Текст книги "Чудеса случаются!"

Бусы

Жили-были в поселке два брата. Старший Олег – метр шестьдесят два ростом. Повадки кошачьи. Движения мягкие, плавные. Не красавец, но сногсшибательно харизматичная личность: рыжий-бесстыжий, все девки на деревне – его.

Велики, тракторы, гитара, мотоцикл.

До свидания, школа. Здравствуй, армия.

Младшенький Алеша – метр девяносто два. Спокойный, чуть медлительный даже. Внешне – только на Красную площадь, у Вечного огня стоять в почетном карауле – голубые глаза, светлые волосы, каждый кулак с дыньку размером. Парни внешне удались в дедушек, которые были такими же разными. Один – огненные волосы и невысокий, другой – льняные мягкие кудри и рост под два метра. Дедушки между собой дружили и над внуками по-разному подшучивали. Но история не про них. Хотя там колоритные старики, жизнь у них прошла не без приключений.

Итак. Старший Олег в армии. А соседская девчонка Наташа по нему тогда сохла. Рыдала, когда уходил. Но Олег с малолетками шуры-муры никогда не крутил. Так что на скромную милую девочку внимания не обращал.

Правду поет народ в душераздирающих песнях: не ходит любовь простыми тропами.

Младшему, наоборот, Наташа всегда нравилась, но даже не смотрела в его сторону.

И вот старший служит. Младший ему письма пишет. Мол, ох, ах, стала Наташка наша еще более клевой. Хотя куда уж лучше-то? И округлилась в нужных местах. И улыбка всем на зависть… Да вот… замуж собирается. За сына директора колхоза… Старший отвечает, мол, мне-то фиолетово, а ты что, до сих пор переживаешь? Младший мнется, мол, не очень. Вроде разлюбил – почти… И вообще, в армию же иду. Пока служу, точно забуду эту занозу.

Важный персонаж в нашей истории прабабушка Наташина – Евдокия Михайловна, по-простому баба Дуся, которая соседских орлов – Олега с Алешей – терпеть не могла…

За старушкой все село замечало, скажем так – «способности». У людей капуста – у нее КАПУСТА. Вилок к вилку, крепкие, белые, ровные и крупные. У людей вишня кислая, мелкая – у бабы Дуси – сладкая, язык проглотить можно. Возможно, корни неприязни старушки к соседским отпрыскам в этом крылись. Ну как удержаться и не попробовать такую вкуснотищу? Что, говорите, не для вас, оглоедов, ягодка растет? Цепного злющего кобеля и приручить можно, и отвлечь. А вишня – вот она. Только руку протяни. Пара деревьев у самого забора.

Помимо того что народ знал точно: у бабы Дуси, если ей понадобится – и плетень корни пустит, почками покроется – расцветет… Были у старушки и другие секреты. А еще разные интересные штуки.

И среди прочего загадочные бусы. Старые, коралловые, длинные, в три ряда обмотать на шее можно – и все равно до пояса свисать будут. Раритетом этим баба Дуся дорожила – убирала в шкатулку, на самое дно сундука, хранила под замком. Примерять не позволяла, в руки не давала. Мол, непростое украшение очень… А ну, кыш!

Наташка, как любимица, слышала от старушки, что бусы «приважливые» (то есть для того, чтобы привлечь мужское сердце).

Девочка их со школы еще выпрашивала – поносить. Все перед Олегом хотела пофасонить, но получала резкие отказы. А пару раз и хворостиной поперек спины словила, когда в замке сундука решила тайком поковыряться…

Наташа – девушка из бедной большой семьи с кучей братишек и сестер, она старшая в этой толпе. Наташина мама замуж выскочила по любви, не послушав бабушкиных советов…

Наши герои тоже не богатеи. А сын директора колхоза – это сразу молодой семье отдельный дом, мужу какой-никакой, а «жигуленок», да и свадьба на все село, на два дня, с продолжением.

Жениха баба Дуся горячо одобрила. И на празднике была замечена среди поющих и от души веселящихся гостей со стороны невесты…

В первый день все прошло чинно, замечательно. Расписались. Отгуляли. Проводили молодых в их хоромы. Утром встретили новобрачных грубыми ритуальными вопросами и шумными песнями. А к обеду село подтянулось, собралось догуливать как положено. Девушки глаза красят, бигуди накручивают, платья гладят. Парни. А что парни? Умылись, патлы мокрыми руками пригладили, и вперед.

А юная жена – не так чтобы грустит, но вздыхает слегонца. И личико у нее то ли скучное, то ли напряженное.

Тут прабабушка, чтобы развеселить любимицу, и достала заветные бусы. Позвала Наташу, сама ей на шею «приважливые кораллы» навертела. Велела носить украшение пару дней и перед глазами мужа посильнее трясти… И не бояться ничего.

– Ты про что?

– А сама поймешь.

Наташка из дома бабушки вышла. И столкнулась нос к носу с орлом, который из армии только что прибыл, – с Олегом.

Кто знает, как повернулась бы эта история, если бы Наташка ускорила шаг и прошмыгнула мимо. В своей обычной скромной манере. А тут…

Она, зараза, решила показать, кого Олежек потерял! Выпятила грудь и, поигрывая бусами, спросила что-то очень умное, вроде: «Вернулся?»

Ответ тоже отличался философской глубиной:

– А то не видишь.

По словам Наташи, тут-то все и свершилось. Она ощутила, как в глазах, в голосе соседа вспыхивает интерес… И почувствовала сначала тепло в своей груди. Потом настоящий жар. И странную лихость на подвиг, на шалость зовущую…

А Олег мне говорил, что нахлобучило его совсем не в этот момент, а позже. Когда он на мотоцикле уже затемно приехал принять участие в празднике. И даже какой-то простой подарок – то ли мед, то ли медовуху от высокого деда-пасечника – на стол принес. По его версии, длинные коралловые бусы ни при чем, а длинные белые ноги во всем виноваты.

Мол, сидел себе на мотоцикле. Собирался покатать кого из девчонок или просто фасонил перед парнями. В дембельской парадке. Фуражка сдвинута назад, чудом держится на затылке.

А Наташа с подружками как раз вышли семечки пощелкать на крыльцо. Не невеста – молодая жена. Не в белом платье уже – в темно-бордовом, с пышной юбкой почти по щиколотки.

Встретились взглядами второй раз. Олег и брякнул, словно толкнули его.

– Хочешь?

Наташка кивает, бусы теребит. Олег хрипло уточняет:

– Прокачу…

Наташка опять кивает. И внезапно для всех, для себя самой тоже, не идет по веранде к крыльцу, как положено порядочной скромной барышне, а лихо перелезает через перила!

Прямо в платье, которое задирается по самое не могу…

От открывшихся ему перспектив Олег онемел, но руку красавице подал. Свалилось счастье сверху практически в его объятия…

Олег помог устроиться пассажирке позади себя. Газанул. Только их и видели…

Свадьба осознала, что потеряла молодую жену, не сразу, часа через два. Подружки языки распустили.

За неимением Олега его младший брат Алеша от свежеиспеченного мужа Наташи немедленно в рыло получил. Тут же и ответил, за ним не заржавело.

Поднялась не буча, не солидная драка, а так – потасовочка без особого членовредительства. Алеша укладывал противников с одного удара. Кто-то из его приятелей сразу оттаскивал пострадавших к стеночке, чтобы танцующие не затоптали.

В этот момент и явились Олег с Наташей. Вошли вдвоем. У Наташи щеки пунцовые, прическа растрепанная. Взгляд – в пол. Стыдно же… Караул!

А Олег глаза не прячет. Прет, как танк, через весь зал. Наташу за собой за руку тащит.

Баба Дуся взялась за сердце и охнула, а потом закричала:

– Ты чего ж творишь, паразит, а?

Голос у нее был громкий.

В установившейся оглушительной тишине Олег прошел прямо к столу, где сидели родители новобрачных. И обратился к директору колхоза. Мол, Павел Ильич, все понимаю, свадьба вами оплачена…

– Простите.

– ???

