Текст книги "Ашната"

– Ты всю жизнь будешь одна. Все ищешь идеала, принца на коне. А их не бывает! Сейчас ты отвергаешь меня. Ты предаешь меня. Понимаешь это? Я перечеркну тебя и забуду.

– Молю, не мучь меня. Пусть во всем виновата я. Пусть я. Пусть! Но я хочу жить… – тихо прошептали её губы.

Он даже не понимал, что поступает безбожно, поэтому всю жизнь, обреченный на одиночество, расплачивается за своё равнодушие.

Ашната отключила телефон. Несколько дней она не будет на него даже смотреть. Все. Кончено. Разум победил. Спасибо разуму. Те так часто людям удается спастись от укуса ядовитого змея, который сладостно поёт и сладко пахнет. За кажущейся безобидностью скрывается настоящий огненный дракон со множеством голов: самая длинная – ложь, по бокам две короткие – предательство и наглость, а та маленькая слева – жалость, на которую способна купиться неопытная душа человека с преданными глазами. Самое большее, что мог вызывать такой человек – именно жалость. Пустая, ничем не наполненная жалость к ничтожному существу, всю жизнь бесцеремонно калечащего чужие судьбы. Более стойкие не ломаясь, уходили сразу, послабее, какое-то время лишенные кислорода, еще бились в предсмертной агонии, оклемавшись, вставали и уходили тоже. Но Ашната была другая. Её кожа была такой тонкой, почти прозрачной, что казалось, светится. То, что может сломить человека, Ашнату бы убило. Не смотря на силу характера и присутствие духа, она была очень ранимой и совсем беззащитной перед теми, кого любит. Она была особенной, как её имя. Непонятной и такой непохожей на остальных.

* * *

– Ваш кофе, господин, – стюардесса наклонилась над столиком Александра с чашечкой в руках.

– Благодарю, – смотря в газету, машинально поблагодарил он. На миг мужчина оторвался от хрустящей газеты и посмотрел на лицо с тонкими чертами лица. Миловидная девушка стояла рядом и улыбалась. Опять эти хищные глаза. Как много их: голубые, карие, зелёные, серые… Такие одинаковые. Безжизненные. Пустые. Смотря в её ястребиные глаза, он задумался.

– Что-то еще желаете, господин? – она стояла как статуэтка, готовая раздеться в любую минуту.

Воистину, мир странно утроен. Она без стыда жадно раздевала его глазами. Неужели она забыла о том, что девушка? Осталось в ней хоть немного женственности, или порочность поглотила её молодость, не оставив ни единой надежды на спасение? Посмотрев на неё, глазами он показал, что она может быть свободна, но уходить девушка не спешила. Подойдя к нему, так же мило улыбаясь, она чувственно приоткрыла рот и сказала:

– Как только понадоблюсь Вам, нажмите кнопку. Буду рада быть полезной.

Красивые, заученные фразы, вежливый тон… Все фальшиво. Их слова так же пусты как глаза.

В спальне постель была аккуратно разложена. Горели свечи. На персидском ковре, точно таком же, как в его спальне дома, стояла большая расписная золотом ваза с живыми каллами. Александр не любил пластмассовые цветы. Он говорил, конечно, шутя, что ему вполне хватает рядом находящихся пластмассовых людей, и что хотя бы цветы рядом с ним должны быть живые. На маленькой тумбочке у большого письменного стола, благоухал букет крупных бордовых гортензий.

