Текст книги "Кругом одни принцессы"

После блужданий по Пустошам мы выбрались на оживленную дорогу и от встреченной труппы театра «Козюки», направлявшейся на гастроли, узнали, что ближайший город на перекрестке торговых путей – Аль-Кадавр. Туда, для начала, я и решила отправиться.

– А как же Чифань? – удивился Хэм.

– Ты в самом деле учиться возжелал?

– Не, учиться я не хочу. Но мы, вроде, туда собирались.

– Не собирались, а говорили, что собирались. Разница. Первым делом нам нужно узнать, где находится то, за чем мы сюда явились. Ежели в Чифани – будет тебе Чифань…

По пути я вновь переоделась в свою прежнюю одежду, а многострадальное платье Стар Ньюэры разрезала на полосы, кои употребила на сооружение тюрбанов для Хэма и для себя. Хэм протестовал, чтобы на него наматывали «эти тряпки», однако я его уговорила.

– Здесь только рабы и умалишенные ходят с непокрытыми головами. Ты же не хочешь, чтобы тебя приняли за кого-нибудь из них?

– Ни за что!

– Вот и ладушки. Тем более, надо действительно лишиться ума, чтобы при здешнем солнце не прикрывать головы.

Аль-Кадавр ничем не отличался от большинства городов в части Ойойкумены, именуемой Ближнедальним Востоком, а именно грязных, пыльных, шумных и прокопченных жарой. И у врат Аль-Кадавра впервые за время нашего путешествия мне пришлось применить заклинание кратковременного отведения глаз городской стражи, дабы не платить въездной пошлины. Доселе я честно платила, к тому же деньги были не мои, а клиента. Теперь же в кошельке у нас не было ни динара, а демонстрировать стражам порядка реквизированные драгоценности было бы по меньшей мере неосторожно.

С хозяином гостиницы – по-местному, дастархан-барака, все обошлось гораздо проще. С него хватило и самого скромного перстня из нашего набора. После чего в нашем распоряжении были комната и кушанья, превосходившие творения всех поваров от Столовых до Пустошей.

После обеда, вознаградившего нас за лишения последних месяцев, мы собрались в лавку менялы. Не обошлось без обычных препирательств. Я предупредила Хэма, что всем займусь сама, а ему следует помалкивать.

– Это еще почему? Сам справлюсь!

– Ты не понимаешь. Здесь надо торговаться, иначе уважать не будут.

– А я умею! Я в Нездесе был, в лавки ходил и торговался почем зря!

– Еще один крутой нездесит выискался… Только тамошние торгаши перед здешними – дети малые. Отпусти тебя одного – и вправду выйдет почем зря.

И мы двинулись на базар. День был торговый, и посмотреть было на что, но не следовало отвлекаться, пока мы не разживемся наличкой.

У хозяина дастархан-барака я узнала, где найти меняльную лавку, и целеустремленно двинулась к ней. По пути едва не потеряла Хэма. Нашла его там, где меньше всего ожидала обнаружить – у книгопродавца. Оказалось, что его заманили туда новейшим списком эротического трактата «Трах-Тибидох» с цветными миниатюрами. Я тихо рыкнула: «Может тебя Диким Хозяйкам вернуть, чтоб они тебе все на практике показали?», и Хэм покорно отложил книжицу.

Перед входом в лавку почтеннейшего Мехмата ибн Кармана я закрепила хвост тюрбана, чтоб он закрывал лицо до самых глаз, дабы соблюсти местные приличия. И не зря. Место оказалось приличное, весьма, весьма. Одно из тех, куда посетители заходят не только для того, чтобы заключить сделку, но затем, чтобы засветиться в достойном обществе. А хозяин, понимая это, угощает гостей кавой и подает им наргиле, чтоб они, возлежа на пушистых коврах, могли насладиться культурной беседой. И сейчас несколько разномастных мужчин этим и занимались. Мы же с Хэмом с первого взгляда хозяину не понравились, но он не стал визжать, как ограбленный, а возгласил, оглаживая крашеную хной бороду:

– Что вы делаете здесь, о нечистые, о дети псов? Ибо не место здесь неправомочным, безденежным! И быстрее лани беги, ты, молодой бродяга, ибо отмечен ты следами злобных сил: волосы твои желты, а глаза таковы, о каких сказано: «Горе тебе среди голубоглазых!»

