Текст книги "Негаданное счастье"

Виктория Михайловна первым делом прошагала к кухонному помещению. Мало ли что? Потом начала обходить кабинеты. Запах усиливался. Ничего не понимая, Виктория Михайловна планомерно обходила помещения. Вдруг она услышала странное потрескивание где-то наверху, над стеллажами. Подняла голову и чуть не упала в обморок. Горела проводка, и противные голубоватые искорки летели как раз на крайний стеллаж с папками. Короткое замыкание. Два слова, как страшный приговор, мелькнули в голове. Виктория Михайловна тут же рванула к ближайшему телефону. Набрала 01, потом прозвонила в службу собственной безопасности банка и, не дожидаясь чужой помощи, принялась действовать. Ни в коем случае нельзя было допустить распространения огня. Огнетушители имелись, только она не помнила, можно ли ими пользоваться, когда электричество не отключено. Старая курица. Всю жизнь тебя учили, что и как делать в экстренных случаях, а ты все думала, что умнее всех, что подобные знания тебе никогда не пригодятся. Объясняли умные люди, какие огнетушители предназначены для открытого огня, а какие для того, чтобы гасить электрические провода. Читать, что написано на бирках, не было времени. Страха не было, скорее отчаяние от собственной неумелости. Виктория Михайловна, зажмурив глаза, сорвала пломбу на огнетушителе, потом решительно повернула ручку. На удивление у нее все получилось. Из красного баллона с жутким напором и шумом брызнула белопенная струя. Она еле удержала оживший, вмиг ставший непокорным и норовистым баллон. Почему никто не приходит на помощь? Собрав имеющиеся силы, она все-таки умудрилась направить струю в нужное место. В ту же секунду погас свет, что-то зашуршало у нее над головой, откуда-то сверху на несчастную голову перепуганной до смерти женщины полились потоки воды. Сработала защита. Только легче от этого не стало. Она все равно была одна в огромном помещении.

Громко хлопнула входная дверь, и Виктория Михайловна поняла, что спасена. В архив начали вбегать люди. Пена в огнетушителе давно закончилась, но она продолжала сжимать в руках железяку. Картина была сюрреалистическая. Пожарные в полной экипировке, в касках с зажженными фонариками влетали в темное помещение архива один за другим. Они были похожи то ли на космонавтов, то ли на шахтеров. Отсутствие света делало картину нереальной. Если бы не знакомые до боли слова русского мата, можно было бы с легкостью вообразить себя в какой-то иной реальности. Кто-то из мужчин неловко задел ее плечом, да потом еще и прикрикнул от всей души, чтобы не путалась. Это она-то путается под ногами? Ей сначала стало обидно, потом все равно. Она с ужасом думала, что сейчас на ее глазах погибнет архив. Потому что неизвестно, что в данной ситуации хуже для документов – огонь или вода. А отвечать придется за все случившееся ей одной. Она начальник, и никуда от этого не денешься.

Кошмар закончился довольно скоро. Пожарные легко справились с проблемой, отработали профессионально и отбыли восвояси. Охранники принесли фонари, но до восстановления нормального освещения трудно было представить объективную картину. Виктория Михайловна – мокрая, дрожащая – была в шоке. Как ее ни уговаривали, она решила домой не уходить. Если повезет и сумеют найти дежурного электрика, вполне вероятно, что он починит проводку сегодня.

Глава 8

Геннадий Николаевич Балканский подписывал документы, пытаясь убедить себя, что все хорошо. День как день, протекает в обычном рабочем режиме. С утра, конечно, обрадовали, доложили, что созданное им детище едва не сгорело за просто так. Судьба-индейка… Создаешь годами, кладешь на это душу, крутишься как окаянный. И вот тебе результат. Поневоле возникают крамольные мысли бросить почти непосильный груз и начать жить обыкновенным обывателем. А что? Идея отличная. Материально он независим от любых проблем. Он столько лет работал как вол, что вполне мог позволить себе всю оставшуюся жизнь греть косточки на фешенебельных курортах любого уровня. Только одна небольшая закавыка – он не умел отдыхать. На третий день ничегонеделания его начинала грызть тоска неземная. И никакие аниматоры ему помочь не могли. Так случилось – он был рожден для того, чтобы работать. Или он внушил себе эту мысль сам? А! Какая разница! Сейчас речь не об этом.

Сегодня ночью едва не сгорел головной офис банка. Предстояло в этом деле внимательно разобраться. Где, спрашивается, были начальник организационного отдела, охрана, служба безопасности, электрики? Почему несвоевременно сработала система противопожарной защиты? Вопросы, вопросы. И не очень внятные ответы. Судя по докладной, если бы не архивная тетка, не сидел бы он сейчас на своем четырнадцатом этаже. Вероятнее всего, размахивал бы своими мощными руками над грандиозным пепелищем. А между тем денежек система защиты пожирает ежегодно будь здоров. Одна архивная крыса сумела заменить все службы разом, службы, которые должны были заниматься подобными проблемами. Интересно. Может, уволить всех к чертовой матери, а тетке зарплату повысить в энное количество раз? Пусть бдит единолично, надежнее получится. От этой мысли Балканскому стало смешно, но ненадолго. Он раздраженно нажал на кнопку селектора.

– Татьяна, принеси мне, пожалуйста, из отдела кадров личное дело заведующей архивом. Срочно. И вызови ко мне начальника организационно-хозяйственного отдела.

Через десять минут тонкая картонная папка лежала перед Балканским. Личное дело заведующей архивом было больше похоже на замысловатую шифровку военных лет. Невнятная фотография, минимум информации, отличная характеристика с прежнего места работы и краткая автобиография, написанная каллиграфическим почерком. Ничего особенного. По крайней мере, по этому незамысловатому набору трудно было составить представление о человеке.

Пока Балканский листал личное дело главного архивариуса, начальник организационно-хозяйственного отдела маялся и потел напротив, переступая с ноги на ногу и вытирая лоб огромным платком. Геннадий Николаевич был настолько зол на этого старого таракана, что сознательно не предложил ему сесть. Ему даже разговаривать не хотелось с этим «начальником». Пусть потопчется, может, в мозгах и произойдет положительный сдвиг. Распустились до невозможности, страх потеряли, расслабились, бонзами себя почувствовали, забыли, за что им платят. Надоело иметь дело с дураками. Балканский не любил рубить сплеча. Ему всегда важнее было понять причины и разобраться в ситуации, чем шашкой махать. Но сегодня его разозлили по-настоящему. Подумать только, если бы сотрудница, которая работала в системе без году неделя, не осталась на своем рабочем месте после окончания трудового дня, а потом не повела бы себя как грамотный сотрудник службы спасения, он лично потерпел бы полный крах. При этом в докладной четко прописано, что системы оповещения и безопасности сработали хуже некуда. Это не его субъективное мнение, специалисты подтверждают актом. Разговаривать с потеющим от страха начальником сектора не было ни малейшего желания. Внезапно потерявший лоск и умирающий от страха подчиненный не вызывал никаких чувств, кроме брезгливости. Балканский поднял голову от серой папочки и произнес спокойным голосом:

– Хотелось бы услышать вашу версию ночного происшествия, Николай Иванович.

– Геннадий Николаевич, произошел несчастный случай. Своевременные меры приняты. Ситуация под контролем. На нынешний момент работе офиса ничто не угрожает, – доложил дребезжащим голосом потеющий от страха клерк. Не зря потеет. Понимает, что обкакался по полной программе.

– Кем приняты? Лично вами, надеюсь? – ласково спросил Балканский. Он сдерживал эмоции из последних сил. Скорее всего, он простил бы этого недотепу. Но когда тот стал нагло врать и изворачиваться, нервы не выдержали. Мало того что работать не умеют, еще и не в состоянии признать собственных ошибок.

– Все службы, подчиненные мне, сработали безупречно. Пожар ликвидирован в кратчайшие сроки, последствия устраняются. Несчастный случай, от этого никто не застрахован, – отбарабанил провинившийся и явно завравшийся Николай Иванович.

– Ты кому врешь? – взорвался Балканский. – Мне? Может, тебе медаль дать за отвагу на пожаре? Нет? Пошел вон. Видеть тебя больше не желаю. Пиши заявление по собственному желанию, пока я не уволил тебя по такой статье, что тебя и в сторожа гаражного кооператива не примут, отдашь секретарше. – Балканский готов был задушить потеющего от страха гоблина собственными руками. И ведь потеет не за дело, а за собственную шкуру, специалист гребаный. Хватит лояльничать с подлецами и недотепами. Очень дорого обходится подобная жалость. У него, в конце концов, не собес.

– Геннадий Николаевич, – униженно прошептал заведующий сектором.

Балканский не дал ему договорить. Не имеет права человек из его команды врать без зазрения совести, чтобы спасти собственную шкуру.

– Вон, я сказал. И не попадайся больше мне на глаза. – Геннадий Николаевич был вне себя от ярости.

Уничтоженный клерк вывалился из кабинета. Балканского не интересовало, что будет с ним дальше. У него три заместителя. Почему при наличии такой команды он должен вникать во все мелкие подробности лично? Его сегодня чуть не уничтожили просто потому, что тот, кто должен был делать свое дело, забыл про это. А спасла ситуацию простая русская баба, о существовании которой он и не подозревал до сего дня. Хороши дела. Нет сомнения, нужно встретиться с этой женщиной и выразить ей благодарность. Деньги – это еще не все. То, что она получит неплохую премию, не обсуждается. Но он должен поблагодарить ее лично.

Недолго думая Балканский поднялся с кресла, вышел из кабинета, предупредил мимоходом секретаршу, что отлучится минут на двадцать, вышел в коридор и нажал на кнопку лифта. Через несколько минут Геннадий Николаевич открыл дверь архива. Он никогда тут не был, но его приятно удивило, что ничто не напоминало о последствиях минувшей ночи. Обстановка в помещении была рабочая. Все на своих местах, каждый занимался своим делом. Никто из-за столов не вскочил, в струнку не вытянулся, только взглядом проводили. На вопрос: «Где кабинет заведующей?» – молоденький мальчик протянул руку в нужном направлении. Что ж, это нормально. Ты же не на презентации, в конце концов. Чаще надо общаться с народом. Это не их, это твои проблемы. Балканский стукнул один раз начальственно в нужную дверь и, не дожидаясь ответа, отворил ее. Так он себе все и представлял. Он редко ошибался. За столом сидела женщина довольно приятной наружности, в летах и далеко не красавица.

К тому же бессонная и тревожная ночь наверняка сделала свое черное дело. Вон какие круги под глазами. Но что-то в ней определенно было. Утонченность русской интеллигентки, что ли. И глаза необыкновенные. Огромные и цвета редкого. Он такие впервые видит. Светло-зеленые, но ясные и пронзительные, даже описать трудно. Что называется, редкой красоты.

– Добрый день, – деловито поздоровался Балканский.

– Здравствуйте, Геннадий Николаевич, – ответила тихо. Знает, кто в доме хозяин, уже приятно. Но это не главное. Правильно, что он подчинился порыву и спустился в архив. Страна должна знать своих героев, а герои имеют право на благодарность от начальства.

– Виктория Михайловна, я пришел сказать вам огромное спасибо за то, что вы сделали для банка.

Для Балканского не стоило особого труда произнести нужные слова, он был уверен, что заведующая архивом расплывется в благодарности и будет счастлива. Как же, сам фараон-солнце спустился с небес. Он не получал удовольствия от всеобщего подобострастия, но давно к этому привык.

Его поразила реакция этой далеко не молодой женщины. Она, в отличие от его многочисленных подчиненных, не стала из себя ничего изображать. Улыбнулась просто, с какой-то щемящей грустинкой, при этом на левой щеке обозначилась милая ямочка, и сказала тихое спасибо. Что-то смущало Балканского. Возникло подспудно ощущение, что они встречались где-то в другой жизни. Давно, когда мир был простой, ясный и предсказуемый. Когда он был счастлив. Что-то знакомое было в этом милом, ясном лице, в разрезе глаз, манере говорить и смотреть, в естественном, ненаигранном спокойствии. Он, как руководитель, сделал все возможное, ему больше не было нужды оставаться здесь, но Балканский поймал себя на мысли, что ему не хочется уходить из этого маленького кабинета.

– Кофе не угостите? – неожиданно для себя спросил он.

– Да-да, конечно, – торопливее, чем нужно, ответила ошарашенная неожиданным появлением президента Виктория Михайловна.

Она вышла из кабинета походкой куклы, у которой заело механизм, закрыла аккуратно дверь и обессиленно оперлась о стену. Постояла секунду, приходя в себя, и отправилась на кухню. Щелкнула кнопкой чайника, нашла чашки. Вот тебе и казус. Сколько раз она представляла себе встречу с этим человеком, фантазировала, придумывала разные варианты, а как все повернулось. В самых смелых мечтаниях она не могла себе представить, что Балканский собственной персоной появится в ее скромном кабинете да еще попросит напоить его кофе. Господи, она же не знает, какой кофе он предпочитает. С сахаром, без сахара, с молоком, без молока, растворимый? А чего так волноваться? Ничего на самом деле не происходит. Начальник пришел выразить благодарность, это его хорошо характеризует. Воспитывали мальчика правильно. Ведь если разобраться по большому счету, она оказала ему неоценимую услугу. Это нормальная реакция. Так себя ведут все цивилизованные люди. Отчего же безмятежное сердце колотится как сумасшедшее? Не надо преувеличивать внимания господина Балканского к собственной персоне и выдумывать всякие глупости. Во-первых, она пережила нешуточное потрясение. Одно укрощение огнетушителя чего стоило, во-вторых, у нее была бессонная и не самая лучшая в жизни ночь. Он кофе попросил, потому что захотел, а не потому что сражен неземной красотой и стремится наладить неформальные, так сказать, отношения.

– Виктория Михайловна, – помешивая горячий кофе, задумчиво спросил Балканский, – мы с вами нигде раньше не встречались? – И бросил на подчиненную колючий и внимательный взгляд.

– Нет, – чересчур поспешно и слишком горячо отозвалась Виктория Михайловна.

– А у меня стойкое ощущение, что я вас где-то видел. – Президент смотрел очень пристально и внимательно, не отводя глаз, словно искал ответ на мучительный вопрос. Виктория Михайловна внутренне съежилась. Уж больно строг. Она врать не умеет. Лучше отвести глаза, чтобы не сорваться.

– Да господь с вами, Геннадий Николаевич. Где вы могли меня видеть. У нас с вами слишком разное общественное положение. Вряд ли наши пути когда-нибудь пересекались. – Виктория Михайловна еле сдерживала себя, чтобы не рассмеяться. Она мысленно примеривала президенту ватные брови и бороду. Получалось очень смешно. Интересно, с чего ему в голову взбрела мысль изображать из себя Деда Мороза в ночь тридцать первого декабря и разносить детишкам подарки? Волнение ее улетучилось. Балканский ее не помнил, и это очень хорошо. Ее все устраивало. Увольнение ей точно не грозило, а это значило, что все ее опасения напрасны.

– Спасибо за кофе, Виктория Михайловна, мне пора, – проговорил Геннадий Николаевич. В словах не было ничего необычного, но прозвучали они недовольно.

– Вы даже кофе не попробовали, – растерялась Виктория Михайловна.

– В следующий раз. Не забудьте, пожалуйста, зайти в отдел кадров за приказом. – Балканский поднялся.

– За каким приказом? – У Виктории Михайловны екнуло сердце.

– Поощрительным, конечно. Чего вы так испугались? – Балканский улыбнулся.

– Да, да, конечно. Спасибо.

– Вам спасибо. Вы молодчина и очень отважная женщина. Честно признайтесь, было страшно?

– Очень, – искренне ответила Виктория Михайловна.

– Я так примерно и думал. Не провожайте. До свидания. – Балканский протянул руку.

Виктория Михайловна оторопела, но быстро пришла в себя. Правильно, она для него не женщина, а коллега. Вполне естественный жест. Она протянула правую руку навстречу, почему-то очень хотелось зажмуриться. Ее ладошка утонула в огромной ручище Геннадия Николаевича. Он осторожно потряс ее пальчики, отпустил, резко повернулся и направился к выходу.

– До свидания, всего хорошего. – Слова Виктории Михайловны были адресованы спине президента, потому что он сам уже почти скрылся за дверью.

Виктория Михайловна не могла прийти в себя очень долго. Чудеса, да и только. Сам президент не побрезговал выразить благодарность. Но это еще полбеды. Она теперь не сомневалась, что именно Геннадий Николаевич ввалился пьяным в ее прихожую в новогоднюю ночь. Ситуация была настолько странная и запутанная, что объяснить происходящее она не могла. И еще она знала одно: никогда в жизни она не испытывала такого необъяснимого волнения при виде мужчины. Да что там при виде. Если быть честной, в последние месяцы не проходило и дня, чтобы она не думала о нем. Только не хватало на старости лет влюбиться. Стыдобища.

Глава 9

Геннадий Николаевич Балканский, по общепринятым меркам, был настоящим баловнем судьбы. Ему повезло родиться в прекрасной семье, где царили взаимная любовь и полное взаимопонимание. Ко всему прочему, папа состоял на государственной службе и являлся крупным номенклатурным работником, что определяло прочный семейный достаток и жизненные привилегии. Мама Геночке досталась тоже непростая. Она была продолжательницей знаменитой актерской династии и блистала как драматическая актриса. Для маленького Гены было совершенно естественно общаться с людьми интересными и знаменитыми на всю страну, которых его сверстники видели только в кино, на обложках журналов или на телевизионных экранах.

Он был единственным и любимым ребенком в семье. Это, вопреки общепризнанному мнению, нисколько не испортило мальчика. Он прекрасно учился, гонял футбольный мяч, немного хулиганил и не чувствовал себя особенным. Время летело быстро, мальчик вырос. В отличие от многих сверстников он твердо знал, что его интересует. У него не было проблем с выбором профессии. С восьмого класса он начал серьезно увлекаться авиамоделизмом. Гена имел возможность поступить в любой вуз. Это была не проблема. Один папин звонок – и его принял бы в объятия любой, самый престижный институт столицы. Но Гена выбрал путь самостоятельно. Он отнес документы в Московский авиационный институт и прекрасно сдал вступительные экзамены. Учеба его не разочаровала. Студенческая жизнь была яркой, увлекательной. Он носил фамилию отца, и никто из его сокурсников не подозревал, что его мама знаменитость.

Потом пришла любовь, первая, настоящая, на всю жизнь. Они учились с Леночкой в одном институте, а познакомились на картошке. Поженились на четвертом курсе. Защищала Ленка диплом уже с огромным животом. Живот и впрямь был нереальным. Геннадий никак не мог постичь природу этого волшебства. Прикладывал с трепетом голову к животу жены и шептал: «Футболист будет». На что Леночка неизменно и уверенно отвечала: «Девочка». Не угадал никто. Родилась двойня. Два замечательных орущих розовых карапуза. Девочка и мальчик. Прохор и Маруся. Как же он был тогда счастлив! Он не допускал ни малейшей мысли, что может быть иначе.

Все было прекрасно. Он защитил кандидатскую, потом докторскую, работал по специальности. Дети росли. Любовь не кончалась. Она стала немного другой, не хуже и не лучше, более насыщенной, что ли. Геннадий Николаевич не сомневался, что так будет всегда, вечно, до конца дней.

Закончилась сказка в один страшный и непредсказуемый миг. Все начиналось обыденно, а обернулось трагедией. Леночка в ту страшную пятницу поехала с Прохором на дачу. Маруся чуть приболела, и ее оставили на выходные в городе с дедушкой и бабушкой. У него на носу висела сдача проекта, и он собирался приехать на дачу чуть позже. Сроки трещали по всем швам. Ничего особенного, обычная житейская ситуация. Не было никаких оснований для волнений. Леночка водила машину отлично. У нее была уверенная, мужская манера вождения. Несмотря на свою хрупкость, характером она обладала уникальным. Кто мог предугадать, что в то время, когда Леночка с сыном садятся в машину, деревенский мужик накачивает себя самогоном для того, чтобы потом сесть за руль разбитого грузовика, в пьяном угаре выехать на встречную полосу и убить себя, его жену и его сына?

Вспоминая то страшное время, Балканский до сих пор не понимал, как он выжил. Все потеряло смысл после гибели жены и сына. У него было два пути – или умереть, или попасть в психушку. Если бы не Маруся, так бы и произошло. На краю отчаяния, когда уже не оставалось сил жить, он увидел заплаканные, несчастные, как у испуганного до смерти зверька, глаза дочери. Это был миг, когда он очнулся и понял, что не имеет права упиваться собственным горем. Он потерял слишком много, но у него осталась дочь. И он обязан был взять себя в руки и сделать все возможное, чтобы она была счастливой. Геннадий Николаевич открывал утром глаза, а они не открывались. Ночью было лучше. У него оставалась надежда, что сегодня ему приснятся Леночка и Прохор. День не приносил радости. Когда ему на похоронах родственники и знакомые, словно сговорившись, твердили: «Надо жить дальше» – и еще: «Ты сильный, ты справишься», – ему хотелось убить всех без разбора. Что они понимают? Какую беспросветную чушь несут. Жить… А зачем? Какой в этом смысл? Для чего? Все потеряло смысл. Все, кроме Маруси.

Прошли годы, очень многое изменилось, а боль осталась. Она уже не сжигала до беспамятства, но не оставляла ни на минуту. Балканский после трагедии очень изменился. Из счастливого и веселого человека превратился в замкнутого, неулыбчивого нелюдима. Он способен был улыбаться только тогда, когда общался с дочерью. Маруся с годами из прелестного ребенка превратилась в очень красивую девушку. Она совсем не была похожа на Леночку. Как Геннадий Николаевич ни вглядывался в любимые черты, он не находил сходства.

Потом началась перестройка, благополучный номенклатурный папа не вписался в общий государственный ритм. Повезло еще, что отец успел уйти на пенсию вовремя. Видимые приличия были соблюдены, но Геннадий Николаевич очень хорошо понимал, какой отцу нанесен сокрушающий удар по самолюбию, а самое главное, по убеждениям. Для деятельного и активного отца пенсия была синонимом краха. Как человек энергичный, привыкший много работать и брать на себя ответственность, он очень страдал. Унижали старика с изощренным цинизмом. Для начала отобрали казенную дачу и машину с персональным водителем. Это бы еще ничего. Как говорится, нет должности, нет и привилегий. Можно было пережить житейские неудобства. Самое страшное, что полоскали его имя без зазрения совести, смешав в одну кучу и заслуги, и ошибки. Причем все, кому не лень – и прежние друзья, и новые враги. Иногда у Геннадия Николаевича складывалось впечатление, что во всех государственных и партийных грехах виноват один человек – его отец, который всю жизнь работал честно и самозабвенно.

Балканский оказался на распутье. Заниматься любимым делом и получать символическую зарплату ему стало не по карману. Надо было выбирать. Теперь он оказался единственной надеждой и опорой семьи. Он, конечно, не был нищим и никогда не считал рубли. Дело не в этом. Как настоящему нормальному мужику, ему нужны были полная финансовая независимость и стабильность для того, чтобы обеспечить будущее дочери и родительскую старость. Он это хорошо понимал. Пришлось пораскинуть мозгами, пройтись по старым связям и переквалифицироваться из конструктора в капиталиста. Так доктор технических наук превратился в довольно весомого финансового воротилу. Поскольку ума и связей было не занимать, да еще имелся кое-какой начальный капитал, все у него получилось. Не сказать, чтобы путь оказался очень простым, синяков, шишек и жизненного опыта сильно прибавилось, не без этого. Но удалось. Теперь он был стабилен и не боялся за своих близких.

Богатство и уверенность в завтрашнем дне не превратили его в счастливца. На свою беду он оказался однолюбом и не мог забыть Леночку. Когда Маруся выросла и уехала учиться за границу, ему опять стало невыносимо жить. Он сам настоял на отъезде дочери, прекрасно понимая, что это самый лучший вариант из всех возможных. Но с ее отъездом жизнь стала бесцветной и бессмысленной. Особенно тяжело было в праздники и выходные.

Вокруг мелькали прекрасные и умные женщины. Он же не круглый дурак, чтобы не замечать этого. Его внимания добивались и красавицы, и дурнушки. Он это видел и понимал ситуацию. Родители очень корили его за одиночество, даже Маруся, повзрослев, пыталась наставить на путь истинный. Бесполезно. Конечно, женщины у него были. Они приходили в его жизнь, потом тихо исчезали, не оставляя ощутимого следа ни в душе, ни в сердце. Он был благодарен им, но особой привязанности, а уж тем более любви не испытал.

Нельзя сказать, что жизнь, заполненная работой и заботой о родных, приносила огромную радость. Но Балканский давно понял одну грустную истину. Такая ему выпала судьба. И ничего с этим не поделаешь. Первое время после трагедии друзья не оставляли его без внимания, старались отвлечь, растормошить, вернуть к жизни. Но и они потихонечку не то чтобы уходили, нет. Они, конечно, остались. Но у каждого из них была своя жизнь, собственные проблемы и трудности. Не могли они все время быть рядом в качестве хлопотливых нянек.

Рауты и светские тусовки Геннадий Николаевич не любил. Свободное время проводил с родителями в загородном доме или, если становилось совсем невмоготу, летел на пару-тройку дней к своей любимой Марусе. Отец понемногу оправился от шока и нашел себе новое, весьма увлекательное занятие. Он начал писать мемуары и так увлекся процессом, что вновь обрел бодрость и, самое главное, цель. Его охотно печатали, чем тот очень гордится, хотя тщательно скрывал свои эмоции. Мама уже почти не играла, переключилась в основном на преподавательскую деятельность. Так что волноваться за родителей особенно не приходилось. Несмотря на годы, отец с матерью оставались людьми деятельными и энергичными, по-прежнему с удовольствием принимали многочисленных гостей, всегда были в курсе происходящих событий, летом путешествовали по разным заморским странам.

С годами все в семье постепенно устаканилось и определилось. В этот момент произошла странная штука – Балканский возненавидел всеми фибрами души праздники и вынужденное безделье. Как ни старался он придумать себе важные и неотложные дела, все не клеилось и валилось из рук в дни, когда не надо было работать с полной отдачей. Наваливалась такая нечеловеческая тоска, хоть волком вой. И побороть это состояние становилось все тяжелее. После выходных Геннадий Николаевич приходил на работу дерганым, недовольным и раздраженным. Подчиненные не знали причин, по которым шеф в понедельник выглядел мрачнее тучи, но эту особенность очень хорошо прочувствовали, поэтому старались президенту в первой половине понедельника на глаза лишний раз не попадаться. Балканский злился на себя за то, что срывается порой по пустякам на ни в чем не повинных людях, но сделать ничего не мог. Если бы не воскресная хандра, он считал бы свое существование вполне сносным и временами интересным. Воскресные депрессии довели Геннадия Николаевича, как говорится, до греха.

У него был старинный приятель, росли в одном дворе. Петька еще в детстве слыл человеком неугомонным и неординарным, на выдумки был пацан горазд феерические. Взрослая жизнь мало изменила его заполошный характер и тягу к фантазиям на вольную тему. Он и занятие-то себе придумал по жизни не абы какое, а особенное. Раньше по паркам массовики-затейники мыкались зазывалами, на разные тематические конкурсы людей заманивали, а нынче эта маловажная и суетливая работенка превратилась в отличный бизнес. Петька рассчитал все очень точно. Богатых в стране с каждым годом становилось все больше. Турция, Канары, Египет и прочие райские уголки планеты им за эти годы изрядно поднадоели. И развлечения в виде саун и ресторанов приелись до тошноты. Образовалось довольно большое количество скучающих богатых людей, пресыщенных стандартными радостями жизни. В Петиной умной голове еще в начале демократии поселилась очень мудрая мысль, и он открыл собственное дело – агентство, которое должно развлекать не только пресыщенные тела богачей, но и их души. Поначалу бизнес оказался не очень прибыльным, дела шли из рук вон плохо, но Петя держался из последних сил в твердой уверенности, что придет его светлое время. И Петина самоотверженность была вознаграждена. Сегодня он оказался лидером в сфере развлекательного бизнеса. Работал с изюминкой и по-крупному. При этом традиционные формы его мало интересовали. Парень оказался настолько горазд на выдумки, что народ к нему валом валил в поисках острых ощущений. Он мог организовать банкет или шикарную свадьбу, но сегодня он это делал в исключительных случаях и за очень большие деньги. Традиционные формы развлечений его мало интересовали, как истинного художника.

С Петром они пересеклись случайно, в канун Нового года, и оба очень обрадовались. Решили вместе пообедать. За обедом, естественно, разговорились о жизни, делах, вспомнили детство. Хорошая получилась встреча. А через два дня Петр позвонил и попросил Геннадия Николаевича приехать к нему по очень важному делу. Балканский был несколько удивлен, но он не привык отказывать хорошим знакомым и время для общения с другом детства выкроил, несмотря на то что конец и начало года были временем крайне горячим и нервным для банковского дела.

Петр огорошил его мгновенно, с первой фразы. Балканский по простоте душевной думал, что Петьке помощь нужна, а тот нес полный бред. Знал бы, зачем его пригласил Петр, ни за что бы не согласился приехать к нему в офис.

– Слушай, Гена, я очень много думал о тебе после нашей встречи и решил помочь старинному приятелю и другу. – Петр начал свою речь с места в карьер, соблюдая необыкновенную серьезность и значимость. Очень торжественное получилось обращение.

– Очень интересная мысль. И забавная. Чем ты можешь мне помочь, интересно, и каким образом ты это собираешься сделать? – Геннадия Николаевича удивили не Петькины слова, а его серьезный вид.

– Ты производишь впечатление очень уставшего человека. И выглядишь, кстати, не очень хорошо. Ты, Гена, не обижайся. Твои прихлебатели сроду не скажут таких слов, а я на правах старинного товарища и друга просто обязан это сделать. – Петр начал не на шутку волноваться. Геннадий Николаевич раздраженно посмотрел на часы. И так времени в обрез, а приходится его тратить на глупые и совершенно никчемные разговоры.