– Все решим. Деньги отработаю и верну.

– Что?

– А Наташку забираю. Так что завтра они с Димой на развод подают.

Общество принялось топать ногами по полу, стучать кулаками по столам и орать. Такого развлечения в поселке не случалось давно, а может, и никогда, чтобы прямо на свадьбе уже не невесту – молодую жену – внаглую уводили.

Улюлюкали. Вопили. Но… драться никто не полез. Алеша справа от брата встал. Более того, не вся родня жениха, вернее молодого мужа, позже ушла со свадьбы. Половина народа осталась. А что? Зря готовили, что ли?

Родители барышни сначала пригорюнились. Только породнились с директором… и опять мимо… Вот же доча «порадовала». Потом расслабились. Бывает и хуже. А тут – девка не брошена. Не одна. Опять же – столы накрыты. Народ собрался.

Продолжаем отмечать!

Баба Дуся всплакнула, поворчала, мол, что ж тут поделаешь… Как против судьбы не греби, а она все равно… словит. Ухватила Олега за ухо, потаскала немного на виду у всех. А он и не сопротивлялся. Потом поцеловала в лоб. Перекрестила. Попросила правнучку не обижать, беречь. Олег пообещал.

Баба Дуся махнула рукой и затянула какую-то длинную печальную песню.

Молодежь ушла плясать во двор. А что? Кудри накручены. Глаза нарисованы! Губы намазаны! Не пропадать же красоте.

А там старики орать тоскливое что-то взялись, про рябины и дубы, которые друг к другу перебраться не могут, – магнитофон из-за них не слышно. Тащите все на улицу!

Мужа Диму, когда он очухался, подхватили шустрые Наташины подружки. Такой жених на дороге валяться не будет. Мол, не скучай, не грусти, выбирай другую! Не знаю, как сложилась его судьба. Но, судя по тому, что Олег долго был водителем директора колхоза, как раз Диминого отца Павла Ильича и возил, все у первого Наташиного мужа в итоге вышло в лучшем виде.

Алеша женился через пару лет после армии на кубанской казачке, уехал к морю.

У Наташи с Олегом трое замечательных детей. А теперь уже и внуки. Бусы я видела только на фотографии. Почему-то на шее у Олега! Это они так озоровали утром после свадьбы. Хохотали и снимались, сидя и на крыльце, и на мотоцикле.

Впрочем, баба Дуся через три дня кораллы забрала. Мол, я только поносить дала, а не подарила.

Мне Олег говорил, что жена у него готовить совсем даже не дура. Обалдеть, как быстро и вкусно все делает… Но… Но…

Но котлеты бабы Дуси никто не переплюнет… Мол, эпически чудесная вещь. Просто фантастика.

Она Олега ими успела не раз и не два побаловать. Зряшная их вражда сошла на нет.

Первенца, девочку, даже хотели назвать Евдокией. Но старушка заупрямилась, не разрешила. Потребовала, чтобы малышку крестили по Святцам. А раз в день святой Елизаветы родилась – так Лизой пусть и будет.

Виноград

Дело было жарким летним вечером. Самое начало девяностых.

Мы с Ниночкой свежи, молоды и прекрасны. Мы и сейчас такие, верьте мне на слово.

Итак. Почти тридцать лет назад.

Я после суточного дежурства (медсестра в онкологии), у Ниночки (она рабочая на заводе) выходной.

Они с мужем живут в четырех кварталах от меня. Если идти быстрым шагом, а не плестись, то минут семь-десять, и вы на месте. Рабочая окраина Саранска. Без водопровода и канализации. Деревянные частные дома. Начало девяностых.

Слава богу, есть электричество. В центре любой улицы пара колодцев. А внизу, не на каждом углу – а раз в два-три квартала – колонка, в которой тоже можно брать воду.

Переодевшись, облившись после больнички ведром воды в огороде – чем не душ, я решила навестить подружку. Добежала, повезло – Ниночка оказалась дома.

Напоминаю для читающей молодежи, что первые сотовые телефоны появятся в нашей жизни, вернее сначала в жизнь бандитов, банкиров и других небедных людей, лет через пять. А городские телефоны в то время водились далеко не в каждой квартире в многоэтажках. Что уж говорить про наши джунгли.