– Сдержи свое сердце, о достойнейший из достойнейших, и остерегись прогонять состоятельного клиента! Взгляни на моего хозяина – разве ты не видишь на нем следов благополучия? – Я встряхнула мешочек, в котором лежали драгоценности. – И разве твое изощренное ухо не различает звон золота о рубины? И этот звон может порадовать ухо твоего конкурента Залила Сутрана, если беседа наша будет продолжаться в том же тоне!

– О, горе мне! Не иначе я плохо спал и взгляд мой затмился, и следы богатства спутал я со следами злополучия! Но почему хозяин твой стал таков, что тело его исхудало, а лицо опалило солнце? И почему он сам не назовет свое имя и не расскажет своей истории? Разве у него нет языка, чтоб говорить?

– О почтенный, язык у него в порядке, равно как и все прочее. Но не спрашивай его имени, ибо это стерлось. А что до того, что он молчит, это повесть долгая и увлекательная, и начало ее неизвестно, и конец нельзя изложить.

– Так пусть она расскажет эту повесть, о Мехмат ибн Карман! – воскликнул один из посетителей. – Все равно на улице жара, и никаких развлечений, а славный музыкант, которого ты обещал нам сегодня, не пришел, собака и сын собаки!

Мехмат не рискнул уточнять, к кому относится последнее утверждение.

– Да будет по твоему слову, благородный Насрулла. А ты, могучий Ахок, желаешь ли послушать историю?

– Желаю, – прогудел действительно могучий детина, заросший черным кудрявым волосом.

Остальные посетители тоже изъявили согласие.

– На голове и на глазах! – провозгласил Мехмат. – Рассказывай, а после я отвешу вам деньги за ваше золото, если оно того стоит.

– Узнайте же, о достойные, что был в некоем городе Ойойкумены богатый купец. И был у него единственный сын, ни в чем не знавший недостатка. В назначенный час купец умер, оставив сыну дом, и вдоволь товара, и невольницу, обученную всем наукам, и мирским и счетным, и всем ремеслам, что известны в мире. И сын купца каждый день ходил на базар, и покупал, и продавал, имея с этого прибыток. В некоторый день прибыл на базар человек, торгующий тканями, и продавал платки и пояса тонкой работы. И был среди них вышитый пояс такой красоты, что сын купца решил, что непременно должен владеть им. Больше, чем за весь товар, проданный на базаре за весь день, просили за этот пояс, но сын купца не пожалел денег и купил желанное. И отнес пояс домой, и любовался им, и чем больше смотрел на дивные узоры, тем сильнее казалось ему, что вышит он рукой не простой вышивальщицы. И он снова побежал на базар, желая расспросить того торговца, что продал ему пояс, но его уже не было в городе. Тогда сын купца впал в тоску и щеки его сделались впалыми, а глаза – голубыми. И верная невольница сказала ему: «О, молодой хозяин, пойди к волшебнику, мудрому из мудрых и покажи ему этот пояс – быть может, он разрешит загадку». А в том городе был волшебник, равный в науке чародейства Сулайману, Малагису и даже Абрамелину, мудрейшему из здравствующих. И он посмотрел на чудесный пояс, и открыл гадательную книгу, принесенную ему джинами и висками, и сказал: «Воистину, диво! Пояс сей вышивала дочь властителей, чья красота не подлежит описанию. Она из тех, о ком сказано, что «она соблазняет своим задом», ибо ягодицы ее при ходьбе бьют друг о друга, словно волны Радужного моря в час прибоя. Спереди же на нее нельзя смотреть, не зажмурившись, ибо живот ее как бы усеян анемонами, из складок которого веет уксусом, и соски грудей ее подобны паре плодов граната. И ее полюбил чародей, из числа зловредных, и заточил ее в башне. И она вышивает в той башне пояса и посылает их на продажу, дабы витязь из числа доблестных увидел их, и узнал о ее судьбе, и освободил из башни. А называют ее Доступная Принцесса, и томится она в одном из городов Ближнедальнего Востока, а о большем молчит моя гадательная книга». И сын купца, услышав эти слова, стал как порабощенный похищенной любовью, и не знал покоя ни днем, ни ночью. И невольница, исполненная разумения, – а я и есть эта невольница, в чем свидетели носители доказательств, – спросила у мудреца: «О мудрец! Нет ли какого-нибудь верного средства, чтобы господин мой добыл себе Доступную Принцессу?» И мудрец снова раскрыл свою гадательную книгу и сказал: «Есть чудесный меч, прозванный в наших краях Рубилом за то, что сокрушает все, с чем соприкоснется, и кто владеет им, тот может добыть желаемое. А хранится он в одном из городов Ближнедальнего Востока, а о большем молчит моя гадательная книга».

И сын купца и невольница сели на коней и бактерийских верблюдов, и был он в пути точно пьяный, который выпил много вина, не скупясь для себя, и его охватило похмелье, так что он блуждал, сам себя потеряв, не зная, что делать, и утонув в море размышлений. И поиздержался в пути, и, прибыв в Аль-Кадавр, направился к меняле, дабы обратить золото и драгоценные камни в звонкую монету, и нанять себе красивый дом, и устлать его коврами и подушками, и повесить в нем занавески. И вот мы пред тобою, о почтеннейший!

– Славная история, – сказал Махмат ибн Карман. – Сдается мне, о почтеннейшие, что ничем не уступает она истории о любви прекрасной Алмасты и отважного Бешбермека, что мы слышали вчера.

– Да, история славная и, сдается мне, правдивая, – подхватил почтенный Насрулла. – Разве не ты, могучий Ахок, рассказывал нам, что чужестранцы именуют Доступной Принцессой несравненную Бедр-аль-Тохес, что превзошла прославленной красотой Шуб-аль-Тулуп, знаменитую красавицу древности, и заключена она под заклятием в чудесном Этрофе, что на берегу Радужного моря?

Могучий Ахок уклонился от ответа, но отозвался старикашка, возлежавший на софе с блюдом шербета.

– Верно, верно, и побратим твой Бизяв, что пошел сегодня в баню, говорил нам о некоем волшебном мече, что хранится в крепости у озера Дахук Кардаль, и стережет его страж-птица Железный Феникс.

Ахок снова смолчал. Мехмат же нетерпеливо поглядывал на мешочек в моих руках. Пришла пора перейти к делу. Я достала цацки, и мы принялись торговаться. Занятие это оказалось для меня более приятным, чем ожидалось. Поскольку я чувствовала, что если придется снова говорить периодами, начинающимися с буквы «и», то я за себя не ручаюсь.

Хэм при виде денег заморгал глазами и вышел из того полуобморочного состояния, в которое поверг его мой рассказ. Присутствующих это нимало не смутило, ибо по их разумению (довольно правильному) так и должен вести себя любой нормальный мужчина, даже без памяти заочно влюбленный в Доступную Принцессу.

Получив денег меньше, чем стоили драгоценности, но больше, чем я надеялась, мы собрались уходить. И тут подал голос могучий Ахок.

– А пока вы не наняли дом с подушками и занавесками, где ты сказала, вы остановились?

Я об этом не упоминала. Но сделала вид, что забыла об этом.

– В дастархан-бараке, которым владеет почтенный Вах Вай-Мэй, что возле рынка.

Он кивнул и не произнес больше ни слова.

Когда мы вернулись в дастархан-барак, Хэм сказал.

– Как прикольно все совпало! И деньги есть, и сразу адреса узнали. Отдохнем здесь, отъедимся, и поедем.

– Насчет отъедимся – не знаю. Но отдыхать в ближайшую ночь нам вряд ли придется.

– С чего бы?

– К нам явятся гости. Двое, как минимум. Эх, Рыбин Гранат сейчас бы не помешал. Не думала я, что пожалею о его отсутствии. Но ничего, придется, как всегда, справляться самолично.

