Текст книги "Кругом одни принцессы"

– Лошадь! – пробормотал он. – Край Неминуемый, лошадь!

И облизнулся.

Такого безобразия, как нападения на Мрака, я допустить не могла. Это вам не крыса и не лягушка, в конце концов. Вампир рванулся туда, где был привязан конь, но я, высунувшись из-за вяза, подставила ему подножку. Он споткнулся, по инерции пролетел несколько шагов вперед и рухнул ничком. Я оказалась рядом и приставила ему к спине осиновый кол.

– Без глупостей. Иначе втыкаю кол.

– А если глупостей не будет? – поинтересовался вампир.

– Тогда, может быть, договоримся.

– Опять баба за весной молодостью присла, – в голосе вампира звучала неизбывная тоска. Я также заметила, что он несколько присюсюкивает, не выговаривая шипящие.

– А что, многие ходят?

– Достали узе! «Укуси меня, хосю быть всегда молодой и красивой!»

– И ты кусаешь?

– Если бы! Не могу ведь.

– С чего вдруг?

– Я что, так и буду на пузе леза, докладывать?

Я убрала кол.

– Можешь сесть. Но учти, кроме кола у меня есть и другие средства.

– Что, чеснок? – спросил он с ядом в голосе.

– Нет, чеснока при мне нет. Но меня учили, что ничто так не помогает против вампиров, как доброе старое усекновение главы. И я могу произвести эту операцию не только мечом, но любым из своих ножей.

– Сволось! – просвистел он, переворачиваясь. – На инвалида – с целым арсеналом…

Усевшись, он протянул руку к ближайшей кочке, а я в свою очередь – к ближайшему ножу. Однако вампир всего-навсего отколупнул клок мха, заложил за щеку, после чего стал говорить почти нормально.

– Я – Бедный Генрих.

– Почему «Бедный»?

– А что – богатый?

– Действительно, дурацкий вопрос. Продолжай.

– До нынешней зимы я был нормальным вампиром, а теперь – изгой в своем сообществе, – он разинул пасть. Я поневоле вздрогнула. Одно дело слышать про вампирские клыки, а другое зреть их воочию. Но узрела я совсем не то, что предполагала. На месте легендарных вампирских клыков торчали жалкие обломки.

– Ты что, болезный, по ошибке бронзовую статую укусил?

– Если бы, – мрачно отозвался он. – Дело было гораздо хуже. Я себе мирно жил в развалинах древнего замка по ту сторону Нечистого поля, иногда навещал соседнюю деревню, и все было прекрасно.

– Для деревенских – тоже?

– Я меру знал! Не перебирал никогда, чтоб у них и мысли не возникало колы заточить! И вот однажды вечером просыпаюсь, а над деревней моей – зарево. Напал кто-то. Ну, думаю, халява привалила! Разбойники, или там наемники, они ведь в нас не верят. Пока разберутся, что к чему, нажрусь от пуза на полгода вперед. Спихнут на эпидемию или народное сопротивление. Ну, добрался я от замковой горы в деревню, она уж догорела к тому времени. Я даже обрадовался – в полной темноте нам лучше работать. И от радости не задумался, что каким-то колдовством в деревне попахивает… некромантским таким. Потом вылез… этот, то ли разведчик, то ли часовой. И что-то в нем было… неправильное, что ли. И снова я не обратил внимания. Кушать уж очень хотелось. И, стало быть, стоит он возле амбара, что-то высматривает… я по всем правилам бросаюсь на него из-за угла, впиваюсь в шею… И что ты себе думаешь? Мои зубы прошли сквозь него, как сквозь кисель, и я сломал клыки о собственную нижнюю челюсть.

– Вот с этого места поподробней, пожалуйста. Он оказался вампиром, как ты?

– Что я, по-твоему, вампира от невампира отличить не могу? Мы, конечно, с вашей точки зрения, неживые. Но и не мертвые. У нас кости, на костях – плоть, по жилам кровь течет… если мы ее выпьем, конечно… Вот потрогай, – он протянул ко мне руку. Я с некоторым сомнением коснулась ее. Рука была как рука, только очень холодная.

– А этот, которого ты укусил, что же, совсем бесплотный был?

