Текст книги "Мертвая неделя"

Глава 12

Третий день Мертвой недели

Матвей

Баба Глаша пришла только утром. Постучала тихонько в стекло, едва слышно, будто дождь уронил несколько тяжелых капель, но Степа тут же приподнялся, выглянул в окно, кивнул и осторожно выбрался из-под одеяла. Матвей тоже не спал, сквозь полуопущенные ресницы следил за ним, но никак себя не выдал. Девчонки же, утомленные и перепуганные ночным происшествием, крепко спали на диване, прижавшись друг к другу, как нахохлившиеся воробьи на заиндевевшей ветке.

Матвей думал, что Степа выйдет на улицу, но тот открыл входную дверь и впустил бабку в дом. Они едва слышно переговаривались на кухне, чем-то шуршали как мыши под метлой. Матвей решил, что может встать и выйти.

Старушка выглядела плохо. И без того худое лицо с острыми чертами совсем осунулось, кожа посерела. Седые волосы торчали из-под сбившегося на бок платка, порванного с одной стороны, мешковатая одежда измялась и запылилась. Баба Глаша за одну только ночь постарела на несколько лет, и теперь ей легко можно было дать не меньше сотни. И тем не менее, маленькие черные глаза блестели победно, бегали по сторонам, сканируя обстановку. Увидев Матвея, она тут же замолчала, и ему удалось услышать только, что она всех проверила и всех заперла. Из чего он сделал вывод, что в том доме покоилась не одна навья. Возможно, те, которые наведались к девчонкам ночью, тоже оттуда.

– Ты почему не спишь? – резковато спросила она, когда Матвей аккуратно прикрыл за собой дверь и сонно потянулся, изображая, что только что продрал глаза.

– Так проснулся уже, – улыбнулся он. – В деревне долго не спится.

– Ну, коль не спится, буди девок, завтракать будем, – велела баба Глаша.

Очевидно, Степа уже успел рассказать ей про ночные злоключения, и она знала, что они остались ночевать здесь.

– Может, пусть еще поспят? – робко возразил Степа. – Они устали, недавно легли только.

Матвей в очередной раз удивился метаморфозам, которые происходили с огромным деревенским парнем, стоило только оказаться рядом сухонькой старушке, которую он мог бы переломить одним пальцем. Степа разом превращался в маленького мальчика, не смеющего ни возразить, ни слова поперек сказать. Степа, который на медведя ходил, навий не боялся, преклонялся перед деревенской знахаркой. Лику это откровенно смешило, Полина и Мирра смотрели с недоумением, а Матвей понимал: значит, сила у бабки огромная, возможности неописуемые, потому Степа и не возражает. Степа знает, на что она способна, но не боится, а уважает. Хочет быть таким, как она, перенять ее знания и умения. И это заставляло Матвея не насмехаться над Степой, а уважать его.

Однако девчонок пришлось будить. Баба Глаша заявила, что для каждого найдется дело, а потому нечего валяться.

Просыпались неохотно. Полина долго терла глаза, не понимая, зачем ее разбудили, где она и что от нее хотят. Лика ругалась, на чем свет стоит, накрывала голову подушкой, а когда Матвей отнял ее, швырнула в него тем, что попалось под руку: заколкой для волос. Угодила прямо в висок, надо заметить, больно. Мирра просто сидела на диване, кутаясь в одеяло, и мрачно смотрела на него, пытаясь испепелить взглядом.

К тому времени, как они вышли на кухню, Степа уже успел накрыть стол к завтраку (поразительная хозяйственность у одинокого мужчины!), а баба Глаша огромным глотками сербала чай из большой глиняной чашки, причмокивая и едва ли не постанывая от удовольствия. От чая одуряюще пахло травами, и Матвей догадался, что в чашке не обычная заварка. Зато молодела старушка на глазах: лицо разгладилось, плечи распрямились, глаза стали яснее. Она снова скинула те десять лет, которые прицепились ночью в навьем доме.

– Чего нас подняли-то в такую рань? – недовольно проворчала Лика, плюхнувшись на табуретку. – Еще петухи не встали.

– В деревне долго не спят, – заявила баба Глаша.

– Ну вот и не спите, я здесь при чем?

От Матвея не укрылся взгляд, который бросила на него при этом Мирра. Вчера он рассказал ей все, что знал сам, надеясь на ее благоразумие, и не ошибся. Эта девушка оказалась как раз такой, как он предполагал: здравомыслящей, не склонной к панике и необдуманным действиям. Он пообещал ей, что что-нибудь придумает, и намеревался сдержать слово. Они выберутся отсюда. Даже если для этого им придется поучаствовать в фиктивной свадьбе.

– У меня для вас есть работа, – сказала баба Глаша, расправившись с чаем.

Матвей обратил внимание, что она только пила чай, ничего не ела, хотя стол у Степы ломился от яств: и пряники, и варенье, и масло, и домашний сыр. Девчонки мигом отложили бутерброды, услышав про задание, и переглянулись. Во взглядах мелькало напряжение, ничего хорошего от бабы Глаши они не ждали.

– Матвей со Степой пойдут на станцию, – продолжала та, не обращая внимания на повисшее над столом напряжение. – Надо встретить одного очень важного человека и привести сюда.

Степа лишь молча кивнул, зато спросил Матвей. Он бабу Глашу не то чтобы не боялся совсем, да и уважал старость, как привык, а все-таки такого трепета, как Степа, не испытывал.

– Что это за человек и когда он приедет?

– Когда он приедет, точно неизвестно.

– Я вас вообще две недели ждал, – вставил Степа.

– Но в ближайшие дни. До конца Мертвой недели точно успеет. А что это за человек, вам знать пока не надо.

– А вот лично мне это надоело! – Лика звонко стукнула ложкой по столу, еще и рукой прихлопнула так, что подскочили миски и кружки. – Хватит держать нас за идиотов! Привезли сюда, ничего не говоря, теперь снова какие-то секреты! Чья свадьба – неизвестно, когда – непонятно, что за человека встречать – не скажу. Я так не играю! Или вы сейчас все нам рассказываете…

– Или что? – насмешливо поинтересовалась баба Глаша. – И хочу напомнить, что тебя никто сюда не привозил, ты сама приехала. На деньги позарилась, вот и приехала. Так что будь добра, деньги отрабатывай.

– Мне заплатили за фотосессию!

– Сделай милость: доживи до нее! – внезапно грозно заявила баба Глаша и тоже ударила раскрытой ладонью по столу. Только у нее это получилось весомее, как-то так, что сразу стало понятно: ее слово последнее. И даже рыжая язва это поняла, замолчала, понурила взгляд, но ложку обратно в руки не взяла, выражая протест. Убедившись, что больше никто не станет ее перебивать, баба Глаша продолжила уже обычным голосом: – А девкам тоже задание будет. Анжелика испечет десять пирогов с разными начинками. Да смотри, чтобы не повторялись!

– Я вам кухарка, что ли? – тихо проворчала рыжая.

– Полине нужно собрать десять букетов из разных цветов. Цветы тоже не должны повторяться. А Мирославе – наломать веток с десяти разных деревьев. Да смотрите, чтоб к ночи управились.

С этими словами она поднялась из-за стола, грозно всех осмотрела, вышла в сени, а затем глухо хлопнула входная дверь. Через окно, в которое робко заглядывали первые солнечные лучи, возвещающие начало нового дня Мертвой недели, было видно, как она, сгорбившись, будто тащила на плечах тяжкий груз, шла к калитке. И пока было видно ее фигуру, все за столом молчали. Лишь когда она скрылась из вида, рыжая не выдержала.

– Что за бред! Она что, служанок себе нашла? Я не буду заниматься этой фигней!

Ее никто не поддержал. Мирра понимала, что старушку лучше слушать, если они хотят выбраться отсюда, скромная Полина, похоже, вообще не умела перечить.

– Девчонки, ну вы что? – возмутилась рыжая.

– А какие у нас варианты? – подала голос Полина. – Нужно как-то дотерпеть до этой свадьбы, отработать деньги и уйти.

– В том-то и дело – отработать! Мне заплатили за снимки, а не за пироги! И вообще, я не собираюсь здесь сидеть до этой свадьбы!

– И как мы выйдем? – спросила Мирра. – Никто из нас лес не знает. Реально заблудимся и придем прямо в руки нави.

– А вот он, – рыжая кивнула на Степу, – нас выведет. Все равно туда идет.

Мирра посмотрела на Степу, и в ее взгляде Матвей ясно увидел сожаление. Будто это она имела возможность их вывести, но не могла ослушаться наставницу.

– Он же сказал, что не выведет.

– Значит, мы сами за ним пойдем!

Степа выглядел таким несчастным, что Матвей понял: нужно что-то делать. Однако и сказать ничего не успел, как рыжая вскочила с места и ткнула Степу в плечо. Такая в ней была сила, что Степа покачнулся, едва не упал.

– Да что ты за тряпка такая! Какую-то старуху не можешь ослушаться!

– Она не какая-то старуха! – Степа вскинул голову и посмотрел на Лику так твердо, будто защищал честь самой королевы. Или любимой девушки.

Рыжая еще несколько секунд сверлила его взглядом, метала молнии, которые, если бы могли, разорвали бы на мелкие кусочки, тяжело дышала, а потом быстро развернулась и выскочила из дома. За ней молча, нехотя потянулись и Мирра с Полиной. Степа остался сидеть, глядя в одну ему видимую точку.

– Не могу я вас вывести, Матвей, – сказал он, хотя Матвей ничего не спрашивал. – Вы уйдете, а мне здесь жить, понимаешь? Останьтесь вы на эту чертову свадьбу, а потом всех выведу!

– И ту, которая станет тебе женой? – уточнил Матвей.

– Насильно держать не стану.

Матвей еще некоторое время разглядывал макушку Степы, поскольку голову он так и не поднял, а затем молча встал и пошел собирать вещи, необходимые в дороге. Едва ли они справятся одним днем, если вспомнить, сколько их ждал Степа. Нужно взять с собой хоть немного вещей первой необходимости. Ему хотелось уйти. Но сдерживали две вещи: во-первых, Степе действительно здесь жить, а он, несмотря ни на что, Матвею нравился, во-вторых, еще так и не нашлась шкатулка, которую открывает его ключик.

Хотя, была еще и третья причина: он не бросит здесь девчонок.

Полина

Несмотря на ранний час, большое красно-оранжевое солнце уже разливало по деревне летнее тепло; сыпались на крыши домов яркие лучи, разгоняя по норкам мрачные тени; солнечный свет, обещая жаркий день, ласково целовал обнаженные плечи, скользя вниз по коже приятным ветерком.

Полина сняла легкий кардиган, захваченный из дома, повязала его на поясе поверх цветастого платья и, повесив на согнутую в локте руку большую корзину, выданную Степой, направилась вверх по дорожке. Мелкие камешки забивались в босоножки на тонкой подошве и грозили натереть ноги, но Полине нравилось это ощущение единения с природой.

Здесь все казалось необычным. Краски были настолько ярки, впечатления настолько сильны, что Полина дышала ими полной грудью, любовалась ухоженными домиками, готова была начать петь прямо посреди дороги, вторя невидимой птичке, заливающейся где-то в кустах сирени.

Получив задание от бабы Глаши, она сразу решила идти на луг за деревней. Во дворах росли цветы: у Степы была целая клумба, даже во дворе их дома цвели чудом выжившие флоксы, но Полине хотелось собрать букеты из полевых цветов. Там, за домами, вдали от людей, где солнце щедро отсыпает любви к лету, наверняка растет что-то необычное, что-то, чего не увидишь на городских свадьбах. И ей хотелось именно таких букетов. Наверняка они понравятся городской невесте.

Полина почти не сомневалась, что таинственный гость, которого отправились встречать Степа и Матвей, и есть та самая невеста. Только этим могло объясняться, что в деревне о свадьбе ничего не знают. Возможно, это какая-то родственница бабы Глаши, может быть, даже внучка. И именно баба Глаша занимается организацией ее свадьбы на месте. Кто же будет женихом, Полина не знала, но даже если на самом деле Матвей, она не расстроится. Этой ночью она поняла, что может обманывать себя сколько угодно, может сколько угодно пытаться держаться подальше от Степы, а все же именно он, а не Матвей, занимает ее мысли.

Ей нравилось, как держится с ними Степа. Не смотрит с высока на городских неумех, не поучает, если что-то и подсказывает, то мягко, ненавязчиво. Ей нравилось, в каком порядке у него дом и хозяйство. Вон, даже цветы во дворе растут не хуже, чем в Ботаническом саду. Ей даже нравилось, что Степа не захотел вывести их. Он – их ровесник, но ради их уважения не стал спорить со старой женщиной, не захотел заработать несколько очков в их глазах. Это восхищало Полину. Он не такой, как ее бывший муж. Он наверняка будет уважать свою жену, прислушиваться к ее мнению, не стремиться подавить.

А что если остаться? Остаться на год, как и советовал психотерапевт? Вряд ли Степа будет против, она ему нравится. Что бы там ни говорила рыжая, что она понимает? Поселится в домике, где они обитают сейчас, Степа наверняка будет помогать по хозяйству. А с уборкой в доме и готовкой она справится. Пожить годик вдали от забот, от шумной городской жизни, от чужих свадеб, пьяных гостей. Подышать деревенским воздухом, пособирать цветы в букеты. А там – чем черт не шутит – и на дольше остаться. Замуж за Степу выйти, детей родить. Не много, двоих, с нее хватит. Лет пять-шесть здесь, а потом в город переехать. Степа же говорил, что он здесь не так уж и далеко, местные порой переезжают. Да и рыжая откуда-то явилась.

Полина сама не заметила, как начала планировать совместную со Степой жизнь, прикидывать, что и как переделать в его доме, чтобы ей было комфортно, как затем уговорить его на переезд. Это уже не казалось чем-то невозможным, страшным, скорее, она теперь искренне хотела такой жизни.

Туман выплыл ей навстречу, как гостеприимная хозяйка, расстелился у ног молочно-белым ковром, приятно охладил босые ступни, поднялся выше, погладил колени. Озеро оказалось на расстоянии вытянутой ладони, хотя Полина совершенно точно не собиралась к нему приближаться. Но вот уже ноздри щекочет свежий аромат прозрачной воды, слышится призывный шелест тростника, приветственно качаются на волнах белоснежные кувшинки. Они встречают Полину как старую знакомую, радуются ей, зовут окунуться в прохладную воду.

Полина тряхнула головой, прогоняя морок. Вот придумается же: кувшинки зовут! Она поставила на землю корзину, наполовину заполненную цветами, аккуратно приблизилась к воде. Она подошла к озеру с другой стороны, не с той, где они были накануне с ребятами. Здесь спуск к озеру был довольно крутым, к самой воде не подойдешь, плещется она где-то там, внизу. Полина подошла к краю, присела на корточки, наклонилась, зачерпнула в пригоршню прозрачную воду, пропустила между пальцев. Вода тоненькими ручейками потекла вниз, разбиваясь о белоснежные листья кувшинок, скатываясь по ним крупными каплями к сердцевине и ускользая между лепестками обратно в озеро.

Стало невыносимо жарко. Беспощадное солнце уже не ласково целовало плечи, а обжигало кожу, того и гляди начнут вздуваться волдыри. Раскаленный воздух укутал ее плотным коконом, забрался в нос, не давая дышать. Сейчас бы окунуться в прохладное озерцо, напитать кожу влагой, раскинуть руки в стороны и покачиваться на волнах, подставляя лицо палящему солнцу…

Кардиган упал на землю первым, следом мягко лег сарафан, белье, остались стоять босоножки. Вода почти не шелохнулась, когда Полина мягко нырнула в прозрачную гладь. Волны расступились, принимая ее внутрь, и так же спокойно сомкнулись над головой. Зато телу сразу стало легко, свежо. Вода оказалась еще прохладнее, чем она думала.

Полина собиралась перевернуться лицом вверх и выплыть, немного полежать на волнах, но вместе этого какая-то невидимая сила гнала ее вниз, в глубину. Она извивалась всем телом как угорь, уходя глубже и глубже. Вода становилась холоднее, но по-прежнему оставалась чистой, прозрачной. Страха не было, Полиной владело только любопытство. Что там, внизу, где не растут кувшинки, куда не дотягивается вездесущее солнце. Какая-то тонкая нитка сдавливала шею, будто пыталась удержать, но Полину теперь ничего не могло остановить.

Мимо проплыла большая рыба, посмотрела на нее выпуклыми глазами, махнула хвостом и скрылась вдалеке. А Степа говорил, что в озере нет рыбы. Все здесь есть, нужно только нырнуть поглубже. Удивляло Полину лишь то, что ей совсем не хотелось вдохнуть. Легкие не рвались от недостатка кислорода, в голове было спокойно и ясно, словно она дышала всей поверхностью кожи.

Справа почудилось движение. Необычное, не рыбье, а какое-то странное, словно что-то большое надвигалось на нее. Полина повернула голову, но в прозрачной воде никого не было, даже стаи мелких рыбешек испуганно бросились врассыпную. Полина остановилась, перестала грести руками и ногами, замерла, озираясь. Вот сбоку колыхнулась толща воды, и вдалеке она снова приметила движение. Только на этот раз тот, кто плыл к ней, не исчез. Фигура становилась все больше и больше, и наконец Полина с удивлением узнала в ней человека. Точнее, юную девушку с длинными белыми волосами, ковром плывшими следом. У девушки было очень бледное, почти прозрачное лицо, огромные синие глаза и длинные пальцы на руках, которыми она первым делом прикоснулась к лицу Полины, когда подплыла ближе.

Полина во все глаза смотрела на незнакомку, вопреки логике не испытывая страха. Незнакомка улыбнулась ей, обнажив два ряда острых как у пираньи зубов. Длинные пальцы скользнули по коже, переместились с лица на плечи, а затем ловко подцепили шнурок, на котором висел мешочек с травой, врученный вчера Степой. Значит, вот что сдавливало шею! Полина совсем забыла про него. Незнакомка стащила мешочек, осмотрела его со всех сторон, отбросила в сторону, а затем призывно махнула рукой и поплыла в ту сторону, откуда явилась. Полина думала недолго, и прежде, чем незнакомка скрылась бы вдалеке, последовала за ней.

Дно у озера все-таки было. Но настолько глубоко, что, подняв голову вверх, Полина не увидела даже следов солнца. Над ней была только сплошная толща воды, разделившая мир на тот, привычный, где остались Степа, Мирра, Матвей, рыжая, баба Глаша, и этот, подводный, с мягким дном, по которому стелились невиданные растения, прекрасные в своей безобразности, плавали стайки мелких рыбок и одинокие почтенные рыбы. Приведя ее на дно, незнакомка остановилась, зависла над ним. Только тогда Полина разглядела, что ноги у нее странные: длинные, худые, они не были сросшимися на манер русальего хвоста, но тем не менее держались близко друг к другу, не расходясь широко. Наверное, так было проще плавать.

Незнакомка открыла рот, и уши Полины заполнил странный звук. Он не был похож на человеческий голос, но и ничего похожего у животных и птиц она не слышала. Это был тонкий гул, словно вибрируют где-то далеко электрические провода. А когда незнакомка замолчала, похожие голоса раздались со всех сторон, и уже в следующую секунду вода зашевелилась: отовсюду к ним плыли девушки, как две капли воды похожие на первую. Но несмотря на их схожесть, Полина видела разницу, различала, как различают друг от друга совершенно одинаковых на первый взгляд азиатов.

Девушки подплывали к Полине, каждая трогала ее лицо длинными пальцами и отплывала дальше, останавливаясь на некотором расстоянии, пока не образовалось кольцо. Не плотное, не давящее, при желании его можно было бы покинуть, но такого желания у Полины не возникало.

Звук изменился. Только что от каждой подплывшей девушки исходило мерное тонкое жужжание, а теперь оно стало тоньше, выше, завибрировало в воде, словно кто-то пустил по ней ток. Звук затрепетал, поднялся выше, а затем плавно опустился вниз, и полился странной песней. Девушки пели, покачиваясь на невидимых волнах и мечтательно прикрыв глаза. И внезапно Полина узнала мотив! Именно эту мелодию она всегда напевала себе под нос, когда что-то делала. С самого раннего детства, с того момента, как впервые себя запомнила, она мурчала эту мелодию. В песне не было слов, но они и не были нужны. Музыка все говорила за себя. Рассказывала о подводном царстве, о стайках рыбок, живущих на дне, о более крупных рыбах, изредка поднимающихся на поверхность, чтобы погреться в толще воды, об озерных девах, по ночам выходящих на берег, собирающих кувшинки, а потом возвращающихся на дно. Полина не имела понятия, откуда знает эту песню, кто пел ей в детстве, но сейчас с большим удовольствием присоединилась к хору.

Общая песня убаюкивала, погружала в транс, глаза закрывались сами собой, а печальная мелодия заставляла тело качаться из стороны в сторону в общем танце. И не было рядом Матвея и Степы, которые вытащили бы ее на поверхность, не было Мирры, которая заметила бы ее отсутствие. Полина вместе с озерными девами под тоннами воды пела и пела, не дыша и не желая выплывать на поверхность и возвращаться к той жизни, из которой нырнула в прохладное озеро, укрытое туманным одеялом даже в самый жаркий день.

Мирра

В отличие от Полины, нежелание Степы вывести их из деревни, Мирру не восхищало. Но и спорить с ним, как Лика, она не собиралась. По крайней мере, потому что обещала Матвею. Вместо этого после завтрака она молча вернулась домой, переоделась в более удобные легкие льняные штаны, еще одним слоем пластыря закрепила повязку, обула кроссовки, в которых удобно ходить по пересеченной местности, и отправилась за деревню. Нога все еще болела, поэтому шла медленно, стараясь как можно осторожнее ступать, а потому к тому моменту, как дошла до опушки, солнце уже поднялось высоко и стало жарко и душно.

Можно было бы пойти на ту опушку, где начинается тропинка к охотничьему домику, но Мирра не рискнула. Видела в окошке своего дома бабу Глашу, понимала, что та будет наблюдать за нею, как бы не рванула следом на Степой и Матвеем. Работать с внимательным взглядом в спину Мирра терпеть не могла, потому и предпочитала писать статьи дома, и не в общем офисе. И сейчас двинулась в сторону деревенского кладбища.

В ботанике Мирра была не сильна, мобильной связи с интернетом в деревне не было, а потому пришлось полагаться исключительно на собственное зрение и представление о том, что листья у разных деревьев должны отличаться друг от друга.

Четыре разных вида она нашла быстро, наломала веток, собрала в единый веник, скрутила прихваченной из дома Степы веревкой. Еще четыре пришлось поискать. Оставалось два. Большой дуб с раскидистой кроной нашелся чуть поодаль от леса, рос в гордом одиночестве, огромной хищной тенью накрывая землю. Под его ветками оказалось прохладно, спокойно, так что Мирра позволила себе немного посидеть, прижавшись спиной к шершавому стволу. Собрала небольшую кучку желудей, разглядывая окрестности.

С этого места деревня была как на ладони, и Мирра пыталась представить, каково прожить в этих местах всю жизнь. Наверное, если не видеть ничего другого, то вполне сносно. Если не знать, что бывают большие магазины, широкие проспекты, высокие дома, горячая вода, интернет. Тем не менее, деревня хоть небольшая, а людей в ней немного, едва ли здесь можно добиться такого одиночества, как в большом городе среди толпы незнакомых людей. Здесь все друг у друга на виду, не спрятаться, не скрыться. Только если уйти в лес, построить там хижину…

Мирра тряхнула головой, прогоняя мысли о лесе. Несмотря на дремучесть леса, разнообразием он не радовал, где взять десятое дерево, она не имела понятия. Поднялась, огляделась, думая, куда еще податься. Взгляд зацепился за кладбище. Даже отсюда было видно, что деревья там растут иные, не такие, как в лесу. Высокие скрипучие сосны склоняли головы в траурном молчании, низкие пышные акации подпирали их снизу. И пусть на сосну она не полезет, но ведь можно попробовать наломать колючих веток акации. Они же считаются деревом, не кустарником? А даже если кустарником, быть может, где-то в глубине кладбища кроется что-то еще, чего она не заметила отсюда?

На кладбище было тихо. Только вечный скрип старых сосен разрывал тишину, карканье ворон напоминало о том, что здесь лежат те, кто когда-то был жив. Ходил по дороге, здоровался с соседями, любил, ненавидел, мечтал. Если только в таком месте можно о чем-то мечтать. Памятников не было, лишь одинокие кресты стойкими солдатами торчали из земли, возглавляя насыпанный холмик. Кое-где возле крестов лежали увядшие цветы, но в основном кладбище «радовало» глаз казарменной чистотой и пустотой. Ничто не выделялось на нем, ни на чем не останавливался глаз. И тем не менее, Мирра бродила вокруг могил, разглядывала выцветшие фотографии, которые крепились прямо к крестам, читала имена, считала возраст, в котором умирали люди.

Она прошла мимо очередной могилы, скользнув взглядом по старой, почти уже неразличимой фотографии, с которой на нее смотрела древняя старушка, замотанная в большой пуховый платок, но вдруг замерла, оглушенная догадкой, скользнувшей легким крылом по краю сознания. Мирра сделала шаг назад, снова взглянула на крест и табличку на нем.

Миронова Аглая Филипповна

родилась в 1900 г. – умерла в 1987 г.

И фотография. Старая, почти уже стершаяся. Мирра несколько долгих секунд вглядывалась в выгоревшие цвета, а затем шагнула ближе, не обращая внимания, что топчет кроссовком полуистлевшие искусственные цветы на могильном холмике. С фотографии смотрела баба Глаша, ошибки быть не могло. Да и Аглая сокращается до Глаши.

Но как?

Как женщина, умершая больше тридцати лет назад, может сейчас спокойно расхаживать по деревне, общаться с ними, готовиться к какой-то нелепой свадьбе?

Не бояться нави. Знать про них больше, чем кто-либо другой.

Что если она сама навья?

Мирра не знала, могут ли навьи быть настолько сильны, чтобы жить среди людей и днем, но почему-то не сомневалась в своем предположении.

На кладбище стало еще тише, будто в могиле. Высокие сосны замерли, перестали шуршать корой, скрипеть старыми стволами. Кусты акации не шелестели больше фигуристыми листьями, не пытались дотянуться друг до друга колючками. Замолчали вездесущие вороны. Все они повернули взоры к Мирре, пялились на нее подслеповатыми глазами вместе со старухой со старой фотографии.

Мирра отступила еще на шаг назад, только сейчас замечая, что стоит на могиле. Страх когтистой лапой ухватил ее за край широких штанин, потянул вниз к земле, а затем скользнул ледяной ладонью вверх по спине и сжал горло тонкими пальцами. Мирра дернулась, вырываясь из его цепких лап, и бросилась бежать.

Акация хватала за руки, мягкая почва ставила подножки, а острый взгляд старухи сверлил спину, но Мирре удалось добраться до края кладбища. Только вышла она уже с другой стороны, и остановилась, пораженная. Здесь, за кладбищенской оградой, был еще один погост. Маленькие холмики могил жались друг к другу, будто воробьи на ветке в лютый мороз, а в изголовье каждого стояли не кресты, а обычные толстые палки, к которым тонкими веревками были привязаны кривые таблички. Фотографий тоже не было, только имена, даты и страшные уточняющие подписи: «Лиза Антоненко, 29 лет, повесилась», «Семен Грубов, 65 лет, напился и замерз».

Тяжело дыша, Мирра шальным взглядом обвела могилы. Вот оно, навье кладбище. Здесь похоронены те, кто в Мертвую неделю бродит ночами по дороге, рыщет в поисках еды, жадно глотает оставленное угощение. Мирра видела и еще кое-что: все захоронения выглядели свежими. Земля на них был рыхлой, влажной, будто кто-то совсем недавно насыпал ее. Или просто каждую ночь ее перемешивали те, кто выбирался изнутри.

Земля на могильных холмах зашевелилась, чувствуя близкую добычу. Может быть, навьи и приходили в деревню только по ночам, но здесь, в своем логове, они были сильны всегда. И сейчас не собирались упускать ту, что явилась к ним добровольно. Тонкие пальцы ухватили Мирру за голую лодыжку, дернули вниз с такой силой, что она едва не упала. И снова проклятый ступор внутри не дал заорать, не позволил выпустить страх наружу, чтобы придать себе сил. Вместо этого Мирра лишь опустила голову, разглядывая черные пальцы с длинными ногтями, под которые забилась земля. Дернула ногой, но мертвяк держал крепко. Тогда второй ногой она изо всех сил наступила на пальцы, услышала тошнотворный хруст. Уши тут же заполонил дикий вопль мертвого существа, зато пальцы разжались, даруя свободу. И на этот раз Мирра собиралась ею воспользоваться.

Она обернулась, ища глазами тропинку, которая выведет отсюда, но вместо этого наткнулась на странную фигуру. Человек в длинном черном плаще и с надвинутой на глаза широкополой шляпой стоял в тени пушистых акаций, прячась и наблюдая за ней. Мирра не знала, мертвяк это или нет, но выяснять не было ни времени, ни желания.

Путь до деревни еще никогда не казался ей таким длинным. Она бежала, не останавливаясь, жалея лишь о тех днях, когда поддавалась лени и пропускала занятия в фитнес-центре через дорогу от дома. Радовало лишь, что так и не поддалась вредной привычке, не курила, а потому дышала сейчас легко.

В доме пахло корицей, ванилью и еще чем-то сладким, но Мирра не стала принюхиваться. Вскочила в сени и с силой захлопнула за собой дверь, хоть и понимала, что навьи если и вылезли за нею из могил, то давно отстали. Остались там, в сумрачном царстве за кладбищенской оградой, скрытом от деревенских взглядов высокими соснами и плотными кустами акации. При ярком солнечном свете они не посмеют сунуться в деревню даже за легкой добычей.

– Ты чего? За тобой волки гнались, что ли? – насмешливо поинтересовалась рыжая, выглядывая из-за двери, ведущей в дом.

– Лучше бы волки, – выдохнула Мирра. – Но это были навьи.

Рыжая хмыкнула, перебросила через плечо льняное полотенце.

– Обкурилась?

– Нашла место, где похоронены те, кто, по мнению жителей деревни, наверняка станет навьей.

Во взгляде Лики мелькнул испуг, больше язвить она не стала.

– Чего?!

Из комнаты вышла Полина, очевидно, справившаяся с своим заданием раньше. Волосы ее были влажными, наверное, уже и бане искупнуться успела. Мирра пересказала им свои приключения, с удовольствием отмечая, что рыжая по-настоящему напугана. Упомянула и о том, что нашла могилу предположительно бабы Глаши, но на это Лика только фыркнула:

– А вот тут я совсем не удивлена. Старуха мне сразу ведьмой показалась.

Зато испуганно ахнула Полина.

– Но если она навья, значит, мы все в опасности рядом с ней? И Степа особенно.

– Не помрет твой Степа, – отмахнулась Лика. – Очевидно, они не первый год знакомы; раз старуха до сих пор его не сожрала, значит, таких намерений и не имеет.

Полина не выглядела слишком уж успокоенной ее словами, но больше ничего говорить не стала.

– Теперь хоть понятно, чего это деревня с ней не спорит, – продолжила Лика. – С навьями реально лучше не пререкаться.

– Думаешь, Степа знает, что она навья? – мрачно спросила Мирра, отстраненно удивляясь тому, как спокойно они об этом говорят. Будто и нет ничего удивительного в том, что несколько дней уже общаются с живым мертвецом, будто всю жизнь так делали.

– Зуб даю. Ты на третий день ее могилку отыскала, не совсем же он тупой, чтобы за двадцать пять лет не найти.