? – расстроился Димка, обладавший рысьим слухом.

– Лежи, – строго сказала ему мать. – Никакие уколы тебе делать уже не будут.

– Как же я буду лежать? – резонно возразил Димка. – Я же кашу ем!

– Ешь, ешь. – Валентина Яковлевна пристроилась на краешке. – Золото ты мое!

После визита врача, когда Димка снова спал, Валентина Яковлевна и Нина устроили совещание.

– Завтра обязательно нужно выехать, иначе никуда не успею.

– Да как ты его повезешь? Что ты! Ему неделю как минимум лежать надо!

– Куда кого везти? – вошедший с улицы Кирилл вопросительно посмотрел на мать и Нину. – Если в аптеку, так я уже по дороге заехал.

– Кирюша. – Мать расстроено смотрела на сына. – Нина собирается завтра уезжать и Димочку увозить.

– Ну, этого, положим, ей никто не позволит, – рассудительно сказал Кирилл. – У него постельный режим, а машина ваша, пардон, без кондиционера. Его опять продует, снова будет приступ. Так что хочешь не хочешь, а придется задержаться.

– Мне обязательно нужно к шестому уехать. Обязательно! Если я вовремя не приеду…

Кирилл хотел что-то спросить, но Валентина Яковлевна строго посмотрела на сына и он только сказал:

– Вот лекарства. – И протянул пакет.

– Спасибо. – Нина протянула руку, и пальцы их соприкоснулись. Ему захотелось взять ее ладони в свои, согреть, сказать, что все будет хорошо. Но он почему-то промолчал.

* * *

Она ехала уже почти десять часов, стараясь не думать, а сосредоточиться на дороге. Димка на удивление спокойно отнесся к тому, что его оставляют на попечение Валентины Яковлевны. Правда, мама сказала, что она оставит его с тетей Васей, но и с тетей Валей – тоже неплохо. Он еще немного полежит, а потом они опять будут учиться писать буквы, а играть они приспособились прямо в постели. А мама поедет ложиться в свою больничку, потому что ей очень нужно полечиться. Димка теперь понимал, что в больничку иногда действительно очень нужно. Он вспоминал цирк, катание на каруселях. Еще ему казалось, что он видел пистолет – настоящий, большой пистолет – и даже трогал его руками. Но мама сказала, что ему это приснилось.

* * *

– Нинуля? – Отец удивленно смотрел на дочь. – Что ж ты без звонка?

– Так получилось, папа. – Нина устало, через силу, улыбнулась. – Пустишь?

– Ну конечно, проходи, проходи, – засуетился Анатолий Михайлович. Он повернулся, и Нина заметила, что его качнуло. – Проходи, садись… Кушать будешь, дочуша? – Анатолий Михайлович суетился: протер тряпкой истертую клеенку, грязную кастрюлю незаметно подпихнул ногой под стол и улыбнулся дочери, открывая недостаток нескольких зубов. – Картошечка вот… Теплая еще. Давай я тебе разогрею, а? С малосольным огурчиком?

– Спасибо, пап. – Нина с жалостью смотрела, как он старается. – Не надо ничего. Я не голодная.

– Как же так? – Анатолий Михайлович непритворно расстроился. – Что ж, ты и не поужинаешь совсем? Я-то думал – в кои веки дочка заехала – посидим, маму нашу дорогую помянем, царство ей небесное…

Ловким движением он извлек откуда-то из недр кухонного шкафчика початую бутылку, покосившись на дочь, быстро налил себе и выпил. Из старой, с облупленной эмалью кастрюльки, стоявшей на табурете, он достал тот самый малосольный огурчик, который предлагал дочери, и захрустел.

– Пап, что ж ты зубы до сих пор не вставил? Я же тебе в прошлый раз деньги оставляла.

– Да все недосуг, доченька. – Анатолий Михайлович доел огурец и вытер руки тряпкой. – Все работа, работа…

– А ты работаешь разве? – удивилась Нина.

– А как же! – Отец приосанился. – Две недели уж почти. Сутки через трое, сторожем. Сегодня сменился как раз. И ты вот приехала. Я думал – поужинаем вместе, картошечка еще теплая на плите. Только сварил.

– Ладно, пап, уговорил, – усмехнулась Нина. – Давай свою картошечку. И огурцы давай.

– Вот это хорошо! Это другое дело, – обрадовался отец. – Умница моя, красавица. Вся в мать-покойницу, царство ей небесное. – Он как-то глухо всхлипнул, покосился на шкафчик, а потом кинул быстрый взгляд на дочь. Нина сделала вид, что ничего не заметила. За ее спиной отец налил себе еще, выпил и бесшумно сел обратно.

– Тебе положить, папа?

– Что? А, нет, не надо, – отмахнулся отец, – я недавно ужинал. Разве только за компанию, помянуть нашу мамочку дорогую…

Нина, не слушая его, положила еще порцию картошки и заглянула в холодильник. Там было почти пусто. Только пакет с картошкой и початая бутылка подсолнечного масла.

– Пап, ты картошку с чем будешь?

– Да вот с огурчиком… – растерялся Анатолий Михайлович. – А с чем еще?

– Тебе маслом подсолнечным полить?

– Полей, доченька. С маслом – это хорошо, – оживился Анатолий Михайлович и снова покосился на шкафчик с недопитой бутылкой. – И себе полей. Сядем, помянем нашу мамочку, царство ей небесное, пусть ей земля будет пухом… – Он встал и решительно достал ту самую не дающую ему покоя бутылку дешевой водки. Разлил, причем себе налил до краев, а Нине – едва плеснул на донышко.

– Помянем покойницу нашу дорогую… – Он снова издал какой-то неопределенный звук – не то стон, не то всхлип – и опорожнил стопку.

Нина пить не стала, с жалостью наблюдая за отцом.

– Кушай, кушай, доченька, – засуетился Анатолий Михайлович. – Что ж ты не кушаешь ничего?

– Я ем, пап. – Нина с трудом проглотила кусок картошки, взяла огурец и откусила. Огурец, на удивление, засолен был мастерски. – Это ты ничего не кушаешь, – заметила она, – а огурчики какие вкусные!

– Правда? – обрадовался отец. – Заметила? Друг тут у меня в соседнем дворе. Готовит – пальчики оближешь. Это мы в поле набрали. Теперь картошку уже выкопали и огороды побросали. Так мы поехали, набрали огурцов, посолили. Правда, отличные вышли?

– Замечательные! Пап, мне поговорить с тобой надо.

– О чем, доченька? – Анатолий Михайлович покосился на остаток водки в бутылке и вздохнул.

– Пап, можно я сегодня у тебя переночую?

Он, как загипнотизированный, не отрывал взгляда от бутылки.

– Что?

– Пап. – Нина тронула его за руку. – Я спрашиваю, можно я сегодня у тебя переночую?

– Конечно, какой разговор. – Анатолий Михайлович качнулся на стуле. – Что ж ты не ела, не пила, доченька, за царствие небесное нашей мамочки! – Он вдруг молниеносным движением опрокинул в себя последнее и уставился на то немногое, что налил дочери.

– Пап, я схожу заберу из машины вещи. У тебя раскладушка какая-нибудь найдется?

– Зачем раскладушка, доченька? – Отец смотрел на нее мутными, когда-то голубыми глазами. Редкие волосы у него на голове, выцветшие и вытертые, стояли дыбом, напоминая пух молодого воробья.

– Я переночевать у тебя хочу, – еще раз пояснила Нина.

– Так не нужна никакая раскладушка! – неожиданно радостным голосом сказал отец. – Я у Бориса переночую. Ну, который огурцы солит, – пояснил он. – Я только у тебя попросить хотел немного… денег, – смутился он. – Зарплата через два дня. – Он засуетился и стал обуваться. Нина достала из кошелька двадцатку и протянула ему.

– Пап, и поесть что-нибудь купи обязательно.

– Ну конечно! – Анатолий Михайлович даже обиделся. – Мы ж с Борисом не алкаши какие-нибудь, чтоб совсем без закуски… Ну, я пошел.

На улице было уже совсем темно. Голубая «копейка» стояла у подъезда, тускло отсвечивая в темноте.

– Пап, может, я тебя подвезу?

– Ну что ты! – Отец удивлено посмотрел на нее и качнулся: – Что ты! Я ж не маленький! Тут и идти до магазина – всего ничего. Я покушать куплю, как ты велела, – и сразу к Борису. Ты располагайся. – Он неопределенно помахал рукой в направлении дома. – Располагайся там! Да! – Анатолий Михайлович неожиданно перешел на шепот и оглянулся по сторонам. – Ключи запасные в тумбочке под телефоном. Ты возьми.

– Хорошо, пап. – Нина с пронзительной жалостью смотрела, как отец повернулся и заплетающейся походкой стал удаляться куда-то вдоль ряда пятиэтажек, спотыкаясь на каждой выбоине тротуара. Она вздохнула и достала сумку с вещами. Здесь, наверное, ничего уже нельзя изменить. Во всяком случае, она не знала, что можно сделать, каким способом заставить отца бросить пить. В свое время она вела с ним долгие разговоры по душам в те считанные разы, когда заставала трезвым, и плакала, и даже пробовала заставить его бросить пить ради памяти матери. Но память о покойной жене почему-то ассоциировалась у Анатолия Михайловича исключительно с очередными «поминками». Нина водила его к наркологам, психиатрам и просто к знахарям. Но все было напрасно. Не было никакого облегчения – ни мгновенного, ни хотя бы медленного, но надежного. Нельзя заставить бросить пить человека, который этого не хочет. Это Нина поняла быстро.

Войдя в квартиру, она снова ощутила неистребимый запах хронической попойки – острая, навязчивая смесь многолетнего перегара, табака, мочи и прокисшей еды. Она подошла к балконной двери и распахнула ее – свежий холодный осенний воздух ворвался с улицы и сразу стало как-то легче. Она огляделась: в комнате, кроме старого, перекошенного от времени плательного шкафа, продавленного дивана и батареи пустых водочных бутылок у стены, ничего не было. Отец давно променял хорошую мебель на эту рухлядь – с доплатой в виде все той же выпивки. Но телефон исправно работал. Она каждый месяц сама оплачивала отцовскую квартиру и телефон.

Вибрация летящей под колесами дороги, кажется, еще ощущалась, и пальцы, набиравшие длинный номер, чувствовали себя неуверенно. Несколько секунд ожидания, наконец на том конце сняли трубку.

– Ниночка! Мы тут ждем, ждем! Доехала?

– Доехала. Как там Димка?

– Спит уже. Мы ему лекарства на ночь дали, потом молока попил горячего с медом и спит.

– Ну а как… – Нина запнулась. Она хотела спросить, как он отнесся к тому, что мать уехала чуть ли не за тысячу километров и оставила его.

Валентина Яковлевна все поняла.

– Скучает, конечно. Особенно вечером видно было, что хочет к маме… – Она спохватилась. – Ниночка! Ты не переживай! Мы тут читали весь вечер. Кирюша книжек привез… Я в его комнату переселилась, так что не переживай. Вылечим его быстренько и приедем. Все вместе приедем.

– Валентина Яковлевна, что вы… Спасибо вам огромное. Куда вы поедете в такую даль! Я кого-нибудь попрошу…

– В больницу когда? – шепотом спросила Валентина Яковлевна.

– Завтра.

– С богом, Ниночка. И не волнуйся. Все будет хорошо!

– Спасибо вам за все. Я завтра утром еще позвоню, когда Димка проснется.

Она положила трубку и несколько минут просидела молча, неподвижно глядя невидящими глазами куда-то в пространство. Потом очнулась, снова сняла трубку и набрала Васькин номер.

– Нинка! – Подруга, видимо, дежурила у телефона. – Нинка, как тебе не стыдно! Я тут извелась вся! Черт знает что передумала! Ты что, мобильник выключила, что ли?

– Извини. – Нина смутилась. – Вась, ну прости меня, пожалуйста! У меня батарея села. Я про нее забыла. Я просто устала ужасно и забыла.

– Я здесь чуть не родила, тебя дожидаючись, – сварливо пожаловалась Васька, – а ты все не звонишь и не звонишь. Вы у отца?

– Да.

– Ну как он?

– Как всегда…

– Ты завтра в больницу ложишься или нет? А Димку ко мне завезешь?

– Ложусь, конечно… – Нина вздохнула. – Разве у меня есть выбор? Вась, мне завтра с утра вещи кое-какие нужны будут, звякни, когда Сергей на работу уедет, хорошо? Не хочу с ним встречаться, если честно. А Димка… Он заболел, Вась, и я его там оставила, с Валентиной Яковлевной. Это та женщина, у которой мы жили. Ну, помнишь, я тебе рассказывала…

Васька на том конце провода ахнула:

– Ты что?! У чужих людей? Ты к моим хотя бы его довезла! Нин, ты сумасшедшая…

– Вася, нельзя было его везти, понимаешь? У него был ложный круп. Сейчас все слава богу. – Она суеверно постучала по старому облезлому диванному боку. – Но везти его в такую даль категорически было нельзя. Ты меня понимаешь? А мне ведь… И вещи свои нужно куда-то перевезти, и…

– Нин, я тебе не хотела раньше говорить, чтобы не расстраивать. Ну, чтобы ты там отдыхала, а не переживала. – Васька немного помолчала. – Короче, все твои вещи у нас. И Димкины тоже.

У Нины мгновенно пересохло во рту.

– Это что, Сергей? – спросила она непослушными губами.

– Я так поняла, что Сергей сам просто не захотел со мной связываться. Я сколько раз хотела все высказать, только Герка останавливал. Но все равно…

– Вась, – снова перебила ее Нина, – ты меня извини, но что там все-таки с вещами?

– Я и говорю, что он прислал эту самую. Тещу будущую. Эту Веронику Валерьевну, Ликину мать. – Слышно было, что Васька прямо вся кипит от возмущения. – Они там вроде какой-то ремонт затеяли и все к нам перенесли. Извини, Нин, я раньше не хотела тебе говорить. Все твои и Димкины вещи, и игрушки Димкины. А рыбок я сама забрала. А ключи они у меня чуть не с боем отобрали. Ну ничего, я на всякий случай дубликаты успела сделать, извини, конечно, что без твоего ведома. Но я туда больше не ходила. И вообще, Нин, может, я лезу не в свое дело, – опять завелась Васька, – но Сергей, по-моему, редкостная дрянь, хотя он с Геркой и десять лет за одной партой…

– Вась, давай не будем сейчас об этом, – попросила Нина подругу. – Я заеду завтра, мне халат нужно будет чистый взять, белье какое-нибудь постельное и вообще.

– Я все разложила аккуратно, – доложила Васька, – а то они притащили все гамузом: и твое, и Димкино – все вперемешку.

– Вась… – Нина не знала, как и спросить подругу. – Вась, а ты случайно там, в вещах, денег не видела?

– Денег? – Васька несколько растерялась. – Каких денег, Нин? Там мелочь была в карманах кое-где, я ее ссыпала… Шкатулочка твоя с побрякушками – колечки, сережки там – все на месте, я проверяла. Нин, ты что, деньги в квартире оставила?

– Не волнуйся ты так, просто в Димкиной комнате лежали деньги. На комоде. Да так, мелочь. Да не переживай… Да нет, тебе говорю, не большая сумма. Просто забыла, когда уезжала. Не имеет значения. Значит, завтра в восемь я у тебя. Пока.

Так. Значит, Сергей деньги забрал. Все правильно, она ведь от них отказалась. Не нужны ей ни деньги, ни квартира. Она сама ему это сказала. Раз не нужны, значит, не нужны. И забрал у Васьки ключи, так что она не вправе даже пойти и посмотреть. И вышвырнул ее и Димкины вещи.

Нет, она это так не оставит! Не думая еще, что скажет, она быстро набрала знакомый номер, – когда-то, очень давно, в какой-то прошлой жизни бывший номером ее домашнего телефона. Гудки, бесконечные длинные гудки, наконец трубку сняли. Сердце колотилось где-то в горле.

– Сережа?

– А кто это говорит? – спросил женский голос, в котором она тут же узнала голос той самой Вероники Валерьевны, Ликиной матери. Ей захотелось бросить трубку, как будто в руке у нее вдруг оказалась скользкая змея, но она очень вежливо спросила:

– Извините, Сергея можно?

– А кто его спрашивает, представьтесь, пожалуйста, – настаивали на том конце провода.

– Это его жена, – ровно ответила Нина. – Мне нужно с ним поговорить.

– Его нет дома, – сообщила ей трубка ледяным голосом, и по интонации Нина поняла, что Ликина мать сейчас просто положит трубку. Набирать же снова у Нины просто не будет сил.

– Подождите, пожалуйста… Когда он будет? Мне нужно забрать свои вещи.

– Вас зовут Нина Анатольевна, если не ошибаюсь?

– Не ошибаетесь, – усмехнулась Нина, – именно так.

– Так вот, Нина Анатольевна, все ваши вещи у вашей подруги. И в доме больше ничего вашего нет. Ни-че-го. И вообще, это не ваша квартира. И это, к примеру, не только мое мнение. И мой вам совет: оставьте Сергея в покое. У него скоро будет ребенок. Свой ребенок…

– Спасибо, я приму это к сведению. И все-таки, когда он будет? Он должен…

– Хватит тянуть из него деньги! Он вам ничего не должен! Он сто раз говорил, что вы со своим байстрюком из него все соки выпили… И не надейтесь, вам здесь больше ничего не обломится! Это с вас еще нужно потребовать… Встретитесь с ним в суде! – с пафосом выкрикнула Вероника Валерьевна и бросила трубку.

Нина несколько секунд ошеломленно слушала короткие гудки. Не может быть, чтобы эта грымза так разговаривала с ней с ведома Сергея! Или все-таки он стоял рядом? И что, выходит, он с ними обсуждал ее, Нину, и что она «выпила из него все соки»?! И что с нее еще нужно потребовать?! Выходит Димка, которого он на руках носил и кормил из соски, – «байстрюк»?! Хорошо же, Сережа! Я ничего с тебя не буду требовать! И с твоей новой родни тоже. Выходит, они живут уже всем семейством в их бывшей квартире, так, что ли? Или что эта его нынешняя теща делает там так поздно вечером? А Сергей… Он просто предатель. Мразь. Васька говорила о каком-то ремонте. Что там можно ремонтировать, когда все новое? Разве что убирать следы их, Нины с Димкой, пребывания. Вышвыривать их вещи. Стирать память о них. Она, оказывается, не знала человека, с которым прожила почти пять лет! Конечно, теперь она была уверена – Сергей стоял рядом. Стоял рядом, усмехался и слушал, как будущая теща отбрила его бывшую жену. Развлекался! Ладно, она ничего не будет у него просить! Ладно. Васька с Герой, конечно, займут ей денег на операцию и на первое время тоже. Не паниковать. Кое-что у нее ведь есть? От поездки осталось еще много – они с Димкой почти ничего не потратили. Но память услужливо подсказывала ей, что она – нищая. У нее ничего нет. Около двухсот долларов, старая машина и вещи, лежащие у Васьки, – все их с Димкой достояние. Серебряные колечки и сережки. Грошовые часики. Ничего стоящего. Побрякушки, как сказала Васька. Они и есть побрякушки. Выручить за них ничего невозможно. Да, еще у них с Димкой есть аквариум. Все-таки имущество. Домашний скот… Она горько, сквозь закипающие на глазах слезы, улыбнулась. И это все. Кирилл и Валентина Яковлевна? Нет, только не у них. Это называлось бы – посади свинью за стол, она и ноги… Да, и жить ведь тоже где-то нужно! Не здесь же! «Все хорошо. Все хорошо, – успокаивала она себя, все сильнее сжимая дрожащие руки. – Все будет хорошо. Я переживу это все. Я переживу. Я выживу». Но в глубине души она почему-то знала, что это конец. Ей не выбраться. Не пережить операции. Рак ее не пощадит.

* * *

– Мама, может, не нужно так с ней разговаривать?

Вероника Валерьевна вздрогнула и оглянулась. Надо же, чтобы Лика вошла именно сейчас. Эта шлюха, бывшая жена Сергея, смеет сюда звонить! А Лика совсем не знает жизни и не понимает, что общение с бывшими женами нужно сразу пресекать на корню.

– Лика, – веско сказала Вероника Валерьевна, застигнутая на горячем. – Если ты будешь, к примеру, позволять ему встречаться с этой стервой, это до добра не доведет. Сначала разговоры по телефону, потом она притащит этого своего байстрюка, потом…

– Но ведь она нам ничего плохого не сделала, тем более ее ребенок. Да ты и не видела его ни разу. Он очень милый, рыженький такой… Это я скорее виновата перед ней.

– Как ты можешь! – всплеснула руками Вероника Валерьевна. – Ты ни в чем перед ней не виновата! Это она, я же вижу, спит и видит оттяпать и квартиру, и машину, к примеру, и вообще все, что плохо лежит. Ничего ее здесь нет! А все, что ее было, мы ей вернули.

– Мне кажется, что Сергей должен сам разобраться. Она пока официально его жена. Да и вообще, мама, я бы тебе не советовала так с ней разговаривать.

– А что? Как ты прикажешь с ней разговаривать? Как, к примеру, с принцессой? – Вероника Валерьевна раздражалась все более и более. – Если ты сама не можешь с ним об этом поговорить, то я поговорю! В конце концов, я не позволю, чтобы мою дочь с законным ребенком оставили нищей! А ты бы видела, сколько у нее нарядов! Я посмотрела, не постеснялась! На учительскую зарплату? Еле вдвоем за два раза унесли. Это с нее нужно еще потребовать! Сколько Сережа на нее тратил! А на этого ее ребенка? И я еще должна с ней политесы разводить. Подумаешь, цаца! Да я…

В коридоре послышался звук открывающейся двери – это Сергей возвратился из гаража. Вероника Валерьевна замолчала на полуслове. Лика хотела ей что-то сказать, но мать приложила палец к губам и выразительно посмотрела на дочь. Лика отвернулась.

– Все. Поставил наконец. Вероника Валерьевна, завтра с утра вы не могли бы подъехать к нам? У Геры вопросы.

– Конечно, конечно, Сереженька!

Будущая теща была как-то непонятно возбуждена. Лика же, напротив, – отвернувшись, стояла у окна. Видно, опять мать ей докучала.

– Отлично. Значит, завтра в девять я вас жду.

– Ну, я умчалась. Не буду вам мешать.

Сергей вчера за ужином ни слова не сказал о том, как здорово они со Станиславом Петровичем все сделали. А мог бы и похвалить! Они как-никак старались, отпуск потратили. Все со вкусом, все аккуратно! Чужие бы так не сделали, как свои, родные! Сама сшила и шторы, и покрывала. Ремонт вышел на славу. Вот это получился каламбур! Надо при случае ввернуть. Слава сделал на славу! Выглядит гораздо дороже потраченного. Правда, деньги, которые она взяла на этот ремонт… Впрочем, это теперь и Ликины деньги. И потратила она их для ее же пользы. На остаток она еще купит красивую коляску и кроватку для малыша.

– Пока-пока! – Вероника Валерьевна махнула дочери и зятю рукой и выплыла в прихожую. Сергей пошел ее проводить. Лика так и осталась стоять у окна в кухне. Ей почему-то было тревожно.

* * *

Каталка громыхала по пустому больничному коридору, и там, где плитка на полу выкрошилась, колесико попадало в выбоину. Каталка подскакивала, и Нину встряхивало. Короткая больничная рубашка, едва-едва прикрывавшая поясницу – больше на Нине ничего не было. Желтая, много раз вываренная простыня – ею Нина накрылась до подбородка и придерживала ее руками. Но на ухабах простыня так и норовила съехать, и нужно было либо ловить простыню, либо пытаться удержаться на скользкой, покрытой холодной клеенкой каталке.

«Интересно, с операции они меня тем же манером повезут? – подумала она. – И так от такой езды все кишки трясутся».

– Может, я сама пойду? – осторожно спросила она санитарку, пытаясь повернуться на каталке и рассмотреть лицо женщины, везущей ее по коридору.

– Не положено. Сама должна понимать – все стерильное. Да вот и приехали уже.

Санитарка прошла вперед и толкнула тяжелые двери, причем лица ее Нина так и не увидела. Дохнуло холодом, и каталка оказалась в зале, выложенном до самого верха белым блестящим кафелем. В стенах отражался, дробился ослепительный свет от огромных ламп, горевших под потолком, и Нина поняла, что это и есть операционная. Она огляделась. В зале было почти пусто, стояло только несколько столов, застеленных такими же, как и на Нине, желтыми вываренными простынями с подозрительными бурыми пятнами. Пока Нина оглядывалась, санитарка подкатила ее к одному из столов, над которым и горел тот самый бело-ослепительный свет.

– Перебирайся давай, – грубо сказала она, и Нина, придерживая рубашку руками, улеглась на стол, под свет, бивший в глаза. Санитарка, забрав свою колесницу, уехала. В дальнем углу зала, спиной к Нине, какая-то фигура в белом с головы до ног что-то перебирала, какие-то железки, и они тошно звякали. Нине стало страшно. Она села на столе, все пытаясь натянуть на колени короткую рубашонку.