Текст книги "Гузи-гузи"

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

* * *

После ухода министра Вершинина и Мамедов некоторое время сидели молча, потом Валентина Андреевна закурила и встала из-за стола. Алискер тоже поднялся, подошел к шкафу, на котором стояли цветные картонные папки для бумаг, выбрал одну из них и, проделав в листах договора отверстия дыроколом, нацепил их на металлические стерженьки папки и, закрепив, поставил на место.

Вершинина, дымя сигаретой, подошла к электрочайнику, наполнила его на треть водой из стоящего рядом прозрачного кувшина и щелкнула рычажком выключателя. Пока закипала вода, она положила в чашку кофе и сахар, зажав сигарету кончиками губ.

Наконец, осторожно поставив полную чашку на рабочий стол и обойдя его, она плавно приземлилась на кожаный стул. Алискер повторил вершининские манипуляции с кофе с той лишь разницей, что он приземлился в кресло прямо у столика с чайником.

– Ну что, Валентина Андреевна, начнем? – Мамедов вопросительно посмотрел на начальницу.

– Начнем, Алискерчик, – Валандра попеременно делала глоток кофе и затягивалась сигаретой, – ты прямо рвешься в бой! Значит так: во-первых, займись помощниками Буторина, во-вторых, девушками, только без амура, – она строго посмотрела на Мамедова, – в-третьих, семейство Буторина… – Вершинина глотнула кофе, – и, в-четвертых, милицейский наряд. Думаю, что для начала достаточно. Только с ментами – поосторожнее. Лучше бы с ними встретиться в неформальной обстановке, так сказать, за рюмкой супа.

– Я же не пью, Валентина Андреевна, – Мамедов развел руками.

– Зато они наверняка. Впрочем, не буду тебя учить, ты и сам все знаешь.

Мамедов допил кофе и пружинисто вскочил на ноги.

– Ну, я пошел.

– Визитку возьми, – Вершинина сдвинула золотой прямоугольничек к краю стола.

Валентина Андреевна проводила взглядом выходившего Алискера и набрала номер Коломийца.

С ним она познакомилась во время одного из расследований, связанных с убийством молодого перспективного спортсмена. Иван Кузьмич, несмотря на свое высокое положение, оказался человеком довольно приятным в общении, не кичился своей должностью и воспылал к Вершининой отнюдь не отцовскими чувствами. Правда, дальше обедов в отдельном кабинете одного из городских ресторанов дело пока не заходило, но Валентина Андреевна знала, что в небольшой просьбе он ей не откажет.

Страшно обрадовавшись ее звонку, он огорчился, что не сможет встретиться прямо сейчас, но сказал, что закажет столик в известном ей заведении на три часа.

– Вас это устроит? – с надеждой поинтересовался Иван Кузьмич.

– Я обязательно буду.

* * *

Узнав Вершинину, метрдотель, дородный мужчина лет сорока пяти, в костюме и ослепительно белой сорочке с «бабочкой», усадил ее за изысканно сервированный столик и, сказав, что Иван Кузьмич будет с минуты на минуту, вышел, мягко прикрыв за собой дверь.

Коломиец действительно не заставил себя долго ждать. Войдя в комнату, он, наклонившись, поцеловал Валентине Андреевне руку и преподнес изящную алую розу, почти бутон, на длинном крепком стебле.

«Приятно, черт возьми, когда за тобой ухаживают», – подумала Вершинина.

– Благодарю вас, Иван Кузьмич, какая прелесть! – она взяла розу и вдохнула ее тонкий, едва различимый аромат.

Коломиец недавно перенес серьезную операцию, но держался подтянуто и молодцевато. Короткие, волнистые, тщательно уложенные волосы не были еще тронуты сединой, хотя ему перевалило за пятьдесят. У Коломийца было приятное, открытое лицо, широкий «крестьянский», как обозначила его Вершинина, лоб, живые умные глаза и четко очерченные полные губы.

– Иван Кузьмич, здравствуйте, рады вас видеть. Как обычно? – уважительно, чуть наклонив голову вправо спросил тихо вошедший официант, высокий, худощавый шатен с гладко зачесанными назад волосами.