Их действительно оказалось только двое. Кроме того, на протяжении всего путешествия на нас нападали внезапно, теперь же мы успели подготовиться, и это существенно облегчило ситуацию. Наши супостаты также сочли ниже своего достоинства сговариваться с гостинником, и полезли в окно, благо она располагалось невысоко. Первым появился уже знакомый мне могучий Ахок, ибо был он из тех, кто действует по принципу: «Сила есть – ума не надо». Второй – упомянутый заочно Бизяв – заставил немного повозиться. Богатырь был мал ростом, подвижен, и кое-чему учился. Пуще того – примерно в той же школе, что и Рыбин Гранат. Это было заметно по пристрастию к прыжкам и отталкиванию от потолка. Что его и погубило. Видимо, его учитель не говорил ему того, что я вдалбливаю всем на каждом занятии: в воздухе у человека опоры нет! И моя неприязнь к полетам здесь не причем – это базовые знания… Короче, когда он попытался осуществить уже знакомый «полет фанеры», я ухватила его за щиколотки и приложила затылком о глинобитный пол.

Хэм тем временем обезоруживал Ахока и вязал его заранее заготовленными ремнями. Все же мальчик в путешествии кое-чему научился.

Предоставив ему сделать то же самое с Бизявом, я соорудила легкие кляпы по методе полковника Грушина, заткнула пленникам рты и стала ждать, пока они придут в себя.

Первым очнулся Ахок, и я выдержала положенный интервал, чтобы он промычал в тряпочку соответствующие случаю ругательства, добавив:

– Нужно было слушать внимательнее, мужик. Я же честно предупреждала, что обучена всем ремеслам.

Затем, как рекомендует полковник, кляп был вынут, и мы услышали:

– …дети разврата!

И тут Хэм показал, что на самом деле он хам.

– Ты на кого пасть разеваешь, козлина? Я здесь начальник! Будешь понты метать – узнаешь, кто крутой, а кто подкрученный!

Ахок и в самом деле разинул пасть. Я даже загордилась своим подопечным. Разумеется, если б Ахок на него прикрикнул, Хэм бы стушевался. Но Ахок этого не знал.

– А говорили – утонул в море размышлений, – подал голос опамятовавшийся Бизяв. – И учтите, слуги шайтана: если вы передадите нас властям, кади склонит свое ухо к нам, скромным и благочестивым, а не к пресекающим дороги и предающим друзей разбойникам, коварным и хитрым!

– Мы учтем. И в случае чего не станем передавать вас властям, а утопим в ближайшем арыке, как вы намеревались поступить с нами. Но не лучше ли нам договориться, как подобает скромным и благочестивым?

– О чем нам договариваться, о пятнистая змея?

– Во-первых, обойдемся без «о», также без «и». Во-вторых, вам ведь нужны Доступная Принцесса и меч Рубило? И вы пришли сюда ликвидировать конкурентов.

– А кому конкуренты-то нужны!

– Вот об этом и поговорим.

– Как мы можем договориться, о ифритка?

– Арык, – напомнила я ему.

– …когда мы, побратимы, целый год договориться между собой не могли!

– Это так, – подтвердил Бизяв. – Мой побратим считал, что доблестнейшее из деяний – добыть прекрасную Бедр-аль-Тохес, слухами о красоте которой полнятся страны подлунного мира. Я же полагал, что подвиг, достойный того, чтоб в веках его воспевали акыны, – это добыть из крепости на берегу кристального озера Дахук Кардаль волшебный меч, оставленный там покорителем вселенной Седлалпиналом под охраной страж-птицы, Железного Феникса. И каждый, кто пытался завладеть одним из этих сокровищ, не возвращался обратно. И так мы препирались целый год, тратя время на распитие кавы и хождение в баню. А потом являются подозрительные иностранцы и раз-два – решают задачку. Разве могли мы претерпеть такое? Иначе они свершили бы наш подвиг раньше нас.

– Ну да, ведь вы, узнав решение задачи, еще год бы в банях парились… на радостях.

– А мы вот в баню не ходим! – похвалился Хэм.

– За себя говори… Итак, богатыри, предлагаю следующее…

– Правильнее будет «бахадуры», – сообщил Ахок.

– Неважно, дуры там, тыри… Всем нам необходимо добыть одно и то же. И задача, как утверждают, будет не из легких. Давайте объединимся. А ежели вы не согласны, даже арык не понадобится. Мы можем просто оставить вас здесь связанными, поскольку местонахождение сокровищ нам известно.