– Ну, не совсем… какое-то подобие плоти было… но… я не могу описать… какая-то взвесь неустойчивая. И жизни я в нем не почувствовал. Никакой. – Бедный Генрих помолчал, справляясь с тяжкими переживаниями. – И лежу я там на земле, зашибаюсь, думаю сейчас прикончит… а они выбрались из развалин деревни и сгинули без следа. Понимаешь, они там все такие были. Не живые. Но и не вампиры. И до меня им дела не было. А я уполз в лес… ондатру съел. Видишь ли, у нас кроме основного набора клыков, есть другие, рудиментарные. Они не для забора человеческой крови предназначены, а для животной.

– А какая разница?

– Вам не понять… Вы существа грубые, тонкостей не различаете. Есть версия, что эти клыки были первичны, поскольку в древности нам питаться, кроме животных, было нечем. А теперь ими пользуются только те, кто человечиной не питается по убеждениям… или по состоянию здоровья. На прежнем месте мне оставаться было опасно, и я вспомнил про храм Края. Знаешь, что это?

– Место поклонения смерти.

– Во-во. Говорят, что нас, вампиров, как воплощение смерти в жизни, там очень уважают. И таких инвалидов, как я, берут на пансион, кровью жертв подпитывают…

– Что же ты здесь торчишь?

– Ага! А лес перейти? Это не поле… Там знаешь сколько хищных тварей, против которых беззащитному вампиру не выстоять? Вот и сижу здесь, вегетарианствую…

– Ничего себе вегетарианство!

– У нас это так называется… От здешних баб отбиваюсь… теперь еще ты убивать меня явилась…

– Ну, почему же сразу убивать? Меня попросили избавить деревню от вампира. А методы – на мой выбор.

– Да я бы рад убраться отсюда! Но как? – Он вздрогнул и уставился мне в глаза. – Слушай, проводи меня до храма! Я в долгу не останусь!

– Знаем мы, как вы в долгу не остаетесь… Или я сказку про жабу, что скорпиона через реку перевозила, не слыхал? Стоит мне задремать, как ты мне горло перекусишь!

– Да если б я мог, стал бы я здесь маяться!

– А чем, интересно, расплачиваться будешь? Вечной молодости ты предложить не можешь, золота тоже, ты ведь не лепрекон какой…

– Я проведу тебя в храм… я ведь чувствую, что ты здесь не просто так здесь, тебе туда нужно.

Я поежилась. Похоже, в сплетнях о том, что вампиры читают мысли, была доля правды.

– И я научу тебя, как пройти этот лес, – продолжал воодушевившийся Бедный Генрих. – Он же заколдованный, лес-то. А в случае чего ты меня засшишишь… засчитись… – он выплюнул размягчившийся мох и заложил за щеку новый.

– Сейчас все брошу и пойду с тобой. Вот гроб на Мрака погружу и пойду. Тебе ведь в гробу нужно спать?

– Предрассудки. Вполне можно обойтись без гроба.

– Зачем же тогда в могиле прячешься?

– Традиция. Традиции по возможности надо соблюдать – чем бы мы были без них? А здесь ни замка нет, ни склепа – ничего лучше могилы не нашлось.

Я задумалась. Вообще-то я не подписывалась непременно убивать вампира. Бабло подрядил меня прогнать его, а если Бедный Генрих уйдет в храм, задачу можно считать выполненной. Правда, если я уйду вместе с ним, то не вернусь в деревню и не получу оставшиеся деньги. А если я вернусь в деревню, то Бедный Генрих не тронется с места, и денег мне опять же не видать. Неразрешимая дилемма. Но меня сейчас волновало другое. История, поведанная Бедным Генрихом, напрочь опровергала теорию мэтра Халигали. Враги империи не были вампирами. По правде говоря, до нынешней ночи я не очень-то верила в существование этих врагов, смутно подозревая, что их выдумали, как предлог, для того, чтобы император профинансировал орден гидрантов. Но Бедный Генрих – не гидрант и вообще не человек, зачем ему врать?

«Я не почувствовал в них жизни. Никакой», – сказал вампир. А в храме Края поклоняются смерти. Может, там мне сумеют что-то подсказать?

И демон с ними, с деньгами месье Бабло, не такая уж там сумма, чтоб я из-за нее потеряла покой и сон. Пусть думают, что угодно. Что вампир меня убил, или наоборот, я из него выбила вечную молодость.

