Текст книги "Ашната"

Пройдя по саду к дому, они вошли внутрь и поднялись на второй этаж. Это крыло отводилось гостям, которых последнее время в доме бывало все меньше. Поднимаясь по лестнице, он несколько раз хлопнул ладонью по её ягодицам и сжал выпуклые части ее тела. Коротышка не думал, что их кто-то может увидеть. Такие встречи спланированы: высокая цена вопроса, свои правила, свои герои. Он был её хозяином, пусть на один вечер, но в этот вечер он мог с ней делать все, что заблагорассудится его жалкому умишке. А фантазии у пухлого мужчины с красным, потным лицом, были богатые, как и кошелек. Такие господа оставляют свою галантность за дверью. Его ночное развлечение и её рабство на взаимовыгодных условиях, будут продолжаться до утра. Войдя в комнату первым, не церемонясь, он резкими движениями сорвал с неё одежду. Как голодный зверь, коротышка набросился на неё, повалив на ковер. Изнемогая от желания проглотить её целиком, он трогал её рот, размазывая помаду по её смуглому лицу. То грубо массируя её пышную грудь, то пощипывая её чёрные соски, он жадно и громко пыхтел от удовольствия. Периодически мазал их жидким шоколадом из стаканчика, который принёс с собой из сада. Закончив акт наслаждения, он лег на диван, непристойно раскинувшись. Потный коротышка с лицом слизняка, фигурой жабы, и душой нелюдя. Привык командовать, подчинять. У такого слизняка крепкая семья, двое детей и любовница. Казалось бы, чего не хватает этому похотливому гусю? Пискливым голосом кровопийцы, он приказал ей не ложиться рядом, а станцевать ему, не одеваясь. Она танцевала, а он продолжал приказывать. Ему нравилось, когда она садилась на стол, раздвигала ноги и начинала играть с шёлковым платком. Особенно, красный как рак, коротышка, пищал от удовольствия, когда она брала саблю и, еле касаясь рукояткой своего лобка, выбрасывала острое орудие на середину комнаты. Его заводило это, и он снова подзывал её к себе. Облизывая её ягодицы, он жадно причмокивал и рассматривал её тело. Положив танцовщицу на диван, он начинал двигаться быстрее. Несколько раз он отрыгнул, не стыдясь её присутствия. Вновь оседлав её, он, задыхаясь от одышки, сказал вскользь «От этого шоколада сильная изжога», и снова отрыгнул. Толстяку хотелось заполучить её всю, без остатка. Его движения были безжалостны, не удивительно, слизняка совершенно не волновало, получает ли удовольствие партнерша. Почему это собственно должно его тревожить? Она – рабыня, его наложница, а наложниц ни о чем не спрашивают, с их желаниями не считаются. Несколько раз он поцарапал её пухлые губы, не специально, но и не особо церемонясь. Его тонкие губы обнажали впалый, как яма рот. Отбеленные зубы выглядели неестественно на раздутом жабьем лице. Наконец, насладившись сполна, он лег, почесав свой яйцевидный живот, раскинулся и уснул мертвецким сном. Жалкое зрелище.

* * *

– Мой господин, можно Вас на минуту? – испуганные глаза женщины никак не могли сосредоточиться.

– Что случилось, Мадлен? – как всегда, спокойным голосом, спросил Александр.

– В комнате, где переодевалась эта восточная танцовщица, сидит какая-то девочка. Кто это? Она не выходит из комнаты.

– Не в курсе.

– Тогда спрошу у госпожи. Она наверняка знает, кто это и что она там делает.

– Оставь, я сам узнаю.

Найдя администратора танцовщицы, Александр узнал, что вместе с ней прибыла и её дочь. Девушка была еще совсем юной. Четырнадцать лет для мусульман возраст цветения, для европейцев время чуть оперившихся юнцов. Отойдя от администратора, Александр обратил внимание, как к арабу подлетели двое знакомых ему мужчин. Особого значения не предав этому, он удалился.

Гуляя по саду, он слушал музыку, она и правда была красивой, тонкой, тихой, совсем не навязчивой. Под неё хотелось мечтать. Мужчина снова вспомнил о своём сне. Не смотря на то, что он улетучивался с каждым днём все дальше, как хорош, как сладок он был. Простое воспоминание обливало его душу недостающим теплом.

