Текст книги "Сезон охоты на падчериц"

Наталья Саморукова
Сезон охоты на падчериц

ПРОЛОГ

Январь – не лучшее время для поездки в Венецию. Промозглый ветер, с легкостью проникая под стеганый пуховик и шерстяной свитер, гоняет по коже мурашки, пальцы коченеют в пуховых перчатках, уши леденеют от холода. Если верить синоптикам, температура воздуха в это время года колеблется в Венеции около ноля градусов, склоняясь в сторону плюса. Но так сильно я не мерзла даже в лютый российский мороз.

Странный город. Он и летом, наверное, производит неоднозначное впечатление, а уж зимой… Насквозь сырые фасады, с которых слоями, будто грим куртизанки, сползает штукатурка… Невероятно знаменитый своей красотой Дворец дожей с легкой двухъярусной колоннадой внизу и тяжелым верхним массивом в этот час кажется просто серой громадиной и все равно завораживает взгляд. Причудливое зубчатое навершие его крыши предынфарктной кардиограммой скачет по чистому, холодному небу… Ржавая вода каналов дышит замогильным холодом, и кажется, что нет на земле более бесприютного места.

Но туристов на удивление много. Короткими перебежками от кофеен до сувенирных лавок они двигаются от вокзала до Большого канала и обратно, скупают поддельное стекло из Мурано, отмахиваясь от голодных голубей, фотографируются на площади Сан-Марко, трут красные от холода носы и бодрятся изо всех сил. Каждый, видимо, старается в меру возможностей оправдать расходы на поездку. Я топчу древние мостовые на чужие деньги, что могло бы немного утешить. Но не утешает.

– Ну ты как? – Голос Гришки в телефонной трубке такой родной, что хочется плакать.

– Все ужасно, ужасно, ужасно, – лепечу я, приваливаясь к ближайшей витрине.

– Синьора? – вопросительно смотрит на меня продавец.

Я спешу отскочить в микроскопический переулок и там уж даю волю чувствам.

– Кошмар, Гриш. Я ничего не понимаю. Их нет второй день, телефоны недоступны, каждые полчаса мне звонит Ангелина. А я даже в местную полицию пойти не могу. У меня нет паспорта. Он остался у них. Карта заблокирована, наличных – сто евро с копейками. Мне кажется, я медленно схожу с ума.

– Ждем еще один день, и потом я вылетаю. Хорошо? Еще день ты продержишься? Вечером я снова буду на связи.

Но вечером события закрутились столь стремительным образом, что о звонке я даже не вспомнила. К полуночи скопилось семнадцать непринятых вызовов. Однако это была сущая безделица по сравнению с тремя трупами, свалившимися на мою голову. Строго говоря, свалились они, конечно, не на голову. Да и трупами их можно было считать с большой натяжкой. И если совсем уж начистоту, седой как лунь итальянский карабинер не имел никакого права смотреть на меня таким подозрительным взглядом. И все-таки смотрел. И мой не по-зимнему яркий загар, и кошмарный английский, и разукрашенный визами вновь обретенный паспорт, все внушало ему недоверие.

– Что вы делали в Индии? – обратился он ко мне через переводчика.

– То же самое, что и в Гонконге, – лаконично ответила я.

Глава 1.
В которой я еще не знала, какую именно новогоднюю ночь нам уготовила судьба.

Бывают предложения, от которых нельзя отказаться. Нам с Гришкой поступило именно такое. И в среду вечером, вместо того чтобы спешить по домам, мы бросали монетку. Гришке не везло уже четвертый раз, но он упорно продолжал кидать пятачок.

– Опять мимо, – пригорюнился коллега, глядя, как увесистая пятирублевка приземляется решкой вверх. – Настя, а может, все-таки вы с Лешкой пойдете? Накормят вас, напоят, концерт покажут… А?