– Ладно, – сказала я. – Кого только мне не приходилось охранять в этой жизни. Монстрофобией я не страдаю. Монстрофилией тоже. Так что если ты рассчитываешь, что из гуманных побуждений я отворю себе вену и нацежу тебе стаканчик свежей крови – глубоко ошибаешься. На коня моего тоже пасть не разевай. Будешь по-прежнему перебиваться мелкими тварюшками. Как я понимаю, разговоры о том, что вампиры умеют летать – это тоже предрассудки?

– Умел бы я летать, стал бы тут столько времени ошиваться…

– Это хорошо. А то у меня врожденная неприязнь к полетам.

– Так пошли скорее! А то мне не хотелось бы, когда взойдет солнце, оказаться на открытом месте. Подожди только, вещички заберу… – Бедный Генрих нырнул в могилу и вылез оттуда с узелком в руках. Я тем временем подтянулась в седло. Попытку вампира сделать то же самое Мрак встретил резко отрицательно.

– Что ж, придется тебе пешком идти, – сказала я, не став проверять, действует ли на вампира удар копытом так же, как осиновым колом. Кстати, кол я выбрасывать не стала, а заткнула за пояс. – Все равно скачек по пересеченной местности не намечается. Между прочим, если на солнце тебе находиться нельзя, как мы будем днем передвигаться?

– Никак. И не только потому, что днем мне нужно спать. Лес-то заколдованный, я уже говорил. Ты еще увидишь, как правильно ты поступила, выбрав меня спутником.

Вообще-то я его не выбирала. Но тратить время на препирательства не хотелось, и я тронула повод Мрака.

Когда мы очутились под сводами Безысходного леса, ничего особенного я не увидела и не почувствовала. Никаких признаков непроходимости. Ну, нетопыри летают, совы ухают, но это уж как положено. Правда, кто-то отчетливо произнес тоненьким голосом «Ой, мамочки», прошуршал в траве и скрылся. Я постаралась вспомнить, какие виды нечисти водятся в данном регионе. Троллей и разных прочих кобольдов следует сразу отсечь – они предпочитают гористую местность. Водяных и болотников мы оставили позади. Что у нас остается? Всяческие морриганы-корриганы. Никсы, они же стриги, которые никак не определятся, то ли ведьмы они, то ли вампиры – тут меня при случае пусть Генрих проконсультирует. Эльфов, со всеми их видами и подвидами, я бы не стала относить к нечисти, хотя среди них попадаются весьма зловредные. И – да, конечно, оборотни всех мастей и расцветок. Публика давно известная и хорошо изученная. Если бы те, что тревожили землю империи своими набегами, относились к кому-то из вышеперечисленных, гидранты бы с ними справились. Нет, не зря Анофелес потащился в храм Края.

– Ну все, – сказал Бедный Генрих. – Сейчас начнется. Дальше ходу не будет.

Я оглянулась.

– По-моему, ты перестраховываешься, приятель.

– Да я не про то! – раздраженно воскликнул он. – Скоро рассвет, мы такие вещи чувствуем… наподобие как у людей ломота в костях перед дождем. Так что спешивайся, расседлывай коня… и увидишь, что здесь творится с приходом дня.

Я спрыгнула на землю, но, не слишком доверяя вампиру, пока что расседлывать Мрака не стала.

Бедный Генрих тем временем извлек из узелка саван, служивший ему дневной рубашкой, насвистывая, облачился, заполз под куст, и, пробормотав «Спокойного дня», свернулся в клубочек.

Мне же спать ничуть не хотелось. Немного поколебавшись, я решила все же освободить Мрака от седла. Пока я этим занималась, выглянуло солнце. И тут, как выразился Бедный Генрих, началось.

Застыв с седлом в руках, я остолбенело смотрела, как с первыми лучами солнца видоизменяется Безысходный лес. Вокруг поднимались стены терновника, можжевельника, держи-дерева, колючего дрока и молочая. Поверху все это оплетали такие толстые лианы, каких не увидишь и в джунглях у подножия Балалайских гор. Куст, под которым лежал Бедный Генрих, обернул спящего вампира непроницаемым пологом. А мы с Мраком оказались в чем-то вроде зеленой клетки. Или внутри живой изгороди. Ради интереса я, предварительно положив седло на землю, рубанула мечом по сплетению растений, и лезвие мягко спружинило. Конечно, можно было извлечь топор и повторить эксперимент, но я не стала этого делать.