Зайдя в душевую кабинку, он включил музыку. Играла медленная мелодия, слушая которую он вздохнул. Музыку он слушал крайне редко. Прятался от всего, что может разбередить зарубцевавшуюся рану. Когда-то эта мелодия трогала его душу и ласкала слух. А сейчас… он просто сделал вид, что не знает ее. Завернувшись в махровый халат на голое тело, он лег на шёлковое бельё, очень приятное на ощупь. Ему нравилось скользить руками по тонкому шёлку, словно по хрустальному льду. Невольно вспомнилось, как будучи мальчишкой, каждую зиму с замиранием в сердце ждал, пока замерзнет озеро в соседнем парке. Как только вода превращалась в лед, гурьба ребятни слеталась к этому месту со всей округи. Александру нельзя было общаться с дворовыми мальчишками, отец строго это пресекал, но зимой, все менялось. На катке маленького Александра сопровождала няня, которая разрешала ему порезвиться с остальными. Она нарушала правила, потому что сама была одной из них – простой и обычной. Иногда она приводила своего внука, который почему-то всегда ставил подножки Александру, не смотря на то, что тот делился с ним шоколадом и угощал чаем в кафе напротив парка. У него были карманные деньги, которые раз в месяц он забирал из копилки. Не умел он долго копить, он вообще не понимал этого долгого и совсем неинтересного процесса накапливания денег. Мог подарить денежку внуку няни, а мог угостить всех после школы в пиццерии. И хотя ему запрещалось посещать подобного рода заведения, иногда он нарушал правила. Наверное потому что он тоже был одним из них: простым и обычным мальчиком.

Утопая в широкой постели с позолоченным балдахином, вкушая цветочные ароматы, он начал засыпать. Но сон никак не приходил. Он нажал кнопку. Нужен был чьей – то голос, пусть даже пластмассового человека. Еле слышный стук в дверь. Женская фигурка с тоненьким голоском нырнула в полутемную комнату. Не слышно, она сбросила с себя жакет и сняла юбку. Черные чулки и атласное нижнее бельё сливались с её загорелым телом. Как домашняя кошечка, плавными движениями, она начала пробираться к нему на четвереньках.

– Подожди, я хочу поговорить, оттолкнув от себя чувственные губы, произнес в тишине мужской голос.

– Что?

– Сядь. Я хочу с тобой поговорить.

– Разве Вы не хотите…? – она запнулась, ей нечего было сказать. Смутившись, она распустила волосы из пучка так, что они падали на пышную грудь, подчеркивая аппетитные формы.

– Сколько тебе лет?

– Двадцать. А Вам? – на автомате спросила она и осеклась. – Простите, я не должна была спрашивать.

– Да нет же. Все правильно, спрашивай. Мне сорок. Как давно ты работаешь здесь?

– Я обслуживаю частные самолеты с восемнадцати лет. Мне нравится шик. Наверное, я родилась для того, чтобы купаться в роскоши. Когда я работала у господина Нилсона, мне нравился его размах, он устраивал на борту шумные вечеринки, море шампанского, клубника в сливках, а черную икру мы ели ложками…

– Ты привыкла видеть небо? Интересно смотреть вниз, зная, что под облаками идёт дождь, – задумчиво произнес он и правой рукой почесал мочку уха.

– Не знаю. По мне так интереснее смотреть на все это, – она окинула взглядом шикарную комнату и слегка потянулась. – Помню случай, когда была очередная вечеринка, у нас был длительный перелет. Конечно, все выпили много, а я танцевала вот на таком столе, – она показала на дорогой дубовый стол, покрытый лаком. – Поскользнулась и упала в огромный торт. С меня все слизывали сливки, даже с трусиков. Представляете? – хохоча, рассказывала она.

– Небо прекрасно. Сейчас лёжа, поймал себя на том, что перестал смотреть на него. Наверное, начал забывать… – Александр слышал её содержательный рассказав о торте, но не слушал его.

– Вообще меня всегда мутит в самолетах, но в этих шикарных интерьерах мне хорошо. Говорю же, что я создана для шика. А вот был еще случай, когда мы на вечеринке…

Не дав ей договорить, он распахнул свой халат. Она, как шакал, накинувшийся на добычу, начала целовать его живот. Облизывая его шею и уши, она жадно причмокивала. Руки гладили его грудь, водя ногтем около сосков, потом она спустилась ниже. Стоя над его плотью, она чувствовала свою власть. Вот он – богатый, влиятельный мужчина в её руках. Неважно, что он даже не знает, как её зовут, и совсем не важно то, что он никогда не спросит её имени. Важно то, что она занимается сексом с ним – таким желанным и недоступным на земле. А здесь, в небе, как ей казалось, она взяла над ним верх. Встав на четвереньки, держась за спинку кровати, она чувствовала в себе его частые ритмичные движения сзади. Но не это доставляло ей удовольствие. Одна мысль о том, что в её копилке лежат связи с несколькими миллионерами, а сейчас прибавилась еще одна – самая значимая победа, заставляло её дыхание учащаться а губы шептать непристойные слова. Вся сущность таких стюардесс, секретарш, медсестер, манекенщиц, врачей, да что там говорить, профессий много, всех не перечислить… Вся их сущность гнилая. Все их нутро червивое.