– Ты, Женя, вкусы мои знаешь… – авторитетно произнес Коломиец, усаживаясь поудобнее, – главное, чтобы мясо не пересохло, а за остальное я спокоен.

Ловко развернувшись на пятках, официант удалился также бесшумно, как и вошел.

Иван Кузьмич перевел лукавый взгляд на Валандру.

– Я взял на себя смелость заказать те же блюда, которые были в прошлый раз, вы не против?

– Ни в малейшей степени, – улыбнулась Вершинина, стараясь вложить в эти слова все обаяние, на которое была способна.

– Итак, о чем же мы будем беседовать? – вкрадчиво произнес Коломиец, растекаясь в блаженной улыбке.

Ивану Кузьмичу нравилось одновременно разыгрывать роль заботливого отца и галантного кавалера.

– Иван Кузьмич, как это ни банально звучит, мне опять нужна ваша помощь. – Вершинина кокетливо и виновато улыбнулась.

– Валечка, можно я буду вас так называть? – игриво спросил он и после легкого утвердительного кивка Валандры, продолжил: – Вы ведь знаете, что мне трудно вам отказать… Но что, если нам вначале немного поговорить о нас самих, о погоде, о планах на будущее, о том, как мы проводим досуг, чтобы, так сказать, найти точки соприкосновения, вы не возражаете?

Принесли заказ. Женя наполнил фужеры.

– Спасибо, – сухо поблагодарил Коломиец и принялся протирать приборы салфеткой.

Когда официант, который, скорее, напоминал персонаж театра теней, вышел из кабинета, Иван Кузьмич пристально посмотрел на Вершинину, как бы испрашивая у нее ответа на свое предложение.

«Обаятелен, старый лис, – ничего не скажешь!»

– С превеликим удовольствием побеседую с вами, Иван Кузьмич. Вы очень интересный человек, – польстила она государственному мужу, – ничто так не расширяет кругозор, как общение с незаурядными людьми. Ну, может, только книги или путешествия… Хотя Ларошфуко недвусмысленно говаривал: «Куда полезнее изучать не книги, а людей».

Вершинина чувствовала, как приятно ее невинная лесть щекочет самолюбие Коломийца, лицо которого, как он ни старался это скрыть, озарилось удовлетворенной улыбкой.

«Лесть – это фальшивая монета, которая имеет хождение только благодаря нашему тщеславию», – вспомнила Валандра другой афоризм Ларошфуко.

– Ну что вы, чем же я так интересен? – с наигранной скромностью пропел Коломиец.

– Иван Кузьмич, – Вершинина шутливо погрозила ему пальчиком, – «уклонение от похвалы – это просьба повторить ее».

– Это опять ваш Ларош… – замялся Коломиец.

– …фуко, – помогла ему вынести на свет божий фамилию моралиста Валандра.

– Да, да… – поторопился согласиться Коломиец, – вот, например этот Ларош… фуко, чем он занимался?

Вершинина чуть со смеху не покатилась. Делать нечего, придется разжевать Кузьмичу, кто такой Ларошфуко и чем он прославился, коптя небо.

Они уже вплотную приблизились к десерту, когда более-менее подробно обсудили ряд культурно-жизненных тем, как то: чтиво, проблема взаимопонимания полов, влияние просвещения на изысканность манер, преображающее влияние изысканных манер на мужчин и женщин в процессе развития их обоюдного интереса друг к другу, а также роль вышеназванных манер в стимуляции полового и общечеловеческого влечения высоких, но слегка закомплексованных натур (к числу которых Кузьмич поспешил себя отнести), отдых вдвоем и порознь, преимущества и недостатки первого и второго способов, семейная жизнь как источник быстропроходящих радостей и непреходящая ценность в плане воспроизводства себе подобных, как твердая опора и галлюцинирующий маяк посреди гибельной вселенской круговерти и т. д., и т. п.

– Иван Кузьмич, – Вершинина подумала, что пора, наверное, направить разговор в нужное русло, – вы ведь знаете Буторина?

Коломиец удивленно поднял брови.

– Знаю, конечно. Он что, замешан в каком-то кровавом убийстве?

– Он ни в чем не замешан, просто я хотела у вас узнать, как у человека, который в курсе кулуарных дел, происходящих в нашем правительстве… – тут она понимающе улыбнулась.

Иван Кузьмич заинтересованно посмотрел на ее, молчаливо предлагая продолжать.

– Я предполагаю, что там постоянно происходит какое-то движение. Я имею в виду, кто-то идет на повышение, кого-то перемещают вниз, все эти рокировки происходят по какому-то плану, ведь так?

– Вы очень догадливы, Валечка, – снисходительно улыбнулся Кузьмич.

– А вы в курсе предполагаемых перемещений?

– Ну, может быть, не всех, но…

– Понятно. Тогда ответьте мне, если это, конечно, не является государственной тайной, на чье место может претендовать Игорь Семенович?

– Ну, какие от вас могут быть тайны, – он прикоснулся к ее плечу, – он один из претендентов на место Воронина, третьего зама губернатора. Но так как Воронин крепко сидит на своем месте, по-видимому, Буторину еще долго быть министром.

– Вы сказали, один из претендентов. А кто же – другой.

– Вениамин Ильич Морозов, – генеральный директор ОАО «Турбина». Он крепкий хозяйственник, сумел поднять такой огромный завод. По мне, так он гораздо лучшая кандидатура, чем Буторин, но в списке он стоит под номером два.

– Значит, если по каким-либо причинам место Воронина освободится…

– …его тут же займет Буторин, – закончил за Вершинину Коломиец.

* * *

По дороге в милицейское общежитие Толкушкин заглянул в продуктовый магазин. Он решил для пущей убедительности прихватить с собой пару бутылок водки и каталку колбасы. Деньги на эти необходимые покупки были выделены ему «сердобольным» Мамедовым. За месяц стажировки Толкушкин зарекомендовал себя как сообразительный и расторопный малый, готовый в любое время выполнить любое поручение.

Вершинина была довольна, что остановилась на его кандидатуре. Нынешнее задание давало широкий простор его воображению: он должен был проникнуть в милицейское общежитие, где под видом журналиста намеревался вступить в беседу со стражами закона, проживающими в нем.

Толкушкин был очень горд своей миссией, говорившей о несомненном доверии к нему со стороны Вершининой и позволявшей ему в полной мере проявить свое умение перевоплощаться, блеснуть красноречием и артистическим талантом. Он любил театр, принимал живое участие в школьной самодеятельности и к тому же прекрасно владел пером.

Выйдя из супермаркета, Валера сел на троллейбус и, проехав шесть остановок, оказался перед двумя блоками кирпичных девятиэтажек, где обитали как холостые, так и обремененные семейными узами блюстители порядка.

Наручные часы показывали без семи четыре. Если учесть, что Андронов всю ночь патрулировал спящий город, а потом был задействован в дачном происшествии, то он, по всей видимости, находился сейчас в своем «трехкоечном нумере».

Подслеповатая старушка, беспокойно шамкая вставными челюстями, шустро выбежала из-за своей конторки и преградила Толкушкину дорогу своим тщедушным тельцем.

– Куды прешься-то, соколик, – ласково поинтересовалась она у слегка оторопевшего Толкушкина, который едва успел переступить через порог.

От наблюдательного Толкушкина не могло укрыться то обстоятельство, что чем мельче человек по должности и по росту, тем агрессивнее он относится к простому обывателю. Валера расплылся в самой обаятельной улыбке, приберегаемой им для особо важных случаев и особо вредных старушек, каковой несомненно являлась данная особа.

Он достал из кармана припасенное специально для такого случая удостоверение в алом коленкоровом переплете и сунул ей под нос.

– Внештатный корреспондент газеты «Комсомольская правда», с особым заданием, – прошептал он ей в ухо. – Вы должны мне помочь.

Бабуля несколько отпрянула, уважительно и недоуменно воззрясь на Толкушкина.

– Как ты сказал, соколик? – старушка вся обратилась в слух и пока Валера повторял ей, с ее лица не сходило вдумчиво-сосредоточенное выражение.

Она уже готова была помочь, ей только нужно было время, чтобы «въехать». Наконец, оставив обычную стариковскую подозрительность и проникнувшись гражданским долгом, она спросила:

– Вам к кому?