Впервые я увидела непроходимый лес, который был действительно непроходим. Даже Заволчанские леса, порой наводящие жуть, и где встречались чудовища пострашнее бегающих в траве корриганов, были одинаковы что днем, что ночью. Тот, кто заколдовал Безысходный лес, знал свое дело. Нет, если бы у меня в руках сейчас оказался меч Рубило, никакие заросли бы не послужили помехой. Да тем, что осталось от Рубила, нынешний Великий Хам, наверное, ногти подравнивает. А прочее оружие затупится в считанные минуты. В кои-то веки путешественник, снабдивший сведениями архивного юношу, сказал правду. Пересечь Безысходный лес может лишь тот, кто владеет магией. По крайней мере, днем. А кому в голову придет переться по заколдованному лесу ночью?

Ответ известен.

Раз так, остается только перекусить тем, чем я разжилась у месье Бабло, и отдыхать. Вот еще проблема – что я буду есть, когда кончатся припасы? Не хотелось бы подстрелить на обед разумное существо. Ну да ладно, будет ночь, будет и пища…

Лес снова изменился. Картина была совершенно идиллической. Предо мной простирался сочный цветущий луг, обрамленный деревьями, гнущимися от тяжести плодов. Кругом бегали зайчики и порхали гулики. Передо мной на пригорке возвышался замок, такой белый и изящный, какой бывает не в жизни, а на тортах, выпекаемых в Шпацирене. Затем в воздухе появилась фигуристая деваха в прозрачной тунике, На лету ее, супротив всех законов тяготения, поддерживали трепещущие стрекозиные крылья, а в руке она держала палочку с полированной блестящей нахлобучкой.

– За мной! – вскричала она. – Я отведу тебя в свой замок!

– Нет, – отвечала я.

– Почему? – озадачилась деваха. – Я добрая фея, там ждет тебя отдых, спокойствие и уют…

Ничего против спокойствия и уюта я не имела, но вид замка внушал мне сильнейшую антипатию.

– Тортов не ем, – сообщила я.

Фея коснулась своей палочкой замка, который каким-то невообразимым образом оказался с ней на одной перспективе, и стены его потемнели, укрупнились и украсились мощными башнями. Над донжоном на ветру плескался вымпел с родовым девизом на древнем и малопонятном языке: «Never complain, never explain».[3]3
  Никогда не жаловаться, никогда не объясняться.


[Закрыть] У крепостного рва виднелся затянутый ряской пруд, где я якобы утопилась.

Да, это был мой родовой замок, который я не то что забыла – я забыла о нем вспоминать.

– Дом, милый дом, – пропела фея. – Ты идешь?

– Нет, – упорствовала я. – Может, ты лазутчик вражеский?

Фея снова взмахнула палочкой, но что за этим последовало, я не увидела, поскольку в ухо мне прокричали с характерным дефектом речи:

– Не спи, замерзнесь!

– Какой «замерзнешь», лето же, – пробурчала я, но глаза, до того закрытые, все же разлепила.

И тут же застучала зубами от холода.

Вопреки показаниям календарей, мох, трава, стволы деревьев – все было покрыто толстым слоем изморози. Мрак, чья грива побелела от инея, дрожал крупной дрожью. С деревьев падали, словно переспелые яблоки, замерзшие птицы. Только Бедный Генрих, трясший мня за плечо, не выказывал явных признаков озноба и обморожения.

Равно как стоявшее передо мной существо неопределенного пола и возраста. Мешали определению сосульки, коими существо заросло, как еж – иглами. Свисали сосульки и с мощного посоха, служившего существу опорой.

– Это Мразь, – свистящим шепотом просуфлировал Бедный Генрих. – Не понимаю, чего она на охоту вышла – не сезон…

Не обращая внимания на подсказку вампира, Мразь обратилась ко мне:

– Тепло ли тебе?

– С-с-с-час будет тепло, – у меня зуб на зуб не попадал, окоченевшие руки тряслись, но все же я сумела вытащить из кошеля огниво, а также запрятанную заначку, вывезенную с Ближнедальнего Востока – платок, пропитанный нафтой. Намотала платок на валявшийся под ногами сук, выкресала огонь, и через миг в моих руках пылал факел.

Мразь шарахнулась в сторону, Бедный Генрих – в другую.

– Хворост подбрасывай! – крикнула я ему.

– Боюсь! – истерически взвизгнул он.