Брезгливо выбросив презерватив на пол, он повернулся к стене и заснул. Привыкнув к тому, что на этом все закончивается, она спешно оделась и вышла.

Ему снилась зеленая поляна, усеянная разноцветными цветами: вот они желтые одуванчики, фиолетовые анютины глазки, а чуть подальше крупные ромашки… Он бежал по высокой траве, и влажная земля ласкала его ступни. Почему-то все поле стало синеватым, он чувствовал запах лаванды даже сквозь сон. Навстречу бежала девушка с развивающимися светлыми длинными волосами. В её улыбке отражалась вся жизнь. Его жизнь.

* * *

– Готовишься к летней сессии? Как успехи?

Увидев Ашнату, охранник был рад поговорить с ней. Он запомнил её после той бессонной ночи. «Нужно будет принести ему нормальное печенье, что же он все время ест одно и тоже дешёвое печенье, в котором ванилин и тот заменен на ароматизатор», – подумала она и ответила.

– Нужно пересдать один экзамен и, почти да здравствует свобода, – стараясь изобразить улыбку на лице, ответила она и скоро выбежала во двор.

Гуляя по саду, она все никак не могла поверить в то, что приняла решение прекратить отношения. «Господи, я очень хочу, чтобы он был счастлив! Пусть найдётся та, которая сделает его счастливым», – просила она, смотря на небо. Искренне, она желала ему встретить женщину, с которой ему будет хорошо. Но представить рядом с ним ту другую было невозможно. Она расстелила на траве вафельное полотенце и села на него, скрестив ноги. Сидя, с конспектом в руках, она посмотрела на небо. Над ней пролетал самолет, оставляя в небе пушистый след. «Вот так же, как растворяется в небе эта полоса, исчезнет моя боль. Она должна исчезнуть так же, как исчезало все прежде!», – Ашната пыталась рассуждать, но в душе собралось много грозовых туч, которые душили её изнутри. Разогнать их не было сил. Дурное предчувствие пульсировало в области груди. Достав из сумки яблоко, она надкусила его и погрузилась в изучение конспектов. Сосредоточившись, она вернулась в своё прежнее состояние: она, всегда идущая к цели, четко соблюдающая режим, не отходившая от привычных милых сердцу вещей, победила ту, которая эгоистично съедала себя придуманными чувствами. Она знала, что обманывалась, но обманываться была рада. Иногда так случается, когда в желании приблизить мечту, наделяешь совсем чужой предмет волшебными свойствами, а потом холишь этот предмет, будто он и есть та самая сбывшаяся мечта. Поняв это, становится легче. Память – вот что убивает так же как сладкий яд. Только эту боль «сладостной» не назовешь. Воспоминания нежных моментов целится в самое сердце, оно проникает в неопытную душу, и оно же заставляет её взрослеть.

– Ашната! Ну, наконец! Мы тебя обыскались!

Оторвавшись от книги, она подняла глаза и увидела перепуганного директора Дома Студентов и декана их факультета. Бледные, они выбежали из припаркованной машины с папками в руках и направлялись в здание общежития. Девушка потрясла головой, её взгляд не мог сконцентрироваться на чем-то одном. Глаза будто бегали, и все кругом казалось рябью.

– Что случилось? – собрав полотенце и конспекты в сумку, спросила она, и подошла к декану.

– Ты должны пойти с нами.

– Но я готовлюсь к экзаменам.

– Ничего, экзамены подождут… сейчас нужно решить важный вопрос, – растерянным голосом продолжала суетиться женщина.

Войдя в кабинет, они сели за круглый стол. Ашната села рядом. Её живое лицо казалось таким уставшим, что женщины переглянулись, внутренне сомневаясь в возможности конструктивного разговора.

– Как ты себя чувствуешь? Все хорошо? – спросила директор общежития.