– Господин Анненков порекомендовал мне поговорить со старшим сержантом Андроновым, – торжественно произнес он.

– Сейчас, соколик, я мигом, – она суетливо забежала за перегородку и, нацепив очки, ожесточенно начала листать журнал, – третий этаж, триста восьмая комната.

– Спасибо, бабуля, – Толкушкин было направился к лестнице, но старушенция снова тормознула его.

– Сынок, фамилию-то я твою не разобрала, положено записать.

– Толкушкин, бабуля. Валерий Толкушкин.

Он взбежал на третий этаж и прошел в конец коридора, чье тусклое пространство, как «ливневка» после дождя, наполнялась отзвуками голосов, включенных радиоприемников, телевизоров и передвигаемой посуды. С кухни тянуло запахом тушеной капусты.

Валера остановился перед обшарпанной деревянной дверью, когда-то выкрашенной светло-голубой краской и громко постучал.

– Кто там еще? – раздался недовольный заспанный голос.

Валера толкнул дверь, которая со скрипом открылась и заглянул внутрь.

– Мне бы Андронова увидеть, – улыбаясь, спросил он.

– Ну, я Андронов. Что дальше?

Почесывая всклокоченную голову, на кровати сидел крупный русоволосый парень в сатиновых «семейных» трусах в горошек и удивленно смотрел на Толкушкина.

«Нумер» был действительно трехкоечный, но две другие кровати, стоящие вдоль стен, были не заняты. Прямо у двери гудел поцарапанный холодильник, дверка шкафа висела на одной петле, возле стола, загроможденного горой немытой посуды, валялось два стула.

– Очень приятно, господин Андронов, – масляно улыбаясь, произнес Толкушкин, – я так вас и представлял. Прямо герой нашего времени!

– Че-го, че-го? – грубо, но уже не так уверенно протянул Андронов.

– Ох, простите я не представился, – затараторил Толкушкин, – внештатный корреспондент газеты «Комсомольская правда» Валерий Толкушкин, готовлю материал о молодых работниках правоохранительных органов. Встретиться с вами мне порекомендовал Григорий Иванович Анненков.

– Анненков? – тупо уставился на Толкушкина Андронов.

– Да, да, начальник городского отдела полковник Анненков, вы что не знаете его?

– Е-мое, – Андронов снова почесал голову, – я-то думал, ты про Темку говоришь.

Толкушкин объяснил себе его тотальную непонятливость тем, что Андронов еще не совсем проснулся.

– Про какого Тему вы говорите? – переспросил в свою очередь Толкушкин.

– Да про одноклассника моего, Артема Анненкова, – пояснил Андронов.

– Знаете что, Павел, – Толкушкин достал из пакета бутылку «столичной», – если у вас нет возражений, мы бы могли продолжить наше интервью за дружеским, так сказать, столом. Повторяю, если у вас нет возражений.

– Так бы сразу и сказал, – лицо Андронова начало расползаться в блаженной улыбке.

* * *

Едва я успела дописать наш с Алискером разговор с Буториным (после сытного обеда с Коломийцем мысли на удивление быстро шевелились), раздался телефонный звонок.

– Вершинина слушает.

– Валентина Андреевна, сообщаю с места событий, – пародируя ультра серьезную манеру телекорреспондентов, приступил к докладу Антонов. – Буторин отъехал от здания администрации и направляется в сторону Волги, следую за ним. Какие будут распоряжения?

– Перестать дурачиться и продолжать наблюдение, – строго сказала я.

– Вас понял, – рапортовал Антонов-старший.

– Держи меня в курсе, Саша.

Я положила трубку и закурила. Через несколько минут в кабинет ввалился Мещеряков. Заметив коломийцевскую розу, он хитро сощурился.

– Ну, наконец-то, Валентина…

– Что наконец?

Он молча кивнул в сторону томящейся в бутылке из-под текилы розы и расплылся в улыбке.

– Тайный воздыхатель или явный? – Мещеряков беспокойно заморгал.