Верно – вамиры ведь не переносят открытого огня. Это один из радикальных способов борьбы с ними. Что ж, придется справляться самой. Не выпуская факела, я подпихнула в кучу сухие ветки, палые листья и подожгла.

– Ты что, спятила? – вопросила Мразь. – Летом, в лесу, костер… пожар же будет.

– Ничего, в случае чего – подморозишь, – я с удовольствием грелась у огня.

– Ничего не понимаю, – Мразь отодвинулась еще дальше. – Ты падчерица?

– В некотором роде. – Отец мой и мачеха давно умерли, но падчерицей побывать я успела.

– Что ж ты отвечаешь неадекватно?

– Зато я действую адекватно!

Бормоча проклятия и размахивая посохом, Мразь поспешно удалилась во тьму леса. С сосулек на одежде и посохе капала вода.

С исчезновением Мрази снова вернулось лето, иней начал таять, отдельные замерзшие твари – отмерзать.

– Что ж ты меня подвел? – укоризненно сказала я Мраку. – А еще предполагается, что нечисть чуешь…

Конь понурил голову.

– А ты, Генрих, большую часть гонорара, почитай, отработал.

– Костерок-то притуши! – жалобно попросил вампир, продолжавший отираться в стороне.

– Погоди, только подогрею себе что-нибудь. Кстати, когда будешь питаться, какую-нибудь птичку, если не жалко, оставь для меня.

Пока Бедный Генрих шарил вокруг поляны в поисках пропитания, я сообразила, кем была наша нынешняя гостья, о чем я сообщила вернувшемуся вампиру.

– Когда ты ее назвал, я не поняла, потому что в Гонории и Токай-Гуляше ее называют госпожей Метелицей. Мужчин она убивает морозом на месте, а женщин уволакивает в свое логово. Причем предпочитает пад-

чериц.

– Почему?

– Не знаю. Извращенка, наверное. Но ты прав, летом она не охотится. Наверное, близость храма сказывается.

Подкрепившись, я затоптала костер, и мы опять двинулись в указанном Бедным Генрихом направлении. Однако встреча с Мразью была лишь первой в цепи происшествий этой ночи. Вероятно, в порядке компенсации за предыдущую, чересчур спокойную.

Из зарослей орешника раздалось злобное рычание.

– О! Зверюшка! Это по твоей части, Генрих.

Но вампир уже спрятался за круп Мрака.

– Не по моей. Это не простой зверь, это чудовище, я сювствую.

– Хорошо. Сейчас разберемся.

Я спешилась, вытащила меч и прошла несколько шагов. Из кустов высунулась острая морда.

– Какое чудовище? Это собака. – Я убрала меч и вернулась к сумке за сухарями. – Иди сюда, хороший…

– Какая собака! Это баргест – пес-демон! Ты что, сама не видишь?

Пес окончательно выдвинулся из орешника. Он был абсолютно черный, с горящими глазами-плошками и длинными заостренными рогами.

– Ну, вижу. Собака и есть. Подумаешь, рога… Может, у него кальция в организме переизбыток?

– Сейчас он тебя этими рогами ка-ак проткнет… а потом меня…

Я протянула баргесту сухарь, и он жадно схватил его.

– Прости, песик, мясного в запасе нету – не добыли еще… хотя, может, там на поляне валяются, не до конца отмороженные…

– Ты чего несешь? – от возмущения Генрих даже забыл присвистывать. – Баргест – это воплощение зла.

Демонический пес завилял хвостом и потрусил в указанном ему направлении.

– Озлишься тут, когда никто куска хлеба не предложит. Вот ты, например, тоже не ангелом считаешься. А отчего? С голодухи.

Бедный Генрих вынужден был согласиться, и пробормотав: «намек понял», занялся охотой, ибо обещанную птичку с места столкновения с Мразью он не принес. А принес он кролика. Я привесила тушку к седлу, и мы продолжили путь, надеясь пройти как можно большее расстояние, пока лес не станет непроходимым.

Не тут-то было.

Едва мы выбрались из-под сводов деревьев на прогалину, где по мшистому ложу бежал глубокий ручей, как уши у меня заложило от пронзительного воя.

– Опять! Да что это такое! – простонал Бедный Генрих.

– А мы сейчас посмотрим, что…

Немного притерпевшись к режущему звуку, я расслышала, что на него накладывается какой-то другой.

Кто-то громко рыдал и одновременно плескался в ручье.

У меня была робкая надежда, что это может быть отбившаяся от родных мест русалка. И, как всякая надежда, она оказалась тщетной.

Над ручьем склонилась женщина в грязно-белой одежде. Надрывно голося, она била вальком по белью, на котором даже в темноте можно было различить черные пятна. При свете дня эти пятна выглядели бы красными.

Это была босорка, нечто среднее между баньши и ведьмой – они сами, подобно стригам, никак не определятся. Они предвещают смерть, полоща окровавленное белье, но в отличие от баньши, не имеют ни кроличьей морды, ни клыков.

Босорка разогнулась и уставилась на нас, на миг прекратив рыдания. Потом завопила с новой силой.

– Вижу! Вижу! Прямой дорогой к смерти идете!

– Правильно, – сказала я. – Мы идем в храм Края. К смерти, то бишь. И что?

– Знаю! Знаю! Что час, то короче к смерти ваш путь!

– Ты не понимаес, – просвистел Бедный Генрих, – Она не про храм говорит, а про настояссую смерть.

– Предрекаю! Предрекаю! – радостно завопила босорка. – На Тот-еще-Свет твоя дорога! И скоро!

– Да, я знаю, что умру, как все люди. И стоит из-за этого шум поднимать.

– Будешь! Будешь! – босорка визжала так, словно стремилась пришибить нас акустическим ударом. – В царстве подземном будешь, под горой Беззубий за адской рекой Анахрен!

Терпение мое кончилось. Босорка, в отличие от баргеста, доброго отношения не понимала.

– Генрих, ты не видал никогда, как прачки отношения выясняют? Сейчас покажу… – Я еще в детстве нагляделась, как прачки, стиравшие белье в пруду возле нашего замка (да-да, в том самом) дерутся на вальках, не хуже чем мужчины на дубинках. У меня, правда, валька не было, но это можно исправить. Я огляделась в поисках подходящей палки, не нашла, и вытащила топор из ременной петли у седла.

– Эй, Генрих, подержи-ка…

Он отшатнулся. И если бы вампиры были в состоянии бледнеть, то побледнел бы.

– Ты что! Холодное железо ведь!

– Это ты что! Совсем уже перетрусил! Ты не эльф, тебе холодное железо не вредит… Эй, погоди-ка!

Я всего лишь хотела, чтобы Генрих помог мне снять топор с топорища, дабы использовать последнее в качестве валька. Но босорка поняла меня неправильно. И ее у ручья уже не было. Только грязное белье печально плыло вниз по ручью.

– Ну вот, а ты боялся, – сказала я, поднимаясь в седло.

– Я и сейчас боюсь, – Генрих уцепился за стремя, потрогал языком десну. – Встреча эта ничего хорошего предвещать не может. А больше всего меня волнует то, что она тебе предрекала…

– Почему именно мне?

– Босорка всегда предсказывает смерть, разве не так? Но ведь я уже умер. Следовательно, из нас двоих ее пророчества относились конкретно к тебе.

– Логично.

– И перспективы она тебе сулила какие-то особенно нехорошие. А раз я с тобой связался, значит, тоже могу во что-то вляпаться…

– Ну, слава всем богам! – Я облегченно вздохнула. – А я было подумала – хоть один мужик, пусть и вампир, не только о себе беспокоится. Но основы мироздания остались незыблемы…

Дневку я частично посвятила тому, чтобы освежевать, выпотрошить и приготовить кролика.

– Ума не приложу, – сварливо заявил Бедный Генрих, укладываясь под кустом, – как вы, люди, умудряетесь есть мясо без крови.

– На вкус, на цвет… – начала я, но вампир уже спал, а лес преобразился. Так что я развела небольшой костерок без помощи нафты, которой все равно не осталось, пожарила мясо, позавтракала, заодно и поужинала, и улеглась спать.

Вечернее пробуждение оказалось не чета вчерашнему, и не сопровождалось никакими угрожающими жизни и здоровью происшествиями. На сей раз, ради разнообразия, мы тронулись в путь без происшествий. Их не было и далее, если не считать явления какого-то недооборотня, вывалившегося нам навстречу из малинника. Голова у него была медвежья, а тело – человеческое. Увидев нас, он охнул, присел, и стремглав бросился в кусты.