– Значит договорились? Сумма устраивает? Мы может рассчитывать на Вас?

– Вы не хотите даже взглянуть на неё? – голос с арабским акцентом говорил очень оживленно, явно желая понравиться собеседникам.

Тот, кто однажды бывал на восточных рынках мог убедиться в удивительной способности таких назойливых торговцев продать совершенно не нужную вам вещь по высокой цене.

– Если она похожа на мать, то все в порядке. Давайте-давайте пошевеливайтесь же.

– Все должно быть в тайне, говоря Вашим языком, строго конфиденциально, – снова этот наглый голос подлеца торговца.

– Еще бы, – переглянувшись, мужчины, захихикали.

Разговор трех мужчин, проходящих рядом, разбудил Александра от сладостного послевкусия сна, которое овладело им. На правах хозяина, он последовал за ними, не задумываясь о том, что его заметят. Он шел молча, почти бесшумно. Зная, что публика, которую так любила его супруга, а он с трудом выносил, не всегда отличалась порядочностью, заподозрил что-то неладное. Были среди них, действительно уважаемые люди, но их было крайне мало, и они так же как Александр редко посещали подобные мероприятия. К большому сожалению, мистер и мадам Уилкер были в отъезде, поэтому не смогли приехать на вечер. Их общества очень не хватало Александру. Они были единственными, с кем можно было общаться, несмотря каждые 5 минут на часы. Вот уже много лет Роберт Уилкер и Александр были лучшими друзьями.

Он уже догадался, куда так спешили трое мужчин. Открыв дверь в комнату, выделенную для танцовщицы в качестве гримерной, администратор вошел. На стуле сидела молоденькая девушка. Испуганными, черными, как у матери глазами, она смотрела на него. Араб подошел, распустил её длинные волосы и забрал их наверх.

– Ну что я вам говорил? Лебединая шея и густые волосы. А какие у неё пухлые губки. Еще не целованные, – он громко засмеялся и провел длинным пальцем по её губам.

– Покажи её грудь. Не маленькая ли…

– Уверяю, что грудь у неё упругая, как у молоденькой козочки.

Когда мужчина собрался снять с девочки платье, зашёл Александр. При виде хозяина дома, трое заговорщиков опешили. В погоне за добычей, они не услышали шагов, которые даже не старались стать тише.

– Что здесь происходит?

– Господин, я хотел показать двум джентльменам эту молоденькую танцовщицу. Они хотели заказать её выступление на будущей неделе, – запинаясь, начал оправдываться араб.

– Покиньте комнату.

– Александр, ты понимаешь, что сейчас не прав? – один из мужчин подошел вплотную к нему и произнес слова чуть угрожающим тоном.

– Покиньте комнату. Все!

Испугавшись не на шутку, и разозлившись на свой испуг, те двое спешно ушли. Администратор поплелся за ними, чертыхаясь. Упустил такой куш: продать невинность девушки по высокой цене. Такой удачи у него еще не было, но как видно, не судьба сегодня. Не сейчас, и не в этом доме. Хорошо, что они успели обменяться телефонами.

Александр подошел к девушке, поднял её подбородок: в глазах он увидел что-то, напоминающее отчаяние. У такого юного создания, в силу возраста, не может быть в глазах отчаяния. Но то, что застыло в них сейчас, поразило его.

– Пойдём со мной.

– Я хочу ждать маму, – голосок с арабским акцентом.

– Здесь оставаться не стоит.

Поднявшись со стула, она поправила волосы, которые рассыпались по её смуглой спине и плечам. Она была красива. Вполне сформированная девушка с красивыми формами.

Приведя её в свою комнату, он запер дверь.

– Ложись. Тебе нужно поспать.

– Хочу подождать маму.

– Твою маму предупредят, что ты у меня в комнате. Ложись и не волнуйся.

Подойдя к ней, он погладил её по голове и пошёл в ванную.

– Вы куда уходите?

– Приму душ и вернусь.

Тяжелые струи воды ложились на его тело. Он не занимался в тренажерном зале, который находился в их доме для Лидии, но любил теннис и плаванье. Иногда мог часами плавать, не выходя на берег. Загорать ему не нравилось, пустому валянию на песке он предпочитал активный отдых. Он был хорошо сложен. Мужественные крупные руки и сильные мужские плечи, прямая спина и уверенная походка все говорило о силе его характере. Являясь крупным политиком, известным общественным деятелем, он был замкнут, и находил удовольствие в уединении. В его мыслях присутствовала потребность в общении, но только в том, которое никак не могло найтись. Убегающая иллюзия. Он не гнался за рафинированным общением, но и опускаться до пустой болтовни с нуворишами он тоже не мог.

Надев халат и причесав волосы, он зашёл в комнату. На кровати лежала обнажённая девушка. Её глаза больше не бегали в испуге. Они остановились, смотря ему в глаза. Красивая линия бедра напоминала голову лебедя. Грудь была и правда очень красивой, сливовидной формы соски притягивали к себе взгляд. Её девственная красота была притягательной. Те двое долго торговались с администратором, чтобы завладеть этим телом. А она, лежала в метре от своего спасителя, нагая и желающая ему отдаться даром.

– Я хочу, чтобы Вы стали моим первым мужчиной. Вы добрый. Лучше с тобой быть, чем с ними. Все равно это случится, так лучше с тобой, – еще раз повторила девушка и совсем не вульгарным, открытым взглядом, посмотрела на него.

Минута молчания. Ему оставалось только распахнуть халат и покориться судьбе. Несмотря на свой юный возраст, она доставила бы ему немало удовольствия. На Востоке, девочки лет с десяти – одиннадцати готовые невесты. И неважно, что жениху может быть пятьдесят с лишним лет. То, что кажется дикостью европейцам, в странах Востока считается нормой. И вот сейчас, перед ним лежала девушка, по меркам своего народа, в самом расцвете красивого возраста, и просила стать его первым мужчиной. Он сел на край кровати, дотронулся до её лица и улыбнулся.

– У тебя кожа, как у персика. Бархатная.

– Я хочу быть твоей, – она взяла его руку и положила себе на грудь.

Резким движением, он убрал руку и еще раз коснулся её лица.

– Ты красивый ребенок, у которого вся жизнь впереди. Не загрязняй её.

– Куда ты уходишь?

– Пойду в соседнюю комнату. Мне нужно выспаться и тебе необходимо отдохнуть. Я запер дверь, поэтому спи спокойно. Никто тебя не побеспокоит.

Александр вышел из комнаты. Из окна спальни он наблюдал за тем, как продолжают веселиться гости. На минуту ему показалось, что в саду собрался клубок змей, кишащий и готовый ужалить каждого, кто не такой скользкий и шершавый, как они. Поймав себя на этой мысли, он вздрогнул и посмотрел на дом Мадлен, в котором горел тусклый огонек. Он вспомнил, как вкусно в нем пахло булочками с корицей. От этого, на душе стало светлее и уютнее. В этот вечер, он уснул быстро. Ночь пролетела незаметно.

Утром, войдя в комнату, где ночью оставил отдыхать юную красавицу, он увидел, что рядом с ней сидит мать.

– Хорошо, что я застал Вас, – произнес он довольно жестким тоном и сел в кресло.

– Аиша мне все рассказала. Поверьте, господин, я очень благодарна Вам.

– Все, чем занимаетесь Вы, меня не интересует. Это Ваша жизнь! Но вижу, что судьба собственной дочери Вас мало волнует. Ну что ж, позвольте мне вмешаться и внести некоторые коррективы! – он говорил жестким, режущим тоном.

– Не понимаю, о чем Вы говорите, господин.

– Аиша, выйди, пожалуйста, на балкон, – открыв девочке дверь, он указал на пуфик рядом со столиком. – Нам нужно поговорить с твоей мамой.

Девушка спешно встала и вышла на балкон, плотно закрыв за собой дверь.

– Повторяю, Ваш образ жизни мне неинтересен. Но подумайте о девочке. Она еще совсем ребенок. Вы отдаете себе отчет в том, что таская её с собой по корпоративам, Вы рискуете её жизнью?

– Самое большое желание, что есть в моем сердце – это выдать её поскорее замуж. Чтобы она была при муже. Мне все равно что… – Александр не дал ей договорить, оборвав на полуслове.

– Вот именно, что Вам все равно: все равно, сколько ему лет, где она будет жить, и как с ней будут обращаться! Меня просто бесит Ваше равнодушие ко всему происходящему. Вы вынуждаете меня говорить пошлости, которые я говорить не хочу!

– Что я могу поделать, если судьба так распорядилась. Что я могу сделать?

– Вам хорошо платят за Ваши искусства танца и постели. Неплохое состояние. Куда Вы тратите эти деньги, меня не волнует, но почему должно страдать невинное дитя, я не понимаю. В общем, пустой разговор. Я решил, как поступлю, а Вы выслушаете меня и сделаете так, как я скажу! – Александр повысил тон и сразу осекся. Не смотря на то, что он пребывал вне себя от халатности матери к своему ребёнку, ему было жаль их обеих.

– Мои деньги лежат в банке. Я готовлю хорошее приданное для Аиши.

– Кому нужно будет это приданное, подумайте! А если её изнасилуют или продадут богатому старику, который попросту сделает её своей рабыней, какой тогда толк с этого барахла, на которое Вы копите сейчас!

– Удел женщины подчиняться.

– Прошу не нужно нести подобную ересь! Хотя, возможно Вы правы… и удел дуры – подчиняться!

– Я не знаю, где найти хорошего жениха для дочери. Для того, чтобы мы безбедно жили, я постоянно езжу, выступаю. Оставить её одну в Марокко я не могу, – она сидела и плакала, без макияжа она выглядела не намного старше дочери.

– В общем так. Я хочу, чтобы Вы купили дом у себя на родине и оставили девочку там. В безопасности и покое. Это первое. Второе: я найму для неё преподавателей, которые обучат её читать и писать. Насколько я понимаю, ни того ни другого она не умеет.

– Зато она умеет хорошо танцевать. Я учила её танцам с детства.

– Ну, это ей вряд ли пригодится в университете. Но потом, потом, когда она выйдет замуж, то будет танцевать для своего мужа, сколько угодно. Но зарабатывать себе на хлеб танцами она не будет!

– Но как?..

– И третье: пройдя курс подготовки к поступлению в колледж, она улетит из Марокко и будет учиться у нас на Западе.

– Зачем? Нам этого не нужно. Мы мусульмане.

– И наконец, после колледжа, она поступит в университет, – Александр не слушал тихое бормотание танцовщицы. Все для себя решив, он продолжил. – Все расходы я беру на себя. Открою для неё счет, там будут необходимые суммы на преподавателей, колледж и университет. А что касается веры, то никто не неволит её снимать платок. На Западе полно мусульманок и в школах и в колледжах.

– Я не могу Вам ничего обещать, господин. Вы хотите, чтобы моя Аиша жила жизнью европейца, но она другая.

– Слушать глупости – утомительное дело. А сейчас, если позволите, я хочу наедине поговорить с Аишой. Уверен, она разумная девочка и поймет, что для неё лучше.

– Но как же её замужество? Когда она найдёт себе жениха, если будет все время учиться?

– Когда придёт время и Богу будет угодно, она встретит юношу, которого полюбит. Ей нужно жить, а не быть игрушкой в чьих-то руках: не всегда эти руки чисты и распахнуты для объятий. Вам это должно быть хорошо известно!

– Я понимаю, о чем Вы говорите. Хорошо, я подумаю, господин – опустив глаза, сказала она и снова расплакалась.

– Мой помощник полетит с Вами в Марокко. Он проследит, чтобы были соблюдены все формальности. Поможет в оформлении покупки дома.

– У нас будет дом на Медине… – мечтательно промурчала Мадина и закрыла от удовольствия глаза.

– Дом будет записан на Аишу. Надеюсь, здесь не может возникнуть никаких возражений. Вот кажется и все.

– Спасибо, господин! Я хочу много раз сказать Вам спасибо за то, что прогнали тех мужчин, которые могли поиздеваться над моей доченькой. Поверьте, я очень люблю её, – она кинулась к его ногам.