Он, надо сказать, постоянно изводил меня по-отечески нудными советами. Я тысячу раз цитировала ему иронические и едкие замечания Лароша по поводу глупой людской привычки советовать что-либо и советоваться о чем-либо, но Михал Анатолича с «завидным» постоянством не хотел лакомиться плодами изощренной французской мысли. Моя «неустроенная» личная жизнь не давала ему покоя.

– Это я сама себе подарок сделала, нравится? – попыталась вывернуться я.

– Меня на мякине не проведешь, Андревна, – Мещеряков плюхнулся в кресло, – я – тертый калач.

– Да знаю, знаю…

– Что там у тебя с Буториным? – резко сменил тему Мещеряков, изменившись в лице, – человека до сердечного приступа довела! А если бы он здесь копыта отбросил?

– Трудный клиент, Миша, – пожаловалась я.

– Что значит «трудный»? – Мещеряков буравил меня недобрым взглядом, – он нам деньги платит и не малые, а ты не можешь общий язык найти.

– Деньги деньгами, но и свое лицо иметь нужно, – хотя я и ожидала этого нагоняя, но недовольный тон Мещерякова задел меня.

– Да ты понимаешь, как он нам подгадить может? Могла бы попридержать свою гордость.

– Гордость, Миша, или есть или ее нет. А из-за того, что он – министр, я ему задницу лизать не обязана!

– Да кто тебя просит задницу лизать?! – разошелся Мещеряков, – надо просто уметь работать с людьми!

– Ах, значит я не умею с людьми работать? – полезла я на рожон, – в таком случае, я увольняюсь!

– Погоди ты, – махнул рукой Мещеряков, – уволишься, с кем я работать буду?

– С людьми, Миша.

– Ну, не горячись, – пошел он на попятный, – давай лучше о деле поговорим, – вперился в меня своими бесцветными глазами-буравчиками Мещеряков.

– Можно и по делу, – я встала и чтобы успокоиться начала прохаживаться по кабинету. – Нам удалось вытрясти из Буторина, что на кассете компромат на одного из высокопоставленных чиновников из обладминистрации, предположительно на Воронина.

– Ого, – прищелкнул языком Михаил Анатольевич, – ну-ну.

– Оперативность преступника или преступников (кража заняла не более пяти минут) наводит на мысль, что похититель знал, что искать и где.

– Следов не осталось?

– Буторин не сразу обнаружил пропажу и сначала заявил, что ничего не украдено, когда же выяснилось, что исчезла кассета, он в милицию естественно заявлять не стал, а пришел сразу к нам. Ребята говорят, что визуально следы обнаружить было невозможно, во всяком случае – снаружи. А внутри, конечно, все затоптали.

– Кого подозреваешь? – с профессиональной лаконичностью спросил Мещеряков.

– Воронина, – усмехнулась я.

– Может быть, ты не далека от истины, – теребил нижнюю губу Анатолич, – конечно, сам в дачу он не лазил, а мог кому-то поручить это. Нужно поработать в этом направлении.

– Хорошо, попробуем и в этом. Кстати, задаюсь я вопросом, не могли ли это сделать менты из тревожной группы? Уж больно быстро прибыли они на место происшествия.

– Я думаю, что Воронин хорошо знаком с Анненковым и мог бы попросить его о такой услуге, тем более, если от этого зависит вся его карьера. А что, по-твоему, может быть на такой кассете?

– Да все, что угодно. Передача взятки, знакомство с криминальными элементами, девочки, а может быть и мальчики…

Запиликал телефон, и я подняла трубку.

– Антонов докладывает.

– Слушаю, Шурик.

– К объекту в машину возле кинотеатра «Пламя» подсела полная блондинка лет тридцати в фиолетовой шубке. Следую за ними.

– Давай, Шурик, держи только меня в курсе. Ну все, конец связи.

– Вот и все, что мы имеем, – сказала я Мещерякову.

– Да, не густо, – он скатал нижнюю губу в трубочку, – ладно, работай, я пошел.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

* * *

Черная «Волга» Буторина остановилась за перекрестком. Антонову пришлось объехать его и встать впереди, чтобы не маячить перед светофором. Зато он неплохо разглядел сбитую, среднего роста блондинку в короткой фиолетовой шубке из тонкого каракуля. Она решительно шагнула к буторинской машине.

