Текст книги "Иллюзии красного"

ГЛАВА 23

Человек в черном смотрел в окно электрички, уносившей его из загородного зеленого рая в Москву. Кажется, снова собирается дождь. Огромные пушистые тучи, темные снизу и ослепительные, бело-золотые вверху, там, где их освещало солнце, плыли по синему небу. По деревьям, по зеленой траве и изгибам рек бежали вслед за тучами темные тени. Ветер сгибал верхушки берез и осин, трепал кустарник, которым заросли обочины. В приоткрытое окно врывался свежий запах листьев и речной сырости…

Никитина бабушка собрала ему целую сумку пирогов, замороженных в морозильнике пельменей, нарвала целый букет мелиссы и мяты – заваривать чай.

– Ты ж там, сынок, один, как перст. Ни у кого, кроме нас, за тебя душа не болит, – со старушечьей проницательностью говорила она, провожая его до калитки.

Он почувствовал приятное расслабление, умиротворение, как и всегда, когда вспоминал о Никите и его родных. В большой кожаной сумке, кроме продуктов, ехал в столицу живой товар, шевелился и тихонько квохтал. Бешеная черная курица словно чуяла опасность, исходящую от ее нового хозяина, присмирела.

Ярославский вокзал встретил шумом и суетой. У столбов крытых перронов торговали сигаретами, пивом и жареной московской картошкой в хрустящих пакетиках. Поток людей спускался в подземные туннели метро, гулкие и душные, продуваемые сквозняками от поездов. Человек в черном задремал, чуть не проехал Свиблово. Торопливо вскочил на лестницу эскалатора, вынесшую его наверх, где из сгустившихся туч уже тяжело падали первые капли дождя. Женщины открывали пестрые зонтики; те люди, у кого их не было, бежали по мокрому асфальту, под навесы лотков и остановок городского транспорта. Крупные капли громко стучали по листьям кленов и лип, полосатой материи тентов, забытой кем-то второпях газете на мокрой скамейке.

Человек с облегчением вздохнул, войдя в просторный вестибюль поликлиники. Сегодня посетителей было немного. Он поднялся на третий этаж, никем не замеченный, и… выпустил из сумки черную курицу. Никто не видел, как он это сделал. Многолетняя практика научила его, что в любом месте, людном или пустынном, в помещении или на улице, можно сделать все, что угодно. И никто не заметит этого. Люди удивительно равнодушны и катастрофически ненаблюдательны. Они настолько погружены в свой собственный внутренний мир, наполненный картинами горя и неудач, что не могут оторваться от него ни на мгновение, чтобы взглянуть на окружающее. Они все еще плывут по волнам житейских трагедий, своих и чужих, тусклых и непроницаемых, как темные пучины; и легкие цветные струи бытия огибают их, как светлые морские волны огибают мрачные и неподвижные утесы…

Курица, хлопая от неожиданности и яркого света глазами, робко сделала несколько шагов, цокая коготками в тишине коридора. И тут из соседнего кабинета вышли, оживленно болтая, две молоденькие медсестры. Курица от ужаса замерла, все перья встали на ней дыбом, и она, с истошным криком кинулась тараном под ноги перепуганных девушек. Сестрички завизжали в два голоса, отбиваясь руками от налетевшего на них неизвестно откуда черного демона, с хищно раскрытым клювом и мелькающими в воздухе огромными черными крыльями.

У страха, как известно, глаза велики. На дурные вопли, многократно усиленные акустикой полупустого помещения, из кабинетов врачей, процедурных, и с других этажей, стали сбегаться люди. Курица от такого переполоха совершенно взбесилась. Она летала, как дикая фурия, вращая глазами и издавая невообразимые вопли, норовя сесть на голову обезумевшим людям. Никто не мог понять, что происходит. Коридор наполнился криками женщин, хлопаньем крыльев, беготней, визгами отбивающихся от курицы пациентов. Несколько врачей-мужчин пытались поймать негодяйку, сняв халаты и размахивая ими в бесплодных попытках накинуть эти импровизированные силки на обезумевшую птицу.

Киллер не мог удержаться от смеха, глядя на эту картину «апокалипсиса» в одной отдельно взятой поликлинике. Он просто стоял себе в уголке, за отлично скрывающими его от любопытных глаз листьями буйно разросшихся фикусов и китайской розы, и наслаждался диковинным зрелищем. Свою позицию он выбрал не зря. Чуть наискосок от этого зеленого оазиса, устроенного вокруг мягких кресел для отдыха, виднелась дверь кабинета сладчайшего доктора Бориса Ивановича.

Доктор занимался своим духовным развитием. Пациенты были сегодня неактивны, видимо в связи с плохой погодой, и он решил посвятить свободное время чтению. Несколько книг религиозного содержания лежали на его новом полированном столе. Доктор с удовольствием открыл одну из них, надел очки и погрузился в мир высших сфер, который был для него истинным отдохновением от трудов праведных. Вдруг из коридора раздался непонятный шум: кто-то закричал, потом что-то затопало, захлопало, поднялся невообразимый переполох, настоящий Содом библейский.

Борис Иванович недовольно поморщился. Вот умеют же люди испортить другим удовольствие! Ну, чего такой визг поднимать? Небось, мышь какая-нибудь полудохлая пробежала. Это все от суеты, от тягот мирских, которыми их души испорчены. Сами покоя себя лишают и другим от них никакого спасенья нет. Тут, право, поймешь, отчего это великие старцы уходили в глухие леса да пещеры рыли подземные. Только там душевное равновесие возможно обрести, дабы постигать величайшие мудрости божественные. А здесь… Ну, что там такое?..

Шум в коридоре не утихал, а, напротив, усиливался. Создавалось впечатление, будто само вавилонское столпотворение случилось в больничном коридоре. Крики становились все громче и все дурнее. Борис Иванович потерял терпение, поднялся и с мученическим выражением на усталом лице отворил дверь в коридор. Что там творилось! Все отчего-то носились, как сумасшедшие, по коридору взад и вперед, размахивали снятыми халатами, словно незадачливые тореадоры во время корриды. Женщины визжали и размахивали руками. Все металось, кружилось, хлопало, вопило, мелькало…

Доктор от неожиданности отпрянул, не в силах сообразить, что к чему. В этот самый момент бешеная курица временно опустилась на пол как раз недалеко от человека в черном, и он очень удачно наподдал ей ногой, направив ее дикий полет прямо в открытую дверь Бориса Ивановича.

Доктор в недоумении только сделал шаг назад, как из дверного проема прямо на него ворвалось что-то черное, шумное и жуткое, пронеслось, как смерч, по кабинету и грохнулось прямо на стол, вздувая бумаги и разбрасывая все вокруг – скрепки, очки, карандаши, тюбики с кремом и мазями, бланки рецептов… Чудовище адское хлопало клювом, рвало когтями страницы книг и истошно кричало, вращая красными, вылезшими из орбит глазами.

Борис Иванович онемел. Он не спал всю ночь, вспоминая кошмар, который приключился с ним у самого дома, в арке проходного двора. И вот опять… Надо быть святым, чтобы выносить такую напасть! Да что же это происходит, в самом деле?! Он чуть не плакал, глядя, как нечистая сила в образе громадной черной, как смола, курицы, терзает его научные бумаги и книги. Он подумал, что все еще спит, и все это ему снится. Продолжение вчерашнего ужаса… В висках у него застучало, и голову охватил жар, распространяясь на грудь и спину; сердце неистово забилось, в глазах пошли красные круги…

– Держите ее, что вы смотрите!

Хирург-ортопед, огромный краснолицый мужчина с круглым тугим брюшком и волосатыми руками, ворвался в кабинет Бориса Ивановича, размахивая своим гигантского размера халатом и вращая глазами почище самой виновницы переполоха. За ним из коридора хлынула все визжащая, кричащая, обезумевшая толпа и, бесцеремонно оттеснив хозяина кабинета, начала с бешенством ловить курицу, сметая и громя все на своем пути.

Борису Ивановичу стало плохо. Он мягко сполз по стенке и сидел, безучастно глядя на происходящее… Никто не заметил, что доктор не в себе. Все внимание присутствующих было приковано к зигзагообразным полетам дикой курицы и ее неистовым крикам.