– Встаньте! Сделайте все, как любящая мать, чтобы Ваша девочка была счастлива. Тогда, возможно, и Ваша жизнь изменится.

Мадина подошла к балкону, открыла ручку двери и рукой показала дочери, что можно вернуться в комнату.

– А сейчас примите душ и спускайтесь к завтраку. Жду вас обеих. Сегодня нас буду баловать свежими булочками с маком и блинчиками с тыквой. Я уже кажется чувствую их аромат, – Александр улыбнулся и удился.

* * *

Идя к кабинету деканата, Ашната несколько раз останавливалась. В её душе боролись две главные черты ее характера: уважительное отношение к старшим, и чувство справедливости к более слабым. Старшие, как бы ни были уважаемы, тоже бывают не правы, и не признавать это – равносильно предательству по отношению к тому, с кем взрослые бывают жестоки.

– Здравствуйте, госпожа Орло. Я могу войти?

– Ашната, заходи. Я думала, ты сейчас с Анной. Как она? – листая журнал, отвечала женщина. Её очки, больше похожие на пенсне, висевшие на кончике длинного носа, дополняли образ кабинетной крысы.

– О ней я и хочу поговорить с Вами, если позволите.

– Конечно, Ашната. Слушаю тебя. Присаживайся, – женщина поставила на стол два стакана, налила из графина воду и поднесла стакан девушке.

– Я пришла, чтобы просить Вас о разрешении начать сбор средств на лечение Анны.

– Не поняла, – женщина, занервничав, начала суетливо копаться в бумагах, разложенных на столе. Потом взяла себя в руки и остановила взгляд на девушке. – Так о чем Вы говорите?

– Я предлагаю начать сбор средств на лечение Анны, что здесь непонятного? – твердым голосом ответила Ашната.

– Вы же знаете, что Анна лежит в больнице. Там за ней отличный уход. Мы несколько раз были у неё. Да, не думайте, что Вы единственная, кто посещает нашу несчастную Анну. Больница может быть не шикарная, но условия там совершенно приемлемые. Уж поверьте, я знаю, что говорю, – фальшивым голосом заботливой наседки, отвечал ледяной голос.

Неужели люди всегда врут, прикладывая руку к груди, повторяя, что знают, что говорят. А еще, смотрят так демонстративно прямо в глаза, не переводя глаз, что становится тошно и невыносимо смотреть в эти пустые крокодильи зрачки.

– Хочу попытаться собрать средства для того, чтобы перевести её в другую больницу. Я каждый вечер сижу в библиотеках в поисках информации о болезни, которая съедает Анну. Вам должно быть известно, что условия содержания в этой больнице ниже среднего. Говорите, что были там несколько раз, я же посещаю Анну ежедневно и вижу, что пациентов желтого цвета, с каждым днём становится все меньше! Я не хочу, чтобы следующей была Анна!

– Вынуждена Вас огорчить. Я не могу дать своего согласия на проведение данного мероприятия, – типичная крыса: серый костюм, длинный крысиный хвостик жидких волос и маленькие глазки, которые и выпучиться не могли по-человечески.

– Вчера вечером, вернувшись от Анны, я долго просидела за компьютером. Существует много фондов, оказывающих помощь больным детям и взрослым. Точно такие же как фонды, помогающие бездомным людям и животным.

– Да, такие фонды и правда существуют. Но не думаю, что в случае с Анной кто-то откликнется. А вот шума будет на миллион.

– Позволю с Вами не согласиться! На свете так много добрых людей. Нет абсолютно здоровых людей. Мы должны помогать тем, кто серьёзно болен. И вчера, читая многочисленные истории выздоровлений, я поняла, что живу в прекрасном мире!

– Ашната, я понимаю Ваше желание помочь подруге, но вынуждена отказать.

– Да как Вы можете? Что Вы творите? – Ашната встала со стула и отшвырнула его до стены.

– Могу, моя милая, могу! Боюсь показаться грубой, но не наживайте себе врагов. Вам еще учиться здесь, не забывайте об этом, – испуганная женщина старалась не подавать вида, и своим уверенно-крысиным голосом отхлестала девушку по обеим щекам.

– Сидеть в теплом кабинете, перекладывая бестолковые бумажки с места на места не большая заслуга! Сейчас от Вас зависит спасение человека. Можете Вы понять это?

– Успокойся, Ашната. Ты просто устала. Я понимаю, что ты переживаешь за подругу, но нужно смотреть на вещи трезво. Отбрось эмоции…

– К черту эмоции! К черты Ваши правила! Вы просто боитесь предать огласке, то, что и в нашем привилегированном университете человек может заболеть…

– Замолчи! Не нужно это страшное слово произносить в этих священных стенах! Это храм знаний. Достаточно того, что она опозорила всех нас, так еще и ты меня будешь учить жизни. Разговор окончен!

– Как Вы некрасивы сейчас. Мне стыдно за Вас!

Ашаната вышла, громко хлопнув дверью. Она была вне себя от ярости. В такие минуты, она была готова на все, только бы добиться правды. Перед глазами было бледное, исхудавшее лицо подруги. Её тоненькие, как спички ручки и совсем безжизненные волосы. Некогда густая копна черных волос заметно поредела. Анна начала лысеть. Жуткая картина, и именно она стояла перед Ашнатой.

Пулей она поднялась на четвертый этаж. Остановившись у дверей ректора, она отдышалась и чуть было хотела постучать, как услышала разъяренный голос. «По всей видимости, он разговаривает по телефону», – подумала она и застыла.

– Ни в коем случае не выгоняйте её из университета. Если, как Вы говорите, девчонка не держала себя в руках, то и правда, сейчас она вполне может натворить глупостей, которые обойдутся нам еще дороже, чем болезнь этой несчастной!

Ашната не слышала, что ему отвечали на другом конце провода. Она только могла предположить, что телефонный разговор у ректора был с госпожой Орли, из кабинета которой она выбежала несколько минут назад.

– У нас все готово, Вы же знаете. Когда все будет кончено, мне сразу сообщат из больницы, оттуда везем тело в крематорий, и пусть потом кто-то что-то докажет…

Девушка стояла, прислонившись спиной к кабинету. Она чувствовала сильную слабость в ногах. То, что она слышала, никак не укладывалось в голове. Оно и не могло уложиться. Такие темные мысли могли зародиться только в темных головах, которым нет выхода к свету.

– Все-все. Не тревожьтесь Вы так. Это всего лишь девчонка, которая против нас мелкая сошка. Давить её конечно не нужно, но и принимать её у себя тоже не стоит. До тех пор, пока все не кончится, Вас для Ашнаты нет. Вы в отпуске. Все поняли? И вот еще что, у меня возникла мысль. И правда, все гениальное просто… – девушка больше ничего не слышала, у неё будто пропал слух. Ноги подкашивались.

Кое-как Ашната спустилась на первый этаж. Она была так бледна, что охранник подошёл к ней и спросил, не случилось ли чего. Синими губами она еле слышно прошептала, что хочет пить. Конечно, ему было абсолютно все равно, что с ней и как она дойдет до общежития, иначе довел бы бледную, как полотно девушку до остановки. Равнодушно протянув из своей будки ей полстакана воды, он продолжил решать сканворд.

Открыв ключом дверь от комнаты, она зашла. Сняла обувь и босяком пошла по прохладному дощатому полу. Несколько слезинок упали на пол, оставив влажный след. Тихо плача, она легла на кровать, свернувшись колечком. Обняв себя на плечи, она лежала в тишине. В голове прокручивались сегодняшние слова: жестокие, полные равнодушия слова. Взрослые часто ведут себя жестоко. Порой говорят, что жестоки дети. Чушь! Жестокие дети бывают только у жестоких родителей. Затем эти дети, вырастают во взрослых, воспроизводят на свет таких же злых детей, какими были они, и так далее.

Цепочка не прерывается. Только, если ген жестокости не перебьется более сильным геном добра. Такое тоже бывает. И тогда, на одного «светлячка» в мире становится больше.

Есть люди толстокожие, есть не очень. А есть и такие, которые рождаются лишь с легким налётом кожи. С годами он не отвердевает, наоборот, с каждым новым ударом, становится все тоньше. Ашната была сильной духом девушкой, порядочным человеком и преданным другом. Но её кожа была совсем тоненькой. Воспринимая все своей чистой душой, она принимала удар сердцем, потому что кожей не могла: она была прозрачной, как паутинка. Радовалась она, всецело открывая душу, любила отчаянно, отдаваясь чувству без остатка, ненавидеть она не умела, но могла противостоять несправедливости. Стоять за правду горой, она умела с детства. После этого душа болела, но всегда одерживала победу. Её улыбка была не только красивой, она дарила людям свет. Анна её сразу же назвала «светлячком». Не только за её золотые волосы, доброту и теплоту. Ее нельзя было не полюбить. Ашната никогда не раздражала. В ней не было притворства и кокетства. Во всем, что бы она ни делала, о чем бы не думала, и чтобы ни говорила, во всем она была Настоящей!

– Я не слышала, как Вы вошли, – тихим голосом, ответила девушка.

– Лежи, золотко, лежи. Я зашла только чтобы принести тебе бульон, – нянечка встала у стола с кастрюлькой в руках.

– Спасибо, но не нужно было. Я не голодна.

– Даже не хочу ничего слышать. Тебе нужно поесть. Посмотри, как ты похудела.

– Разве что несколько ложек. Больше в меня не влезет, – Ашната устало встала с кровати, потерла глаза и села за стол.

– Уже месяц, как ты каждый день ходишь в больницу. Детка, это хорошо, что ты поддерживаешь подругу, но и про себя не забывай.

– Знаете, о чем я думаю? Нет, не важно. Такие мысли нужно от себя гнать поганой метлой, – Ашната ела прозрачный куриный бульон, в который женщина накрошила морковку, корень сельдерея, молодую картошечку и зелень.

– Детка, в любом случае, нужно держаться. Знаешь, сколько больных деток прошли через мои руки. Над каждым я дрожала, каждого выхаживала. В вашем университете учатся ребята с ДЦП, есть и двое с синдромом Дауна. Такие детки для меня, как мои собственные. Каждый день, ухаживая за ними, я вижу какие они сильные, смелые и отважные.

– Вы большая молодец! На нашем факультете учится такая девочка. Правда не знаю, как её зовут, она всегда держится особняком. Но вижу, что преподаватели её очень любят и она часто улыбается им.

– Такие детки, как никто нуждаются во внимании, во внимании хороших людей. Плохого на их долю и так выпало не мало…

– Вы можете себе представить, как я хочу, чтобы Анна выздоровела?! Я знаю, что её не лечат, а только оттягивают время. Тяжело. От этого очень тяжело. Понимаете?

– Деточка, такова воля Божья. Самое сложное это благодарить жизнь за то, что кажется нам сложным и плохим.

– Как можно благодарить за болезнь? И как можно радоваться тому, что единственная подруга умирает?

– Радоваться горю невозможно. Если так суждено, то мы ничего не можем изменить, кроме своего отношения к этому. То, как она уходит, зависит от тебя. Больше у неё никого нет. Уходит она достойно, чувствую твою любовь.

– Какая разница? Знаете, я каждый раз, входя в палату, улыбаюсь. Видя, что с каждым днём её остаётся все меньше и меньше, я не подаю вида и говорю, что она выглядит прекрасно. Замечая, что она лысеет, я так же ласкаю её волосы и целую её пожелтевшую руку каждый раз, когда она хочет расчесаться. Кормлю её с ложечки. Приношу ей новые книги. Кстати, она начали читать книги! Говорит, что сама от себя не ожидала, что одолеет такое количество страниц, – Ашната улыбнулась, вспомнив то, как шутит её подруга, и салфеткой вытерла уголки губ.

– Сейчас ты собираешься к Анне?

– Да, переоденусь и поеду. Спасибо за обед, нянечка. Вы очень вкусно готовите!

– Когда ты вернешься, вишневый пирог будет готов. Посидим чайку попьем.

– Спасибо Вам за все! Без Вас мне было бы совсем невмоготу, – Ашната обняла женщину и еще раз улыбнулась.

Идя по залитому солнцем парку, Ашната смотрела, как с деревьев падают листья. Кружась, они дарили свой последний танец тысячам устремившихся на них, глаз. Они падали, но как красиво было это падение. К этому полёту они готовятся с рождения. Солнце просвечивало даже самые тоненькие жилки, обнажая самое сокровенное. Но разве есть запреты для тех, кто танцует свой последний танец при свете яркого солнечного дня?! Если вино из одуванчиков не что иное, как «закупоренное в бутылку лето»[1]1
  Рэй Брэдбери «Вино из одуванчиков».


[Закрыть], то что такое опавшие листья, если не многоточия лета, оставленные людям на десерт. В минуты единения с природой, Ашната соединялась со всем зеленых, голубым, золотым… Казалось, они становились одним целым. Деревья забирали все плохое, озеро уносило слёзы, а ветер прогонял грусть.

– Знаешь, оказывается много деревьев рождаются оттого, что белочки забывают съесть припрятанные ими орешки? – дедушка, сев рядом с внучкой, рассказывал ей интересные истории о забавных грызунах с пушистыми хвостами.

Эта дорога к больнице через парк стала настолько привычной для Ашнаты, что люди стали узнавать её. При виде девушки с длинными, золотыми волосами, дети начинали улыбаться, взрослые просто смотрели, не выражая никаких эмоций, но смотрели как на уже знакомого человека. Длинная аллея заканчивалась светом золотым куполов. Каждый день, Ашната заходила в этот Храм. Что было бы, не будь там, в конце этих куполов? Там она набиралась сил перед встречей с подругой. Удивительным образом ей хватало мужества держаться самой и поддерживать умирающую Анну.

– Опять ты ничего не съела. Семицветик ты мой, снова мне придётся кормить тебя с ложечки, да? – Ашната старалась быть улыбчивой. Чем тяжелее ей было смотреть на Анну, тем чаще она улыбалась. Отвлекаясь на напряженные мышцы лица, волнение проходило быстрее.

– Я не хочу есть, – Анна вовсе не капризничала. Ее рвало всем, к чему бы она не притронулась.

Сегодня она выглядела хуже, чем вчера. Её потрескавшиеся губы и изможденного вида лицо говорили не о неделях надежды, и даже не о днях… Они говорили о часах, которые подобно песку уходили сквозь её худые пальцы.

– Я больше не хочу кушать.

– Хорошо, дорогая. Как скажешь. Я положу рядом с тобой йогурты, а ты потом сама съешь, ладно?

– Ты же знаешь, что у меня давно нет сил держать ложку в руке, – голос Анны казался совсем слабым, но сложный характер, не склонный к сантиментам, продолжал присутствовать и это радовало Ашнату.

– Давай я все-таки покормлю тебя, Анна. Ты не можешь лежать голодной.

– Посмотри, – сказала она и посмотрела в сторону пустых коек. Видишь, я осталась одна. На вид страшненькая, хилая, и непонятно серого цвета, а оказалась самой сильной, да?

– Расскажи мне лучше, что ты сегодня смотрела по телевизору?

Ашната привезла в больницу небольшой телевизорик, который поставила в палате. Когда пациенты собирались на вечерний просмотр, они забывали о болях, плохом самочувствии и могли радоваться тому, что происходит на экране. Больным разрешалось включать телевизор несколько раз в день: утром и вечером перед сном. Но Анна, тайком, подходила к нему и смотрела на длинноногих манекенщиц, ходящих по подиуму. Она оставалась молодой, симпатичной девушкой. Болезнь убивала её, но, не смотря на это, она старалась прожить свои дни полно, насколько это позволяло её слабое состояние. Во многом, благодаря подруге, она проживала этот мучительно долгий месяц в атмосфере дома. Ашната принесла из общежития постельное бельё, к которому привыкла Анна, повесила у её окна их занавески, купила маленький коврик и постелила его у койки. Ни на минуту Анна не чувствовала себя одиноко, оставаясь наедине с голыми стенами и запахом несвежей мочи. Из общежития, Ашната постоянно посылала приободряющие сообщения по телефону любимой подруге.