Мы ходили звонить в автоматы. Две копейки. Или десять, если очень хочется, а двушки нет. И очередь людей, желающих поболтать, при этом они слышат все твои секреты и зачастую комментируют диалог.

Так что я побежала к Ниночке, как всегда, наудачу, не зная заранее, дома ли подруга. И мне несказанно повезло дважды. Во-первых, застала Ниночку. Во-вторых, она как раз достала из холодильника и мыла в миске виноград. Боже, он благоухал на всю кухню. Дети поколения сомнительных голландских роз, а еще фруктов и овощей из супермаркетов, которые воняют чем угодно – прелым картоном, химией…

Дети – современные, – поверьте нам: настоящий виноград имеет приятный запах. Зависит от сорта. «Изабеллу», например, ни с каким мускатом не перепутать. А уж как пахнет виктория с грядки… Или настоящие кубанские помидоры «бычье сердце». Мммм. Слюнки текут.

Итак. Ниночка достала и моет виноград. Она девочка аккуратная. Каждую ягодку драит. Не спешит. И запах по всей кухне мягко так разливается.

А я в дверях нарисовалась. Злющий крупный кобель меня пропустил. Ну, вот питал слабость. Знал меня, еще когда щеночком был и размером с кошку. А вымахал по пояс, зубищи впечатляющие, но нежное отношение к тем, кто его маленьким тискал, по пузику щекотал, чесал по темной полосе на хребтинке, сохранил. И я в числе этих избранных обреталась. Проходила в дом запросто, без звонка.

Застыла в предвкушении… На улице жара. А в доме прохладно. И виноград такой заманчивый, ароматный.

Тут Ниночка обнаружила меня, стоящую в дверном проеме. Улыбнулась. И сообщила что-то вроде, что Сережка скоро с работы вернется. А в тот момент он пахал в горячем цеху. Не филиал ада, но где-то близко к нему. И она – заботливая жена – готовится встречать благоверного.

Я со вздохом тяжкого разочарования попросила максимально жалобным тоном:

– Отщипни мне немножко, пожалуйста.

Ниночка заглянула в миску. Три солидные грозди. Подумала и оторвала веточку.

– Держи.

Я ее проглотила в секунду. Как кукушонок бабочку или кузнечика. А у нас с Ниночкой размеры как раз примерно как у пеночки и ее кукушонка. Видели же фотки? Подруга мне по плечо и тоньше в два раза. С улыбкой кормит.

Облизнулась. И добрая Ниночка не выдержала – пригласила вымыть руки, идти к столу.

Миску она опрометчиво прихватила с собой.

Рассказывать дальше? Мы сидели рядом. Болтали. Шутили. Я что-то рассказывала. И… и…

И… сообща, не заметив как, мы схомячили виноград. Весь.

Ниночка, осознав, что произошло, вскочила, опрокинув табурет, подбежала к холодильнику в надежде, что там хоть кисточка какая-нибудь еще есть – притаилась в уголке. Увы. Увы.

Вернулись в комнату. Сели рядом. Мол, да, как-то нехорошо получилось. Совсем нехорошо.

И тут услышали голос Сережи. Напоминаю. Он весь день в пекле горячего цеха оттрубил…

– Ниныч, ты дома?

Хлопнула дверца холодильника.

– Ниныч, а где виноград?

Он еще не осознал, что лакомство сожрано.

Подумал, что жена убрала куда-то, переложила.

А всю длинную смену, от звонка до звонка, обливаясь по́том и задыхаясь от тяжелой работы, он мечтал, что войдет в дом, умоется, переоденется. И достанет из холодильника прохладную ароматную вкуснятину…

В долю секунды моя золотая подруга распахнула окно. Дом деревянный. Этаж первый. Мои шлепки остались в сенях. Ниночкины туфли там же. Но тут… не до жиру.

Пахнет ли состояние аффекта? Не знаю. Но мы ощутили кожей, всем телом, что Сереге в кухне рвет крышу. В аффекте по другим поводам мы его видели. Как-нибудь расскажу. И быть причиной этого не хотели. Но, увы. Свершилось.

Выскочили двумя кошками, которые знают, чье мясо съели, то есть мгновенно. При этом если Ниночкин домашний халатик просто задрался до пояса и она на бегу его одернула, то моя юбка обзавелась – спасибо гвоздику какому-то – впечатляющим разрезом.

Огляделись. И рванули вниз по улице. Но не свернули налево – к моему дому. Догадались, что Сережка туда помчится. Враз догонит. Десять шагов буквально направо, то есть в противоположную сторону, – подходящие мрачные густые кусты. Шмыгнули в них. Присели. Обнялись. Затихли. Даже зажмурились.

Сергей пролетел как снаряд до угла, остановился на секунду и побежал налево к моему дому.

Мы из кустов не вылезли. Не идиотки. То есть дурочки, да, согласна. Но не так чтобы до клинического кретинизма.

Минут через десять муж моей подруги показался снова. И уже быстрым шагом, а не бегом прошел мимо чужого палисадника, в котором мы притаились, практически не дыша.

Сергей вернулся…

Постоял на углу улицы. Махнул рукой и ушел.

На всякий случай мы просидели в кустах еще четверть часа. Потом выбрались. И пошли направо, чтобы подняться по чужой улице. Из окон Ниночкиного дома просматривалась часть дороги до моего – а попадаться Сереже на глаза мы пока еще считали опрометчивым поступком. Сделав солидный крюк, доплелись до старого дома моих бабушки и дедушки. Босиком. Поникшие. Грустные.

Вошли. Сели рядышком на кухне. Дедушка спросил, что случилось. Мол, недавно Сергей принесся. С горящими глазами. Нас требовал.

– Чего натворили?

Мы промолчали. Поникшие и несчастные, выглядели так жалко, что дедушка стал нас чаем угощать: сам заварил и подал, предложил варенье. Позвал на помощь бабушку. Мол, девки что-то совсем несмеяны. Наверное, набедокурили.

– Поговори с ними, Зин.

Тут в уличную дверь позвонили. Мы с Ниночкой подхватились, столкнулись, ударились лбами, шишку помню мою солидную, прорвались в зал мимо бабушки, ужасно удивленной этой паникой. И закрыли за собой дверь. Я еще успела жалобно пискнуть, мол, нас тут нет, ни меня, ни Ниночки.

Через минуту в дом вошли дед и Сережа.

– Эй, матрешки, вылезайте.

Ну, мы же не совсем идиотки доверчивые. Мы молчим, делаем вид, что нас нет. Трясемся в закутке за шкафом.

Бабушка о чем-то поговорила с Сережей и пришла в зал.

– Ниночка, все хорошо. Он уже успокоился.

– Точно? – лязгая зубами от пережитого ужаса, спросила моя подружка.

– Да. Хорошо все. Выходите. Обе.

Ну, мы пошмыгали носами и решили сдаться. Выглянули в кухню. Две мордашки. Одна над другой. Сережка стоит, смотрит хмуро, но нормально. То есть башня в порядке. Аффект прошел.

Держит мои шлепки и Ниночкины туфли. Бабушка рядом с ним хихикает. Мол, это они босиком подорвались? От тебя?

– Молодцы.

Ниночка спросила жалобно:

– Сереж, ты не сердишься?

– Нет. Успокоился. Но вы удрали очень вовремя.

Вы, наверное, решите, что он изувер какой-то. И мы боялись, потому что был повод.

Нет, не бил Ниночку, на меня ни разу не замахнулся.

Но ему случалось на улице психопата с топором остановить…

Он единственный вышел заступиться за подростка, которого хотели прибить конторские. Так называли ребят из уличной группировки, то есть из конторы. Он защитил детей от бешеной собаки.

Он в автобусе не дал стайке пьяных уродов обидеть старушку. Он отнял собаку у двух живодеров. Это только те случаи, которые я хорошо помню. Сережка простой и невероятно храбрый.

Когда его глючит, он себя контролирует с трудом. Или вообще не. Повторюсь – человек сильный, спокойный, добрый и ответственный.

Но просто чудо, что мы ему не попались в тот раз. Всем повезло.

Должна сказать, что эту историю мы вспоминали не единожды. Стоит только сказать: виноград… И сразу сердце начинает биться быстрее.

Внук бригадира

Большая семья Смирновых дружила с моими бабушкой и дедушкой. Сначала жили в одном бараке, потом разъехались, но сохранили теплые отношения.

Тетя Катя Смирнова (так я ее называла) чудесно вышивала. Ее птички казались живыми. А цветы хотелось понюхать: такими дивными и реальными были розы, ландыши. Жалею, что с годами в переездах потеряла старый свитер, на котором она изобразила на груди шиповник. Выпуклые белые цветы на красном фоне – глаз не оторвать. Свитер со временем утратил товарный вид, рукава обтрепались, ворот вытерся. Но над вышивкой года были не властны. Все такие же яркие, объемные цветы с шипастыми стеблями.

Вот не прощу себе, что не сберегла.

Дома у Смирновых всегда было весело, шумно. Помню, как вкусно пахло пирогами, в зале гремел телик, а полы были натерты до зеркального блеска. Пусть Смирновы жили небогато, зато дружно.

Николай работал на заводе, из простых слесарей дорос до мастера, бригадира. Получил квартиру в новом доме. Пользовался уважением и подчиненных, и начальства. В какой-то момент у Смирновых даже появился автомобиль – неуклюжий зеленый «Запорожец». Кто помнит такие смешные железные лягушки с двигателем, расположенным сзади – там, где у нормальных машин багажник?

Трое детей – Смирновы-младшие – росли шустрыми и разными. Лешка после армии поступил в военное училище. Сашка после ПТУ пошел к отцу на завод. Но параллельно стал учиться на инженера. А младшая родительская радость – Нина – едва успела окончить школу, сразу выскочила замуж. И быстро родила сына, а через несколько лет дочек-близняшек. Так что, хотя Лешка с Сашкой гнездо покинули – да, Сашка тоже рано женился, на девушке разведенной, чуть постарше себя, с ребенком, ушел жить к ней, – дома у Смирновых тише не стало. Муж Нины тоже жил с родителями жены. В трехкомнатной большой квартире было тесно, но нескучно. Ни ссор, ни конфликтов.

Тетю Катю нельзя было назвать крупной, по комплекции она была скорее средней, нормальной. Просто носила объемные вязаные кофты – мерзла – и казалась толще, больше. Но при этом совсем не походила на женщину за сорок, на мать шумного семейства.

Помню ее молодое лицо, практически девичью улыбку. Она любила и умела не только вышивать, но и петь.

Помню, как она себе под нос негромко, но чудесно мурлыкала песни из фильмов, пока драила полы, лепила пельмени, зашивала порванные джинсы зятю или внуку.

Помню, как по коридору на трехколесном велике лихо гонял Димка. А в кроватках возились маленькие Вера с Надей.

А потом дядя Коля – я так его называла – стал болеть. Сначала просто диабет поставили. Хотя сразу инсулинозависимый. Потом поранил ногу, а палец не зажил. Его отрезали. Тут стали мертветь пальцы уже на руках.

На похоронах моего дедушки дядя Коля был грустным. Сказал какие-то хорошие слова. Неуклюже отшутился от пьяных вопросов соседей, мол, Коль, куда пальцы дел? У него тогда на руках не хватало на одной двух, на другой одного…

Но болезнь и не думала тормозить, она только набирала обороты.

Муж Нины бросил ее с тремя детьми, выяснил, что он, оказывается, чистокровный немец и переехал к родственникам в Германию. Дело было в самом начале девяностых. Жизнь настала непростая, порой и голодная. А в Гамбурге бывшему смирновскому зятю уже подыскали какую-то немку с большим домом и с печью во дворе – сосиски жарить в выходные.

Смирновы были шокированы. Николай и Катя сказали дочери, мол, не реви, все наладится. Но какое там…

Дядя Коля уже едва ходил.