…Человек в черном шел по кленовой аллее, мокрой от дождя, и весело насвистывал. К нему вернулось прекрасное настроение. Он то и дело посмеивался, поддевая ногами сбитые ветром листья, и чувствуя себя беззаботным и счастливым мальчишкой, с рогаткой в кармане, из которой он только что выбил окно ненавистной бабке Ефимихе, которая постоянно таскала его за уши и жаловалась родителям на его малейшие провинности.

Он с наслаждением вдыхал сырой и прохладный воздух, пахнущий липой и свежестью, смотрел по сторонам и ощущал торжество победителя, упоительное, как летний дождь.

Влад не знал, что ему лучше всего предпринять. Пока что он посоветовал Валерии никуда не выходить из дому и никого не впускать в квартиру. Ни под каким видом. Это временное решение проблемы. Но что дальше? Не может же она сидеть взаперти! Работа, отдых, жизнь, в конце концов. Как быть?

Недаром он почувствовал, что нужно ехать к ней. Кто бы мог подумать? У нее тоже есть божок! Правда, символ другой. Они предполагали, что таких фигурок может быть семь, и что их владельцам будет грозить опасность. Неизвестный убийца снова вышел на свою охоту. Евгений оказался следующим. Неожиданно… И странно.

Влад почти не сомневался, что Ковалевский погиб по той же причине, что и первые три жертвы. Божка у него не было. Валерия считает, что его убили из-за серьги с рубином. Похоже на правду. Ювелир и сам, видимо, опасался чего-то, раз спрятал серьгу в квартире своей возлюбленной и ничего не сказал ей об этом. Запутанная история. Но связь с предыдущими событиями есть – ясная и четкая. Ни о каком совпадении не может быть и речи. Влад это установил сразу. Он внимательно осмотрел украшение со всех сторон: на золотом обрамлении камня, сзади, оттиснут знак, похожий на клеймо мастера. Но Влад не спутал бы его ни с чем: такой же квадрат, внутри которого круг и треугольник, – как на Колеснице Осириса, на арбалете, на… Где же еще?

Он напрягал память. Где-то, когда-то он уже слышал про рубиновые серьги. Лучше спросить у Людмилочки и Тины. Может, они вспомнят? Что-то смутно знакомое показалось ему, когда Валерия извлекла на свет божий необычную драгоценность. Камень действительно потрясающий, невиданной какой-то огранки, плавно-круглой, что ли. И сверкает… Ах, как сверкает! Будто звезда в первозданной тьме…

Тут в нем заговорил профессионал. Как драгоценность попала к Евгению? Где он ее взял? По всему выходит, что вещь появилась у ювелира недавно. И почему серьга одна? Это парное украшение. Где-то должна быть вторая. У Евгения ее не было, иначе он спрятал бы обе. Тогда где, у кого вторая? Кто может пролить свет на все эти события?

Валерия, похоже, все рассказала. Она слишком напугана, чтобы скрывать что-то. Да и какой смысл? А вот мама Евгения, госпожа Ковалевская… – Влад фыркнул от смеха, вспомнив Софью Ковалевскую, – как раз что-то может знать. Нужно зайти к ней. И, желательно, не откладывая. Софья Иосифовна, конечно же, математикой не увлекается, а вот делами своего единственного неженатого сына, несомненно, интересовалась. И вплотную.

Что ж, если собрался что-то делать – делай сейчас. Влад свернул с проспекта, вспоминая адрес Ковалевской, который дала ему Валерия. По дороге он прокрутил возможные варианты разговора с убитой горем матерью. Задача перед ним стояла непростая.

Софья Иосифовна открыла сразу, не спрашивая, кто да что. Высокая худая фигура ее выражала немую скорбь, глаза заплаканные, опухшие, с тяжелыми синеватыми мешками на полщеки. Седые, слегка подкрашенные под блондинку волосы аккуратно причесаны; пальцы унизаны массивными золотыми перстнями. Она близоруко прищурилась, разглядывая гостя.

– Я знакомый Евгения, – представился Влад. В сущности, это было правдой.

– А… Входите, пожалуйста.

Софья Иосифовна говорила заученными фразами, исполняя привычную роль. Глаза же ее и весь вид оставались совершенно безжизненными, как будто бы она покинула этот мир вместе со своим сыном, а здесь осталась, двигалась и произносила нужные слова в нужное время одна только оболочка.