– Спасибо, все хорошо. Занимаюсь, пишу курсовые…

– Вот и славно. Нам нужно поговорить с тобой.

– Что-то случилось? Я впервые вижу такой переполох.

– Ничего особенного не произошло. Просто ты единственный человек, с которым мы можем говорить об Анне, – женщина запнулась и тогда в беседу включилась вторая дама.

– Дело в том, что Анна в больнице.

– Что с ней? – Ашната вскочила. Казалось, что те силенки, которые оставались у неё в резерве, готовы были вырваться наружу. Она хотела поспешить к Анне, помочь ей, быть рядом.

– Мы освободим тебя от занятий на то время, которое понадобится, чтобы ты была рядом с ней. У неё ведь никого нет. Нужно бросить все силы на то, чтобы не случился скандал.

– Да уж. Только скандалов не хватало, тогда точно может нагрянуть проверка. Мои нервы такого не выдержат, – теребя в руках кончик платка, сетовала директриса.

Ашната её уже не слышала их. Все казалось таким далеким. Мысленно, она уже стояла у больничной койки, крепко сжимая руку подруги.

– Ашната, ты слышишь меня? – женщина дернула девушку за рукав, пробуждая от минутного забытья, в которое погрузилась уставшая душа.

– Слышу, – нордическим тоном ответила девушка и направилась к двери. Женщина поспешила задержать её, протянула ей записочку и погладила по плечу, делая вид, что искренне сочувствует.

– Это её адрес. Ну, иди и будь умницей.

Дверь закрылась. Тишина. Идя по длинному коридору, она не замечала теней на стенах. Все кругом было холодным и чужим. Эхом доносились какие-то голоса, но и они были чужими.

– Маленькая горка с плеч, – садясь на стул, сказала директриса.

– То ли еще будет. Горка с плеч, а исполинская гора остается висеть дамокловым мечом над всеми нами.

– Как Вы думаете, сколько она еще проживет?

– Сложно сказать, врач не церемонился с нами. Он уверил, ей остались считанные дни.

– Каково умирать одной. При живых то родителях! – директриса налила себе воды из графина и подняла бровь. Попытка сочувствия почти удалась.

– Её мать так и не простила?

– Простит она. Для нее важнее мужские штаны, чем ребенок. Как же, позарился отчим на падчерицу Ну кошмар конечно, а с другой стороны, с кем не бывает. А тут видите ли, каменное лицо, резкий, вызывающий тон. Анне есть в кого быть такой грубиянкой. Сказала, что ей абсолютно все равно, что с её дочерью, если она умрет, то якобы смоет позор с их веселой семейки. Представляете себе эту мамашу?

– Понимаю, что позора не оберешься с таким ребенком. На нас тоже ложится тень грязи от всей этой истории, но все-таки мы выше всего этого. Для нас прежде всего человеческая жизнь, – сама понимая, что с лицемерием переборщила, директриса замолчала и только пожала плечами.

Через несколько минут каждая из них уже занималась своими делами, забыв об Ашнате, Анне и тем более, о её жестокой матери.

* * *

Послевкусие ото сна было таким волшебным, что он пожалел, что проснулся. Несколько раз он пытался заснуть снова, чтобы увидеть продолжение сна. В этом сне его манило красивое женское лицо, черты которого он не запомнил. Он только чувствовал теплоту и женственность бегущего к нему женского силуэта. Золотые волосы девушки развивал ветер. Все происходило будто в жизни, ничего сказочного в этом сне не было, но появление этой девушки взбудоражило его.