Ее пышная грудь с трудом удерживалась бортами шубки. Черные в тонкую белую полоску брюки-стрейч с небольшими разрезами внизу плотно облегали ее мощные икры. Черные боты на огромной платформе и габаритная кожаная сумка в форме баула, на которой мотались огромные декоративные булавки, резко выделяли эту блондинку из толпы.

У дамочки было ничем не примечательное лицо, если не считать ее налитых, упругих, как у затарившегося хомяка, щек и недовольно надутых пухлых губ, густо накрашенных фиолетовой помадой.

Высокомерная гримаса, подобная каменной маске, явно не шла к ее простонародной физиономии, как и весь ее претенциозный прикид, который, вне всякого сомнения, был рассчитан на привлечение внимания обремененных обыденными хлопотами граждан. Она выглядела «белой вороной» в толпе черных и коричневых курток турецкого происхождения.

Заметив в зеркальце заднего вида, что блондинка «загрузилась» в «Волгу», Антонов потихонечку тронул с места. Машина Буторина лихо сорвалась с места и, обогнав его, направилась в сторону набережной.

Через две-три минуты Буторин остановил машину у одного из домов сталинской постройки. «Фиолетовая шубка» выплыла из нее и с гордо поднятой головой вошла во двор. Через некоторое время Игорь Семенович направился вслед за ней.

«Похоже на любовное свидание», – подумал Антонов, выбираясь из своей бежевой «шестерки». Проследив за парочкой, он вернулся в машину и, набрав номер Вершининой, доложил ей обстановку.

* * *

– Сергей… извините, не знаю вашего отчества, – начал Алискер, усевшись в жесткое кожаное кресло напротив Горохова.

– …Филипович, – узкие губы собеседника Мамедова растянулись в подобие улыбки, – можно просто Сергей.

– Так вот, Сергей, как вам уже сказал Игорь Семенович, я должен задать вам несколько вопросов. Это неофициальный разговор, все, что вы мне сообщите, останется между нами. Это я могу вам твердо обещать.

Улыбка начала сползать с худого бледного лица Горохова, которое постепенно становилось натянутым.

– Я в вашем распоряжении, – он снова попытался улыбнуться, но тщетно.

Алискер прямо-таки физически ощущал, как между ним и его собеседником бесшумно поднималась прозрачная перегородка.

– Понимая вашу занятость, я сразу же перейду к главному. В прошлую субботу на даче Буторина была вечеринка, – он незаметно наблюдал за Гороховым, который при упоминании о вечеринке состроил кислую мину, – Игорь Семенович рассказал мне об этом. Вы туда приехали первым, ведь так?

– Ну и что? – вяло ухмыльнулся Горохов.

– Я хочу уточнить, в какое время вы туда приехали?

– Мы выехали около пяти, значит, были на месте не позже половины шестого.

– А во сколько на дачу прибыл Буторин?

– Точно я не могу припомнить, – Горохов беспокойно заерзал на кресле, – может быть, около семи.

– Хорошо, это можно будет уточнить у Игоря Семеновича, – без нажима продолжал Алискер. – Вы приехали заранее, чтобы приготовить все к приезду шефа, так?

– Да, конечно, – рассеянно кивнул Горохов.

– Кто помогал вам делать приготовления?

В кабинете повисло долгое молчание, нарушаемое лишь тиканьем больших круглых часов, висевших над входной дверью.

– Паша Можжевелов… – наконец произнес Горохов.

– А еще?

Снова продолжительное молчание. «Наверное, когда вы собираетесь на такие секс-пикнички, у вас более веселое настроение», – подумал Алискер.

– Можете не стесняться, я знаю, что с вами были девушки.

– Были, и что? – с вызовом спросил Горохов.

– То, что вы были с девушками, это личное дело вашего начальника и ваше, меня не интересует моральная сторона этого дела.

– Зачем же вы тогда спрашиваете об этом? – ехидно полюбопытствовал Горохов.

– Мне нужны их фамилии и адреса.

– Что-о? – глаза Горохова расширились от удивления.

– Вы хотите, чтобы я повторил свой вопрос? – невозмутимо посмотрел на него Мамедов.

Горохов покраснел от досады, чувствуя, что ему придется-таки назвать адреса и фамилии, чего ему делать очень не хотелось.

– Вообще-то мы могли бы и не поднимать вопрос с адресами, – обнадежил Алискер Горохова, – если бы…

– Если бы, что?

– Если бы вы мне рассказали о кассете.

– Какой кассете?

– Об обычной видеокассете, которая стояла вместе с другими.

– Я вас не понимаю.

– Постарайтесь вспомнить, – потихоньку напирал Алискер, – на ней еще была надпись латинскими буквами.

Горохов изобразил на своем лице глубокую задумчивость, всем своим видом давая понять, что ничего не знает о кассете.

– Там у Буторина этих кассет сотни две, наверное…

– И все с такими надписями?

– Ну… с разными надписями.

– Ладно, видит Бог, я хотел как лучше, – с сожалением произнес Мамедов, – тогда давайте адреса.

– Погодите, – Горохову очень не хотелось говорить про эту злополучную кассету (черт его дернул вставить ее в видеомагнитофон), но ведь если не скажет об этом он, то проговорится Паша. И если его он мог как-то предупредить, чтобы не болтал лишнего, то девиц из общежития книготоргового техникума увидеть раньше Мамедова ему явно не удастся. Он пребывал в состоянии фрустрации, не имея ни малейшего представления, как выбраться из подобной ситуации. Если шеф узнает, что это он был инициатором просмотра…

На помощь ему пришел Мамедов. Словно прочитав его мысли, он заговорщически произнес:

– Сергей, если вы вспомнили, пожалуйста, говорите. Обещаю вам, что даже ваш босс не узнает о том, что вы мне скажете.

– Бес меня попутал поставить именно эту кассету, – прошептал он.

– Кто же на ней? – как бы подтолкнул его Мамедов.

Голос Горохова стал глухим и доносился до Мамедова словно из могилы, хотя тот сидел в метре от него.

– Воронин.

– С женщиной?

Горохов кивнул.

– С двумя.

– Интересно, – не удержался от комментария Мамедов.

Горохов насторожился, его худая физиономия вытянулась больше обычного.

– Вы мне обещали – никому, – его губы трусливо подрагивали.

– Можете мне верить, – веско ответил Алискер и добавил, – как себе.

* * *

– Добрый день, могу я поговорить с Мариной Фроловой? – я звонила своей новой знакомой, у которой собиралась брать уроки французского. Все-таки моих любимых моралистов нужно читать в подлиннике. Но сейчас я просто хотела с ней проконсультироваться.

– Я слушаю, – раздался на том конце провода знакомый грудной голос.

– Мариночка, здравствуй, это Вершинина.

– А Валентина Андреевна, выбрали, наконец, время для занятий? – обрадовалась она.

– К сожалению, пока нет, мне всего лишь нужен твой совет. И потом мы же договорились, что будем называть друг друга по именам, – пожурила я ее.

– Ладно, Валентина, что же тебя интересует?

– Мне попалось одно слово, вернее, два одинаковых, написанных через дефис.

– И что же?

– Я посмотрела в своем большом французско-русском словаре Ганшиной, но его там не оказалось, может, оно вообще не французское, а английское или итальянское?

– Ну давай свое слово, как оно читается?

– Вот этого-то я как раз и не знаю.

– Тогда проспелленгуй мне его.

– Что значит проспелленгуй?

– Это значит назови мне его по буквам, поняла?

– Конечно, поняла, слушай. Значит, так, – начала я, – первая буква – «же», вторая – «о», третья – русское «и», дальше – «зет» и последняя – «и» с точкой наверху. Да, во втором слове на конце еще одна буква – «эс», вот теперь все.

– Где же ты раскопала такое слово? – рассмеялась Марина.

– Оно что, нецензурное?

– Как тебе сказать, – весело продолжала Марина, в которой проснулся понятный профессиональный интерес, – во Франции вся «нецензурная» лексика может использоваться в литературе.

– Так это французское слово? – поторопила я ее.

– Это «гузи-гузи» явно из любовного лексикона, погоди, я посмотрю в словаре арго.

– Арго?

– Ну, это французский сленг.