– Я был в отъезде… – Влад тщательно подбирал слова. Ему нужно было узнать все данные, которые могла сообщить эта женщина, и прямо сейчас. – Вот приехал, узнал…

Софья Иосифовна не заплакала. Видно, слез у нее уже не было. Она вздохнула с какой-то безысходностью, пригласила его в обставленную красивой старинной мебелью комнату. На стенах висели написанные маслом картины в позолоченных багетах, в углу, в высокой дорогой вазе стояли разноцветные перья страуса, на круглом полированном столе горела толстая свеча из желтого воска, обернутая серебряной бумагой. Пахло сердечными каплями, гвоздикой и ванилью.

– Хотите вина? Я его сама делаю, из облепихи. Очень полезно. Женечка любил…

Не ожидая ответа, она отправилась на кухню, принесла оттуда серебряный поднос с таким же графинчиком и рюмочками.

– Софья Иосифовна! – Влад отпил немного вина, помолчал. – Почему это произошло с Женей?

Он умышленно назвал так Ковалевского, чтобы подчеркнуть их якобы тесную дружбу.

– Ах, молодой человек, как будто вы не знаете! Из-за чего убивают ювелира? Конечно, чтобы ограбить. Слава Богу, Миша не дожил до этого дня. – Женщина достала из кармана просторного темно-бордового халата платочек, поднесла к сухим глазам. – Он был против, чтобы Женя занимался этим, он говорил мне:

– Софа, мальчику нужна интеллектуальная профессия. Пусть будет профессором ботаники или истории. Или зубным врачом. А я его не послушала. Я слушала своего папу, который тоже говорил мне:

– Софа, мальчик должен зарабатывать деньги, много денег. Он должен содержать семью. Сидя за книжками, достаток не обеспечишь. Твой Миша идеалист. Хорошо, что у тебя еще есть твой папа, который заботится, чтобы ты не считала копейки. А что бы ты делала со своим Мишей? Продавала бы пирожки у метро?

– И таки да, с моим Мишей я бы продавала эти проклятые пирожки!

– Софья Иосифовна, а как у Жени шли дела в последнее время? У него были деньги в квартире? Что-то пропало? – Влад пытался направить поток данных в нужное ему русло.

– У него всегда были деньги. Но… – Она задумалась. – Ничего не пропало. Видно, кто-то спугнул этих… Они ничего не успели взять, только перевернули все. У Жени был сейф… Так они его взломали. А взять ничего не взяли. Удивительно, правда? И милицию это удивило.

– Может, кто-то из своих навел? Вы знаете, с кем Женя сотрудничал?

– О, разве мужчины рассказывают что-то про свои дела? У нас в семье не было так заведено. Я только могу сказать, что Женя был очень осторожен в выборе партнеров.

– Вы можете назвать кого-то из них? У него были постоянные клиенты?

– Клиенты – это вообще табу. А вот… – Женщина воздела к потолку такие же крупные, темные ореховые глаза, как и у ее сына, вспоминая что-то. – Женя очень уважал Пантелеймона Аркадьевича. Они часто встречались, и по делам, наверное, тоже. Пантелеймон Аркадьевич – владелец ломбарда. Частный предприниматель. Так, кажется, сейчас говорят?

Они еще поговорили, выпили по рюмочке. Софья Иосифовна рассказывала, что ее отец был большой оригинал. Он мечтал о сыне, но два мальчика-близнеца, которые родились до нее, умерли. Когда родилась девочка, отец назвал ее Софьей. Софья Ковалевская – знаменитая женщина-математик.

– Бедный папа, он надеялся, что это имя мне поможет хорошо учиться. А у меня по математике были одни двойки. – Она тяжело вздохнула. – При чем тут имя? Все дело в судьбе. Судьба у человека должна быть! Кому быть гением, а кому, извините, шутом гороховым.

Влад спорить не стал, и выяснять, при чем тут судьба и шуты гороховые, тоже. Это не входило в его планы. Он понял, что больше ничего не узнает, и решил выжать из раздобытых сведений максимум возможного. Софья Иосифовна, к счастью, знала телефон хозяина ломбарда. Влад выразил ей свои соболезнования, выпил еще рюмочку вина, не смея отказаться, и попрощался.

Хоть бы его ГАИ не застукала! Из машины он позвонил Людмилочке и договорился о встрече. Через полчаса должен был позвонить Сиур. Стремительно темнело. Повсюду зажигались фонари и огни витрин. Прохожие спешили домой. Влад подъехал к супермаркету, накупил еды и отправился домой. Ночное шоссе тускло поблескивало разогретой за день лентой асфальта, было полно гула автомобилей и света фар.

Сиур позвонил точно в назначенное время, рассказал, что удалось выяснить.

– Я ничего особенного и не ожидал. – Влад понимал, что исчезновение Алеши имеет под собой иную почву, нежели коммерческие дела «Зодиака». До сих пор ничего подобного не случалось. Он решил не говорить шефу о Валерии, новой объявившейся владелице загадочного Будды, об убийстве ювелира и рубиновой серьге. Это только будет отвлекать Сиура от основной задачи, а ему и так там не просто. Он уж тут пока как-нибудь сам разберется.

Вчера звонила Лешкина жена, спрашивала, когда он приедет. Ей было нелегко одной ухаживать за ребенком. В детстве она перенесла операцию на сердце, долгое время все было хорошо. А в прошлом году, после гриппа, начались неприятности. Влад выкручивался, как мог, так и не сказав ей правды. К тому же он все еще надеялся на счастливый исход дела. С каждым прошедшим днем эти надежды таяли.

– Влад. – Сиур прервал его невеселые размышления. – Узнай все о знакомых и друзьях Лехи, которые могли быть связаны с городком Н. Учились, женились, отдыхали, воевали… Все, что угодно. И не бывал ли он здесь раньше, – не по делам, а так… Ну, мало ли? Ты сам знаешь. Что я тебе рассказываю?!

– Ладно, постараюсь. Лариса вчера звонила, интересовалась, когда муж вернется из служебной командировки.

– Ты ей сказал?

– Нет, конечно. – Влад вздохнул.

– Вот и сходи к ней, проведай, продуктов отвези, лекарств, если надо. И осторожненько порасспрашивай. Может быть, она на что-нибудь свет прольет?

– Понял. Ты сколько еще рассчитываешь пробыть там?

Сиур ответил не сразу. Откуда он мог знать, как сложатся обстоятельства? Но примерные сроки любого дела он всегда сам для себя устанавливал. На поиски Леши в городке Н. была отведена неделя. Так он Владу и сказал.

– Как девочки?

– Все под контролем. Тина пока у Людочки живет. Я решил, так будет лучше. На работу и с работы я их отвожу на машине. Да ты не волнуйся! Мы здесь на месте как-нибудь управимся.

– «Как-нибудь» меня не устраивает.

– Да знаю, знаю. Все обеспечу в лучшем виде. Это я в разговоре легкомысленный, а в делах исключительно серьезный!

Сиур засмеялся. Серьезным Влада было трудно представить, но к делам он относился ответственно. Они договорились о времени следующей связи, и Влад, наконец, подъехал к своему дому. Почти все окна были уже темные, в подъезде тоже было темно: снова разбили лампочку. Чертыхаясь и чиркая спичками, он открыл дверь в квартиру, отнес продукты на кухню, помылся и лег спать. Ужинать не стал, что ему было совершенно не свойственно и говорило о крайней степени напряжения, вызванного свалившимися на него новыми обстоятельствами.

Мысли о Евгении, Будде, Валерии с ее красными губами на бледном лице, необычном рубине, странном исчезновении товарища, его жене Ларисе, и огромном количестве дел, которые ждали его завтра, постепенно рассеялись; из темноты, разрезанной лунными полосами, наплыло приятное забытье, и Влад, наконец, уснул.

ГЛАВА 24

Гладиатор торопливо шел мимо некогда оживленной площади, на которой горделиво возвышался освещенный задымленным солнцем храм Юпитера, с глубоким портиком и лестницей перед входом. В глубокой тени портика притаилась прохлада. Было пустынно. По мостовой, выложенной пористыми плитами из застывшей лавы, прогрохотали колеса – старик в льняной одежде и полуобнаженный юноша везли тележку, нагруженную домашним скарбом.

– Куда это вы? – Гладиатор остановился, положив руку на рукоятку короткого меча. Ему все больше не нравилось настроение жителей городка. Богатые патриции почти все вернулись в Рим. Небольшая уютная гавань, полная судов с красиво вырезанными морскими девами на носах и пестрыми парусами, опустела. Ряды многочисленных лодок, тесно прижавшихся друг к другу, постепенно редели. Над морем висел свинцовый туман, которому солнечный свет придавал зловещий металлический блеск. Тусклым металлом отсвечивала и покрытая мелкой рябью поверхность воды. Появившийся слабый ветерок, приносил с гор запах пепла. Из тумана выступали неясные очертания Везувия, словно облитого сверху сахарной глазурью.

– Отец говорит, уезжать надо. – Юноша, вытирая пот со лба, смотрел на престарелого отца, который, по-видимому, страдал глухотой.

– Куда? Зачем?

– Он говорит, беда будет. Большая беда.

Старик безучастно смотрел себе под ноги. Собственная судьба его давно не интересовала, но он хотел во что бы то ни стало спасти сына.

– Моя жена умерла, – прошамкал старик невпопад. Он чувствовал, что разговор касается его. – А это – наш последний сын, цветок нашей старости. Я хочу, чтобы он жил, смотрел на мир, когда мои глаза закроются. – Старик вытер слезящиеся глаза иссохшей рукой.

– Но что может угрожать твоему сыну? Он не воин, не гладиатор… Для любовника еще слишком молод, так что гнев ревнивого мужа ему пока не страшен.

Юноша при этих словах смутился, его нежные, как у девушки, щеки залились ярким румянцем. Он с завистью посматривал на могучее тело Сервия, самого знаменитого гладиатора великой Римской империи. Ему невероятно повезло, что этот великолепный боец приехал в их провинциальный городишко, и он может видеть его вот так близко и даже говорить с ним. Это неслыханная удача! Молодой человек усиленно боролся с желанием прикоснуться к руке или хотя бы к оружию, овеянного славой этого отважного человека, равно обожаемого и мужчинами, и женщинами, и даже детьми. Сам император поднимался со своего места и кричал от восторга, приветствуя силу и совершенство этого легендарного воина.

У них в городке был большой и красивый амфитеатр и известная в империи школа гладиаторов. Может, благодаря этому Сервий часто приезжал сюда в последнее время?

– Уезжать надо. Мое старое сердце беду чует. Гибель стоит над городом. Уезжай и ты, пока еще есть лодки.

Старик снова впрягся в тележку и потащил ее в сторону гавани. Его сын подталкивал тележку сзади, неуклюже переступая ногами в истрепанных кожаных сандалиях.

Сервий с недоумением и тревогой смотрел им вслед. Так, в неспокойных раздумьях, он направился дальше, пересек рынок с бассейном для рыбы, у которого несколько служанок из богатых домов выбирали товар и нагружали им свои хозяйственные корзины. Половина лавок были закрыты. Гладиатор оглянулся вслед старику и юноше, и тут только заметил, что за ним кто-то идет. Серая тень мелькнула и исчезла за колоннами портика небольшого храма Весты, утопающего в зелени пышных подстриженных деревьев.

– Великий Зевс! Кто это может быть, и что ему надо?

Сервий почитал Богов Эллады и поклонялся им, не обходя своим вниманием и римских Богов. Жители этого привольно раскинувшегося на берегу лазурного моря городка, полного цветущих садов, апельсиновых рощ и обильных виноградников, служили даже Изиде [33]33
  Изида – древнеегипетская богиня плодородия.


[Закрыть], богине далекого Египта. В насыщенном благовониями полумраке Храма Изиды он чаще всего встречался с Терцией: их обоих необъяснимо влекло под сень таинственных заморских идолов. Там их жесткие римские сердца оттаивали, наполняясь неизъяснимой прелестью несвойственных им чувств – нежностью, печалью и очарованием друг другом…

Мысль о Терции, как всегда, растеклась по всему телу жаркой обессиливающей волной, пробуждая не столько желание обладать ею, сколько жажду быть с ней, видеть ее чувственную, необычную улыбку, слышать ее странные, сумасшедшие речи, низкий грудной смех и горячий, сбивчивый шепот. Сам Сервий никого и ничего не боялся, но опасность, грозящая этой женщине, сводила его с ума. Он сразу готов был сокрушить все вокруг, не разбираясь в обстоятельствах и не рассуждая. Слепая ярость наполняла его быстрее, чем он успевал сообразить, в чем ее причина. Так произошло и сейчас. Еще не зная, в чем состоит опасность и откуда ее ждать, он ощутил чудовищный прилив Силы, способный расколоть надвое саму твердь земную.

Сервий ускорил шаги, миновал роскошное здание терм [34]34
  Термы – в Древнем Риме общественные бани, включавшие, кроме горячей, теплой и холодной бань, так же парильни, залы для спорта, собраний и т. п.


[Закрыть], и пошел по улице, с правой стороны которой тихо журчали фонтаны. Улица постепенно сужалась; деревьев почти не было – одни светлые стены глухих заборов и мостовая. Сгущался туман. Сервий хотел успеть посетить казарму гладиаторов еще до сумерек. Сам он давно не жил там. В Риме у него был собственный роскошный дом, недалеко от дворца Флавиев [35]35
  Флавии – династия римских императоров.


[Закрыть], с красивой мебелью и мозаичными полами, покрытыми изображениями битв с людьми и дикими зверями. В других же городах он обычно снимал богатую виллу с внутренним двориком и фонтаном, окруженным цветущим кустарником. Он любил удобства, несмотря на то, что прекрасно мог обходиться и без них. Зачем лишать себя удовольствия без существенной на то необходимости?

Юность его прошла в суровых условиях непрерывных войн, где постелью служила земля, а едой сушеные фрукты и пойманные ящерицы, которых жарили, проткнув мечом, на кострах недолгих привалов. Первое золото и первая женщина были им взяты с бою в павшей после долгой и жестокой осады крепости. Он стал воином раньше, чем мужчиной. И в этом была вся философия его жестокой, трудной и опасной жизни…

Сервий незаметно оглянулся. В сгущающихся сумерках мерещилась неясная тень то ли женщины, то ли старика в длинном плаще. Гладиатор чуть не наткнулся на выступ дома, таким плотным стал туман, насыщенный запахами земли, цитрусовых и откуда-то взявшегося пепла. Как кстати! Он бесшумно скользнул в каменную нишу и притаился. Они с тенью поменялись ролями – теперь серый плащ зыбко маячил впереди, то и дело пропадая из глаз.

Дорога, по которой мужчина и тень удалялись от застроенных домами простых горожан кварталов, вела к старым заброшенным катакомбам. Рабы добывали там камень для строительства вилл. С тех пор прошло немало лет; запасы камня то ли истощились, то ли была другая причина, но выработки оказались заброшенными. Осыпавшиеся входы заросли травой и кустарником, так что только несколько человек во всем городе знали, как туда можно попасть. Кое-кто из них, возможно, уже умер, унеся с собою тайну подземелий.

Жители городка считали бывшие каменоломни проклятым местом и тщательно его избегали. Никто, даже нищие и беглые рабы не сооружали там для себя хижин. Иногда там пропадал скот, и пастухи перестали гонять его на эти поросшие сочной травой холмы. Говорили, что несколько патрициев, обвиненные в заговоре против императора, перед тем, как скрыться, спрятали в катакомбах свои несметные богатства. Побег не получился. Заговорщиков поймали и казнили, а львиную долю их имущества найти так и не удалось. Скорее всего, это был вымысел, – слухи, которыми обычно обрастают подобные происшествия. Сервий никогда не занимался поисками сокровищ, предпочитая честную добычу воина, или почетный, хотя и непростой, заработок. В легкую удачу он не верил.

Терция однажды говорила ему, что один из казненных патрициев был приятелем ее мужа и что в выдумках про подземелья есть какая-то доля истины. Они тогда посмеялись вместе, предлагая друг другу сходить на поиски золота не с целью наживы, а с целью пощекотать обленившиеся нервы. Души мертвых владельцев бродят по темным лабиринтам каменоломен, не могут обрести покоя…

Сервий в досаде тряхнул головой. Что за мысли! Однако, тень направляется именно к заброшенным подземельям… Он пошел за ней, отдавая себе отчет в том, что его просто-напросто заманивают в ловушку. Ну, погодите у меня! Вы еще не знаете, какой зверь попадется в вашу клетку… Как бы не пришлось горько пожалеть о содеянном!..

Туманные сумерки низко опустились на разогретую за день землю, покрытую серебристой порослью маслин; громко трещали цикады, ветер с гор приносил едва уловимый запах гари…