Богатыри-бахадуры переглянулись. Потом Бизяв спросил:

– Да, но кому же достанутся красавица и меч?

– Разве не ясно? Тому, кто останется в живых.

– И царь Седлалпинал, прозванный Ужасом Вселенной, был чародей не из последних. Он добыл железо из сердца земли, и смешал его с жаром своего сердца, не знавшего жалости, и так отковал меч, разрубавший все, к чему прикоснется, – рассказывал Бизяв, раскачиваясь на спине бактерийского верблюда. Мы покинули гостеприимный Аль-Кадавр и углубились в печальные степи Затруханны. Чтобы скоротать дорогу, Бизяв приступил к повести об истории волшебного меча. – И ни одно оружие, соприкоснувшись с лезвием меча Седлалпинала, не могло устоять и разлеталось на куски. И завоевал Седлалпинал множество стран, и утомился. – Жанр требовал периодов с «и», вдобавок поблизости не было ни одного арыка, потому приходилось терпеть. – И возлег Седлалпинал на софу своего отдохновения, и отдыхал там, и закралась в его душу ревность: что, если наследники Седлалпинала, вооруженные волшебным мечом, завоюют еще больше стран, и слава царя превзойдется? Тогда выстроил царь крепость посреди печальных степей Затруханны на берегу кристального озера Дахук Кардаль, и укрепил ее изрядно. Посреди крепости вбил он крюк и повесил на него волшебный меч. А потом снова добыл железа из сердца земли, и смешал его с чарами, созданными из холодной головы и чистых рук его, и сделал из этого сплава страж-птицу Железный Феникс, и приказал ей убивать каждого, в чьих руках будет волшебный меч. И стал жить в своей крепости, наслаждаясь своей хитростью. А потом мелкий шейх, из кочующих по степям Затруханны, имя которого стерлось, напал на крепость, и царь Седлалпинал схватил с крюка свой верный меч. И Железный Феникс убил царя, повинуясь приказу. И всех, кто пытался схватить волшебный меч, он убивал, а тех, кто грабил сокровища крепости, отпускал беспрепятственно, ибо не таковы были его инструкции. А наследники Седлалпинала разделили его царство между собой, и тем обогатились, ибо сказал философ Мао-Цзы: «Разделяй и продавай: розничная цена выше оптовой». Крепость же у кристального озера Дахук Кардаль стоит пустой, и не осталось в ней иных сокровищ, кроме меча, и страж-птица сторожит ее веками днем и ночью. Вот!

– Поучительная история, – сказала я. – Интересно, что в ней может считаться правдой?

– Обижаешь! Мой предок был одним из тех, кто грабил сокровища крепости. И все видел своими глазами. Поэтому и не решился взять меч. Но он надеялся, что по прошествии веков кто-нибудь из его потомков что-нибудь надумает.

– Грабитель! – фыркнул Хэм. – Нашел чем удивить. Моим предком был великий завоеватель Тортилла, прозванный Ясной Холерой…

– Это у купчишки-то?

– Спокойно, бахадуры! – поспешила сказать я, прежде чем Хэм ляпнул еще что про свое происхождение. – Лучше скажи мне, благородный Бизяв – птица и впрямь железная?

– В этом нет никакого сомнения. Разве иначе Феникс прожил бы столько веков? Сдох бы давно.

– Стало быть, если я тебя правильно поняла, программа у Феникса такая: в крепость он всех впускает свободно. А выпускает только тех, у кого нет меча.

– Куда уж правильней.

– А подменить меч нельзя?

– Интересная идея! – оживился Ахок, молчавший чуть не всю дорогу.

Но Бизяв покачал головой.

– Думаешь, он не почувствует разницы? Страж из того же железа, что и меч, между ними должно быть родство!

– Бредни и домыслы! – уперся Ахок. – Как может железо что-то чувствовать?

Препирательства побратимов прервал Хэм, привставши на стременах.

– Народ! Впереди деревья какие-то!

– Вот еще подтверждение правдивости моей повести, – сказал Бизяв. – Это роща чинар, там, слышал я, есть родник. Крепость должна быть неподалеку. Наша семейная легенда утверждает, что герои, ходившие за мечом, делали здесь последний привал перед последним переходом.

– Мне не нравится слово «последний», – заявил Ахок.

– Неважно, – сказала я. – Солнце садится. Давайте и мы сделаем привал, заодно обсудим дальнейшие действия.

В роще оказалось довольно мило. Из под корней старой могучей чинары бил родник. Трава под деревьями не успела выгореть, как в степи. Верблюдам это очень не понравилось, и бахадуры не стали затаскивать их в тень. Судя по тому, что поляна не была истоптана, охотников до Рубила давно не находилось.

После того, как мы разостлали дастархан и поели белых лепешек с зеленью, дыни, пахлавы, бастурмы и запили все это чаем (Хэм тщетно ждал, когда начнется балдеж), пришла пора говорить о деле. Бахадуры согласились с этим, хотя и с явной неохотой.

– Многие века храбрые воины пытались взять меч, но не преуспели, – сказал Бизяв. – Значит, надо измыслить хитрости и уловки.

– Разве мы уже не измыслили хитрость? – ответил Ахок. – Нужно подменить меч.

– Можно попробовать. Но в странах заката, откуда мы прибыли, говорят «Хорошо иметь две тетивы на одном луке».

– Ты предлагаешь застрелить Железного Феникса? – удивился Бизяв.

– Это выражение означает, что нужно иметь хитрость про запас. Хотя ты почти угадал, бахадур. Меч рубит все, что угодно, не так ли?

– Верно.

– Значит, железо он тоже рубит. Никто не пытался зарубить страж-птицу, потому что она из железа. Обычным мечом, действительно, железа не проймешь. Но не этим.

– Погоди! Стало быть, один из нас подменяет меч. Другой, если уловка не удалась, рубит Железного Феникса… Но нас здесь гораздо больше, чем нужно, чтоб осуществить этот замысел.

– Неизвестно. К тому времени, когда выяснится, удалась первая хитрость или нет, кто-то может погибнуть. Так что идти нужно всем.

– Это нечестно! – возопил Бизяв. – Вас двое, а мы одни! Мечите жребий среди себя, кому идти в крепость, а иначе мы не согласны!

Мне это предложение было на руку, но для вида я некоторое время упорствовала, после чего согласилась. И вряд ли стоит объяснять, кому выпал жребий. Хэм не возражал, не кричал, что все подстроено (а оно и было подстроено), поскольку ему заранее было известно, что меч Рубило надлежит добывать мне, а подробности его не интересовали.

Затем Бизяв отвел Ахока в строну, и побратимы некоторое время шептались, бросая в мою сторону косые взгляды. Я как ни в чем ни бывало, занималась уборкой и мытьем посуды. Хэм завернулся в попону и задремал.

Ахок подошел и заявил, гордо задрав бороду:

– Мы тут посовещались, и я решил, что именно я заменю свой меч на волшебный. Но тогда получается, что, как бы ни повернулись события, один из нас остается рядом с тобой безоружным. А нам известно, что ты – кудесница из кудесниц, искусная в обмане, распутница, хитрица, развратница и обманщица…

– Ну, я про себя и не такое слышала.

– …опасность из опасности и бедствие из бедствий, нечестивая по вере, непокорная никакой религии.

– Это уже ближе к теме.

– Короче, мы требуем, чтобы ты, идя в крепость, оставила здесь меч, самострел, и кинжал, чтоб не опасаться нам от тебя удара в спину.

– А иначе не будет никакого совместного похода, – подхватил Бизяв. – Мы же знаем теперь, как поступать, а наши верблюды доскачут быстрее ваших лошадей.

Я долго молчала, потом глухо произнесла.

– Вы победили, бахадуры.

И опустила голову.

Пусть себе так и думают.

К полудню перед нами открылась сумрачная громада заброшенной крепости, нависающая над изломанными берегами.

Хэма мы оставили в чинаровой роще. Перед этим я торжественно передала ему свой меч, арбалет и кинжал, и Хэм, хороший мальчик, не ляпнул про все остальное. И, благословясь, оседлали своих четвероногих.