– Что это с ним, болезным? – спросила я. – Вроде не полнолуние. Или он на другой фазе сдвинулся?

– Это вульвер, он всегда такой, – отвечал Бедный Генрих. – Странно, что он вообще показался. Как правило, он от посторонних глаз прячется.

– Я бы с таким имечком тоже пряталась.

Больше встреч не было. Лес становился все мрачней и мрачней, хотя прошла только треть ночи. Генрих вдруг остановился и принюхался.

– Вроде бы близко, – сообщил он. – Смертью пахнет. Но…

– Тебя что-то смущает?

– Как-то не так пахнет. Неправильно…

Я не знала, что по вампирским понятиям означает правильный запах смерти, однако приготовилась к худшему. И худшее не замедлило явиться нашим взорам, хотя оказалось не тем, что я ожидала.

Мы стояли на обрыве. Перед нами простиралась глубокая низина, на дне которой лежал храм Края Неминуемого, Окончательного тож. «Лежал», по преимуществу, в прямом смысле слова. От величественного здания с островерхими башнями, тремя фасадами с изузоренными колоннами, куполом из полированного камня, осталось только одно крыло. Левое. Правое превратилось в груду щебня, над руинами центральной части нависали, грозя обрушиться, обломки купола.

– Ламия – матуска! – запричитал Генрих. – Сто за невезение! Одна была надезда на храм, и та пропала!

– Не сюсюкай. И пойдем, посмотрим, что там произошло.

– Ни за что! – дефект речи он все же исправил. – Храм был разрушен магическим огнем. Мы такие вещи чувствуем. И жрецов этим же огнем поубивало. Вот почему было такое ощущение… нехорошее.

– Но я-то вижу, что это не вчера произошло. И не месяц назад. – Руины основательно поросли сорной травой, а кое-где затянулись плющом. Поскольку стояла ночь, я склонна была верить, что растительность – настоящая, а не волшебная. Да и птицы, свившие гнезда в обломках стен, давно были никем не беспокоены.

Я перевела взгляд на Мрака. Конь, словно в ответ, мотнул головой, и ткнулся мордой мне в плечо.

– Советуешь идти, скотинка? – я выпустила повод из рук.

И Мрак, как по команде, двинулся сначала вдоль обрыва, а потом, отыскав не замеченную мною тропинку, стал спускаться к развалинам. Если же учесть, что признаков заклятия он не проявлял с Динас-Атаса, это означает…

– Он знает дорогу к храму, – пробормотала я.

Бедный Генрих промолчал, и мы тихонечко последовали за конем.

И Мрак и вампир остановились одновременно. Вид у коня был спокойный, у Бедного Генриха – настороженный.

– По-моему, здесь кто-то есть, – пробормотал он, глядя на уцелевшую часть здания.

– Живой или мертвый? – уточнила я.

– Живой…

– Ну, сделать из живого неживого – это мы всегда пожалуйста… – меч я доставала с некоторым раздражением. За всю дорогу делать это приходилось неоднократно, и хоть бы раз понадобилось пустить в ход. Впрочем, в ограниченном пространстве скорее всего понадобится нож…

В развалины я вошла первой. Пусть наше с Генрихом соглашение действовало только до храма – тут возникла форс-мажорная ситуация, и он все еще оставался под моей защитой. С сомнением покосившись на просевший свод (будем верить, что удержавшееся за прошлые месяцы удержится и впредь), пересекла то, что некогда было святилищем бога смерти, и оказалась возле двери, ведущей в левое крыло. Причем дверь, грубо сколоченная из обломков досок, была подвешена криво и совсем не соответствовала здешней архитектуре. Генрих прав – кто-то уцелел и постарался, как умел, обезопасить свое жилище.

Умел он плохо. Я просунула лезвие между досками и отодвинула самодельную задвижку. И мы с Генрихом ступили в узкий темный коридор, уходивший неизвестно куда.

Здание определенно казалось изнутри больше, чем снаружи. Я понимала, что эти шутки выкидывает темнота, и все же было не по себе. Здесь было много помещений. Очень. И они пустовали. Но мы знали, что в храме есть обитатель. Или обитатели?

Держа оружие наготове, я кралась по коридору, прислушиваясь, присматриваясь на поворотах, не затаился ли кто во внутренних покоях. И едва не отшатнулась, когда из-за тяжелой занавески на меня глянули большие бледные глаза.