Та бесконечная пустота, с которой он засыпал, улетучилась. Конечно, сон развеется, как одуванчик. Но его семя останется в душе мужчины, сидящего на кровати, свесив ноги, как мальчишка. Закрыв глаза, он снова вспоминал эти сладостные минуты сна. Как ни старался, как ни сопротивлялся пробуждению, но больше она не приходила. Для того, чтобы запомнить её, сохранить в своей памяти, в своём сознании, он сел к столу и записал свой сон в блокнот. Среди многочисленных записей о деловых встречах, цифрах, номеров телефонов, было записано несколько настоящих слов, ради которых стоило исписать сотни записных книжек, чтобы, наконец, заполнить его живым текстом. «Ради таких снов можно жить», – подумал он, и закрыл блокнот в кожаном переплете, положил его в кейс и начал переодеваться. Совсем скоро он выйдет из самолета и направится на очередную деловую встречу, на которой будет лучшим оратором. Подписывая многомиллионные контракты, он с равнодушием будет смотреть на мертвые бумаги, пропитанные пустотой. Там, он обязательно станет частью этой вселенской пустоты. Но пока он еще здесь, и рядом витает ощущение сладостного сна. Пока он чувствует себя мальчишкой. Пока еще он счастлив…

– Оставь, эту мелодию. Не переключай, пожалуйста, – попросил он шофера.

Та самая мелодия. Некогда его любимая, которую несколько часов назад он сделал вид, что не узнал.

– Слушаюсь, господин.

– Разве она не прекрасна? – Александр сидел и улыбался. Не закрывая глаза, он четко воспроизвел в памяти свой сон. Вдохнув воздух, он ощутил свежесть скошенной где-то неподалеку травы. Этот воздух словно помогал видеть сон заново, а музыка уносила его далеко туда, где он пережил счастье.

– Я не знаток такой музыку. Мне нравится рэп и хип-хоп, – вежливо ответил шофер, внимательно смотря на дорогу.

«До сегодняшнего дня я тоже не был знатоком. Простой сон, длящийся не больше минуты, всколыхнул то, что было давно забыто», – подумал он, но ничего не сказал. Зачем говорить то, что понятно только тебе одному. Возможно, он был бы понятен и той одной, которая бежала ему навстречу, но об этом он не думал. Никого к себе он давно не подпускал. Короткие сексуальные утехи его опустошали. Много раз он пытался увидеть в хищных зрачках настоящие глаза, но не видел. Больше не делая попыток что-то разглядеть, он стал жить проще. И сейчас, бывало, он хотел дать шанс женскому острому уму соблазнить его, притянуть, привязать к себе, но тщетные попытки тоже утомляют. Не было дверей, в которые ему бы хотелось постучаться. Все было одинаково серо и пустынно. Он привык так жить. Менять было нечего. Уже устоявшаяся личная жизнь была ему предельно понятна, поэтому тема эта была закрыта для него.

* * *

Траурно-белые стены. Из каждой щели веяло смертью. Холодный потолок. Горшки с пластмассовыми цветками на полу. «Почему здесь так мало жизни? Ведь в больницах лежат живые люди?», – вопрос пронесся в голове Ашнаты и тут же покрылся инеем.

Она шла твердым, быстрым шагом, поднимаясь по лестницам. Автоматически считая количество ступеней, проходя пролет за пролетом, она коротала время, которое сейчас казалось бесконечным. Нет, оно не застыло, оно было бестолково растянуто. Фальшивой нотой, взятой дилетантом – недоучкой, визжало время в её голове.

– Дорогая моя, – наконец она взяла в руки слабую, бледную руку Анны и поднесла к лицу.

– Ты пришла, – еле слышно ответила Анна.

– Как же я могла не прийти? Сама подумай. Ведь ты моя Анна, мой друг!

– Какой я друг. Я полная квашня. Посмотри на меня. Я же полная развалина. Да не жилец я, – серого цвета лицо было почти безжизненным, потрескавшиеся губы и темные круги под глазами.

Удручающая картина происходящего молчаливо шептала на ухо Ашнате, что жизнь подруги висит на тоненьком волоске. Сильный характер белокурой девушки, не желал слушать это хриплое старушечье причитание, и резко оборвала это карканье.

– Глупости какие! Совсем скоро ты приедешь домой, и мы закатим пир горой. Я приготовлю твой любимый пирог, и курочку в сметанном соусе, накуплю персиков и бананов. И устроим Новый Год. Хочешь?

– А апельсины будут? – по-детски, спросила Анна и заплакала.

– Конечно, дуреха. Будут все, что ты любишь. Ты будешь сидеть на своей кровати, я на своей. И как всегда будем болтать о любой чепухе. И нам будет очень интересно.

– Помнишь, как мы до утра проговорили о конце света?

– Да, ты еще сказала, что если не станет китов в океанах, зачем тогда вообще жить.

– Вот я дура. И сейчас думаю, что мир держится на трех китах, – рассмеялась она и раскашлялась.

– Тихо-тихо, лежи спокойненько. Не нужно эмоций. Смотри, я принесла тебе несколько йогуртов.

– Откуда? У тебя ведь нет денег. Покажи свои руки.

– Не нужно. Да, я была в ломбарде, заложила кольцо. За него дали неплохую цену. Нам хватит на целый Новый Год, – улыбнувшись, она наклонилась над бледным лицом подруги и поцеловала холодный лоб.

– Это ведь подарок…

– Подарки остаются в душе, это главное. А когда в животе урчит от голода, стоит подумать о еде. Ну, хватит о грустном, давай я приподниму тебе подушку, – она подняла подушку так, что Анна удобно могла сидеть, облокотившись о большую, набитую гусиными перьями, подушку. – Вот ложечка. Ешь. Тебе нужно восстанавливать силы.

– Аш, я не хочу есть. Меня рвало все утро от этих поганых лекарств. Посмотри, мне продырявили вену, – она показала темный синяк на руке.

– Медицинский персонал не сделает ничего плохого. Ты главное, слушай все, что они тебе говорят, тогда быстрее поправишься.

– Да уж куда еще быстрее. Это гиблое место, Аш. Кажется оно для обреченно больных нищих и малоимущих.

Ашната оглядела палату. Слева лежал старик желтого цвета, в нем жизни казалось, не было никогда. Сейчас же он был больше похож на мумию, которая пока еще дышит. По обе стороны от дверей лежали женщины. Их беззубые рты были отвратительно открыты. Слипшиеся ресницы и грязные руки, они тяжело дышали, в их груди что-то очень сильно клокотало. В воздухе висело облако смерти, которое высасывало последние силы у этих несчастных, которые собрались под одной крышей жуткой больницы. Казалось, они лежат здесь не для того, чтобы лечиться и бороться за жизнь. Их бросили здесь умирать, они никому не нужны. Но самое страшное то, что они оказались не нужны сами себе. Безразличие убивает быстро, оно даже быстрее ненависти и яда.

– Ну что ты. Главное врачи здесь такие же как и везде. Вот они, а не грязные стены, тебя подлечат здесь, и совсем скоро ты уедешь. Потерпи, моя дорогая!

– Я лежу у окна, ты заметила?

– Конечно, тебе досталось самое хорошее место. С видом на небо, и красивый орешник. Глянь, он достает своими ветками до окна.

– В нашей комнате у окна лежишь ты, а здесь я. Может я пойму, что ты находишь в ночном небе.

– Да, я часто мешала тебе спать, могла просидеть с открытым окном полночи и наблюдать за звездами.

– Здесь все равно заняться больше нечем. Буду и я следить за тем, как ночью зажигаются небесные фонарики, как ты говоришь, – она улыбнулась и принялась лакомиться йогуртами.

– Я принесла тебе блокнот и ручку. Записывай все, что чувствуешь. Когда тебе захочется с кем-то поговорить, и никого рядом не будет, или это будет поздняя ночь, то просто пиши.

– Но я не умею писать. Даже курсовые крала… Болезнь оказалась очень кстати, от меня хотя бы на время отстали с этими вопросами.

– Не важно как! Главное пиши!

– Блокнот-то какой толстенный, сюда бы романы записывать, – держа в руке блокнот в толстом переплете, сказала Анна и положила его на тумбочку.

– Кто знает, может быть, ты напишешь настоящий бестселлер, – гладя подругу по голове, ответила Ашната и встала с больничной койки.

– Ты уже уходишь?

– Скоро пойду. Но не потому что мне нужно идти, а потому что тебе нельзя много разговаривать. Сейчас тебе дадут таблетки, и ты уснешь, а я посижу тихонько на краюшке кровати, пока ты не заснешь, а потом пойду.

– Ты придешь завтра?

– Конечно, приеду. Я буду приходить к тебе каждый день.