Вода в озере была прозрачной и в то же время темной. Что означало такую глубину, что солнечные лучи не могли пронизать даже в самый жаркий летний день. При каждом порыве ветра на волнах плясали тени циклопических зубчатых стен.

– Вижу! – воскликнул Ахок. – Вижу его!

– Что ты орешь? Уж не вселился ли в тебя злой дух пустыни Ишак-Мамэ? – недовольно заявил Бизяв.

– Железный Феникс! Он на воротах!

– Ну и что? Я уже давно его вижу.

Я тоже разглядела очертания фигуры над надвратной башней. Издалека страж-птица казалась статуей. По мере приближения – тоже. Ваятель сделал Железного Феникса похожим на орла, только по моим прикидкам, он был больше самого крупного орла раза в четыре. Оставалось утешаться, что до самого маленького дракона он все же не дотягивал. Весь он – от железного клюва до растопорщенных перьев – был осыпан рыжеватой пылью. Возможно, магическое железо со временем тоже ржавело. А может, это и в самом деле была пыль, скопившаяся за те десятилетия, когда Железного Феникса никто не беспокоил.

Ворота в крепости были выломаны – во время ли того достославного штурма или позже, – и путь был открыт. Но мы не торопились этим воспользоваться. Пустые глазницы Железного Феникса были устремлены поверх наших голов, но кто знал, что таилось за ними!

Я спрыгнула на землю.

– Делаем пробный заход. Говорят, что эта тварь внутрь пропускает беспрепятственно. К тому же у меня нет меча. Так что я пошла, бахадуры.

Железная птица осталась неподвижна, когда я ступила на растрескавшиеся плиты двора. Там меня нагнал голос Ахока.

– Да не скажут обо мне, что женщина опередила меня в твердыне меча!

Мы стали подниматься по уцелевшим лестницам, в поисках помещения, о котором говорила легенда.

Бизяв был третьим. Он целенаправленно двинулся к лестнице, выводившей на крепостную стену, а оттуда – к надвратной башне. Храбрый парень. Впрочем, птица по-прежнему не шевелилась.

Сквозь рухнувшие купола башен виднелось небо. Оно здесь было не таким синим, как повсюду на Ближнедальнем Востоке, а скорее серым, как на Севере, словно сумрачные воды озера служили зеркалом, отбрасывающим обратный отсвет. Переходы между башнями тоже частично разрушились, лестницы вели в никуда. Мы поднимались, спускались, возвращались в места, где уже побывали, и, наконец, блуждания привели меня туда, где некогда был круглый зал, выложенный мрамором, испещренным непонятными письменами. Теперь от зала остался пол – оттуда, где некогда был парадный вход, был переброшен над двором мост к надвратной башне, в середине которого зиял провал. Напротив моста сохранилась единственная стена с частью купола.

А посреди стены, на ржавом крюке висел меч. Он был без ножен, на длинной рукоятке с широким перекрестием. Лезвие было слегка изогнутым, хотя не таким, как у сабли. К рукояти был прикреплен витой шнур с петлей на конце.

– Если он века здесь висит, странно, что шнур не истлел и крюк не рассыпался, – сказала я, заслышав шаги приближающегося Ахока.

Тот не ответил. Поравнялся со мной, взглянул на меч, потом отвернулся. На другом конце каменного моста возник Бизяв, следивший за нашими передвижениями. Побратимы снова переглянулись. Затем Ахок, прикусив губу, двинулся вперед. Шел он медленно. Сказать по-правде, мне тоже было не по себе. Вот он подошел к стене… протянул руку… схватил меч…

Страшный скрежет огласил старую крепость. Случилось то, чего все ждали, и что – в глубине души надеялись – может быть, не случится. Страж-птица повернула свою огромную голову, и мне показалось, что в пустых глазницах – красноватый огонь. Потом Железный Феникс начал расправлять крылья. Скрежет стал еще громче и страшнее, как будто действие это давалось птице с величайшим трудом.

Но Ахок больше не медлил. Вместо того, чтобы заменить меч Рубило своим собственным, он пробежал через зал к мосту и перебросил меч Бизяву, а тот ловко поймал его и развернулся навстречу Железному Фениксу. И прежде чем тот успел ожить окончательно, рубанул железное чудовище раз. И другой.

Молва, в виде исключения, не солгала. С первого же удара Бизяв разрубил страж-птицу пополам. Но он не удовлетворился этим. Удар за ударом сыпались на металлическую плоть, и вскоре на крепостной стене валялись лишь бесформенные куски железа.

– Умри, презренная тварь! – завопил Ахок.

Обращался он не к страж-птице. Это было адресовано мне. И с тем мечом, что он так и не повесил на стену, Ахок бросился на меня.

Я предполагала, что он сделает это после того, как мы выберемся из крепости. Однако бахадур оказался слишком нетерпелив.

Поначалу я надеялась, что мне удастся его просто вырубить. Но здесь это было труднее, чем в дастархан-бараке. Там, в тесноте, Ахоку негде было развернуться с мечом, к тому же на меня работал фактор внезапности. И я не могла подобраться к нему достаточно близко, наоборот, приходилось уходить от ударов. Со стороны, наверное, это выглядело очень забавно – как я уворачиваюсь. Во всяком случае, белые зубы Ахока сверкали в кудрявой бороде, и эхом отдавался над провалом моста смех Бизява. И когда я, зацепившись ногой за обломок колонны, упала на мраморный пол, Ахок, торжествующе улыбаясь, направил острие меча мне в сердце. Пора было прекращать представление. Я перекатилась в сторону, и один из моих метательных ножей (тот, что из разряда «кодзука») влетел бахадуру в горло. Я подхватила меч из его слабеющей руки, и вытащила нож.

Бизяв яростно взмахнул Рубилом.

– Ну, давай, иди сюда, ифритка, пятнистая змея! Каким бы ни было твое оружие, оно разлетится в прах от удара моего!

Тут он был кругом прав. Но теперь это уже не имело значения.

– Обернись! – с ужасом закричала я.

Обрубки Железного Феникса целенаправленно ползли друг к другу. Бизяв усмехнулся и сделал шаг к мосту.

Обрубки сомкнулись, срослись вместе… вот почему страж-птицу назвали Фениксом.

– Обернись, идиот! – в отчаянии воззвала я, глядя как за спиной Бизява поднимается Железный Феникс – новенький, без швов и ржавчины, будто только что из плавильной печи.

– Эта уловка, дочь разврата, устарела, когда у моего прадедушки еще борода не росла… – больше Бизяв ничего не успел сказать. Страшный клюв Железного Феникса обрушился на него сверху и проломил череп. Затем страж-птица принялась разрывать бахадура на куски своими когтями, подобными кинжалам, и этим кускам вовек не суждено было срастись. Меч Рубило валялся у края моста. Я разбежалась, прыжком, достойным Рыбина Граната, преодолела провал и схватила страшное оружие. Но бросаться на страж-птицу, увлеченно кромсавшую останки бахадура, отнюдь не стала, а устремилась к стене. Вскочив в бойницу, увидела, как на зубец упала тень железных крыльев. Страж-птица оставила Бизява и собирается взлететь. В бездне у моих ног зыбились мрачные воды озера. Еще мгновенье – и металлический монстр поднимется в воздух, чтобы пасть на цель.

Не выпуская рукояти Рубила, я выступила из бойницы и полетела в единственно доступном человеку направлении – вниз.

– Подъём! Вставай! Нет мира под чинарами!

– Ну кто там еще… – пробормотал спросонья Хэм.

– Кто-кто! Конни в попоне!

Я была очень зла. Ночь была прохладной, и после купания в озере я продрогла. А этот мерзавец дрых себе как ни в чем ни бывало, ни костра не разложил, ни жратвы не приготовил. Пришлось действительно кутаться в попону.

Хэм протер глаза, постепенно возвращаясь к реальности.

– Постой! Меч-то ты добыла?

– А как же! Вон на земле лежит. Только не вздумай хватать, не дай бог зацепишь что-нибудь. Он и впрямь рубит что ни попадя. У меня уже рука затекла его на отлете держать. Очень неудобная штуковина, понимаю, почему царь, не помню, как звали, от него отказался.

Хэм поднялся на ноги и долго смотрел на свое приобретение. Потом спросил: