Текст книги "Мой сводный кошмар"

Глава 14. Кирилл, прошлое, три года назад

Тогда у нас со Светкой только все начинало закручиваться.

Знакомы были давно, но то она с кем-то встречалась, то у меня кто-то был. А тут вдруг совпало: мы оба попали на вечеринку, оба решили хорошо отдохнуть, были свободны от каких-либо обязательств, откровенно говоря, вообще не заботились об этом, так что с удовольствием принялись расшатывать в доме одну из кроватей.

Красивая, без комплексов, Светка делала такой охеренный минет, что у меня темнело в глазах и я был готов повторять раунд за раундом.

Мне нравилось смотреть на нее. Смотреть и трахать, конечно. И мне нравилось, что у нас вот так просто, когда не строишь розовых замков.

Хорошая любовница, которая ебет не мозги, а мой член; понятливая девочка не одуванчик, из нашего круга – удобно не только трахаться, но и вместе тусить. Да и живет близко – не нужно куда-то мотаться, чтобы перепихнуться.

Одни плюсы, как ни глянь.

Наверное, она рассудила так же, потому что утром, выбравшись из постели, мы не разбредаемся в разные стороны, а садимся в мою машину и решаем продолжить веселье. Очередная брендовая сумка, которая ей нужна как снег летом, какой-то тюбик помады, еще что-то из дребедени – уже и не вспомню. Покупаю все, на что она смотрит, хотя на ее карте денег не меньше.

Просто мне нравится, как она восхищенно выдыхает при этом и как виляет задницей, за которую я держался полночи, но был бы не против подержаться еще много раз. Мне нравится это чувство легкости и свободы, которое дарят деньги и красивая женщина, на которую пялятся все. Но которая сегодня будет сосать только мне.

После часа в бутиках я решаю, что проявил достаточно выдержки, тем более что хочется есть. Из приличных заведений поблизости, в которых не страшно отравиться и куда не стыдно привести такую девушку, естественно, один «La Crevette».

Светку рестораном не удивишь, но она знает, кому он принадлежит, и потому чувствует себя здесь еще более вольно. Слишком громко хохочет, когда я говорю, что надо есть быстро, потому что у меня снова стоит. И нам обоим плевать на то, что кто-то там оборачивается. А еще она, призывно облизнув губы, снимает свои туфли, водружает их на пока еще пустой стол и, чуть подавшись вперед, сообщает:

– Сейчас я тебе чуть-чуть помогу.

А в следующую секунду я чувствую, как ее нога начинает путешествие по моей, и мы оба знаем, какого экватора она хочет достигнуть.

Похрен на то, что кто-то из посетителей переглядывается и бросает недовольные взгляды на обувь на столе. Похрен на то, что официанты в ступоре и толкают друг друга, чтобы хоть кто-то сдвинулся с места и принял у нас заказ. Похрен, что администратор засунула язык в жопу и решает не вмешиваться, хотя модные Светкины туфли почему-то не нравятся другим посетителям. И похрен, если кто-то увидит, чем мы тут занимаемся.

Похрен, даже если мы так и уйдем отсюда голодными, потому что пальчики Светки уверенно подбираются к моему паху.

– Добрый день, – раздается рядом с нашим столом женский голос, – меня зовут Алиса. Если вы уберете со стола свои туфли, я с удовольствием приму ваш заказ.

Я не оборачиваюсь.

Смотрю только на Светку, которая уже нащупывает пальчиками стопы мой член и начинает его поглаживать. Я даже с трудом соображаю, что кто-то там говорит. А вот Светку вторжение веселит еще больше.

– Слышишь? – говорит она мне со смешком. – С удовольствием… Эта девочка хочет сделать что-то для нас с удовольствием…

Усмехаюсь: шутка Светки кажется очень забавной и в точку.

Нехотя поворачиваю голову и…

Не знаю, что чувствую, когда вижу официантку. Сердце не глохнет, в ушах не шумит, как пишут в дамских романах. Хотя они же пишут там про любовь, а я не верил, что она существует.

Просто, когда встречаюсь взглядом с девчонкой, что-то будто ударяет под ребра. Наверное, когда трахались уже утром, приняли не очень удачную позу.