Поцеловав подругу во влажный лоб, на котором застыли капельки пота, она еще раз сжала её руку и поцеловала её длинные пальцы. На ногтях был салатового цвета лак, под цвет нелепого платья, в котором Анна ушла на свидание в ту ночь.

Идя по длинному коридору, Ашана почувствовала, как рвота подступает к горлу. Сердце выпрыгивало из груди, в глазах помутилось. Приложив ладонь ко рту, она дошла до конца лестницы и побежала к выходу. Выбежав на улицу, она жадно глотала воздух. Никогда прежде ей не был так необходим воздух. «Необходим, как воздух… Воздух тоже может быть необходим, как воздух. Словесный каламбур», – сказала она про себя и поспешила к подъехавшему автобусу.

Комната была пустой без Анны. Ветер раскачивал в разные стороны занавески. Пустой графин на столе. Открытая коробка уже засохшего зефира. Анна открыла его в то утро. Стены начали уже забывать запах кофе, который каждое утро она заваривала, собираясь уходить. Ашната провела рукой по полотенцу, которое подруга оставила сушиться на спинке кровати. С того момента весь «мирок» Анны словно замер, он окоченел. «Стоит человеку уйти, как без него умирают даже неодушевленные предметы», – подумала она, и села на свою кровать, вытянув ноги перед собой. Ей предстояло закончить курсовую и готовиться к летней сессии. Сил на это катастрофически не хватало. Телефон, лежащий на тумбочке, который она забыла взять с собой, просигналил. Уставшими глазами, она прочитала сообщение от него. Не ожидая увидеть ничего нового, она легла и закрыла глаза.

Она будто слилась с тем крохотным, застывшим мирком Анны. Прежде она не знала, что такое выть в голос. Как воет волк на луну, как плачет мать, когда её ребенку плохо, как от боли разрывается аорта от предательства любимого человека. И вдруг, мертвую тишину разрывает оглушительный крик. Что-то живое ворвалось в комнату. Словно от удара коньками, со стен, расползаясь, посыпалась ледяная корочка, успевшая затянуть в себя все живое и превратить все в мелкие кристаллики. Ашната кричала в голос. Корчась, она ползала по кровати, сжимая ладонями простыню. Схватившись за голову, она уже не различала где постель, а где её волосы. Сердце билось, легкие работали, дыхание было прерывисто, но главное, оно было. Душа болела. А где душа у человека? В груди? Если в груди, почему же от боли, ноет все тело, каждый уголочек, каждая пора… Невыносимая боль еще живого человека.

«Снова этот тёплый голос», – первое, что она поняла, проснувшись.

– Все хорошо, ты не одна, – возле неё сидела нянечка. Та самая женщина, которая ночью проводила её в сад.

– Откуда Вы здесь? – сонным голосом спросила Ашната и слегка помотала головой.

– Ты громко кричала. Но сейчас все хорошо. То была легкая истерика.

– Господи, прости меня! – она посмотрела на иконки, стоящие на полке. – Я не имею права распускаться и тем более опускать руки! Мне нужно беречь силы, ведь теперь я в ответе за подругу, – она посмотрела на женщину. – Вы ведь знаете, что она… умирает…

– Тихонечко. Тебе нужно поспать, – перебила её нянечка и провела рукой по золотым волосам девушки.

– Кружится голова.

– Это от успокаивающего. Поэтому лучше поспать. Утром будет новый день, и он принесет собой что-то очень хорошее.

– Откуда Вы знаете?

– По-другому не бывает. После самой темной полосы, жизнь обязательно одаривает человека белоснежными полосочками, – улыбаясь заботливой улыбкой, ответила женщина и замолчала.

Ашната быстро уснула. Во сне боль затихает. Обволакивая сознание, грёзы лечат раны. Такова природа сна.

«Пусть отдохнёт перед новым ударом. Силы Небесные, дайте этой девочке сил!», – сказала про себя женщина и села на кровать Анны. Она боялась за Ашнату: зная, как сильно она любит подругу, и ценит их дружбу, видя, как переживает она разрыв с тем, кто еще недавно говорил, что они будут вместе всегда, они тихо жалела девочку. Было понятно, что она перебивается с хлеба на воду, покупая подруге самые лучше продукты. Врачи сказали, что печень Анны не выдержит больше той пищи, которой она питала себя все эти годы и написать перечень продуктов, которые ей можно было приносить. Не щадя здоровья, Анна редко, но употребляла алкоголь и никотин. Зная, что больна, она прожигала жизнь. А может, она делала это осознанно, чтобы поскорее уйти? Лекарства и хорошее питание только оттягивали конец.

* * *

Перешагивая через плоские камни, растущие из пруда, из которых была сделана дорожка в саду, он постучался в деревянную дверь. Мадлен открыла дверь и удивленно посмотрела на хозяина.

– Господин, что Вы здесь делаете? Вам нельзя сюда.

– С каких пор эта территория стала для меня запретной, – улыбнувшись, ответил он. – Можно войти?

– Конечно-конечно. Я не думала, что господа входят в дома прислуги.

– А что такое? Неужели господа боятся испачкаться, или воздух здесь не такой же, как в другой части сада?

– Присаживайтесь, пожалуйста, – проведя салфеткой по стулу, на котором не было пыли, указала она хозяину на стул, на котором обычно сидела она, завтракая.

– Мадлен, – он посмотрел серьёзно на неё и продолжил. – Шутки шутками, но я хочу поговорить. Сразу предупреждаю, что отказа я не приму.

– Слушаю Вас, господин.

– Ммм, чем так приятно пахнет? – он стал принюхиваться и лукаво посмотрел в сторону кухни.

– Это булочки с маком, господин. Я готовлю их на ужин всей прислуге. Вечерами мы любим сидеть за большим столом на кухне, говорить о жизни и пить чай с такиими вот булочками.

– Надо же, никогда прежде не чувствовал такого приятного запаха. Почему ты не готовишь свои булочки нам на завтрак?

– Когда-то давно я показывала госпоже меню сдобных блюд, но она наотрез отказалась от лепешек, блинчиков с тыквой и булочек с корицей и маком…

– Можно пройти в кухню? Оттуда так вкусно пахнет, что мне сложно усидеть на этом стуле, – засмеялся он, и две аккуратные ямочки образовались на щеках. Его лицо засияло красивой улыбкой.

– Н-но как же Вы на ку-кухне…, – Мадлен запнулась, но заметив, как выражение лица хозяина меняется с её словами, она быстро протараторила. – Конечно, господин, проходите, пожалуйста.

Низкие оконца, кружевные легкие занавески. Толстые разноцветные горшки на подоконнике с сочно-зелеными цветами. На столе стояла маленькая, дешевая керамическая вазочка с выбитыми посередине синими звездочками. Но даже эта обыкновенная, ничем не примечательная вещица, купленная на блошином рынке, казалась живой, она вписывалась в уютную обстановку этого дома. И этот аромат, неповторимый запах запекающихся в духовке булочек с корицей. Без него, не было бы полной атмосферы дома. Александру так не хватало этого запаха… Ему всегда не хватало дома…

– Угостишь меня? – радостно спросил он, не отрывая зеленых глаз от плиты.

– Конечно, только вот не думаю, что Вам понравится. Слишком простые они… Вы привыкли…

– Я привык к тому, к чему привыкать вредно. Сложно оживать, однако… Впрочем, сейчас речь не об этом. Сядь.

Положив в плетеную корзинку дюжину булочек, Мадлен села за стол напротив хозяина.

– Возьми, это тебе, – он протянул ей конверт. И никаких «нет»!

– Чт-т-то это? – снова запнулась она.

– Здесь сумма, необходимая для погашения долга твоих племянников.

– Господин, я рассказала Вам это давно и думала, Вы забыли. Поверьте, я не думала просить Вас…

– Я знаю тебя много лет. Знаю, что ты не только хорошо работаешь, но и всегда честно поступаешь. Возьми конверт и распорядись деньгами так, как считаешь нужным.

– Не знаю, какими словами Вас благодарить. Вы сделали такое, что я-я-я… не знаю, что сказать.

– Вот и славно. Ничего не говори, лучше налей мне чая, – он приподнялся за булочкой, придерживая одной рукой раскрытый пиджак, и придвинул к себе всю корзинку.