Меньше чем через год он потерял обе ноги. Сначала по колени. И одну руку по локоть. У него не испортился характер. Дядя Коля не кричал, не ругал жизнь-суку и шумных внуков. И это было по-своему тяжело и больно – видеть его мучения и не уметь помочь.

Дошколята Вера и Надя мало что понимали. А вот десятилетний Дима страдал.

Дедушка, с одной рукой (и на той всего палец), без ног, отнятых уже по середину бедер, любил гулять. Просил свежего воздуха.

Катя и Нина сообща (пятиэтажка без лифта, этаж последний) вытаскивали своего дорогого на лавочку перед подъездом. Потом спускали вниз коляску. Иногда помогал кто-нибудь из соседей. Устраивали дядю Колю поудобнее. Прихватывали за талию ремнями, чтобы не упал. Заворачивали в одеяла. И велели Димке приглядывать за дедушкой.

Димка это люто ненавидел и мучился. Над дедушкой смеялись его одноклассники. Димка стыдился своего без рук, без ног – обгрызенного судьбой старика. По возрасту Николай еще был не древний, но выглядел отвратительно. Любая болячка не красит, а уж та, что обрушилась на Смирнова-старшего, тем более…

Димка страдал. Возил дедушку только вокруг дома. Переживал. Огрызался на маму с бабушкой. Но им было не до мучений парня. Они это упустили обе.

Однажды к дому дедушки Коли приехала роскошная «Волга». Из нее вылез похожий на бульдога солидный мужчина. Подошел к лавочке, на которой скучал Димка. А сам Коля, уговоривший почти бутылку водки, как раз спал в кресле с колесами и не заметил гостя. В последние месяцы боли усилились. Он постоянно просил димедрола с анальгином, которые запивал «беленькой». После этого ему становилось легче. Мог уснуть, отключиться от кошмара. И Катя мужу не отказывала. Пьяницей в их нормальной жизни он никогда не был.

Итак. Дядя Коля спал. А незнакомый мужик морщился, кривился, тихо вздыхал, шепотом ругался матом. Потом сел на скамейку рядом с Димкой. Заговорил тихим быстрым потоком. Рассказал, как его – малолетнего воришку – привели на завод. Как и там он срывался, шарил в шкафчиках работяг. Ловили – лупили. А он не мог остановиться. Как хотели отправить в колонию. Но грудью на защиту дурного подростка встал уважаемый всем заводом бригадир Николай Петрович Смирнов.

Подкармливал своей едой. Платил его долги. Уговаривал завязать. Антон обещал, но срывался. Снова врал, воровал, дрался, курил.

А Николай Петрович вздыхал, прощал, учил ремеслу. Случалось, что и за шиворот тряс и ругал. Потом опять кормил и подбадривал. У Антона отца не было, а мама пропащая алкашня – сына лупцевала и не всегда пускала домой ночевать.

Николай Петрович выбил для парня общежитие. Купил ему пару смен одежды. Простых маек, штанов… Десять пар носков. Ботинки. Отдал свою ношеную, но крепкую зимнюю куртку. А тетя Катя по просьбе мужа связала Антону шапку с шарфом, пару свитеров.

Как-то дядя Коля заметил, что его подопечный легко считает в уме… Силой затащил в вечернюю школу, с директором которой дружил, заставил учиться. Приходил проверять, на уроках Антон или прогуливает. Вытаскивал из плохих компаний, делал внушение, загонял в класс.

Димка слушал, открыв рот. Это все про его деда?

Антон рассказывал, что из общаги заводской его турнули, когда в армию пошел. И Николай Петрович немудреные пожитки юноши забрал к себе домой, чтобы вещи не пропали. А потом, когда Антон вернулся после срочной службы, опять заводской бригадир бегал, писал заявления. Уже по кабинетам вуза выбивал новую общагу для парня. Антон всхлипывал. Смахивал слезы с лица.

Димка не заметил, как забился чужому мужику под бок.

– Расскажи еще.

– Что?

– Что дальше было?

– Вуз, работа, теперь бизнес.

Антон Сергеевич давно уже жил в столице. Малую родину забыл. Завод и бывшего бригадира тоже…

Вот, заехал по делам. Почти случайно. Кто-то из бывших приятелей встретился в кабинете чиновничьем. Обмолвился про злую судьбу бригадира Смирнова.

Димка вдруг понял, что держит Антона Сергеевича за руку. Что сует ему – промокнуть мокрые глаза – свой клетчатый отглаженный бабушкой платок с вышивкой в уголке.

Антон Сергеевич рассказывал еще почти два часа. Про свои не только подлости, но и проказы. Про то, как Николай Петрович брал его на поруки в суде. И добился – не посадили. Про то, как бригадир приезжал к нему в армию на присягу. Рассказывал, как позже сам водил Николая Петровича в вуз, хвастался первыми успехами, знакомил с профессором, который сильно хвалил головастого студента. И благодарил бригадира, который загнал, заставил парня учиться.

Сидели рядом. Не родственники по крови, но вдруг – это стало ясно – свои люди.

И Димка как в холодную воду прыгнул с обрыва – признался:

– Стыдно мне перед пацанами. Что дед такой… урод.

– ??

– Было стыдно. Не урод же он совсем. Я понял.

– Знаешь, Дим. Мне тоже стыдно. Очень.

– ??

– Что я забыл. Не приезжал. Не знал. Как настоящий урод.

– Значит, мы как два урода. Сами?

– Вот именно. Но что-то можно исправить. Пусть и не все.

Позже Антон Сергеевич сам занес Николая домой. Водитель тащил наверх кресло. Высокий гость не на поезде в родной городок приехал. На своей машине с личным шофером прикатил.

Тетя Катя охала и ахала. Кормила мужчин пельменями. По такому поводу она достала из морозилки налепленные по случаю (сын мясо притащил), замороженные, для какого-то праздника сберегаемые вкусности.

Антон и Николай Петрович пили водку. Вспоминали прошлое. Самое разное.

Димка крутился рядом. Перед отъездом смущенная тетя Катя (он так ее называл) и Антон съездили на рынок. Накупили гору разной еды, консервов, круп. Потом скатались к врачам и по аптекам. Какие-то лекарства Антон позже обещал прислать из Москвы. И да. Ампулы и капсулы… Их приносили хмурые бритые ребятишки, которые не представлялись, не заходили поужинать – просто передавали посылки и исчезали, не прощаясь.

Димка? Он не просто перестал стыдиться деда. Возил старика по всему району. Когда дед стал слепнуть, читал ему вслух газеты и журналы. Подрался с мальчиками из своего класса за то, что они привычные гнусные дразнилки завели.

Димка исправил все, что было можно.

Антон Сергеевич приехал на похороны. На поминки не остался. Дела звали назад в столицу. Сунул Нине и тете Кате еще раз свои телефоны. Просил звонить, если что понадобится.

Не случилось. Смирновы стеснялись беспокоить большого человека. Набрали ему только через двенадцать месяцев – пригласить на годовщину. Мол, Коле было бы приятно. Узнали, что он убит. Девяностые. Разборки.

Вера и Надя выросли настоящими красавицами. Счастливы замужем. Тетя Катя успела понянчить правнуков и правнучек.

Нина замуж второй раз так и не вышла. Но заставила себя – выучилась заочно, как и мечтала, на бухгалтера. Дело у нее пошло. Все более-менее наладилось.

Димка? Догадайтесь. Врач? Инженер? Учитель? Бизнесмен? Рабочий? Бригадир? Автослесарь? Военный? Кем он стал?

То, что Мужик настоящий – понятно. А по профессии?

Из подсобных рабочих – в строители, затем в прорабы. Теперь у него небольшая, но вполне приличная контора – строят красивые загородные дома. И второе дело уже открыл – художественная ковка.

Бабушкины цветы парню, как и мне, запали в сердце. Только теперь бутоны и листья украшают не платочки и свитера, а лестницы, перила, ворота.

Вкус у внука бригадира Смирнова что надо – высшего качества. Да и руки золотые. Есть в кого.