– Извините, пожалуйста, вы, случайно, не зомби? – вежливо спросил обладатель глаз.

– Командировочная я! – от удивления я, пожалуй, чрезмерно повысила голос.

Навстречу мне выступил невысокий человек средних лет, бледный, преждевременно облысевший, в потрепанной рясе.

– Позвольте представиться. Я – смиренный брат Теодолит, служитель храма Края… единственный уцелевший.

– Очень приятно. То есть приятно, что вы служитель, а не что вы – единственный. Меня зовут Этель. А вот этот парень – Бедный Генрих, он вампир.

– Вампир! – брат Теодолит искренне обрадовался. – Как замечательно! В нашем храме всегда с особым интересом относились к вампирам…

– Я слышал, – кивнул Генрих. – Потому и шел к вам. А у вас тут такое… не знаю как назвать…

– Увы, – священнослужитель поник головою. – Если бы знали, когда гостеприимно приняли мага Анофелеса, к чему это приведет…

– Так-так! – воскликнула я. – А когда случилось несчастье, уж не полгода ли назад?

– Верно… Но что я болтаю? Усталые путники впервые за много месяцев посетили меня, а я держу их в коридоре. Позвольте предложить вам скромный ужин…

– Постойте, брат Тео. Чем вы собираетесь нас кормить?

– Да! – поддержал меня Бедный Генрих.

Священнослужитель правильно истолковал наше замешательство.

– Не беспокойтесь, друзья мои. Братия храма давно освоила, в силу специфики нашего служения, технику консервирования продуктов. И крови тоже, – добавил он. – А кладовые при взрыве не пострадали.

– Хорошо, брат мой. Только вот что – снаружи остался мой конь, его тоже надо куда-нибудь пристроить.

– Сейчас я покажу вам… – брат Теодолит пошел со мной к выходу. Увидев Мрака, он остолбенел. – Скажите, откуда у вас лошадь из наших конюшен?

– Это долгая история, брат. И странная.

– И все же надеюсь ее услышать. А пока – идемте.

* * *

Нас было трое в огромной трапезной. Брат Теодолит усиленно потчевал нас из храмовых припасов, которых, по его расчету, должно было хватить лет на пять. Мне консервы не понравились, а вот Генрих не в меру налегал на консервированную кровь. Брат Тео тем временем просвещал нас относительно истории храма.

– …и принц решительно направился через лес. Заклятие было неумолимо. Каждое утро на его пути вставали непроходимые заросли. Но он рубил, рубил и рубил их, не обращая внимания на усталость и шипы, впивавшиеся в тело… Дни сливались в недели, а недели в месяцы…

– А ночью?

– Что ночью?

– Почему он ночью не шел?

– А ночью он спал. За день как намахаешься… – Брат Тео посмотрел на меня укоризненно. Очевидно, благочестивое повествование не полагалось прерывать. – Наконец, усилия его были вознаграждены. Пред принцем открылась низина, в которой виднелся великолепный дворец. Видимо, за то время, что цветущая страна зарастала колдовским лесом, холм, где высился дворец, успел стать низиной. Но, сколько бы времени ни минуло с того странного мгновения, когда фея Руганда наложила свое заклятие, на дворце его роковое влияние нисколько не сказалось. Мрамор и лазурит сияли на солнце, искусная резьба, покрывавшая фасад, отнюдь не пострадала. То же было и внутри, когда принц вошел туда. Он поднялся по порфировой лестнице, устланной коврами, привезенными с Ближнедальнего Востока, прошел по коридору, украшенному дивными статуями. И распахнул дверь. Все окна комнаты были тщательно занавешены, так что сквозь них не пробивался ни один луч солнца, но все же принц видел, что на постели перед ним лежит девушка неописуемой красоты, в платье, сшитом по моде давно ушедших времен, ничуть не потускневшем и не обветшалом. Золотые кудри ароматной волной рассыпались по ее алебастровым плечам. Совершенной формы грудь медленно поднималась и опускалась. На ярко-алых губах расцветала улыбка ожидания. Долго стоял принц, не в силах отвести глаз от неописуемой прелести. Затем вынул из заплечного мешка осиновый кол, молоток, приставил острие к сердцу красавицы и… – Брат Тео покосился на Генриха – не шокирован ли он рассказом, но того совершенно разморило, и он уснул прежде рассвета.