Текст книги "Негаданное счастье"

Глава 13

В Барселону, если честно, ехать особенно не хотелось. Слишком живы и ярки были впечатления от неудавшейся поездки. Славный испанский город был ни в чем не виноват, но они с Людмилой планировали доехать именно до него. Как говорится, осадочек-то остался, и довольно неприятный. Но делать нечего, дал слово – держи. Некрасиво капризничать, когда человек искренне, от всей души предлагает помощь и поддержку. А потом, многоуважаемая Виктория Михайловна, сколько можно лицемерить? Ведь вы готовы поехать с этим человеком не только в Барселону, но и на край света.

Виктория Михайловна волновалась страшно и никак не могла поверить, что завтра сбудется мечта, которая казалась невозможной. Она проведет целый день с мужчиной, который заставил ее очнуться от многолетней спячки, понять, что она живая, что она способна чувствовать, строить воздушные замки, фантазировать и надеяться. Страдать, наконец, не из-за житейских неурядиц, а из-за чувства к другому человеку. Ей целую жизнь вбивали в голову, что все это пустяки, ненужные погремушки. Пусть погремушки, пусть ничего между ними никогда не произойдет, но она благодарна ему за то, что практически на склоне лет поняла, как может замирать в сладкой истоме сердце от одной мысли о любимом. Непостижимым образом чужой мужчина становился важнее и дороже всего на свете.

Виктория Михайловна убеждала себя, что ей нужно выбросить из головы разного рода глупости, перестать пребывать в состоянии щенячьего восторга и прежде всего выспаться. Да, успокоиться и хорошенько выспаться. Это становилось жизненной необходимостью. Иначе завтра она будет выглядеть как чучело огородное. Как она себя ни ругала, как ни уговаривала, сна не было ни в одном глазу. То ей казалось, что она неправильно подобрала одежду для путешествия. Она начинала перебирать вещи, ругая себя последними словами за несвойственное ей легкомыслие. Потом вдруг решала, что зря согласилась на предложение Геннадия Николаевича, и уже готова была ему звонить, чтобы отказаться ехать в Барселону под каким-нибудь благовидным предлогом. Спасибо, что разум одерживал верх над эмоциями. Позвонить человеку среди ночи, чтобы он еще раз убедился, какая она умница и красавица? Смело, ничего не скажешь. Неизвестно, сколько бы еще продолжались ее метания по комнате. От истерики спас негромкий стук в дверь. Неужели что-то опять случилось? Виктория Михайловна распахнула дверь и вздохнула с огромным облегчением. На пороге стоял Алекс. В руках у него блестел поднос, на подносе покачивался стакан. Виктория Михайловна подняла на невозмутимого дворецкого вопросительный взгляд. Господи, как хотелось, чтобы ее оставили в покое!

– Виктория Михайловна, ваше молоко, – произнес Алекс голосом противной старой няньки.

– Какое молоко, Алекс? Я ничего не просила. – Виктория Михайловна сдерживала эмоции из последних сил. Но назойливость крайне неприятная черта, даже если она скрывается под маской заботы.

– Теплое молоко с капелькой меда – лучшее средство от бессонницы, многоуважаемая Виктория Михайловна, – невозмутимо проинформировал Алекс.

– Вы так думаете? – озадаченно спросила Виктория Михайловна.

– Я не думаю, я знаю. Это именно то, что вам сейчас необходимо.

– Алекс, дорогой, я бесконечно тронута вашей заботой, но вы слишком много уделяете внимания моей скромной персоне.

– Молоко остынет. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

Поздний визит заботливого дворецкого вернул Викторию Михайловну к реальности. Чего ей бояться? Все на самом деле складывалось прекрасно. Вокруг столько замечательных людей, готовых протянуть руку помощи, а она сходит с ума. Виктория Михайловна медленными глотками выпила молоко, постояла немного у окна и отправилась в постель. То ли потому, что средство, предложенное Алексом, оказалось на удивление действенным, то ли потому, что разговор с дворецким привел в чувство и заставил вернуться на грешную землю, но заснула она мгновенно.

Виктория Михайловна проснулась в отличном настроении и еще раз дала себе честное-пречестное слово больше не нервничать и не изображать из себя Джульетту на пенсии. Надо проще относиться к сюрпризам, которые не устает преподносить судьба. Подумаешь, какая невидаль. Да, мужчина, который пригласил на приятную прогулку, тебе очень нравится. И что с того? Вспомните, мадам, сколько вам лет и кто есть кто, и ведите себя прилично. Она с удовольствием выпила кофе, поболтала с Алексом, побросала в дорожную сумку вещички.

Балканский не заставил себя ждать. Как человек серьезный и обязательный, приехал рано утром. Виктория Михайловна тепло попрощалась с дворецким, тот в ответ кивнул, улыбнулся понимающе и многозначительно. Пусть улыбается, сколько ему угодно. Все равно Алекс ничего не знает, хоть личность он, надо признаться, неординарная. Поэт-романтик с философским уклоном. Такие мужские особи не каждый день встречаются.

Путешествие началось. Виктория Михайловна ни на секунду не пожалела, что поддалась на уговоры Балканского. Она вновь почувствовала себя счастливой, ничем не обремененной, почти легкомысленной искательницей приключений. Геннадий Николаевич вел машину уверенно и немножечко небрежно. Проскальзывала в жестах некоторая лихость. Это приятно щекотало нервы и вызывало уважение на грани обожания. Виктория Михайловна давно сделала один нехитрый вывод – узнать характер человека можно по тому, как он водит машину. Если человек нервный, дерганый, он и машину загонит, и орать будет за рулем как ненормальный по малейшему поводу. Если осторожен и пуглив по жизни, будет соблюдать правила дорожного движения со скрупулезностью, которая мешает остальным участникам движения и приводит к созданию аварийных ситуаций. По манере вождения Геннадий Николаевич, несмотря на свой серьезный вид, в душе был все-таки немножко хулиган. Виктория Михайловна улыбнулась про себя. На самом деле для нее лично это вовсе не открытие. Она, как говорится, в курсе. Новогоднюю ночь она помнила очень хорошо. А вот Балканский, судя по всему, не помнил вовсе или умел отлично притворяться, кто его знает.

Прекрасные пейзажи мелькали за окном, из приемника лилась приятная мелодия, рядом, только руку протяни, находился самый желанный мужчина в мире, и улыбался не кому-нибудь, а ей! Что еще нужно для счастья! Это правда, она никогда не была так счастлива. Только бы не умереть сейчас, а то будет очень обидно. Хотелось остановить этот миг, но было страшно интересно, что же ждет ее дальше. Виктория Михайловна боялась расплескать ощущение небывалого счастья, которое переполняло ее. Ехать бы так и ехать. Погруженная в собственные чувства, она не заметила, как задремала. Сказалась полубессонная ночь, будь она неладна.

Проснулась Виктория Михайловна оттого, что машина остановилась. Она почувствовала себя неловко. Вот умудрилась! Сколько они стоят, понять было совершенно невозможно, долго ли она проспала, тоже оставалось непонятно. Люди от счастья в обморок падают или стихи сочиняют, а она заснула. Геннадий Николаевич задумчиво смотрел на нее, как на диковину невиданную. Все правильно. Она так и знала, что обязательно опростоволосится.

– Простите, я задремала, кажется, – виновато произнесла Виктория Михайловна. От легкости и прекрасного, возвышенного настроения не осталось и следа.

– Это замечательно. – Геннадий Николаевич неожиданно рассмеялся, спасибо, что по-доброму, без сарказма. – А теперь самое время позавтракать, вы не находите?

– Нахожу, – буркнула Виктория Михайловна, готовая провалиться сквозь землю. Правильно, она задремала. А во сне человек абсолютно беззащитен и не отвечает за свой организм. А вдруг она сопела или, не дай бог, всхрапнула разок? Какой позор. Классный секрет обольщения. Можно со спокойной совестью возвращаться обратно, судя по довольному виду Балканского. И чему радуется?

Завтрак комом встал в горле. Виктория Михайловна превратилась в молчаливую и неповоротливую куклу с испорченным механизмом. Вдобавок ко всему умудрилась уронить вилку. Та упала на кафельный пол с таким звоном, что Виктория Михайловна на секунду оглохла и чуть не потеряла сознание от собственной неуклюжести. Казалось, все взгляды обслуги и немногочисленных посетителей кафе были устремлены в ее сторону. Вот так всегда. Как только рядом Балканский, неуклюжесть и скованность становятся ее основными характеристиками. Сначала разлитый кофе, теперь эта проклятая вилка.

Геннадий Николаевич тактично сделал вид, что ничего не происходит. Улыбался, что-то говорил, только она его не слышала. Ей было так плохо, что не сказать словами. Балканский наверняка уже проклял тот день и час, когда с ней связался. Страшно хотелось укрыться в каком-нибудь тайном уголочке и наплакаться от души. Да пропади пропадом эта любовь, если она превращает человека в робота, запрограммированного на глупости, страдания и перепады настроения. Никогда в жизни ее не бросало из стороны в сторону, жила ровно, спокойно, удивлялась страстям и непредсказуемым поступкам, которые совершали люди. Ее спокойный и ровный характер был образцом для подражания. Да, она, как и все, испытывала радость, переживала огорчения. Но она всегда, даже в самые трудные минуты, отдавала отчет своим действиям и умела держать себя в руках. А теперь что? Истеричка, настоящая психопатка, не умеющая себя вести и контролировать эмоции. Вместо того чтобы мечтать о несбыточном, пора ложиться в психиатрическую клинику и серьезно лечиться.

В отличие от нее, зажатой и абсолютно несчастной, Балканский чувствовал себя превосходно. Он с удовольствием завтракал и явно не страдал отсутствием аппетита. В любое время суток делал это сочно, с необыкновенным смаком и нескрываемым наслаждением. Можно позавидовать. Активен, разговорчив и к подвигам готов. Ему проще, его не мучают глупости. Он свободен от чувств, а она нет. Вот и вся разница. Кстати, процесс поглощения пищи не мешал ему с энтузиазмом рассказывать много интересного. Великое дело знать страну не по книгам, а изнутри.

После завтрака тронулись дальше. Потихонечку Виктория Михайловна начала приходить в чувство. Тем более что Балканский с неутомимостью энтузиаста и явным удовольствием продолжил свой рассказ о великом и неистовом Гауди. Викторию Михайловну удивили не энциклопедические знания Геннадия Николаевича, а эмоциональный накал, с каким он говорил об архитекторе. Кто бы мог подумать. Сколько страсти, любви, искренности и обожания было в его словах! Честно говоря, больше всего она боялась перед поездкой, что Балканский потащит ее на корриду. Но, судя по всему, банкира, по-настоящему влюбленного в страну и ее идолов, не интересовало кровавое и жестокое зрелище, чему она была очень рада.

После приезда в Барселону оставили машину на городской парковке и отправились гулять по городу. Виктория Михайловна забыла о своей неловкости и заторможенности. С первых шагов по улицам удивительного и приветливого средиземноморского города она почувствовала каждой жилочкой, что именно здесь хотела бы жить. Здесь невозможно было быть несчастной или чувствовать себя одинокой. Геннадий Николаевич сразу предложил посмотреть Барселону его глазами и отказаться от традиционных и скучных экскурсий. У Виктории Михайловны не возникло возражений. Всегда интереснее узнать новое изнутри. Тем более что у нее не было ни малейших оснований сомневаться в компетентности своего добровольного проводника и личного экскурсовода. Это вам не «посмотрите налево» – «посмотрите направо». Потом скороговорочная информация, имена, цифры, даты, стили – и в результате полный кавардак в голове. Все равно – от этого словесного потока почти ничего не останется. Ведь главное не это. Когда кто родился и умер, можно узнать и так, было бы желание. Самое важное, какие ты испытал ощущения и эмоции, почувствовал ты или нет ритм и характер города. Виктория Михайловна была на седьмом небе от счастья. Мало того что рядом с ней находился Балканский собственной персоной, что само по себе было потрясающе, он с каждой минутой открывался с новой стороны. И ни одна из этих сторон ее не раздражала и не нервировала, а очень даже наоборот. Если бы не его славянская внешность, своей страстностью и знанием города до мелочей сошел бы за местного жителя.

Геннадий Николаевич не повел ее на центральную площадь, они первым делом отправились в старый город и скоро из современной европейской суеты попали в сказочную атмосферу лабиринта средневековых тупиков. Это было не похоже ни на что. Такого в центре точно не увидишь. Здесь даже запах был особенный, из маленьких кафе тянуло удивительно знакомым шашлычным запахом жареной баранины.

– Как у нас на юге, только декорации другие, стиль готический, а так – закрой глаза, и будет полная иллюзия, что мы на Кавказе, – изумленно проговорила Виктория Михайловна и смешно сморщила нос.

– Все правильно, в этом районе живут в основном старики, бедняки и иммигранты. Район-то не парадный, рабочий. Докеры, рыбаки здесь истинные хозяева. Рабочая прослойка основательно разбавлена иммигрантской смесью выходцев с Филиппин и из Пакистана. Так что ничего удивительного, что пахнет бараниной, – улыбнулся Балканский.

Виктория Михайловна после первых дней пребывания в Испании уяснила для себя, что в этой солнечной стране никто не работает не только в часы сиесты. Для нее было великой тайной, чем, собственно, государство живет, и живет при этом совсем неплохо. На часах около шести часов вечера, а улицы полны праздного народа. И это в рабочем районе. Женщины всех возрастов, ребятня, старики вынесли из квартир, кажется, все имеющиеся стулья и сидят себе вольготно, подпирая стены жилищ, как будто это занятие – самое важное в их жизни. В маленьком открытом кафе компания мужчин азартно играет в карты, рядом пристроились доминошники. Вокруг роятся стайки сочувствующих советников. На узких улочках-катакомбах полно велосипедистов и молодежи на роликах. У фонтанчиков самозабвенно целуются влюбленные пары. Тут же довольно лениво, но уверенно фланируют жрицы любви и довольно подозрительные личности. Никто никому не мешает, броуновское движение молодых нисколько не раздражает развалившихся на стульях матрон и стариков. Они изредка перекидываются словечками, но без всякого осуждения и нервной истерии.

– Нравится? – с гордостью спросил Геннадий Николаевич, как будто он самолично, собственной волей и фантазией, создал эту многоликую, яркую картину.

– Очень, – искренне ответила Виктория Михайловна.

– Это еще только начало, скоро я вас познакомлю со старинными испанскими традициями. Такое в фешенебельных ресторанах сейчас редко встретишь. А здесь я знаю одно заведение, где все происходит, как много веков назад. По крайней мере, мне так кажется. Называется это чудо поррон. – Слово прозвучало как пароль, открывающий дверь в сказку.

– Поррон, – завороженно повторила Виктория Михайловна.

– Но сначала побродим по центру, вы еще не устали? Что ж, прекрасно, вы отличная спутница, я в вас не ошибся. Может, перекусим немного? – В голосе Геннадия Николаевича не было никакого подвоха. Это было самое обыкновенное предложение.

Виктория Михайловна вспомнила завтрак и почувствовала неловкость.

– Я не голодна, – соврала она без зазрения совести. Хорошо, что Балканский не заметил румянца, который мгновенно покрыл ее щеки. Вот до чего дошла. До вранья.

– Ну что ж, тогда вперед? – спросил Балканский и уверенным жестом взял Викторию Михайловну за руку.

– Вперед, – обомлев от этого невинного жеста, пролепетала бедная женщина.

Как молодые влюбленные, держась за руки, они шли по узким улочкам, пока не достигли границ нового города.

– Прошу любить и жаловать. Туристическая Мекка всех путешественников – знаменитый променад Рамбла у ваших ног, – торжественно и шутливо отрапортовал Геннадий Николаевич, не отпуская при этом руку женщины. Виктории Михайловне было и радостно, и страшновато. Голова кружилась от впечатлений и состояния щенячьего восторга. Вырвать свою руку из твердой ладони Балканского было неприлично, человек мог не понять ее дерганий и обидеться. Ей этого хотелось меньше всего. И в то же время чувствовать его пальцы она была не в состоянии. От них бил парализующий заряд такой мощности, что скоро у нее не осталось сил передвигать ноги. Смешно сказать, нынче даже пятиклассницы не млеют от подобных мелочей, а она, взрослая женщина, мать двоих детей, повела себя непозволительно глупо, или, точнее, по-идиотски. Лишь бы Балканский не понял ее состояния, а то она сгорит со стыда или утопится в море.

А между тем, не замечая отчаяния женщины, вокруг бурлила, пела и плясала удивительная и поразительная Барселона. Хорошо, что ситуация разрешилась естественным и вполне невинным образом. Геннадий Николаевич решил запечатлеть госпожу Плотникову на фоне городского фонтана. Виктория Михайловна, наконец, обрела способность дышать и соображать. Она даже попыталась изобразить счастливую улыбку непослушными губами. Хорошая получится фотография. Будет называться «Гримаса пожилой женщины у фонтана».

А вокруг творилось невообразимое. На каждом шагу, куда ни бросишь взгляд, артисты всех мастей и жанров выступали с оригинальными представлениями. Уличные музыканты, мимы, танцоры. Не город – сплошной праздник жизни. Уличных цветочных лотков было такое количество, что непонятно, каким образом хозяева умудрялись не разориться при такой жесткой конкуренции. Город великих мореплавателей превратился в огромный многоликий театр, в котором любой зевака мог почувствовать себя героем действа. Именно так себя и ощущала Виктория Михайловна, оперной, чуть подуставшей дивой на сцене, декорации для которой создал гениальный художник. Они долго бродили по городу, потом вышли на набережную.

Довольные, но уставшие путешественники решили, что на сегодня впечатлений достаточно. Наступил вечер, пора было немного подкрепиться. Это можно было сделать в любом кафе, на набережной их было великое множество. Но у Геннадия Николаевича имелась своя четкая программа. И отступать от намеченного плана он не собирался. Виктория Михайловна безропотно следовала за своим спутником и мысленно прикидывала, когда она попадет домой. Сейчас они поужинают и отправятся в обратный путь. Да, Алексу придется долго ждать возвращения дорогой гостьи. Наконец Геннадий Николаевич сделал выбор. Честно говоря, Виктории Михайловне было непонятно, почему он предпочел это заведение другим. Кафе как кафе. Она даже испытала легкое разочарование. Виктории Михайловне почему-то казалось, что Балканский пригласит ее в какой-нибудь фешенебельный ресторан.

Заказ, с согласия Виктории Михайловны, Балканский сделал сам. Кроме паэльи, с которой Виктория Михайловна была уже знакома и особого восторга от этого знакомства, помнится, не испытала, на стол поставили огромный стеклянный сосуд очень странной конфигурации. У него было два горлышка – одно широкое, посередине, как и положено, второе – узкое, сбоку! Примерно под углом в сорок пять градусов. Понять назначение причудливой конструкции без дополнительных объяснений было невозможно. Но когда Геннадий Николаевич, потирая ладони, сообщил, что внутри вино, Виктория Михайловна притихла. Она, конечно, привыкла за время пребывания в Испании к тому, что вино здесь принято подавать не бокалами, а бутылками. Но это произведение винодельческой мысли побило все рекорды по своим габаритам и оригинальности исполнения.

– Вот это и называется поррон. Кстати, дорогая Виктория Михайловна, паэлью я заказал не зря. Здесь ее готовят виртуозно, по старинным рецептам, без всяких современных новшеств. Надеюсь, вам понравится.

– Спасибо, Геннадий Николаевич. Я ни на секунду не сомневаюсь в вашем выборе. А два горлышка для чего? Странная какая-то конструкция. Предназначения не понять.

– Хороший вопрос. В этом и заключается вся прелесть. Что такое выпить бокал вина? Удовольствие или небольшое разочарование. А этот замечательный кувшинчик превращает рядовое занятие в искусство. Только покорив этот сосуд, вы поймете всю прелесть и колорит испанской жизни. Это как маленький экзамен. Оглянитесь вокруг, видите, как снисходительно улыбаются местные завсегдатаи? Они думают, что глупый турист сейчас опростоволосится. А теперь внимание! Я начинаю.

Балканский двумя руками обхватил сосуд за широкое горлышко, развернул кувшин узким горлом к себе, потом поднял поррон вверх и отпустил левую руку. Сосуд оказался на высоте вытянутой правой руки. Потом Геннадий Николаевич наклонил стеклянный кувшин таким образом, что струя вина, свободно вырвавшись из отверстия, описала плавную траекторию, которая закончилась во рту. Балканский пил вино, при этом ни одна капля не брызнула в сторону. Виктория Михайловна завороженно следила за происходящим. Вот это мастер-класс! Сколько же надо было тренироваться, чтобы научиться так виртуозно исполнять почти «смертельный» аттракцион! Струя все лилась, казалось, ей не будет конца. А Балканскому хоть бы что, только кадык безостановочно ходил туда-сюда. Неужели он должен выпить все до капельки? Тогда это конец. Мало того что существовала прямая угроза его здоровью, ведь так недолго и захлебнуться. Но если он допьет вино, возвращение на уютную виллу будет под большим вопросом. Виктория Михайловна занервничала. Ночевать в Барселоне не входило в ее планы. К тому же у нее было недостаточно денег, чтобы снять номер в гостинице. В это время Геннадий Николаевич почти неуловимым жестом обуздал сосуд, вино перестало литься. И вновь не было пролито ни капли напитка. С видом победителя Балканский поставил поррон на стол, вокруг раздались аплодисменты. Виктория Михайловна нервно вздрогнула и огляделась по сторонам. Все в кафе били в ладоши, улыбались и выкрикивали одобрительные слова.

Вот тебе, матушка, и поррон. Надо тщательнее изучать местные обычаи и традиции, чтобы не оказаться в дурацком положении. В этом слове ей послышалось что-то возвышенное, музейное или романтическое. А на самом деле все оказалось приземленным до невозможности. Аттракцион для любителей выпить, и не более того.

– А теперь вы. – Виктория Михайловна с ужасом увидела, что Балканский протягивает к ней оставшееся вино. – Она молча, но с таким остервенением замотала головой, что Геннадий Николаевич расхохотался.

– Да вы не бойтесь, это совсем не страшно. А для страховочки мы положим вам салфетку на грудь. – Он сложил матерчатую салфетку вчетверо и, не спрашивая разрешения, пристроил ее где-то между подбородком и грудью. – Ну, давайте, вы же смелая женщина, я знаю.

– Я не пью. – Виктория Михайловна защищалась из последних сил.

– Это не выпивка, это традиция. Я тоже не пью. Вы не бойтесь, это легкое домашнее вино, в нем градусов примерно столько же, сколько в кефире. Кефир, надеюсь, вы не опасаетесь употреблять? Виктория Михайловна, милая моя, не отказывайтесь от удовольствия.

«Милая моя» сразило Викторию Михайловну наповал, парализовало всякую волю к сопротивлению. Дрожащими руками она взяла поррон и, закрыв от страха глаза, попыталась повторить недавний трюк Балканского.

– Так, хорошо, руку вытягиваем, молодец. – Геннадий Николаевич превратился в строгого учителя и комментировал каждое движение. – А теперь открываем глаза. Очень хорошо. Ничего не боимся, у вас все получится. Медленно наклоняем сосуд, одновременно открываем рот. Отлично. Все, молодец!

Терпкая винная струя попала в горло, и Виктория Михайловна поняла, что она сейчас захлебнется и покроет свою несчастную голову несмываемым позором, теперь уже навсегда. Но странное дело, вино лилось в нее, как из крана, а она была еще жива. Наконец пытка кончилась. Это Балканский смилостивился и перехватил сосуд с вином из ее слабеющей руки.

– Пятерка с плюсом, вы талантливая ученица. Но для первого раза вполне достаточно.

Виктория Михайловна с удивлением поняла, что она только что умудрилась сделать невозможное. Конечно, не с таким шиком, как Балканский, но все-таки она укротила винную струю. Молодое вино ударило в голову сразу. Приятное головокружение расслабило напряженные нервы, и она поняла, что страшно голодна. Ее неловкость и зажатость пропали, она чувствовала себя молодой, счастливой, готовой на любые подвиги. Виктория Михайловна без лишнего стеснения взяла в руки огромный, с большую плоскую тарелку кусок хлеба, натертого спелым помидором с солью и сбрызнутый оливковым маслом и принялась за основное блюдо. Еще несколько минут назад она с ужасом взирала на этот громадный ломоть и твердо знала, что ни за что не станет есть «это». А сейчас ей казалось, что ничего вкуснее в жизни она не пробовала. После немыслимого по своей виртуозности и бесшабашности трюка Виктория Михайловна чувствовала себя супервумен. Какой денек выдался, однако. Не каждому дано пережить такое количество перевоплощений за день. Переживания, сомнения и рефлексия отступили на задний план. Она набросилась на еду с жадностью дикарки. Виктория Михайловна уплетала рис с кроликом, сдобренный шафраном, с таким смаком и самозабвением, словно ее не кормили несколько дней. И ей было все равно, что подумает Балканский, она распрощалась с предательской дрожью в руках и мыслями о вероломной вилке, выскользнувшей из ее рук утром и сделавшей ее несчастной на много часов. Все это была такая ерунда по сравнению с ощущениями, пережитыми сегодня, что и вспоминать об этом не имело ни малейшего смысла.

Покончив с увлекательным и исключительно приятным занятием, Виктория Михайловна не поняла, от чего она больше пьяна, от присутствия Геннадия Николаевича, от выпитого вина или от обильной, вкусной еды. Ее переполняла благодарность к Балканскому, причем ей непременно хотелось высказать признательность немедленно. Слова и чувства так и рвались наружу. Ее уже не терзали вопросы, когда и каким образом они покинут гостеприимный город и где придется ночевать. Было легко, приятно и бесшабашно на удивление. Ей очень хотелось немедленно объяснить Геннадию Николаевичу, какой он замечательный человек и как она хорошо к нему относится.

Не успела Виктория Михайловна открыть все шлюзы, как в кафе зазвучали гитары. Ритм музыки был зажигателен, страстен, невообразим. В тот же миг все посетители, словно только этого и ждали, бросились в центральную часть помещения, свободную от столиков, и начали танцевать. Они не были профессионалами фламенко, но делали это настолько искренне, самозабвенно, вкладывая в любое движение душу и собственное отношение к танцу, что усидеть на месте было невозможно. Виктория Михайловна поняла, что, если сию минуту она не присоединится к танцующим, не простит себе этого никогда в жизни. Каждая клеточка ныла от желания и просилась туда, где в зажигательном ритме двигались танцующие фигуры. Она нисколько не удивилась, когда увидела протянутую в приглашении к ней руку Балканского, с готовностью вскочила со своего места, и через несколько секунд они с Геннадием Николаевичем влились в общий ритм безумного и страстного танца. Сколько это танцевальное безумие продолжалось, Виктория Михайловна не запомнила. В душе остались чувство полета и абсолютной раскрепощенности. Музыка, движения, ритм словно были созданы для нее. Она не танцевала много лет и не очень задумывалась, хорошо это или не очень. Сейчас она словно брала реванш за годы серого и однообразного бытия. Она не думала, как выглядит со стороны. Она ощущала себя ловкой и замечательной ученицей, которой не нужны лишние репетиции и опытные педагоги. Ей удавалось все и сразу. Наверное, в другой жизни она все-таки жила в этой стране. Иначе откуда такое понимание всего, что дорого настоящему испанцу?

Отдышаться поклонники фламенко, натанцевавшись от души, отправились на берег моря. Но эту часть культурной программы Виктория Михайловна запомнила крайне плохо. Проснулась она в незнакомом месте, к тому же в чужой кровати, и, осознав, что события прошедшей ночи напрочь выпали из памяти, впала в панику. В голове мелькали обрывки то ли сна, то ли реальных событий. Кажется, они гуляли с Балканским по берегу моря, смеялись, потом пили холодное шампанское… На этом воспоминания заканчивались. Гарантировать, что воспоминания о ночной прогулке не плод ее больного воображения, она не могла. Восстановить общую картину не представлялось возможным в принципе. Где она? Каким образом попала в эту шикарную двуспальную кровать и почему она голая? Сама разделась или ей помогли? Какой позор на старости лет! Она просто сошла с ума, другого объяснения ее поступкам не имелось, так же как не было прощения сумасбродству. Какого черта она потащилась в эту Барселону? Куда делся Балканский? Неужели бросил ее на произвол судьбы в чужом городе? Нет, он не мог так поступить. Тогда, спрашивается, где его носит? Он что, не понимает, как ей муторно? Вторая половина кровати не смята, на ней никто не спал, это точно. Хоть этот факт немного успокаивает. Где ее вещи? Что делать? Мало того что она без паспорта, она точно не знает, в Барселоне ли она.

Виктория Михайловна долго не решалась подняться, ее парализовало от страха, она готова была накрыться с головой и принять смерть от удушья, только бы не думать о предстоящем позоре и дальнейших испытаниях. К тому же все тело болело и ныло, как будто ее накануне пытали или били. Виктория Михайловна, охая и чуть подвывая от ужаса, встала с кровати, обернула вокруг себя одеяло и начала исследовать помещение. Это, без сомнения, был гостиничный номер, не шикарный, но вполне приличный, состоящий из двух небольших комнат. Вид из окна не внес ни малейшей ясности, в каком городе находится гостиница. Кроме моря, горной гряды и шикарной растительности она ничего не увидела. Виктория Михайловна добрела до ванной. К великой радости, она обнаружила, что ее вещи целы и невредимы, к тому же аккуратнейшим образом сложены и лежат на видном месте. Белье выстирано и развешано. Она что, вчера еще и стирала?! Сама мысль о том, что это сделал Геннадий Николаевич, была настолько крамольной, что не хотелось об этом и думать. Если она не сойдет сегодня с ума, будет жить долго, счастливо и без потрясений. Если, конечно, выпутается из этого кошмара.

Легкий стук в дверь прозвучал как гром небесный. Не успела Виктория Михайловна натянуть на себя одежду и выбраться из ванной, как услышала, что входная дверь открылась, и кто-то идет в ее сторону. Горничная или управляющий? Наверняка ей сейчас предъявят счет, который она не в состоянии оплатить. Она бы сиганула из окна, чтобы покончить с позором раз и навсегда, но для этого надо было до этого проклятого окна добраться.