И, наверное, по той же причине шею заклинивает. И вместо того, чтобы отвернуться, я скольжу взглядом по фигуре девчонки: ничего особенного, без приятных выпуклостей, которые мне нравится сжимать в ладонях, без выпирающих через униформу ребер, которые забавно пересчитывать пальцами. Да и сама она – вроде бы ничего особенного, но чем-то все же цепляет.

Волосы черные, просто собраны в хвост, но почему-то в них с удовольствием теряется солнечный луч. Наверное, как и я, не может сообразить, что здесь особенного и почему он не в силах от нее оторваться.

Глаза… тогда я не разбираю их цвет. Темные, просто темные, как каких-то два черных магнита.

Но взгляд…

Чуть пугливый, настороженный, поразительно открытый для мира, где нужно все, даже чувства, или тем более их, держать на замке.

А еще рядом со мной и Светкой она выглядит какой-то чистой, слишком невинной, какой-то недопустимо ранимой. Даже… или особенно… когда мой взгляд скользит по ее пухлым губам.

И я не знаю, чего мне хочется сильнее – оградить ее или сломать, чтобы она перестала смотреть на меня так, как смотрит сейчас. Как будто я – пустое место, никто.

Может быть, неосторожная фраза тогда, у машины, была эхом именно этого дня? И мои слова про «Никто» были не оговоркой, а попыткой вернуть ей должок?

Не уверен. Не знаю. С ней многое не поддается анализу или контролю. Даже теперь, а тогда и подавно…

Светкины пальчики продолжают поглаживать мой член, но вместо возбуждения я чувствую холод и небрежно спихиваю ее ногу на пол.

– Пожалуйста, – говорит девчонка, не моргнув глазом, хотя, видимо, что-то все же заметила, потому что ее щеки покрываются легким румянцем, – уберите со стола свою обувь. Вы мешаете другим посетителям.

Не знаю, с чего Светка заводится больше – с того ли, что я оборвал этот петтинг на людях, или из-за того, что я продолжаю рассматривать официантку.

– Да ты вообще понимаешь, булочка, – вскипает она, – с кем сейчас говоришь? Мы – друзья хозяина этого ресторана! Нам можно все, что мы захотим!

Щеки девчонки уже как два мака. Я почти уверен, что сейчас она убежит или разрыдается у всех на глазах. Но вместо этого она сжимает сильнее пальцами ручку и продолжает в том же духе, хотя и чуть дрогнувшим голосом:

– Пожалуйста, уберите свою обувь. Это приличный ресторан. А в приличных заведениях приличные люди так себя не ведут.

Спокойный тон Светку еще больше заводит, и уж тем более намек на приличных. Она бросает взгляд на меня – и в нем так явно мелькает то, чем мы с ней занимались недавно, что я не удивляюсь ее громкому смеху. Приличия – не про нас, это точно.

Удивляет то, что к нам подослали эту наивную девчонку, хотя видно же: опыта ноль, тем более с такими клиентами. И почему до сих пор никто не вмешался, хотя конфликт разгорается?

А Светка входит в раж. Встав из-за стола, она берет свои туфли и вот так, босая, наплевав на все мнения, подходит к другому столу, где сидят две клиентки, и ставит обувь рядом с тарелками.

– Ты не понимаешь, булочка, – окидывает официантку взглядом победителя, – в этом ресторане нам можно все!

Клиентки лишь переглядываются и молчат. Единственное, что себе позволяют, – отсесть ближе к окну. Другие посетители продолжают жевать, не желая вмешиваться за кого-то чужого.

Виляя бедрами, собирая на себе взгляды мужчин, Светка возвращается за наш столик. Склонившись, ловит мою руку, интимно поглаживает ладонь умелыми пальчиками и сетует, тяжко вздохнув:

– Где их только находят, таких нерасторопных, без понятий и не умеющих видеть буквально перед собой? – Она бросает взгляд на официантку и командует, лениво взмахнув свободной рукой: – Обуви на нашем столе нет – так что давай-ка принеси нам заказ. А то мы спешим.

Она делает выбор за нас двоих, но сначала требует принести бутылку дорогого вина, которое поднимет ей настроение.

– И побыстрее, – цедит она в конце. – Это и нам, и тебе пойдет лишь на пользу.

В Светкином поведении нет ничего особенного. Это привычно, нормально в том кругу, где мы вместе с ней вращаемся. Есть деньги – можешь позволить действительно все.

А вот девчонка меня удивляет, наверное потому я так жадно смотрю на нее.

Ее щеки уже не просто как маки, а как два костра в тихом лесу. Кажется, даже слышно, как разгорается пламя и осыпаются искры.

Слез нет.

Только глаза, когда ее взгляд ловит мой, сверкают опасно.

Что в нем читается? Многое. Слишком многое, чтобы я мог разобрать хоть что-то, помимо явного разочарования.

И похер бы – кто она, а кто я. Но внутри будто пружина сжимается, и я обхватываю ладонь Светки, потому что Светка – реальность, а невидимая пружина – что-то надуманное, не из мира сего.

И хорошо, что я держу ее за руку, потому что то, что происходит дальше, уже за гранью фантастики.

Приняв заказ, девчонка не торопится отнести его на кухню. Она направляется к клиенткам, на столе которых красуется обувь, берет ее, подходит к Светке и бросает на пол подле ее босых ног.

Иногда гром тише, чем этот стук каблуков.

А молния не так быстра, как Светка, которая срывается с места.

Глава 15. Кирилл, прошлое, три года назад

Я успеваю дернуть ее за руку, и, пока она недоуменно плюхается на диван, официантка уходит.

– Да она же… – тяжело дышит Светка. – Эта чертова булка с пышками на щеках…

Она снова порывается подскочить, но натыкается на мой взгляд.

– Сядь, – остужаю ее порыв побежать следом и как-нибудь отомстить.

Светка понятливая, и это меня тоже в ней подкупает. Выдохнув, успокаивается, посматривает на свои туфли и комментирует со смешком:

– А впрочем, личный паж – это даже забавно.

Кто-то также находит ее шутку забавной, и она собирает еще пару смешков. Даже клиентки, у которых рядом с тарелками еще недавно была ее обувь. А у меня резко портится настроение, на душе как-то паршиво, а когда Светкины пальчики вновь начинают ползти по моей ладони, я просто их стряхиваю.

– Понимаю, – она кокетливо улыбается, – ты так быстро заводишься, лучше я сделаю все, что хочу сделать с тобой, когда будем в машине…

Она понимает не так, но главное, что перестает меня трогать. Единственное, что я был бы не против подержать сейчас в руках, – сигарета. Отворачиваюсь к окну, где вовсю дышит лето, и уже собираюсь выйти на пару минут, когда к столику приближается та же официантка.

На подносе два бокала, бутылка вина. А взгляд направлен туда же, где недавно был мой, – на окна, за которыми шевелится жизнь. И я снова невольно засматриваюсь. Не знаю, почему не могу, а главное – не хочу отвернуться.

Слышу, что Светка что-то бормочет, но игнорирую, потому что девчонка все ближе. И мне кажется очень важным поймать ее взгляд.

Недаром говорят, что самая темная ночь перед рассветом, а тишина иногда оглушает. Потому что то, что происходит дальше, – внезапно, как взрыв разрозненных кадров.

Официантка останавливается у столика. Светка наклоняется, решив наконец-то обуться. А потом неожиданно выпрямляется и как-то неловко подается вперед. Настолько неловко, что задевает поднос, и с него тут же скатываются и бокалы, и бутылка вина, цена которой как у некоторых годовая зарплата.

Звон.

Красные пятна, ползущие по итальянскому мрамору.

И теперь, только теперь, когда изумленно распахиваются глаза у девчонки, я понимаю, что они как камни, рожденные в сердце вулкана, – цвета обсидиана.

– По-моему, кое-кому пора завязывать с булками, чтобы двигаться легче, – комментирует Светка. – Ты хоть представляешь, на какую сумму только что влипла?

На долгие секунды все вокруг умирает – стихают шепотки, разговоры, смешки за соседними столиками. Превращаются в соляные столбы официанты с администратором. Умолкает Светка.

Единственное, что остается живым, – это глаза девчонки.

И чем дольше я смотрю в них, тем херовей себя ощущаю.

А потом она прячет взгляд за ресницами, и это будто дает пощечину всем, заставляя ожить. Снова гомон врезается в уши, официанты начинают бесполезно метаться, Светка вздергивает подбородок едва ли не к люстре, к столу торопится администратор, и, судя по ее виду, она намерена устроить взбучку не кому-нибудь, а девчонке.

Предсказуемо.

– Я думаю… – обернувшись ко мне, Светка облизывает призывно губы и снова берет меня за руку.

– Иди к машине. – Поднимаюсь из-за стола как раз вовремя, чтобы перехватить администратора на бегу.

– Что? – доносится вслед изумленное.

Хватает взгляда, чтобы Светка недовольно поджала губы, но поднялась и королевской походкой направилась к выходу.

– Не бойся, – роняю застывшей официантке.

Не знаю, слышит ли она меня, – видно, что не просто сильно расстроена, а перепугана насмерть.

Наверное, чтобы убедиться, что она меня поняла, и чтобы наконец-то очнулась, снова стала живой, приподнимаю пальцем ее подбородок, заставляя взглянуть на себя.

– Тебе ничего не будет, – заверяю ее.

Но вместо того, чтобы облегченно выдохнуть, или улыбнуться, или хотя бы кивнуть, она вздрагивает и отшатывается. А потом стремительно удаляется, теряясь из вида.

– Кирилл Федорович, – говорит заискивающе наблюдавшая за этой мизансценой администратор. – Я даже не представляю, как быть… это же ваша личная гостья…

Представляю, как бы перекосило отца от этих слов, если они бесят даже меня, а я к его бизнесу не имею ни малейшего отношения. Администратор – не тот, кто укажет посетителю на пустующий столик, а тот, кто держит все и всех под контролем.

И уж тем более администратор не будет торчать посреди зала с таким беспомощным видом, давая возможность клиентам вникать в какие-либо разборки.

– Запишите все на мой счет, – киваю на осколки с разводами и на столик посетительниц, где не так давно стояли Светкины туфли. – В том числе счет за ужин этих двух девушек.

Администратор угодливо кивает и едва ли не кидается распахивать передо мной дверь, когда я направляюсь на выход. О том, чтобы не говорили отцу, не напоминаю: не в ее интересах болтать.

Светка гарцует у машины – отключаю сигнализацию, чтобы она села в салон, но сам не спешу. Закуриваю и с каждой затяжкой все удачней приглушаю колючие, непривычно неудобные мысли.

– Ты мне только одно скажи, – вместо обиды и выяснения отношений, как сделала бы другая, спокойно интересуется Светка, когда я все же сажусь в машину, – с чего вдруг ты ее пожалел? Она ведь сама нарывалась.

Пожалел…

«Ну да, конечно, – хватаюсь за эту идею, – я просто ее пожалел».

И чисто из жалости на следующий день снова появляюсь в том ресторане. То, что что-то не так, понимаю с первой секунды. Нет, официанты при деле, столики не пустуют, но чувствуется явное напряжение еще до того, как я замечаю администратора: лицо бледное, на ногах еле держится.

– Добрый день, Кирилл Федорович, – она с трудом выдавливает улыбку, когда я здороваюсь.

– Добрый. Двойной эспрессо. – Оглядываю зал, выбирая столик поближе к окну. – И пусть мне принесет его вчерашняя официантка.

– Кто?

– Алиса, кажется.

Естественно, мне не кажется, я очень хорошо запомнил имя девчонки, но не хочу заострять внимание на таком пустяке.

Уже собираюсь сесть за столик, представляя, с каким изумлением на меня посмотрит девчонка. Интересно, благодарность сделает цвет ее глаз немного светлее или на меня снова взглянет темная ночь?

– Она уволена, – слышу неуверенный голос у себя за спиной, который резко меня разворачивает. – Еще вчера, сразу после того, что случилось.

– Блядь! Какого хрена? Я ведь все оплатил.

Администратор тушуется, как-то даже вжимает голову в плечи, но потом берет себя в руки.

– Она не имела права обслуживать столики. Она еще даже не сдала экзамен на знание меню и не прошла тренинг о том, как вести себя с такими клиентами. То есть…

– То есть, – подсказываю, потому что она затыкается, – не научилась засовывать язык в жопу, как остальные.

– Кирилл Федорович…

Она что-то еще пытается говорить, но я не собираюсь выслушивать чушь. Бесит. Снова хочется что-то разбить, но на этот раз самому.

Ясное дело: остальные, видя поведение Светки и с кем она заявилась, подойти побоялись. Даже те две посетительницы, которые могли негодовать, связываться не захотели. Иногда в заведения такого уровня девушки приходят, только чтобы почувствовать атмосферу, хоть так приблизиться к бабкам, о которых грезят. Их максимум – кофе за вечер. И они прекрасно осознали, что с теми, кто сильнее тебя – неважно, физически или в деньгах, что гораздо важнее, – лучше не связываться.

Они побоялись.

Побоялись официанты, администратор.

А девчонку подослали.

Вряд ли она высунулась сама. А когда конфликт разросся, во избежание слили ее – типа нет ее, значит, гнев босса, который может узнать обо всем, обойдет стороной.

– Ирина, – заглядываю в бухгалтерию, – дай мне личное дело официантки, которую вчера уволили.

– Хотите выплатить ей моральную компенсацию? – усмехается та, поигрывая сережками.

За что уважаю ее – плевать она хотела на то, чей я сын или какого уровня у нас собираются гости. На «вы» – это максимум ее уважения, если больше вроде бы не за что. И именно эта ее ухмылка и то, что не пытается прогнуться под обстоятельства, меня несколько остужают.

– Думаю, я найду, как загладить впечатление о нашем ресторане, – согласно киваю, вцепившись за ее пояснение своего интереса.

– То есть о вас?

– В том числе, – усмехаюсь.

В самом деле, неплохая мысль – пригласить девчонку на свидание в этот же ресторан. И чтобы те, кто выставил за двери, попрыгали на задних лапках, выполняя капризы. Можно заказать ту же марку вина – надеюсь, ей нравится красное.

Так она на свидание вряд ли согласится пойти – может злиться, таить обиду, а если в качестве мести своим обидчикам…

Вот на этот крючок я ее и поймаю.

– Ну так что? – поторапливаю Ирину перестать возиться с сережками и заняться делами.

– Сейчас, – вздыхает она, – это же надо сосредоточиться, поискать, что они вообще мне подсунули…

Пока она возится с документами, открывается соседняя дверь, оттуда выглядывает хмурый отец, и то ли он услышал мой голос, то ли ему доложили, потому что он оборачивается, устремляет взгляд на меня и роняет:

– Зайди.

Глава 16. Кирилл, прошлое, три года назад

Взглянув на отца, понимаю, почему в ресторане чувствуется такое напряжение.

Его трудно вывести из себя, но, если он разойдется, лучше держаться подальше. Я бы с удовольствием так и сделал, но какая разница – выслушать здесь или дома? Даже если там, с учетом моих планов, я появлюсь максимум через день.

Или через парочку, если официантка окажется в постели хорошенькой.

Мысли о девчонке помогают спокойней выслушать гневный спич отца на тему моего поведения. Изредка только доносятся фразы, но и те тут же отскакивают.

– Ладно, – разоряется он. – Ладно, тебе плевать, каким придурком ты себя выставляешь где-то еще… Но в моем заведении…

Да, для него бизнес – святое. Я знаю, что он вложил в него много бабок и сил. Пожалуй, кого-то другого за подобную выходку, даже за одни мысли, что такое возможно в его ресторане, он смолол бы в порошок и развеял по ветру. Но в меня вложено бабок и сил не меньше, чем в бизнес, – может, именно это его и удерживает.

– Ни одна женщина не стоит того, чтобы забивать на все и так распушивать хвост… – продолжает тираду он. – Теперь мне придется уволить часть персонала, искать нового администратора, расторопных официантов, да еще устраивать им стресс-тест, чтобы понять, как они будут реагировать на таких, как…

Он резко замолкает.

Но не потому, что ищет подходящее слово – он не тот, кто лезет за ними в карман, тем более когда им управляет гнев и разочарование. Не знаю, что, кстати, сильнее.

Просто внезапно открывается дверь.

Без вежливого стука и несмотря на гневную речь, которую наверняка было слышно и в коридоре.

И в кабинет отца влетает светловолосая фурия.

Которая плевать хотела на разъяренный вид моего отца. Которая игнорирует его резкую реплику: «Выйдите из моего кабинета!»

Вместо того чтобы смутиться, что помешала, задрожать испуганной ланью, понимая, что может попасть под горячую руку, женщина проходит внутрь кабинета, нагло закрывает за собой дверь и цедит не менее жестко, чем секунду назад мой отец:

– Ах, кабинет все-таки ваш… Значит, вы – Федор Иванович Миженский… Так вот, Федор Иванович, вы сильно просчитались, если подумали, что у моей дочери нет никого, кто бы ее защитил!

Отец не уточняет, о ком речь, – это и дураку очевидно, а он таким не является. Прищуривается, смерив взглядом женщину и, видимо, прикидывая, как быстрее ее растоптать. Так, чтобы и следа не осталось.

А она приближается к столу, за которым он восседает в массивном кресле, вздергивает подбородок, очень напоминая в этот момент воина. Хрупкого, красивого, даже с нимбом на голове из-за светлых волос – светлого воина, которому не страшны темные силы.

Смотрится очень забавно: мрачный отец довольно внушительной комплекции благодаря многочасовым тренировкам – и женщина, которую он легко может сломать одними руками. Ну или с помощью денег и связей, что будет не менее кровопролитно.

– И что же вы можете сделать? – отнюдь не добрым тоном интересуется он.

Вместо того чтобы все осознать и пойти на попятную, да хотя бы сообразить, что она на чужой территории и сама загоняет себя в ловушку к тому, кто гораздо опасней, чем кажется, она улыбается.

– Ну, – поправляет кокетливо прическу, будто ее и правда сейчас волнует, как она выглядит перед тем, кто может и практически готовится ее с аппетитом сожрать, – например, выступлю на телевизионном канале. Думаю, там хорошо зайдет история о том, как тяжело матери двоих дочерей в жестоком мире денег и вседозволенности. Тем более когда ребенка, который работает с четырнадцати лет, обманывают на деньги известные, состоятельные люди и выставляют за дверь без копейки.

Я удивленно вскидываю голову, а отец усмехается. Хотя, уверен, этот вопрос он уже взял себе на заметку.

– Ах да, конечно, до этого я напишу заявление в Налоговую инспекцию, – продолжает женщина. – А также в Государственную инспекцию труда и Прокуратуру.

– Они не занимаются такими вопросами, – покровительственно вставляет отец.

– Займутся, – в тон ему отвечает женщина. – Тем более когда узнают, что мой ребенок не просто работал у вас бесплатно, а еще и не был должным образом оформлен. Сейчас с этим строго, а у вас слишком громкое имя, чтобы они пропустили такую наживку. Тем более что я, конечно, скажу им про свой выход на телеэкраны.

– Не был оформлен должным образом? – пропустив пустую угрозу мимо ушей, отец хватается за главное обвинение, которое его бесит гораздо сильнее. – Этого просто не может быть! С вашей дочерью был заключен договор с первого дня!

– О чем и речь, – мило ему улыбнувшись, женщина достает из сумочки какой-то лист, скорее всего, экземпляр того самого договора, делает вид, что читает его, и, удовлетворенно кивнув, замечает: – Но вы не имели права принимать мою дочь на работу без моего письменного согласия!

В этот момент, постучав, в кабинет заходит Ирина. Безразлично взглянув на женщину и хозяина ресторана, который не в духе, она передает мне бумажную папку.

– Что там?! – практически рычит отец. – Это что, было настолько срочно?!

– Личное дело Алисы, – пожимает плечами бухгалтер. – Мне показалось, что срочно.

И спокойно, неспешно, как будто не замечая, насколько накалена обстановка, выходит из кабинета.

– Дай-ка сюда, – протягивает руку отец.

Ну ладно, адрес и контакты девчонки узнаю чуть позже – так что передаю ему документы. Отец так резко пытается открыть папку, что рвет завязки на ней. Вчитывается в распечатанный листок и с довольной усмешкой откидывается на спинку кресла.

– Вперед, – делает взмах рукой, – все ваши обвинения – чушь. С шестнадцати лет согласие родителей на работу детей не требуется.

– О как, – удивляется незваная гостья, – вы все-таки знаете законы, хотя и не соблюдаете… Что ж, я не забуду об этом упомянуть, когда буду давать интервью и прикладывать к глазам бумажный платочек. Как и о том, что Алисе шестнадцать исполнится лишь через месяц. Немного похоже, да? Июнь и июль. А по сути – огромная разница.

С губ отца мгновенно пропадает улыбка.

Но он держится хорошо, куда лучше, чем я. Потому что у меня ощущение, будто пружина, которая вчера гулко сжималась внутри и ночью стала причиной херового сна, с треском лопается, не выдержав напряжения.

Шестнадцать…

Блядь, ей даже шестнадцати нет…

Девчонке, которую я собирался сегодня затрахать…

– Ах да, чуть не забыла, – продолжает в абсолютной тишине ее мать, снова лезет в сумочку и достает новый листок. – Сегодня я как раз должна была принести это разрешение…

Она разворачивает его.

Пробегается взглядом по строкам.

И неожиданно принимается рвать.

Сначала на две части, потом на четыре, с каждым разом делая части все меньше и меньше, пока они не превращаются в мелкое крошево.

А потом распрямляет ладони, на которых покоится белый комок из разрозненных частичек, подносит ладони к лицу и делает резкий выдох.

Клочки бумаги, бестолково кружась, в хаосе приземляются на идеально чистый и дорогой стол хозяина кабинета. А несколько даже рискуют зацепиться за его пиджак и спинку итальянского кресла.

Но, осознав, что совершили ошибку, испуганно опадают на пол, когда отец поднимается.

Медленно.

Не сводя прищуренного взгляда с женщины, которая тоже все понимает, но почему-то никуда не бежит.

Она не думает о побеге, даже когда мой отец обходит стол и начинает наступать на нее.

Не торопясь.

Обманчиво медленно.

Шаг за шагом.

Неумолимо оттесняя ее от двери и заставляя упереться в стол, за которым он сидел секунды назад.

Он сильнее, гораздо выше ее, со стороны выглядит так, будто скала нависает над хрупким ростком. Но вместо того, чтобы сбежать от очевидной угрозы, повернуться к закрытому теперь солнцу, этот росток распрямляет свои лепестки.

Женщина поднимает голову и смотрит прямо в глаза.

Мне кажется, они долго, слишком долго ведут какую-то мысленную борьбу, а потом отец отступает.

На шаг, но женщина принимает его за победу. Напрасно. И облегченный выдох, который срывается с ее губ, преждевременный. Я знал, что это тактическое отступление и маневр для удара, но даже я не был готов к тому, что услышу.

– Вы замужем?

– К счастью, трижды разведена.

– Это хорошо, – кивает отец, сканируя ее взглядом. – Не люблю воевать с замужними красивыми женщинами. Их мужья обычно сдаются в плен первыми – поди знай, куда потом их пристроить.

Я ожидаю, что женщина вспыхнет смущением, как и ее дочь. Но на нее, видимо, работает опыт, потому что она начинает смеяться. Легко, заразительно и как-то… доверчиво, что ли.

И да, немного наивно, потому что это отца не отталкивает.

Она продолжает смеяться, а он не пытается оградить свое самолюбие. Продолжает смотреть на нее, но уже не просто прикидывает расклад – он ею любуется.

Сообразив, что больше мне здесь делать нечего, поднимаюсь с кресла и направляюсь к двери. По-моему, эти двое даже не замечают, что у них были зрители да решили покинуть.

Совесть немного грызет: все же в ловушку, которая готова захлопнуться, она попала отчасти из-за меня, поэтому, обернувшись, я предлагаю:

– Хотите, я вас подвезу?

– Меня ждет такси.

Что ж, я сделал что мог.

Похоже, кто сегодня и расслабится разок – так это отец. Но ему даже полезно, да и ресторану не повредит: может, что и сломает, но, глядишь, увольнять персонал передумает. А вот такси я бы отпустил, хотя, если таксист не дурак, сам через часик уедет.

Почти неделю я дома практически не появляюсь. Клубы, вечеринки, ночевки у друзей, приятелей и малознакомых людей, с которыми пересекаемся только на пару часов, исключительно чтобы убить лишнее время.

Часто вместе со мной тусит Светка, но, когда ее нет, я о ней забываю. Мне кажется, она об этом догадывается, поэтому всегда звонит первой, даже если я обещаю ее набрать. С ней просто, легко и все можно.

Мы так отрываемся в постели, будто до этого секс долгие годы для нас был табу.

Пожалуй, то, что у нас происходит, пусть и с натяжкой, но можно назвать отношениями. Она ни с кем не встречается больше, я тоже трахаю только ее. Думать о ком-то еще просто нет сил.

И к лучшему.

Полагаю, я бы выкорчевал из себя занозу, которую ни увидеть, ни нащупать не мог, но она все-таки немного мешала, если бы не внезапный сюрприз.

Голова трещала от музыки клубов, и однажды я решил сделать временный перерыв. Никаких ночевок у кого-то еще, курс домой. Но, открыв дверь, застываю на пороге от звука женского смеха. Заливистого, веселого, который узнаю, но настолько не верю в происходящее, что решаю проверить. И вместо того, чтобы подняться в комнату, заглядываю на кухню.

Так и есть. Мать той девчонки. На столе тарелки с весьма сомнительной пастой, бокалы с вином. Мой отец ей что-то шепчет на ухо, а она снова смеется.

Вот уж не думал, что у него имеется чувство юмора.

Да и что женщина, которая однажды ворвалась в его кабинет ураганом и вызвала смерч, так надолго задержится. Я был уверен, что ее давно сдуло ветром.

Но то, что она в нашем доме, указывает на мой просчет и тот факт, что она не просто задержалась, а зацепилась всерьез.

Это первая женщина за восемь лет, которую отец привел в дом.

Первая женщина, которая делит с ним вечер после того, как умерла моя мать.

– Кирилл, – замечает она меня и, судя по улыбке, с которой встречает, все еще не в курсе, кто стал причиной слез ее дочери. – Иди к нам, поужинаешь?

Не дожидаясь ответа, накладывает мне пасту. Немного помедлив, решаю присоединиться: действительно голоден, да и отец, несмотря на непрезентабельный вид блюда, ест с большим аппетитом.

Мне тут же пододвигают поближе тарелку с салатом, где овощи просто крупно порезаны и перемешаны – все, вообще никакой презентации. Недоуменно смотрю на отца.

Нет, здесь без вина так просто не разгребешь.

Наливаю себе, после пары глотков решаюсь попробовать пасту и едва не выплевываю в тарелку. Это не паста, это разваренные спагетти, хотя я не знаю, как можно умудриться вообще переварить этот сорт. А соус – такое ощущение, просто набор специй и соли.

С трудом проглотив, запиваю вином.

Одним бокалом не обойдется: во рту все еще дикое пламя. Но беспокоит это меня одного. Отец, который уволил бы повара за такое издевательство над овощами, с улыбкой соглашается на добавку салата. Отец, который превратил бы повара в фарш за это изнасилование спагетти, умудряется их есть, даже не поперхнувшись.

Известный ресторатор, для которого подача – эстетическое наслаждение, а вкус блюда – гастрономический оргазм, с очевидным удовольствием ест блюда, которые проглотить невозможно.

Как будто не ощущает их вкуса.

А может, так все и есть, потому что все его внимание сосредоточено исключительно на женщине, которая успевает не только вести разговор ни о чем, чтобы втянуть в него и меня, но и прикасаться к моему отцу. Украдкой – то накладывая ему добавку, то передавая соль.