Через минуту я опять услышала в трубке ее глубокий голос:

– Ну, что я тебе говорила, «гузи-гузи» переводится как «щекотание» или «ласки», вот так. Еще есть вопросы?

– Спасибо огромное, Мариша, ты мне очень помогла, а к занятиям, я думаю, мы скоро приступим».

По-моему, достаточно живо и в то же время лаконично, – еще раз пробежав глазами написанное, оценила Валандра свою литературную работу, – разговор, конечно, не ключевой, но имеет свое значение. Я могла бы просто сообщить читателю, что означает это французское слово при помощи косвенной речи, но диалог придает роману динамизм, экспрессию, дает возможность читателю как бы самому быть свидетелем разговора.

Неизвестно, какая бы еще ценная мысль о творческом процессе посетила бы Валандру, если бы не вошедший Алискер. Он снял легкую серую куртку из микрофибры фирмы «Шульман» и, пытаясь скрыть от Вершининой удовлетворение, которым светилось его лицо, уселся на стул.

Вершинина, видя его потуги, улыбнулась.

– Вижу, что Горохова ты посетил не зря, давай, рассказывай.

– Да уж, помощник оказался под стать своему начальнику, – ухмыльнулся Алискер, – сначала он уперся, как баран, но мне удалось немного его расшевелить. Короче, Горохов признался, что он и Можжевелов видели эту кассету. На ней снят, кто бы вы думали? – Алискер сделал театральную паузу для придания большей эффектности завершающей фразе.

– Я думаю, там Воронин в обществе обнаженных девушек, – произнесла Валандра.

Алискер обиженно посмотрел на Вершинину.

– Валентина Андреевна, – протянул он, – я что, зря работал, – и тут же удивленно посмотрел ей в глаза. – Вы просто догадались, да?

– Конечно, догадалась, – успокоила она своего помощника, – откуда бы я могла это узнать?

– Кто вас знает… Вы ведь любите удивлять нас и ставить в тупик, – Алискер лукаво улыбнулся.

– Ну, это ты преувеличиваешь. Вот вы меня действительно приятно удивили, – она кивком головы показала на картину в белой раме, висевшую над журнальном столиком.

Это был портрет некоего господина, выполненный в смелой кубистской манере. Картина писалась на заказ одним из талантливых представителей локального авангардизма.

В роли ничего не подозревающих заказчиков выступили представители сильного пола во главе с Мещеряковым, которые даже не удосужились полюбопытствовать у местного «пикассо», какой стиль тот предпочитает и в какой манере работает.

Так что внешность графа де Ларошфуко, якобы запечатленная на этом оригинальном полотне требовала постоянной зрительной экспертизы, которая стала настоящей визуальной забавой, если не сказать головоломкой, для самой Валентины Андреевны и всего мужского коллектива, сподобившегося преподнести ей этот «шедевр» на Восьмое марта.

– Чем больше смотрю на него, тем меньше уверена, что это Ларошфуко… – скептически усмехнулась Вершинина, в который раз разглядывая вышеназванное произведение искусства.

– Ну кто ж знал? – пожал плечами, виновато улыбаясь Алискер.

– Нет, а все-таки он мне чем-то нравиться… – ободрила Мамедова Валандра.

– Вы, наверное, только не поймете – чем?

– В нем чувствуется экспрессия… – нараспев проговорила Валентина Андреевна, продолжая мечтательно созерцать полотно.

– Эх, – с досадой выдохнул Алискер, который в слове «экспрессия» чувствовал некую непроницаемую ширму, за которой Валандра пыталась скрыть свое недоумение.

– Так, значит, кто в первую очередь заинтересован в краже кассеты? – Вершинина резко вернулась к основной теме разговора.

– Воронин.

– Что нужно делать? – экзаменовала Вершинина Мамедова.

– Установить слежку за ним.

– Правильно. Вы, молодой человек, лихо отвечаете на вопросы, – с юмором сказала Валандра.

В этот момент раздался телефонный звонок.

– Слушаю, – уже серьезно произнесла она.

– Валентина Андреевна, что прикажете делать? – голос Антонова-старшего звучал озабоченно, – Буторин высаживает свою мадам у почтамта. Их пути расходятся.