Голос коллеги звучал униженно и неуверенно. Как еще можно озвучить предложение провести новогоднюю ночь в обществе малознакомых людей? Но я уже знала, что соглашусь. У Гришки жена на шестом месяце, они планировали встретить Новый год в кругу ее многочисленного семейства. Я прекрасно понимала, что правда на его стороне. Я не была беременна, да и родня прекрасно управится без меня. Вот только как объяснить Лешке, что вместо загородного домика, где он в прошлые выходные самолично наводил порядок, вместо гуся с яблоками, рецепт приготовления которого он осваивал и усовершенствовал весь последний месяц, вместо горячего глинтвейна, камина, чистого подмосковного снега, вместо нормального человеческого праздника нам придется тащиться на великосветскую тусовку?

– Нет, Гриш, даже не уговаривай, не пойду, – сказала я таким тоном, что он сразу все понял, не удержался и радостно потер руки.

– Настюха, икры черной ложкой поешь… Шампанское французское, которое рекой льется, видела? Ну вот, посмотришь! Омары, устрицы… фуа, как его, гра…

Но я уже не слушала и с тоской представляла выражение Лешкиного лица, когда я сообщу ему новость. Если бы это была самая большая неприятность. Я еще не знала, какую именно новогоднюю ночь нам уготовила судьба. До роковых событий оставалось чуть больше суток.

– Рад, очень рад вас видеть. – Брюхатый господин, похожий на разжиревшего кролика, сунул мне для приветствия студенистую ладошку и, не успела я ее пожать, тут же опасливо выдернул. На Лешку он даже не посмотрел, как будто страдал особым расстройством зрения и видел объекты выборочно. Этот стиль общения был мне знаком. Так общаются все снобы, нарочито демонстрируя, насколько ты им неинтересен. Я подозреваю, что за их показной небрежностью стоят долгие годы тренировок. Как бы там ни было, именно этот человек был нашим заказчиком, самым крупным за все время существования Бюро. Следовало нацепить на лицо благопристойную вежливость и быть паинькой.

Наше Бюро семейных расследований держалось на плаву почти два года. Начиная эту авантюру, я была полна радужных надежд. Потом, после первого месяца работы, впала в депрессию и уже было собиралась аннулировать фирму, когда на мое объявление о наборе кадров откликнулся Гришка, бывший оперативный работник, человек во всех отношениях непростой. С его появлением мы с Лизаветой, женщиной на все руки, секретаршей, бухгалтером и администратором в одном лице, почувствовали себя увереннее.

Хотя я до сих пор не понимаю, чтo Григорий, с его связями и опытом, делает в тихой частной гавани. Он легко, с помощью одного звонка по строго засекреченному черному телефону (для обычной жизни у него имеется зеленый) находит информацию, о которой бедная Настя и мечтать не может. Невысокий, довольно щуплый, как-то раз на моих глазах он с легкостью уложил двух амбалов, не слишком вежливо попросивших прикурить. В пластиковом, закрытом на два замка кофре Гришка хранит разнообразные шпионские игрушки, которых не купить на улице. Коллекция постоянно пополняется, хотя я точно знаю, что по Лизаветиным бумагам эта статья расходов не проходит. Время от времени Григорий исчезает то на два, то на три дня, а то и на неделю. Так повелось, что я никогда ни о чем его не спрашиваю, за что он мне премного благодарен и старается честно отрабатывать не слишком мягкий сыщицкий хлеб. Правда, я боюсь, что рано или поздно ему настолько все опостылеет, что ни деньги, ни человеческое благородство не смогут его удержать в нашей обители скуки, и он уйдет. Дела, которые нам доводится вести, похожи друг на друга, как капли осеннего дождя. И точно так же заунывны. Время от времени наше утлое суденышко попадало в настоящие бури, пару раз мы оказались причастными к расследованию самых настоящих преступлений. Но большую часть своего рабочего времени мы копаемся в грязном супружеском белье. Занятие монотонное, к оптимизму не располагающее.

Этот клиент объявился вечером, накануне католического Рождества. Лизавета уже раскладывала по тарелкам принесенные из дома пироги с грибами и мясом, я резала лимон, Гришка возился с бутылкой шампанского. На требовательный звонок, а потом и настойчивый стук в дверь нам хотелось крикнуть, что свои все дома, и послать запоздалого гостя куда подальше. Но все-таки не послали, о чем я пожалела потом сто пятнадцать раз.

В купеческой шубе до пят, лоснящийся, словно праздничный поросенок, гость никак не походил на человека, имеющего проблемы в личной жизни. Будучи не то чтобы бедной, но и не слишком обеспеченной, я всегда полагала, что есть некоторый уровень благополучия, за которым душевные страдания становятся скорее пикантными, чем обременительными. Согласитесь, одно дело баюкать раненое сердце в съемной комнате в коммунальной квартире, и совсем другое – делать то же самое на средиземноморском побережье, на балконе собственной виллы, под шелест прибоя, в окружении вымуштрованной прислуги. Короче, я решила, что мужик забрел к нам по ошибке. Такой, если заподозрит супругу в измене, кинется не к детективу, а к киллеру.

– Э-э-э…– сказал гость и с опаской осмотрел наш неказистый офис.

– Здравствуйте, – вежливо кивнула ему Лизавета и недовольно поморщилась.

– Э-э-э…– стоял на своем странный посетитель.

– У вас какие-то проблемы? – с присущей ему догадливостью предположил Гришка.

– Да, да! – радостно закивал головой визитер.

Стоило ему открыть рот, и флер вальяжности и важности слетел с него, будто его и не было. Перед нами мялся неказистый увалень, одышливый и немолодой.

– Понимаете, не знаю, как это более точно сформулировать, – начал он свое повествование, – но с некоторых пор у меня есть ощущение… такое, знаете, очень неприятное ощущение. Такая, знаете, тревожность. Повышенная. Неспокойно мне, дискомфорт какой-то, знаете, постоянно чувствую…

Добрых полчаса он рассказывал нам о своей печали, умудрившись не вставить в монолог ни одной, даже самой маленькой детали.

– А поточнее? – перебил его Гришка. – Чего конкретно вы боитесь?

– Нет, нет, не то что боюсь…– забеспокоился вдруг мужик, – понимаете, я никого конкретно не подозреваю, что вы, что вы! О, меня окружают надежные люди, у меня замечательная профессиональная система безопасности, я могу нанять еще людей, у меня даже бункер есть, что вы! Но как бы точнее сформулировать, есть определенная тревога. Скажем, вот девочки…– И посетитель опять растерянно замолчал.

– Какие девочки? – уточнила я.

– Хорошие, о, они такие замечательные девочки, я горд, что являюсь отчимом таких умных и красивых девочек. Но знаете, мне кажется, с ними что-то… что-то… как бы это точнее сформулировать… какая-то тревога… Знаете, я бы попросил вас… если это возможно…

“Короче, Склифосовский”, – мысленно взмолилась я. Очень хотелось пирогов. И шампанского. И красной рыбки, которую Лизавета выложила прозрачными ломтиками на большое фарфоровое блюдо.

Но мужик так ничего толком и не смог нам рассказать. Из его бессвязного лепета мы поняли лишь то, что он кого-то в чем-то подозревает. Но вот кого и в чем? То он принимался ходить вокруг да около падчериц, то коротко касался своей супруги, женщины восхитительной, невероятной! Потом его резко заносило в сферу своего разветвленного бизнеса, далеко не все направления которого он, похоже, и сам помнил. Потом он что-то говорил о людях, которые приходят в его дом и которых он всех очень, очень уважает. Но вот все-таки какой– то дискомфорт, как бы это точнее сформулировать…

После прямо заданного вопроса – что именно требуется от нас? – он окончательно стушевался.

– Вы просто посмотрите, а? Так сказать, свежим, незамыленным глазом. Просто гляньте, что к чему. А? Как вы на это смотрите? Но только, знаете, вы, когда придете в наш дом, не подавайте виду, будто мы с вами так уж близко знакомы, ну, что я приходил к вам и все такое. Вы просто поглядывайте, а? А коли я выберу минуточку для разговора, я вам сам дам понять. Будет много гостей, ваше присутствие никого не удивит, а вы можете посмотреть как следует на всех. Ну так… покрутиться.

Мы бы, разумеется, ему отказали. Мы уже дружно приготовились дать ему от ворот поворот. Но сумма, которую он предложил за работу, была поистине чудовищной. Количество нолей после скромной единички вводило в гипнотический транс. “Бесплатный сыр бывает только в мышеловке”, – подумала я и сказала клиенту “да”. Гришка радостно одобрил мою глупость. Клиент ушел в слякотный вечер, оставив за собой шлейф горького аромата и едва уловимый запах опасности. И то и другое крайне не понравилось нашей помощнице Лизавете. Зайдя в кабинет и брезгливо сморщив нос, она недовольно пробурчала:

– Ходят тут всякие, смердит за версту.

– Ты что имеешь в виду? – насторожилась я. Но Лизавета лишь раздосадованно махнула рукой.

– Вечно вы, Анастасия Батьковна, проблемы на свою филейную часть ищете. Где-то я этого проходимца видела, что-то лицо его мне больно знакомое.

– Господи, – пихнула я Лешку в бок, – чувствую себя как корова на балу.

– Да ладно, не нервничай. – Он похлопал меня по плечу и с любопытством уставился на томную даму в черном.

Худая, бледная, она лениво перетекала от одного гостя к другому. Без сомнения, это была Ангелина Романова, не сходившая с экранов телевизоров прима самого скандального столичного театра. Красавица, от макушки до кончиков бархатных туфелек полная изысканности и изящества. Ее темно-серые глаза смотрели на мир растерянно, будто не узнавали привычного расклада, будто с ней каждые пять минут случалась амнезия и она снова и снова вспоминала – где же она? Кто эти люди?

– Как мило, что вы смогли приехать, – чирикнула она нам, – мне очень приятно вас видеть. – Она легко коснулась пальчиками сначала моей, потом Лешкиной ладони и, пытливо изучив нашу ответную реакцию, упорхнула.

Я окончательно приуныла. Рядом с этой королевой мои шестьдесят пять кило, которыми я так гордилась, выдержав диету, казались огромной грудой мяса. Мой новенький жемчужно-серый костюмчик выглядел сиротским рубищем. А тщательно продуманный вечерний макияж захотелось немедленно смыть.

Некоторым утешением служило то, что и Лешка был не в своей тарелке. На фоне вальяжных господ, чьи басы и баритоны умудрялись с одинаковым небрежением обсуждать меню и политическую ситуацию в стране, он был похож на хорошо воспитанного пасынка в благородном семействе.

Точное количество гостей сосчитать не представлялось возможным, уж так они были идеально подогнаны по размеру, качеству вечерних костюмов и снисходительной барственности. Просто дети из одной пробирки, вскормленные одним питательным раствором. Тут не было и намека на новорусскую манерность, на разнузданную роскошь, на быстрые и шальные деньги. Это была публика с крепкими традициями – потомки бывших партийных боссов, достойные отпрыски знатных дипломатических династий, представители допущенной к самым верхам богемы. Компания что надо. Взять хотя бы чету Супониных. Он – известный адвокат, она – средняя, но крепко стоящая на подмостках оперная певица. А вот там, у окна, о чем-то мило щебечут с хозяйкой Ольга и Денис Привольные, семейная пара, который год собирающая урожай на плодородной ниве политического консультирования. По слухам, они запросто открывают ногой кабинет самой Кондолизы Райс. Именно им приписывают сокрушительный успех нового президента одного из сопредельных государств. Дама в красном – вдова одного очень известного деятеля. Мужчина с трубкой – владелец издательского холдинга. Некоторых из собравшихся я не знала, но предполагала, что случайных людей тут нет и быть не может.

И все-таки подбор компании был немного странным. Без сомнения, здесь собрались большие люди. Но все-таки – обслуга. Занятая в высокодоходном сервисе, получающая грандиозные гонорары, но все-таки наемная каста. Это было не очень понятно. Сам хозяин владел как минимум третью российских лесов, десятком успешных отечественных и зарубежных промышленных предприятий, разветвленной сетью магазинов и двумя строительными концернами. Кроме того, через посредников, сидел на золотоносной черной трубе. Обо всем этом мы узнали из короткой разработки, присланной бывшими Гришкиными коллегами. Узнали и вздохнули с запоздалым раскаянием.

Мы, конечно, подозревали, что клиент богат. Но не до такой же степени. В том, что он так запросто явился в нашу убогую контору, снизошел до непосредственного общения с нами, людьми, с высоты его положения, микроскопическими, было что-то особенно настораживающее. И его поведение в тот первый визит было вопиюще неадекватным. Оно могло означать только одно – мужик до смерти напуган, загнан в угол, из которого практически не видит выхода, он тонет в каком-то безумном водовороте и готов схватиться за первую попавшуюся соломинку. Впрочем, пока ему все-таки удается держать себя в руках. Сегодня ничто не выдает в нем того неуверенного суслика, который испортил нашу корпоративную вечеринку.

С каждой минутой, проведенной в доме клиента, я все туманнее представляла дальнейшие перспективы на вечер. Допустим, я покручусь тут. Что я увижу? Какие такие страшные преступления смогу предотвратить? Я даже потрепаться ни с кем по душам не могу, потому что одни снобы вокруг, такие за версту чувствуют чужаков и, разумеется, не станут обсуждать с неказистой Настей последние сплетни и слухи.

– Скучаете? – подлетела к нам сухонькая, похожая на приодетую обезьянку дамочка. Про таких говорят, что маленькая собачка до старости щенок. Кукольное личико гостьи не выдало бы ее возраста и под лучами самых ярких софитов. На руках незнакомки вяло висел йоркширский терьер, на плече небрежно покоился соболиный палантин, один конец которого подметал паркетный пол. Дама была на редкость уродлива, но при этом вызывающе шикарна.

Мы с Лешкой вздрогнули от неожиданного внимания к своим заурядным персонам, радостно заулыбались женщине. Однако она тут же жеманно сморщила носик и, откинув шикарные меха за спину, томно протянула:

– Что-то я вас не припомню… Вы кто, милочка, будете? – Она ткнула пальчиком в брошку на моей груди и с непередаваемым выражением тщательно замаскированной брезгливости произнесла: – Сваровски, как мило.

– Ага, – покраснев, кивнула я. Но еще больше покраснел Лешка, который мне это украшение накануне праздника подарил.

Дамочка, так и не выяснив, кто же я буду, упорхнула, а мы стояли как оплеванные. Более или менее по-человечески здесь держались только Привольные. И Ольга и Денис откровенно скучали. Пару раз, сталкиваясь с нами взглядами, они понимающе улыбались, словно говоря: мы тоже в этом зверинце не слишком комфортно себя чувствуем.

Федор, точнее, Фредди, как звали друзья и близкие человека, устроившего нам странную новогоднюю ночь, куда-то пропал. Зато на сцену выплыли две его падчерицы и своим появлением затмили сверкающую елку. Струнный квартет, пиликающий ностальгически грустные этюды, споткнулся на половине музыкальной фразы и смолк. Явление девочек народу можно было сравнить с приземлением ангелов в бедном негритянском квартале. Девушки были не просто хороши, они были ослепительно, головокружительно красивы. Мама на их фоне поблекла, точно ветка увядшей сирени рядом с букетом дивных орхидей.

Это было такое неподвластное человеческому воображению совершенство, к которому уже не ревнуешь. Да и не было в их лицах и фигурах ничего, чему можно завидовать. Их черты изумляли. Слишком тонкие для обычной будничной жизни руки. Слишком хрупкие пальцы, в которых не удержать ничего тяжелее кошелька. Слишком узкие глаза с приподнятыми по-кошачьи уголками, слишком высокие лбы, будто скопированные со средневековых портретов. И кожа, такая бледная, что кажется ледяной на ощупь, и губы, хранящие девственную безмятежность, намекающие, скорее, на вечный покой, чем на страстные поцелуи. Не хватит воображения, чтобы пожелать себе такую же внешность. Но смотреть на это можно было бесконечно долго, что и делали все гости, отнюдь не по-светски открыв рты. Похожие друг на друга, как две половинки радуги, девочки спокойно взирали на гостей, и каждый, кого мимолетно касался их взгляд, тут же начинал одергиваться, отряхиваться, спешно устраняя шероховатости внешней оболочки. Но куда там!

Во время своего визита к нам Фредди коротко рассказал, что сестры буквально десять дней назад прибыли из суперзакрытого заграничного колледжа, в России не были три года, и эта праздничная ночь – их первый публичный выход. Как мы потом сопоставили, его тревожность обострилась тоже около десяти дней назад, то есть каким-то образом была связана именно с возвращением в родные пенаты падчериц. Куда же он пропал, этот неуравновешенный толстяк?

Анна и Мария тут же стали центром притяжения мужской части компании. Лет близняшкам было не больше восемнадцати, нездешняя безмятежность лежала на их фарфоровых лицах. Тоненькие до прозрачной хрупкости, такие же изысканные, как и мать, они, видимо, несли в своих чертах и признаки породы отца. У матери не было таких диких скул, таких бездонно синих глаз, такой упругой, выверенной до малейшего жеста грации. Инопланетянки. Вот что приходило в голову. Это было единственно уместное сравнение. Они были настолько другими, что казалось нелепым обращаться к ним с человеческой речью. И все-таки некоторые гости рискнули.

– Как вам в России, милые Анна и Мария? – Адвокат Супонин сам себя застеснялся, озвучив банальный вопрос.

– В России? – всплеснула руками Анна. Или Мария… Отличить их было нереально.

– В России? – вторила ей Мария. Или Анна.

– Ну конечно, конечно! – в унисон залопотали они. – Замечательно, просто замечательно! А вы? Как поживаете?

– Спасибо, отлично, – окончательно стушевался Супонин.

– Ну конечно! Отлично! – Девушки улыбнулись, продемонстрировав адвокату ослепительные доброжелательные улыбки. – Очень приятно! Очень приятно! Так весело, правда? Сегодня обещали сюрпризы! Вы знаете?

– Главный сюрприз уже случился, – подобострастно заблеял молодой человек, похожий на актера Золотухина в молодости.

– Ох, что вы говорите! – Девушки неподдельно всполошились. – Ах, ну конечно, конечно! Спасибо! Премного благодарны! Хи-хи-хи, как это мило!

Лешка во все глаза смотрел на этот паноптикум и даже икнул от удивления.

– Они где учились? – с испугом прошептал он мне. – В школе для умственно отсталых?

– Не знаю, едва ли, – пожала я плечами. Странное дело, идиотская манера говорить, беспрестанно взмахивая руками, охая и ахая совсем не портила впечатления от девиц. Их манеры напоминали повадки путешественников, заглянувших на огонек к дикарям. Не исключено, что в школу для умственно отсталых требовалось отправить всех нас.

– Теперь я понимаю, почему твой Григорий ушел от ответственности, – он кишкой чует проблемы.

– Какие проблемы? – удивилась я.

– Настена, ты меня удивляешь. Как ты думаешь, почему Фредди пришел именно к вам?

– Ну-у-у…– задумалась я. – Ну мало ли почему пришел.

– Дурочка ты у меня. Если он пришел к вам, значит, ни в одну приличную контору прийти не мог.

– Что ты имеешь в виду? – посерьезнела я.

– Не обижайся, но факт остается фактом. Чует мое сердце, вам предложили не слишком чистую работу.

За десять минут до полуночи шустрый распорядитель стал подгонять оголодавшую публику к выходу. Новый год планировалось встретить на свежем воздухе, где уже готовился к запуску первый заряд фейерверка. Ангелина, взяв под руки дочерей, заспешила в числе первых. Укутавшись в пушистые полушубки, женщины со спины были практически неотличимы. Они выглядели готовой иллюстрацией к статье о жизни высшего общества. Мужчины, наплевав на своих жен, так и вились вокруг ослепительного трио. Я была благодарна Лешке за то, что он смирно трусил рядом со мной и, кажется, был даже несколько раздосадован всем этим ажиотажем вокруг заморских красоток.

– Дамы и господа! Прошу внимания! Прежде чем грянет праздничный салют, прошу вас сосредоточиться. Подумайте, что мы возьмем с собой в две тысячи шестой год! – Специалист по проведению элитных празднеств старался вовсю. Он ужом вился вокруг гостей, стараясь уделить внимание буквально каждому, даже апатичной собачке, по-прежнему безучастно висевшей на руке уродливо шикарной дамы.

– Внимание, внимание! Что мы берем в Новый год, год, грядущий под знаком Огненной Собаки?

– Огласить весь список? – насмешливо поинтересовался молодой человек, похожий на Золотухина.

– Не обязательно, – уточнил массовик-затейник, – можете назвать что-то одно, самое важное для вас.

Юноша задумался и под смешки окружающих наконец-то определился:

– Я бы взял с собой Фредди. Думаю, с этим согласятся все. Что бы мы делали без него?

Толпа одобрительно загудела.

– Фредди, Фредди! – скандировали они. В этом радостном гуле не было лишь одного голоса – голоса самого Фредди. Он молчал не из скромности. Толстяку не суждено было попасть в 2006 год. Первый же всполох салюта осветил его безжизненно распластанное на красном снегу тело. В каких-то двадцати метрах от радостной толчеи лежало то, что осталось от хозяина дома – нелепая телесная оболочка в отлично сшитом парадном костюме.

– Что и требовалось доказать, – коснулся моего уха ледяной Лешкин шепот. Во внезапно наступившей тишине голос показался оглушительно громким.

– Господи Иисусе, святые угодники, – машинально осеняя себя крестным знамением, всхлипнула Ольга Привольная и без чувств рухнула на впавшего в столбняк мужа.

– Не смотри туда. – Лешка попытался отвернуть мою голову от жуткой картины, но я уже успела заметить отвратительное кровавое месиво, еще недавно бывшее холеным лицом Фредди.

– А-а-а! – заорала я. И словно плотину прорвало, с разных сторон сада в унисон мне завыли, заорали, заголосили женщины и мужчины. Залаяла истерическим фальцетом собачка, завыла сигнализация на чьей то машине.

Началось невообразимое. Какая-то дикая человеческая свалка. Люди заметались, точно перепуганные куры. Кто-то кинулся к лежащему Фредди, такому очевидно мертвому, что было не по себе. Кто-то, наоборот, помчался к дому. Адвокат Супонин непослушными пальцами пытался набрать номер на мобильнике. Смертельно бледный юноша, так опрометчиво пожелавший прихватить Фредди в Новый год, медленно шел по тропинке, ведущей к гаражу. И только три женщины, Ангелина, Мария и Анна, оставались странно спокойными. Они смотрели, как чужие люди суетятся вокруг Федора, и не двигались с места, как будто у них кончился завод. Лишь когда склонившийся над телом распорядитель, не найдя пульса на холодной руке лежащего, устало кивнул головой, новоявленная вдова неверными шагами подошла к страшному месту.

– Он мертв? – спросила она и поправила выбившийся из прически локон. Это движение было столь вопиюще неуместным, что мне стало по-настоящему страшно. Ледяной ужас пробился через горячечный бред внезапного шока и сковал тело.

Милиция прибыла чуть за полночь. Усталый капитан Лемехов огласил стандартный текст, суть которого сводилась к тому, чтобы все оставались на местах, ничего не трогали и ждали. Сколько именно придется ждать, он не уточнил, но каждый из гостей прекрасно понимал – ночь перестала быть томной.

В холле тревожно пахло порохом фейерверка и перегаром – видимо, оперативники уже успели отдать должное уходящему году. В саду, за нелепым кордоном из колышков и натянутой меж ними полосатой ленты, лежал мертвый Фредди. Над ним суетился человек, клацая вспышкой и что-то непрерывно бормоча. Отсюда, из дома, слов было не расслышать, но, судя по выражению лица, криминалист поминал отнюдь не святых угодников.

Залпом опрокинув в себя граммов сто густого элитного виски, я вжалась в Лешку и ждала, когда подействует наркоз. Наркоз подействовал на третьей порции. Я наконец-то смогла различать лица и слышать звуки. Рядом с нами в кресле сидели Привольные – бледная до синевы Ольга и окаменевший Денис. Они молчали. А вот Супонины, наоборот, не закрывали рта. Они постоянно подливали друг другу водки и, не закусывая, цедили ее, словно воду.

– Я тебе, Андрей, говорила, я ведь тебе говорила! – жарко шептала жена.

– Клавдия, иди на х…й! – так же жарко парировал ей муж.

– Что “иди”, что “иди”? Ты хоть понимаешь, что теперь будет? Я тебе говорила, что это не наш случай, что нам здесь нечего делать! Я тебе говорила? Сколько нас здесь продержат? Нас теперь будут таскать на допросы! Да…– махнула она рукой, – о чем вообще речь… Мы теперь кто? Кто? Мы теперь подозреваемые!

– Клав, достала, кому ты нужна? Сейчас запишут первые показания и отпустят. Еще успеем к дорогой теще, на пироги, ха-ха-ха, – нервно засмеялся Супонин, и на него тут же со всех сторон зашикали.

Ангелины и дочерей не было в комнате, должно быть, их уже допрашивали. Во двор въехала “скорая”, и два человека в белом спешно зашагали к черному входу. Кому-то стало плохо? Ангелине? Дочкам? Никак не могла представить их горюющими по толстяку Фредди. Не могла, и все тут.

Молодой человек, пожелавший взять Фредди в 2006 год, нервно чесался. Глаза его горели плохо замаскированным любопытством. Так горят глаза ни в чем не замешанных людей, которым все интересно, даже если это чужая смерть. А вот дама с собачкой глаза прятала. Она сидела, вжавшись в диван так, что ее почти не было видно под собольим палантином, и упрямо смотрела в пол. Даже когда громко звякала посуда, она не вздрагивала, не поднимала машинально лица. Она словно приклеилась глазами к персидскому ковру. Сейчас она была похожа скорее на крысу, чем на мартышку.

– Леш, – подала я голос, – Гришке надо позвонить.

– Потом, что толку сейчас звонить?

– Он контакты свои поднимет, мало ли. Мы тут люди посторонние, кто его знает, как все обернется.

Но тут нас позвали в библиотеку, где капитан Лемехов наспех записывал показания гостей. Весь его вид говорил, как все ему здесь отвратительно– напыщенные гости, роскошный, полный прислуги дом, хозяева, живые и мертвые. И мы, случайные люди на чужом празднике, тоже были ему отвратительны.

– Фамилия—имя—отчество, – бросил он нам сквозь зубы и даже словно бы поморщился от непреодолимого чувства брезгливости.

Мы коротко поведали ему о себе, о том, в каких отношениях состояли с покойным, почему именно у него отмечали святой для сердца каждого русского человека праздник.

– Бюро расследований, говорите? – с недобрым смешком уставился он на меня. – Семейных? Ну вы, блин, даете. Так что с девками, я не понял?

– Да я сама пока ничего не поняла. Он заплатил нам аванс и пригласил сюда, деталей рассказать так и не успел. Что-то по поводу девочек, падчериц. Не знаю точно, не могу сказать.

– Ну-ну… не можешь, говоришь? А придется, придется сказать. – Он с воодушевлением потер руки. По моей спине забегали мурашки, таким зловещим показался этот его жест.

“Сейчас он нас арестует”, – подумала я и чуть не заплакала. Не то чтобы я боялась правосудия. Но провести новогоднюю ночь в КПЗ было бы уже слишком.

Но Лемехов не стал нас арестовывать. Тщательно записав все наши данные, телефоны и адреса, он сухо распрощался.

Лешка с полной безнадегой на лице в очередной раз набирал номер такси, когда быстрой тенью к нам скользнула Ангелина. Она легко коснулась моей все еще дрожащей руки: