Текст книги "Время гона. Фэнтези, любовный роман"

Глава 10

Михаил Иванович Рубцов уже полтора часа сидел в приёмной заместителя начальника Главного Управления МВД по Красноярскому краю.. Он хотел попасть на приём к самому начальнику, но это оказалось сложно. Генерал был занятым человеком и принимал население по личным вопросам только один раз в месяц.

Михаил Иванович угрюмо смотрел на носки своих ботинок и думал о том, что заставить громоздкую бюрократическую машину озаботиться бедой обычной семьи будет невозможно. Они с женой уже побывали в кабинетах всех мало-мальски доступных чиновников полиции в РОВД и городском Управлении, но везде наталкивались на полнейшее равнодушие. Они потеряли счёт бумагам, которые заполняли по требованиям полицейских, а бесконечные пересказы одного и того же события великому множеству людей в форме раздражали своей ненужностью. В конце концов, они решили, что, когда в очередной, не менее чем двадцатый раз их попросят рассказать, что произошло, они ограничатся минимумом слов: десять дней назад дочь поехала к бабушке в Малую Ветлугу, чтобы ухаживать за ней. Но до посёлка не доехала, исчезла. То, что она благополучно добралась до райцентра Демидово родители знали. Михаил Иванович нашёл водителя автобуса, который вспомнил серьёзную милую девочку с большой клетчатой дорожной сумкой и узнал её на фотографии, показанной отцом.

Анна Витальевна то плакала днями напролёт, а то принималась лихорадочно обзванивать знакомых, пытаясь найти тех, кто способен сдвинуть поиски Сони с мёртвой точки.

Втайне от жены Михаил Иванович по ночам горстями глотал таблетки, потому что было невмоготу думать о пропавшей дочери и сердце сжималось от боли и страха за неё.

Анна Витальевна разрывалась между желанием каждый час звонить матери и замирать от ужаса и надежды и пониманием, что Прасковья Агафоновна также, как и они, мучается и страдает от неизвестности и бессилия, и частые звонки лишь держат её в постоянном напряжении.

Обсуждая ситуацию, женщины уже давно пришли к выводу, что в исчезновении Сони замешаны оборотни Междуреченска. Обе они знали о времени гона и были уверены, что девушка приглянулась кому-то из этих чудовищ, который и утащил её к себе. Было неясно лишь, почему водитель выпустил Соню из автобуса и почему он не вмешался, когда ей стала грозить опасность. Также они обе страшились озвучить мысль, что она стала жертвой насильников, стаи зверей в человеческом облике. О том, что в Междуреченске знают о Соне им стало ясно после того, как главврач больницы волчьего городка привёз Прасковье Агафоновне сиделку, здоровенную бабищу с руками, похожими на лопаты, с плечами заправского молотобойца и с совершенно детским, каким-то беззащитным выражением лица. Главврач смотрел чистыми ясными глазами и врал, что выделить сиделку ему приказали из районной больницы, а откуда там стало известно о травме Прасковьи Агафоновны, он не знает. Задерживаться он не стал и быстро уехал, напоследок сообщив, что Жанна Борисовна, так звали сиделку, останется до полного выздоровления больной.

Прасковья Агафоновна пыталась разговорить женщину, но та ничего не знала, о появлении посторонней девушки в Междуреченске ничего не слышала и, кажется, её развитие остановилось в детском возрасте. Тем не менее, она шутя переносила свою подопечную на диван, когда перестилала постель, не гнушалась мыть её и с удовольствием бегала в магазин за продуктами. Правда, Прасковье Агафоновне приходилось всё писать на бумажке. Готовить она не умела, но под руководством пациентки охотно варила простейшие супы и каши.

Родители Сони не раз пытались довести до полицейских мысль, что в исчезновении дочери замешаны жители Междуреченска, но каждый раз наталкивались на глухую стену. Все, с кем они разговаривали, начисто игнорировали их предположения, а заявления, где они напрямую указывали городок, таинственным образом терялись.

Наконец, Михаил Иванович решил, что пойдёт на приём к высокому краевому начальству. На семейном совете было решено, что, если и в Главном Управлении от них постараются отделаться, они обратятся в Министерство МВД и, параллельно, попытаются использовать интернет, чтобы привлечь внимание журналистов.

Сейчас Михаил Иванович сидел перед дверью заместителя начальника Главного Управления МВД тихо злился, но твёрдо решил, что будет сидеть хоть весь день, пока полковник Лукьянов его не примет.

Полковнику было около пятидесяти, у него были умные глаза и седые виски. Он выслушал Рубцова, временами что-то записывая в блокнот. Потом задал несколько вопросов и вздохнул. На прощание подал руку, спокойно сказал: – мы найдём вашу дочь, Михаил Иванович. В Междуреченске тоже поищем. И обязательно накажем виновных.

Этой ночью Рубцовы спали. Полковнику Лукьянову хотелось верить. Он не отправил их ходить по кругу, не задавал пустых вопросов и не утешал, снисходительно улыбаясь. Но почему-то в убитых горем родителей вновь вспыхнула надежда.

***

Айка разбудил телефонный звонок. Он нашарил на тумбочке у кровати мобильник и неохотно высвободил плечо из-под Сониной головы. Она пробурчала что-то недовольно, но не проснулась. С телефоном в руках он выскользнул в холл и только тут прочитал фамилию вызвавшего его: «Лукьянов». Усмехнулся, лениво ответил: – слушаю тебя, Эдуард Андреич!

– Приветствую, Айкен Георгиевич, – сухо сказал полковник, – как жизнь молодая, как бизнес?

– Спасибо, – захохотал тот, – твоими молитвами! Чего звонишь чуть свет, спать не даёшь?

– Тебе смешно, Айк? Девушка где? У кого-то из твоих?

– Хм, а если у меня? – он продолжал улыбаться, но его волк насторожился, в груди зарождалось рычание.

– Плохо. Она… жива?

– Эдик, ты с в своём уме!! – он всё же сорвался на рык, и далеко, в своём кабинете, неуютно поёжился полковник Лукьянов, – она моя пара, моя жена и, надеюсь, у нас скоро будут дети!

Собеседник облегчённо вздохнул и перевёл дух: – у меня настоятельная просьба, Айк: немедленно увези её в Демидово и посади на автобус до Красноярска.

– Нет!

– Нет? Кажется, ты намерен нарушить договор, вожак?

Айк устало ссутулился, бессильно опустился на ковёр и прислонился спиной к стене. Тихо сказал: – ты не представляешь, что требуешь от меня, Эдуард.

Полицейский помолчал, потом осторожно заметил: – ну, ты же можешь приехать к ней чуть позже, познакомиться с родителями, начать ухаживать за ней, в конце концов. Но не похищать же!

– Хм, да меня на порог не пустят, я думаю, – Айк скривился, – я не отпущу её, даже не настаивай. Я сам позвоню её родителям, попробую их успокоить.

– Послушай меня, вожак, – медленно заговорил полковник, мы оба знаем, что насильно ты её не удержишь. Родители знают, что она в Междуреченске. Я думаю, их терпение на исходе. Как только они привлекут журналистов, обратятся в Министерство, я отправлю к тебе СОБР. Что будет дальше, ты тоже знаешь. Они найдут девушку, а я буду вынужден арестовать тебя.

– Да-да, она мне уже сказала, что по мне тюрьма плачет, – усмехнулся Айк.

– Ты сумасшедший, Айк. Как только ты будешь арестован, твоя стая пойдёт вразнос. Я не знаю, как ты справляешься с ними, но когда тебя не будет – начнётся бойня. Им достаточно убить одного жителя Демидово или Малой Ветлуги, и в тайгу хлынут охотники. Я думаю, в райцентре и близлежащих посёлках охотничьи ружья есть в каждом доме. Ни один волк не справится с человеком, у которого в руках карабин или двустволка. Подумай о реках крови, которые обязательно прольются. Тем более, что это уже было.

– Ты прав, Эдик. Ты, как всегда, прав. – Айк крепко стиснул зубы и на секунду прикрыл глаза. – Дай мне времени до вечера. Вечером я увезу её к бабушке.

– Спасибо, вожак, – тихо сказал Лукьянов, – прости меня, что я вот так с тобой…

– Да что мне сделается, зверю, – горько усмехнулся тот, – будь здоров и… не попадайся волку в зубы! – он расхохотался и отключился.

***

Соня проснулась от того, что на неё смотрели. Она открыла глаза и увидела Айка, сидящего в глубоком кресле напротив кровати. Под его взглядом она смутилась, растерялась: столько любви, задумчивой нежности и …боли было в нём, что ей впервые не захотелось оскорбить его, обидеть. И о ненависти к волчаре даже и не вспомнилось.

– Ты чего, Айк? – она нахмурилась. Он пересел на постель, наклонился поцеловать, и она привычно отвернулась, отчего его губы мазнули по щеке.

– Сегодня я увезу тебя к бабушке, – его голос прозвучал как-то надтреснуто, глухо, а в глазах опять боль и тоска, – тебя ищут родители, так что нужно показать, что ты жива и здорова.

От радости Соня вскочила на ноги и чуть не бросилась своему похитителю на шею: – сегодня?? А когда? Сейчас?

– Нет, – он грустно улыбнулся её радости, – сегодня после обеда. Ты торопишься расстаться со мной? Я тебе, Соня, совсем не нравлюсь? – он так серьёзно и напряжённо ждал ответа, что она неожиданно для себя смутилась, не зная, что сказать. Отвела глаза и неопределённо повела плечом, предпочитая отмолчаться. Он понял, вздохнул: – одевайся, малышка, и приходи завтракать.

Когда Соня вошла на кухню, он говорил по телефону. Увидев её, отключился, и девушка заподозрила, что он не хотел, чтобы она слышала разговор.

Куда-то пропало его всегдашнее радостно-насмешливое возбуждение, и за завтраком он был молчалив и сосредоточен. Едва она допила последний глоток кофе, мужчина встал. Напряжённо глядя ей в глаза, сказал: – Соня, тебе нужно вместо халата надеть что-то другое… Жаль, что в твоей сумке не было платья.

– Зачем? – Она с недоумением посмотрела на него: – я редко ношу платья, брюки гораздо удобнее.

Он рассеянно улыбнулся: – пусть будут брюки, только не халат. Иди, переоденься.

Девушка поднялась в спальню, вытащила из сумки джинсы. Подумав, решила, что единственный тонкий свитерок подойдёт.

Вошедший следом за ней Айк поморщился, но ничего не сказал, а открыл шкаф, вытащил бледно-голубую рубашку и бросил её на кресло. Следом, туда же, полетел галстук.

Соня удивлённо посмотрела ему в спину, но спрашивать ничего не стала, а сгребла свои вещи и вышла из спальни, посчитав, что прекрасно переоденется без него.

Когда она вернулась, Айка в комнате не было, а снизу доносились голоса. Она не знала, нужно ли ей идти туда, но услышала, как её зовут. Сунув ноги в свои летние туфли, девушка подошла к лестнице и увидела, что в холле первого этажа появились незнакомые люди. Двое, мужчина и женщина, были молоды, нарядно одеты и веселы. При её появлении они с любопытством посмотрели на неё, а женщина, круглолицая, миловидная, полненькая казашка радостно улыбнулась ей. Айк сказал:

– Соня, познакомься, это мои друзья. Сергей и его жена, Айнур.

– Лунный Свет, то есть, – подмигнул Сергей.

– Э-э… что? – Соня не понимала, что присходит.

– Айнур – значит Лунный Свет в переводе с казахского, – пояснил Айк.

Девушка только сейчас заметила, как шикарно он выглядит. Бледно-голубая рубашка с модным галстуком, тёмно-серый, прекрасно сидящий на его атлетической фигуре костюм, лаковые туфли…

– Здравствуйте, – нахмурившись произнесла Соня. Она, вдруг, обратила внимание, что Айнур держит в руках большой букет белых роз, завёрнутых в блестящую фигурную фольгу. Она перевела взгляд на третьего гостя, вернее – гостью, пожилую женщину с гладко зачёсанными тёмными, с сединой, волосами, в строгом костюме бежевого цвета, которая внимательно и без улыбки разглядывала Соню. Айк обернулся к ней: – Марина Евгеньевна, это моя Соня, знакомьтесь. – И шагнул навстречу девушке, протягивая ей руку. Она чуть помедлила, но вложила свои пальцы в его ладонь.

Все вместе они направились в гостиную, и Соня увидела, что по центру её стоит большой стол, принесённый из столовой. Все расселись в кресла, кроме Айка, который устроился на подлокотнике рядом с Соней, и пожилой женщины. С деловым видом та подошла к столу и принялась выгружать на него какие-то бумаги. Затем, строго оглядев присутствующих, сказала: – ну что ж, приступим.

Парочка, которая посмеивалась и перебрасывалась шуточками с Айком, замолчала. Тот взял Соню за руку, подвёл к столу и сам встал рядом. Его друзья пристроились сзади, тихо перешёптываясь. Хорошо поставленным голосом Марина Евгеньевна громко и торжественно заговорила: – сегодня, пятого марта, 20…года, отделом ЗАГС города Междуреченска регистрируется брак Гранецкого Айкена Георгиевича и Рубцовой Софьи Михайловны.

Соня остолбенела. – Брак? Какой брак? Её что, замуж выдают за этого вот… насильника, похитителя??? – А женщина, между тем, продолжала вещать:

– дорогие новобрачные, в жизни каждого человека бывают незабываемые дни и события. Сегодня такой день у вас – день рождения вашей семьи. Семья – это добровольный союз любящих людей. Прежде чем зарегистрировать ваш брак, я обязана спросить вас: является ли ваше желание вступить в брак искренним, свободным и хорошо обдуманным. Прошу ответить вас, Айкен Георгиевич,

– да, я согласен! – Он сжал Сонину ладошку, не позволяя ей отодвинуться.

Она, наконец, вышла из ступора, возмущённо воскликнула: – да что, чёрт возьми, здесь происходит?? Какой ещё брак?? Я не собираюсь выходить замуж за этого… за этого преступника, мерзавца и… и вообще! Он насильно удерживает меня! – Она с ожесточением рванула свою руку из его ладони, и он отпустил, нахмурился, сжал челюсти. Сдерживаясь, спокойно сказал:

– продолжайте, Марина Евгеньевна. Считайте, что невеста сказала «да».

Соня бегом бросилась к двери, оттолкнув стоящую сзади Айнур. Та ахнула, выронила букет. Розы рассыпались по ковру. Соня с ненавистью пнула их ногой. Дверь оказалась закрыта на ключ, и девушка напрасно трясла её, вцепившись в ручку. Обернувшись к присутствующим, она со злостью закричала: – немедленно выпустите меня! Вы дикари! Звери! А вам, государственной служащей, – она возмущённо смотрела женщине из ЗАГСа в глаза, – должно быть стыдно! Вы нарушаете закон, пытаясь насильно, против моей воли, зарегистрировать этот дурацкий брак!

Та растерянно перевела взгляд на хозяина дома, её руки дрожали: – Айкен Георгиевич, но ведь уже Свидетельство о браке выписано…

Соня злорадно расхохоталась, хотя её колотило: – да-а?? Свидетельство, говорите?? А моё заявление у вас есть?

Женщина потупилась, механически перебирая бумаги. Айнур собрала с пола розы, поставила их в пустую вазу, жалостно поцокала языком: – вы на них наступили, Соня! Цветы-то чем виноваты, – она хихикнула, – что вас пытались насильно замуж выдать!

Соня кинула на неё презрительный взгляд, плюхнулась в самое дальнее от Айка кресло. Никто не знал, что делать. Айнур подошла к девушке, опустилась на банкетку рядом с ней: – а мы все думали, что вы его пара. – Соня фыркнула, не отвечая, а та задумчиво продолжала: – ну и что, что вы человеческая женщина. У нас в городе таких семей немало. Мне кажется, они все счастливы. По крайней мере те, кого мы знаем. Правда, Серый? – Муж кивнул, глядя на неё влюблёнными глазами.

Соне стало смешно, она пробормотала: – серый волк зубами щёлк! – Айнур изумлённо посмотрела на неё и вдруг расхохоталась тоненько, заливисто:

– ай, и правда же! Серый! Зубами! – Глядя на неё, заулыбалась и Соня.

Их веселье прервал Сергей. Сдерживая улыбку, он сказал: – ну что же, Соня, может вы ещё передумаете? Из Айка получится хороший муж, почти как я! – Его жена опять хихикнула, а Айк хмуро покосился на Соню.

Та презрительно скривилась: – да ни за что на свете! Мало того, что он преступник, так ещё и лжец! Ненавижу его!

Улыбка сползла с лица Айнур, она огорчённо шепнула Соне: – напрасно вы так с Айком! Он хороший и вас очень любит. Серый говорит, он весь извёлся, что так с вами поступил.

Бледный Айк молча достал из кармана ключ и распахнул дверь: – Марина Евгеньевна, Сергей отвезёт вас на работу. Айнур, Сергей, до свиданья. – Он стремительно вышел первым и в два прыжка взлетел по лестнице.

Пожилая женщина сухо попрощалась с Соней и вышла на улицу. Супруги топтались в холле, поглядывая на девушку. Наконец, она не выдержала:

– Сергей, Айнур, даже не думайте рассказывать мне, какую ошибку я совершаю, отказываясь выходить замуж за вашего приятеля! Я его не люблю, боюсь и, как только вырвусь отсюда, забуду о его существовании!

Мужчина сурово посмотрел ей в глаза: – надеюсь, что вы ещё пожалеете о своём отказе, Соня! Айк не приятель, он самый сильный, самый лучший, самый справедливый из всех вожаков стаи, что были до него. Я думаю, вы полюбили бы его, когда узнали получше. А боитесь вы его совершенно напрасно, я знаю, он готов за вас жизнь отдать, потому что ждал вас много лет. – Он расстроенно махнул рукой: – пойдём, родная, нас в машине Марина Евгеньевна ждёт.

***

После отъезда гостей Соня побродила по первому этажу притихшего дома. Белые розы, принесённые на её несостоявшееся торжество, выглядели жалко, и она, постояв перед ними, плеснула в вазу воды. Подумав, решила переодеться, в джинсах стало жарко. Нужно было идти в спальню, но ей не хватало решимости. Втайне она стыдилась своей несдержанности. Кажется, он по – настоящему её любит. Соня вспомнила его побледневшее лицо, глаза, как у побитой собаки, и ей стало окончательно стыдно. Можно было отказаться от замужества, просто сказать «нет», никто за руку её бы не потащил. Айк поступил глупо, даже удивительно, что он решился на такое, но и она повела себя, как истеричка, закатила скандал незнакомым людям. – Но, ожесточённо подумала она, – эти люди знали, что идут на нарушение закона, особенно чиновница из ЗАГСа! Недаром она промолчала, когда её спросили о наличии заявления! – Ну, что случилось, того не вернёшь, а извиняться Соня точно не собиралась.

Она решительно поднялась в спальню. Айк сидел в кресле, уже одетый в свои домашние брюки, привычно обнажённый по пояс, опершись локтями в колени и крепко, до побелевших пальцев, сцепив руки. Он не поднял головы, когда она вошла. Соня мельком глянула в его опущенное закаменевшее лицо и отвернулась. Схватив халат, хотела сбежать в ванную, но он негромко, сквозь зубы, сказал: – собери свои вещи, я увезу тебя к бабушке.

Глава 11

Машина остановилась на окраине Малой Ветлуги.

– Соня, может быть, я довезу тебя до самого дома Прасковьи Агафоновны? – Она видела, что Айк тянет время, стараясь отдалить тот момент, когда им придётся расстаться. Ей казалось, что они никогда не доберутся до посёлка, так медленно ползла машина. Он не разговаривал с ней, сосредоточенно глядя на дорогу. Соня тоже не стремилась к общению, радуясь, что, наконец-то, заканчивается её плен. Правда, где-то в глубине души затаилась грусть: больше никто не будет смотреть на неё с надеждой влюблёнными, чего-то ждущими тёмными глазами, упрямо сжимая губы и хмурясь, когда она грозила полицией и тюрьмой. И жаркого прерывистого шёпота, и тихого рычания и стона, и горячего сильного тела, прижимающего её к постели, и рук – бесстыдных, чуточку грубоватых на своём теле, и нетерпеливых жадных поцелуев, от которых горит её кожа, и сама она, распластанная на широкой кровати, обнажённая, с широко раздвинутыми ногами, и его язык, проникающий глубоко внутрь и заставляющий её кусать губы, чтобы сдержать стон, – ничего больше не будет, а будет тихая квартирка в спальном районе, одинокий утренний кофе, запах бумажной пыли от шкафов, набитых папками со старыми документами, и обязательное предобеденное чаепитие, и разговоры коллег о болезнях, о детях, о рецептах пиццы и протекающем кране.

– Нет, не надо, я дойду пешком. – Она потянулась к дверце, но он перехватил её руку, глухо сказал, не глядя на неё:

– я не могу отпустить тебя навсегда. Мне легче умереть, чем смириться с мыслью, что я никогда больше тебя не увижу. – Он поднял голову, и Соня со страхом увидела, как стремительно становятся янтарными его глаза, как сужаются, превращаясь в щели, зрачки. Она отшатнулась, испуганно глядя на него. Он усмехнулся: – не нужно меня бояться, Соня. Это просто реакция волка на твой уход. Нет, милая, отпустить тебя навсегда – смерти подобно, – он покачал головой, грустно улыбаясь, – гори всё синим пламенем, но завтра, в это же время, я буду ждать тебя здесь, где мы расстаёмся. Подожди! – он остановил её, возмущённо взметнувшуюся, гневно смотрящую на него. Мягко продолжил: – подожди, Соня. Мы сразу же поедем к твоим родителям. Я готов понести любое наказание за то, что сделал с тобой. Любое, какое они посчитают нужным мне назначить. Но я буду просить их об одном: не отталкивать меня, не запрещать видеться с тобой, позволить ухаживать, как принято ухаживать мужчине за любимой девушкой. – Он опять поднял на неё тяжёлый взгляд: – а теперь иди.

Соня торопливо выскочила наружу, но была остановлена тихим: – ты даже не хочешь поцеловать меня на прощание? – Она сделала вид, что не слышала, захлопнула дверцу и почти побежала по улице, чувствуя на спине его взгляд. Редкие прохожие окидывали её любопытными взглядами, а потом сзади заурчал мощный двигатель, постепенно затихая вдали.

***

Калитку открыла большая женщина, высокая, широкоплечая, мускулистая, с простецким лицом и носом-картошкой. Соня догадалась, что это и есть сиделка из Междуреченска. Она нахмурилась, резко спросила: – вы волк? Вернее – волчица?

Та улыбнулась растерянной улыбкой, отчего её лицо стало по-детски беззащитным: – н-н-нет, я человек, Жанна, а вы – Соня, да?

Девушка облегчённо кивнула: – да, я Соня, – ей не нравилась мысль, что рядом с беспомощной бабушкой, возможно, день и ночь находился зверь. Она не очень-то доверяла Айку.

Прасковья Агафоновна приподнялась на подушках, всплеснув руками, радостно потянулась к девушке: – Сонюшка! Дитятко! Да что же это! – она заплакала, обнимая внучку.

– Бабуль, ну не плачь, ну что ты, я же нашлась…

– Сонюшка, истосковалась я, места себе не нахожу, – она перевела взгляд на сиделку, стоящую в дверях комнаты и умилённо взирающую на них: – Жанна, ты бы сходила за хлебом-то, наверно уже свежий привезли.

– Я сейчас, Прасковья Агафоновна, – женщина вышла в кухню, и Соня увидела, как она одевает старенькое коричневое пальтишко.

– Деньги-то возьми на комоде, не забудь, – крикнула хозяйка.

– Соня взяла Прасковью Агафоновну за руку, вздохнула: – вот, видишь, как получилось. А теперь вообще не знаю, как всё будет.

– Та ласково погладила её по голове: – всё перемелется, всё забудется, Сонюшка. Тебя в Междуреченск увезли, ведь так?

Соня кивнула, пряча глаза: – бабуль, он меня изнасилова-а-ал! – расплакалась, скривясь и шмыгая носом.

– Гон у них, милая, – вздохнула пожилая женщина, – волк верх берёт над человеком, им в это время тоже несладко, а нам лучше и не попадаться им на дороге. Как же ты – то сплоховала? Неужто Анна не предупредила?

– Предупредила, – кивнула головой Соня, – только я в туалет захотела, ну и попросила водителя остановиться. Вернее, не я попросила, а какие-то девушки, их потом Лесными Бабочками назвали. А я вместе с ними вышла. Они вообще в лес ушли, а пока я в кустики бегала, автобус уехал…

Прасковья Агафоновна грустно привлекла внучку к своей груди, поцеловала пушистые волосы на виске: – не плачь, моя хорошая, что теперь поделаешь. Имя-то его хоть знаешь? Я ихнему главному пожалуюсь, тот накажет, мало не покажется, уж точно.

– Айк его зовут, Айкен Георгиевич!

– Что?! Айк?? Ты не путаешь? – Соня испугалась, увидев, как побледнела бабушка, как схватилась за сердце и болезненно сморщилась.

– Бабуля, тебе плохо?? Ложись скорее, давай, я помогу! Ой, что тебе дать – водички? Таблетки?

– Таблеточку дай, вон на столе упаковка лежит, – тихо ответила Прасковья Агафоновна, – да воды принеси. Сейчас пройдёт, не бойся.

Соня подала таблетку, принесла воды из кухни, растерянно глядя на женщину. Та вздохнула:

– а я-то, глупая, собралась на насильника жаловаться. А он и есть тот охальник, что девичество твоё не пожалел. Ах, Айк, как же так-то? Не похоже на него, никогда Лунный Сын женщин насильно не брал, и волка своего из-под контроля не выпускал. Сильный он, Айк-то, хоть жестокий, да справедливый, недаром вожак волчьей стаи.

Соня слушала, раскрыв рот. – А почему сын там чей-то, ты сказала?

– Лунный, Сонюшка. У него мать была казашка, степная волчица. Вот и назвала ребёнка Айкеном – Лунным Сыном. Ну, почему была, – оговорилась Прасковья Агафоновна, – она и сейчас есть. Его родители в Казахстане живут. Не смогла она привыкнуть к нашей тайге, душно ей тут кажется, воли нет. А отец с ней уехал, пара они, друг без друга не могут.

– А в Междуреченске ещё есть одна… женщина из Казахстана, её тоже как-то интересно зовут, красивое такое имя, только я забыла.

– Ну да, Айнур у них там есть, Лунный Свет, – усмехнулась бабушка, – она вот прижилась, в степи её не тянет.

– Бабуля, я на него заявление в полицию подам, – решительно сказала Соня, – пусть его в тюрьму упекут!

Тяжёлый вздох стал ей ответом: – расскажи-ка мне всё по – порядку, а потом поговорим.

Торопясь и путаясь, Соня рассказала всё, что с ней случилось с момента отъезда из дома. Прасковья Агафоновна тихо плакала, вытирая слёзы, струящиеся по морщинистым щекам. Потом грустно сказала: – посадить-то ты его может и посадишь, девонька, а вот что потом с нами будет? Всему посёлку тогда надо уезжать, да не мешкать. Волки без вожака свободу почуют, станут скот резать, а молодые да наглые и на людей нападать. Наши за ружья возьмутся, в тайгу пойдут.

– Пусть себе нового вожака выберут, или кто там у них его назначает, – упрямо ответила Соня. Она даже думать не хотела, что Айк не понесёт никакого наказания за всё, что ей пришлось пережить.

– Вожака-то они выберут, куда ж денутся, только до этого много крови прольётся. И человеческой, и оборотней. У них ведь как: – тот вожак, кто сильнее. Выйдет один и станет всех на поединок вызывать. Кто победит, тот и будет в стае главным. Это им ещё повезло, что Айк умный да справедливый. А то ведь как: сила есть – ума не надо. Вот и начнутся в стае раздоры да драки. Ты, Сонюшка, с родителями посоветуйся. Оно, конешно, наказать бы его надо, только я не знаю, как. Да и возьмёт ли полиция твоё заявление? Времени прошло много, доказательств нет, свидетелей тоже. Не знаю, милая, родителей спроси. Они грамотные, в городе живут, может что и придумают. Я вот думаю, может денег с него взять? Он богатый, да и не жадный. Сам, поди, мучается, что не смог своего волка удержать и с тобой так нехорошо поступил. Сейчас люди даже за погибших родных с убийц деньги берут, не гнушаются.

– Ладно, бабуль, я с мамой поговорю. А вот знаешь что, он ведь собрался за мной ухаживать, к родителям хочет ехать завтра, вместе со мной. А я думаю, что мне надо бы уехать без него, но как я тебя оставлю? – Соня вопросительно смотрела на Прасковью Агафоновну.

Та махнула рукой: – да ты обо мне не беспокойся. Теперь ты деньги привезла, так я договорюсь вон с соседкой, буду ей платить, а она и в магазин сходит, и приготовит. Мне уже полегче, я и с боку на бок повернусь, и, видишь, полулёжа могу устроиться! Жанна-то теперь уедет от меня, наверно?

– Я не знаю, – Соня виновато пожала плечами, – а кто ей платил?

– Думаю, тот, кто её ко мне отправил, – улыбнулась Прасковья Агафоновна, скорее всего Айк и платил. Она-то не знает, велели и всё.

А как я уеду? Бабуль, ты не знаешь, автобусы как от вас ходят?

– Автобус ходит только один, сегодня уже ушёл, завтра перед обедом и поедешь.

– Ох, как плохо! Он завтра, в это же время, приедет за мной. Может, мне спрятаться?

– Что ты, Сонюшка, – бабушка покачала головой, разве от него спрячешься? Он ведь волк, нюхом учует тебя. Погоди, что-нибудь придумаем, только надо бы Жанну куда-то спровадить.

***

Вскоре пришла сиделка, захлопотала на кухне. Соня взялась ей помогать.

– Жанна, подойди-ка сюда, пожалуйста! – Прасковья Агафоновна ласково улыбнулась женщине, – ты, поди, о детках скучаешь?

Та виновато улыбнулась, вздохнула: – скучаю, Прасковья Агафоновна, они у меня маленькие. Пашеньке шесть годочков, а Ванечке четыре. Я сегодня мужу звонила, он меня успокаивает, говорит, у них всё хорошо, а я всё равно скучаю.

– Так ты бы съездила домой, семью навестила. Мужику-то тяжело одному с детьми, без женского пригляду.

– А можно? – Женщина аж вспыхнула от радости, с надеждой глядя на свою подопечную. – Они у меня не приучены одни оставаться, тоже скучают!

– Езжай – езжай, я с Соней останусь. Вот сегодня вечером и отправляйся.

– Ой, спасибо вам, Прасковья Агафоновна! Я сейчас мужу буду звонить, пусть он за мной приедет. Жалко, что автобусы не ходят. – Она побежала искать свой мобильник, а Соня зашла в комнату, вопросительно посмотрела на бабушку.

– Сейчас позвонит мужу, и он за ней приедет, заберёт. У них старенькая машинёшка, но на ходу, так что отправим её, пусть с детьми побудет. А мы подумаем, как тебе уехать.

– Ой, бабулечка, какая ты у меня молодец! – захлопала в ладоши Соня, но тут же сникла: – автобуса-то всё равно нет. Были бы у вас такси… а так…

– Погоди, не расстраивайся, я Димку Лихачёва попрошу. Он недавно с рук машину купил, месяц её ремонтировал, теперь вот катается. Мы ему заплатим, пусть тебя до Демидова довезёт.

После обеда сиделка торжественно распрощалась с Прасковьей Агафоновной и Соней и отправилась на окраину Малой Ветлуги, где её уже ждал подъехавший муж. Девушка облегчённо вздохнула и побежала к Димке Лихачёву, которого знала с самого детства.

Димке было двадцать пять. Он жил через два дома от Прасковьи Агафоновны с матерью и маленькой сестрёнкой, такой же рыжей и веснушчатой, как и он. Их отец замёрз по пьяни зимой, несколько лет назад в собственном огороде, куда вышел по малой нужде. После армии Димка работал трактористом в местном лесхозе, вечерами ходил в клуб на дискотеку или копался в двигателе приобретённой по дешёвке старой машины и был вполне доволен жизнью.

Соню он встретил широкой улыбкой на конопатом лице: – о-о, какие люди! Сколько лет, сколько зим! К бабушке приехала? Надолго?

Соня не могла не улыбнуться при виде приятеля детства: – Дим, пойдём со мной, а? У нас с бабулей к тебе дело есть.

Спустя полчаса парень хлопнул себя по колену засаленной кепкой: – да не вопрос! Когда выезжаем? Сейчас?

– Сдурел ты, Димка, на ночь глядя в Демидово ехать, – Прасковья Агафоновна укоризненно посмотрела на парня, – а если машина сломается, а кругом тайга, ночь?

– Волки, – пискнула Соня, представив, как они закрылись в машине, застрявшей на дороге, а кругом глухая тайга, тёмная ночь и стая волков, окружившая их. А впереди один, большой, страшный, с ехидной усмешкой на морде.

– Ну, как скажете, – он пожал плечами, – и, это, Прасковья Агафоновна, я деньги с вас не возьму, так и знайте.

– Да ты прямо уж и богатый стал, Димка! – всплеснула руками та, – машина-то поди немало требует. Запчасти там, бензин… Нет уж, раз ты согласился Сонюшку увезти в райцентр, я тебе заплачу, как положено. И не спорь со мной, со старухой! Мал ещё! – прикрикнула она на парня, и тот потупился, покосившись на Соню.