Текст книги "Мертвая неделя"

Аленка ощутила почти непреодолимое желание присоединиться, запеть вместе с голосами. Очевидно, ощутила это не только она, потому что рядом затянула мелодию Соня, затем Марина и Света, тонко запела Вика, а потом и Таня. Аленка шагнула ближе к воде и тоже запела.

Странное это было чувство. Никто не знал песню, которую они поют, впервые слышали мелодию, но удивительным образом попадали в такт, словно давно репетировали. Голос, идущий изнутри, от самого сердца, гипнотизировал. Аленка никогда не думала, что может так петь и что может получать такое удовольствие от пения. Она пела на свадьбах и деревенских праздниках вместе с другими девчонками, но то были обычные песни, со словами и смыслом, и не всегда ей нравились. Сейчас же казалось, что все они – и живые, и мертвые – будто часть единого целого, будто не разные существа поют, а кто-то невидимый играет на тонких струнах скрипки или арфы. И смысла в этой переливчатой мелодии было гораздо больше, чем в иных словах.

Песня продолжала разливаться над озером, но вода больше не была спокойной. Колыхнулась посередине, расступилась, выпуская на поверхность три прекрасные женские фигурки. Они поплыли к девчонкам, показываясь из воды все больше и больше, и вышли на берег прекрасными русалками. Точнее, рыбьих хвостов, как в сказках, у них не было, но Аленка не сомневалась, что это русалки. Кто еще может показаться из воды в Мертвую неделю? Они были невысокого роста, тонкие, с прозрачной кожей, через которую просматривалось, как струится по венам озерная вода вместо крови. Подернутые белесоватой пеленой глаза прояснились, стали прозрачно-голубыми, как спокойная гладь озера, коралловые губы приоткрывались, рождая на свет прекрасную песню. Длинные волосы темно-зеленого цвета спадали по обнаженным плечам, прикрывали грудь и опускались ниже пояса.

Никто не видел движения ног, их умело скрывал туман, но русалки приблизились вплотную, обошли по кругу, рассматривая гостий, коснулись их руками, погладили тонкими холодными пальцами лица, а потом подплыли к Тане. Одна забрала у нее сорванную кувшинку, две другие взяли за руки и потянули к воде. Таня шагнула за ними, будто во сне, но никто не окликнул ее, не помешал войти вслед за русалками в воду. Гипнотическая песня погружала в транс, и не было никакой возможности отвлечься на что-то другое. Только когда голубая толща воды сомкнулась над головами, и четыре фигуры стремительно пошли ко дну, исчезли из поля зрения, с девчонок спал морок.

Они замолчали, ошарашенно глядя на то место, где только что в последний раз мелькнули рыжие Танины волосы. Каждая понимала, что нужно что-то предпринять, спасать подругу, но стояла на месте, не зная, как это сделать. Идти за ней в воду было опасно, звать на помощь кого-то из деревни – бесполезно. Никто не придет, а если и придут – не успеют.

Так и стояли молчаливыми изваяниями на берегу озера, ожидая чуда. И оно случилось! Луна на миг спряталась за неожиданно набежавшей тучкой, а потому никто не заметил, как показалась из воды Таня. Только когда серебристые лучи вновь скользнули на землю, освещая укутанный туманом берег, все увидели стоящую у кромки воды девушку. С волос и одежды капала на землю вода, а рыжие волосы украшал венок из белых кувшинок. Выражение Таниного лица казалось странным: словно тело уже вернулось, а сознание еще нет. Таня смотрела вокруг бессмысленным взглядом, на губах блуждала удовлетворенная улыбка, но до того пугающая, что хотелось встряхнуть ее, ударить по бледным мокрым щекам, только бы снова увидеть в зеленых глазах озорной огонек.

Первой пришла в себя Соня. Бросилась к Тане и, несмотря на то, что она была мокрая, крепко обняла.

– Таня! Мы уж думали, что ты… все.

Таня бессмысленно посмотрела на подругу, снова улыбнулась.

– Ну что ты, – голос хоть и принадлежал ей, но казался таким же отстраненным, как и взгляд. Словно бы не голос, а его бледная тень. – Как же я могла? Ведь у меня скоро свадьба.

Она мягко отодвинула Соню и, не глядя на застывших подруг, пошла вперед, к деревне. Девчонки переглянулись, ничего не понимая, а затем направились следом. Уже отойдя на приличное расстояние, Аленка, шедшая последней, не выдержала, обернулась. Там, в тумане, в прохладных прозрачных водах она явственно услышала негромкий всплеск, и – ей наверняка показалось, ведь у русалок не было никакого хвоста – увидела, как большая рыба стремительно ушла на дно.

Глава 5

Первый день Мертвой недели

Степан

Вопреки Степиным опасениям, ночь прошла спокойно. Права оказалась баба Глаша, когда настояла на том, чтобы он добавил городским сонного отвара в самогон. Можно было бы и в чай, все равно подействовало бы, но отвар в этом году получился до отвращения горьким, только в самогоне его и удалось скрыть. Степа, хоть и пил наравне со всеми, заранее принял бодрящую настойку, которая нейтрализовала действие снотворного. Он бы с удовольствием уснул, но спать было нельзя. Он не стал пугать Мирру, но голодные мертвяки в первую ночь очень коварны, пробивают любую защиту, если чувствуют близкую добычу, лучше быть начеку. А трое городских людей, ничего не понимающих в местных обычаях, зато обладающие такой силой – добыча, ради которой стоит рискнуть. Вот Степа и лежал всю ночь на лавке, прислушиваясь к шуршанию за окном, к скрежету острых когтей по крыше, к вою и стонам, сжимая в руках мешочек с заговоренной бабой Глашей солью.

Впервые навий Степа увидел, когда ему было семь. Об их существовании знал, как и все в Еловом, конечно, с самого рождения, но видеть не видел. Накануне Мертвой недели бабушка всегда накрепко заколачивала темной тканью окна и запрещала Степе ночью подходить к ним. Степа был послушным мальчиком, напуганным рассказами о навьях, поэтому как бы ни грызло его любопытство, ослушаться не смел. Но в ту ночь все было иначе.

Он проснулся от крика. В первый момент не понял, кто кричит: не то раненый зверь, не то птица, и лишь потом сообразил, что человек. Вопль был страшный, от него шевелились волосы, стыла кровь в жилах, хотелось уткнуться лицом в бабушку и зажать уши руками, только чтобы не слышать. Но бабушки рядом не оказалось. Степа сел на продавленном диване и огляделся. В комнате было темно, заколоченные окна не пропускали лунный свет с улицы, поэтому он не сразу разглядел бабушку с дедушкой, которые стояли у окна. Дедушка с одной стороны отвернул ткань, и оба смотрели на улицу.

Степа слез с дивана и, аккуратно ступая, подошел к ним.

– Деда, что там? – спросил шепотом.

– А ну кыш в постель! – велела бабушка, но дедушка заступился:

– Пусть посмотрит! Большой парень уже. Заодно будет знать, от чего оберегаем. Иди сюда.

Дед поднял Степу на руки и дал заглянуть в окно. На дороге, между их домом и соседским, стоял Никола – одинокий мужик из последнего дома по улице. Жена у Николы давным-давно умерла, детей не было, и он постепенно спился. Возможно, накануне перебрал немного и уснул не дома, потому и оказался ночью на улице. Все в Еловом, от мала до велика, знали, что в первую ночь Мертвой недели на улицу выходить нельзя ни за что. В каком доме застала тебя ночь – там и спи. Николу окружали три или четыре фигуры, то приближаясь к нему вплотную, то отплывая чуть дальше. Никола вопил, когда они приближались, отбивался, пытался бежать, но фигуры кидались на него, как прикормленная рыба на крючок, возвращали обратно, будто играли с ним.

– Деда, что это? – с ужасом в голосе спросил Степа.

– Мертвяки это! – вместо деда недовольным голосом ответила бабушка. – Навьи. Не успел Никола домой дойти, вот и напали на него. Видишь, как жизнь пьют? Повалят сейчас и съедят.

– А почему никто не поможет ему?

Вопрос казался естественным, ведь соседи всегда помогали друг другу, какая бы беда ни случилась. Прошлым летом взбесившаяся корова повалила наземь бабу Настасью, бодала рогами, так все побросали работу, корову оттащили, бабу Настасью отпоили. А сейчас – Степа видел – во многих домах горят свечи, все слышат вопли несчастного, но никто не выходит помочь. Вот и дедушка отвел глаза, а бабушка разозлилась:

– Потому что нельзя помочь тому, на кого напали мертвяки, понимаешь? Никола нежилец уже, а остальным зачем помирать?

Степа кивнул, но все равно не понял, почему от коровы можно отбить человека, а от навий нет. Очевидно, остальные жители деревни понимали, потому что никто не спешил несчастному на помощь. Каждый втайне радовался, что не оказался на его месте.

Навьи уже повалили Николу на землю и больше не отходили, склонились над ним, как хищники над поверженной жертвой. Степе было невыносимо жаль соседа, и он принялся шептать ему слова утешения, будто тот мог их услышать.

Николе, конечно, они не помогли, зато помог кое-кто другой. Первыми это заметили навьи. Они как по команде подняли головы и посмотрели в одну сторону. Степа тоже посмотрел туда, но его обзор был гораздо хуже, поэтому стремительно приближающуюся фигуру он заметил позже. Фигура была не мертвяком, а человеком. Но кто решился выйти из дома в такую ночь? И лишь когда она подошла совсем близко, Степа узнал в ней бабу Глашу.

– Сумасшедшая, – прошептала бабушка, и в ее голосе Степа внезапно услышал затаенное восхищение, хотя бабу Глашу обычно провожали другими словами. В глаза ее звали знахаркой и кланялись при встрече, а между собой называли колдуньей и плевали вслед. Но помощью ее никто не чурался.

Баба Глаша шла уверенно, чуть наклонившись вперед, словно в лицо ей дул сильный ветер, но никакого ветра не было, Степа точно знал. Когда ветер – тогда воет в трубе. Сейчас же вокруг стояла необычная, кладбищенская тишина. Навьи тоже времени не теряли. Оставили в покое Николу, выпрямились, повернулись к бабе Глаше. Наверное, даже улыбались новой жертве, которая сама шла в руки, если только навьи умеют улыбаться.

Баба Глаша остановилась в метре от них. Резко выбросила вперед руку, и навьи, уже было дернувшиеся в ее сторону, внезапно замерли. Послышался жуткий вопль, на этот раз точно не человеческий. Степа понял, что это кричали мертвяки. Что было дальше, он не знал, поскольку бабушка быстро оттащила его от окна и велела идти на диван, и только спустя месяц Степа увидел Николу в магазине. Тот выглядел потрепанным, бледным, но живым, всем рассказывал, что больше в рот ни капли не берет. Отбила, значит, баба Глаша его у навий.

Степа пришел к ней в конце лета. Баба Глаша как раз варила что-то в большой кастрюле, а по летней кухне разливался горький аромат полыни. Глянула на мальчишку искоса, ничего не сказала. Не спросила, зачем пришел, но и не прогнала. Это придало Степе уверенности.

– Я хочу, как вы! – заявил он.

Баба Глаша снова посмотрела на него. Смотрела теперь дольше, и Степе даже показалось, что она поняла, зачем он пришел, но все же спросила:

– Что – как я?

– Хочу с мертвяками уметь сражаться.

Бабка усмехнулась, повернулась к кастрюле.

– Мал ты с мертвяками сражаться, – только и сказала она.

– А вы старая, – не остался в долгу Степа. – Но одна не побоялись выйти. Все по домам сидели, даже Андрюха, хотя хвастается, что медведя может голыми руками завалить, а только вы не побоялись.

Баба Глаша опять улыбнулась, посмотрела на Степу с интересом.

– А все равно ты мал. Иди домой, Степа, а когда время настанет тебя учить, я сама к тебе приду.

Эти слова приободрили его. Пусть не начнет учить прямо сейчас, но, значит, все равно согласна. И он принялся ждать. Первую неделю – с нетерпением. Потом просто ждал, а потом и перестал уже. Подумал, что забыла старуха или передумала. Закончилось лето, Степа пошел в школу, потом наступила зима. Зимой у мальчишек самое интересное время. Работы уже нет, времени хоть отбавляй. И с горки кататься можно, и крепости строить, и карусель на озере сооружать. Озеро зимой замерзало, туман над ним не клубился, а потому было не страшно. Зато карусель выходила знатная: в центре озера взрослые мужики вбивали в лед огромный кол, насаживали на него большое колесо от старого трактора, привязывали длинную толстую палку, а к палке – санки. Один человек садился в санки, а другие раскручивали палку, налегая на нее всем своим весом. Санки летели с бешеной скоростью, приводя в дикий восторг и даря незабываемые эмоции. Навьи остались в прошлом, там, в ушедшем лете, в жарком июне, а карусель была здесь, в настоящем. Поэтому Степа и думать забыл о своем желании учиться.

Вспомнил следующим летом, когда снова наступила Мертвая неделя, но баба Глаша молчала, и он не стал навязываться. Так прошло три года. И только когда Степе исполнилось десять, ранней весной, когда по дороге только-только побежали первые ручьи, обгоняя друг друга, а на деревьях еще не проснулись почки, баба Глаша как-то подстерегла его по пути из школы.

– Что, Степан, не передумал ли ты учиться сражаться с мертвяками? – хитро спросила она.

Степа даже ростом выше стал.

– Не передумал, – по-взрослому ответил он. Ему ведь уже десять, не пацан зеленый. Не в его возрасте бурно выражать радость, хотя на самом деле хотелось высоко-высоко подкинуть портфель и закричать, что не передумал.

– Ну, коль не передумал, приходи ко мне, как уроки сделаешь.

С того вечера баба Глаша всерьез взялась за его обучение. Учила не только как с навью сражаться, но и вообще передавала свой опыт. Как травы собирать, отвары варить, соль заговаривать, защитные рисунки на дверь наносить. Много знала и многое ему рассказывала. Конечно, Степе до нее было далеко. У бабы Глаши природный дар, по женской линии в семье передается, а Степа всего-то учится, хоть и талантом не обделен.

А все же спустя пятнадцать лет уже многое умел. А потому, когда месяц назад баба Глаша позвала его и рассказала о предстоящей свадьбе, он оказался хорошо подготовлен к тому, чтобы встретить городских гостей и проводить их в деревню, даже если путешествие это началось аккурат в первую ночь Мертвой недели.

Едва только взошло солнце и мертвые тени расползлись по углам до следующей ночи, Степа разбудил всех. Нужно было быстро позавтракать и собираться в путь. Деревня близко, но баба Глаша предупреждала, что вместе с городскими дойти до нее будет непросто. А потому лучше оставить несколько часов про запас, чтобы ночь не застала в лесу.

Городские просыпались неохотно, выглядели помятыми и растерянными. Мирра, которой достался только самогон, пришла в себя быстрее, а Матвей и хрупкая Полина долго слонялись из угла в угол, не зная, с чего начать день. Степа быстро приготовил завтрак, заставил всех выпить по стакану крепкого чая, затем, как обычно, уничтожил все съестное в доме. Особенно тщательно запер автомобиль, не зная, когда вернется к нему снова. Баба Глаша сказала, что городские не вернутся, а значит, и ему нужды не будет.

Какое-то время пришлось потратить на то, чтобы переложить вещи из чемоданов в рюкзаки, благо последних Степа взял с запасом. С чемоданами по лесу идти никак не получится. И Матвей, и Степа взяли немного вещей девушек в свои рюкзаки, но тащить на плечах их чемоданы не стали бы ни за какие красивые глазки. Мирра упаковала вещи быстро. Она взяла с собой не так и много, но Степа заметил, что несмотря на жаркое лето, среди ее одежды сплошь джинсы и футболки, ни одного платья. Может, и не обратил бы на это внимания, если бы не видел, что последних в достатке у Полины. И они никак не помещались в рюкзак. Печали добавляло еще и то, что к каждому платью у нее была отдельная обувь, чего Степа никак не мог понять. Ну ладно, платьев у тебя десяток, но зачем столько же босоножек? Почему нельзя надеть вот те беленькие и к голубому платью, и к розовому? Полина только обиженно надула губки, когда он сказал об этом. Мирра хмыкнула, услышав вопрос, Матвей тоже усмехнулся. Очевидно, они оба знали ответ. Однако каким бы он ни был, а пришлось Полине почти всю обувь оставить в машине. Повздыхав над каждой парой, она выбрала две, зато платья запихнула все.

Солнце поднялось уже непростительно высоко, когда они наконец-то выдвинулись в лес. Сначала дорога показалась легкой. Было еще не жарко, хорошо различимая тропинка петляла между деревьев, рюкзаки не казались тяжелыми, а настроение стремилось вверх. И хоть Степа замечал различия между этим лесом и тем, каким он был две недели назад, но пока еще особенно не переживал. Может, баба Глаша просто нагнала страху? Полина без умолку болтала, вовлекая в разговор Матвея и даже нелюдимую Мирру, Степа с удовольствием поддерживал разговор. Ему неважно, о чем разговаривать, только бы дело не коснулось деревни и предстоящей свадьбы, о которой он и сам знал не так много, как хотел бы. Хватит уже и того, что Мирра знает гораздо больше, чем должна. Поглядывает на него с любопытством, словно ждет чего-то. Может, и вправду ждет, а может, ему только так кажется. Нечистая совесть гложет похлеще навьи.

– Ой, смотрите, ягоды!

Внезапный вскрик Полины заставил Степу перестать оглядываться по сторонам и вернуться к новым друзьям. Кустарники вдоль тропинки действительно были усыпаны крупными ягодами. Конец июня – самое время для них, так что ничего удивительного. Для него. Полину этот факт привел в дикий восторг.

– Это черника? – она повернулась к Степе.

– Черника.

– Ой, Степушка, а можно ее есть немытую?

Ее детский восторг заставил улыбнуться. Конечно же, чернику можно есть. И мыть вовсе незачем, с чего ей тут быть грязной? Этой тропинкой никто, кроме него, не ходит. Да и не приходило ему никогда в голову мыть чернику, где бы ее ни собирал. Полина, сбросив с плеч рюкзак, присела на корточки и принялась срывать ягоды, торопливо запихивая их в рот, будто кто-то мог отобрать. Степа в детстве с такой скоростью ел добытое в погребе варенье, зная, что бабушка, если увидит, живо заберет.

– Сто лет не ел чернику с куста, – признался Матвей, присоединяясь к Полине.

Слишком близко к ней сел, плечом плеча касается, хотя ягод вокруг видимо-невидимо. Степа еще вчера приметил, что Матвею нравится Полина, и хоть ему самому она тоже понравилась, а все же лезть не стал. Не друзья они с Матвеем, два дня всего знакомы, а к чужим зазнобам Степа никогда не лез.

Ребята вдвоем ели чернику, а Мирра стояла в сторонке, не подходила близко. Пусть не так хрупка и не так прекрасна, как Полина, но есть в ней что-то притягивающее. Что-то такое скрытно-сильное, к чему невозможно не приглядываться, о чем тайно подозреваешь и так же тайно восхищаешься.

– Ты не любишь чернику? – спросил Степа.

Мирра подняла на него глаза, и только сейчас Степа заметил, что они интересного цвета: светло-зеленые, будто молодые хвоинки у ели. Взгляд не осуждающий, как был все утро, а на удивление виноватый.

– Я никогда не ела чернику с куста, – тихо призналась Мирра.

Степа широко улыбнулся в ответ. Полина, очевидно, тоже не ела, но в этом между ними разница: Полина тут же кинулась есть, а Мирра стоит, смотрит. И вроде бы нет в этом ничего необычного, рви себе да клади в рот, а почему-то боится. Степа наклонился, сорвал пышный куст, густо усыпанный темно-синими крупными ягодами, и протянул Мирре.

– А ты попробуй.

Попробовала. По глазам увидел, что понравилось. А и пусть! Баба Глаша явно перестраховалась, не такая уж и плохая обратная дорога, дойдут они, никуда не денутся. Можно и потратить немного времени на чернику. Степа тоже сбросил рюкзак и присел у кустов, с удовольствием закидывая в рот сладкие ягоды.

Так они ели и ели, никак не могли наесться, постепенно уходя вглубь леса дальше от тропинки. Ягод было много, но росли они будто специально в таком направлении, чтобы увести путников в самую глушь. Городские не замечали, а Степа фиксировал. Эти места он хорошо знал, потому надеялся, что вернуться к рюкзакам будет легко. Наконец, когда губы и пальцы у всех стали почти черными, а желудки были до отвала набиты ягодами, они остановились.

– Мамочки мои, как в лучшем ресторане поела, – выдохнула Полина, выпрямляясь и довольно вытирая губы ладошкой.

– Мне кажется, я даже в ресторанах так не ела, – улыбнулась в ответ Мирра.

– Потому что в ресторанах за сто граммов черники рублей пятьсот просят, – хмыкнул Матвей. – А тут так много – и бесплатно.

– Я уже почти готова здесь жить! – заявила Полина, блаженно улыбаясь.

Мирра первой из городских заметила неладное. Огляделась по сторонам, настороженно посмотрела на Степу.

– Как бы нам всем не пришлось тут жить. Похоже, мы ушли слишком далеко от тропинки? – она вопросительно посмотрела на Степу.

Тот не слишком уверенно пожал плечами.

– Далеко, но я хорошо знаю эти места. Пойдемте.

Он уверенно направился на запад, хотя на самом деле не был так уж уверен. Места знакомые, тут он не соврал, но умолчал, что все равно не понимает, где именно они оставили рюкзаки. Словно бы с каждым их шагом местность вокруг менялась, и через сто метров они оказывались вовсе не там, где должны были. Баба Глаша предупреждала о том, что такое возможно, и даже рассказала о крайних мерах, но Степа пока сомневался, что время для них настало. Солнце еще даже не поднялось в зенит, времени достаточно поискать тропинку самостоятельно.

И хоть бродить пришлось довольно долго, но тропинку нашли. Еще до того, как вышли к ней, Степа понял, что они на верном пути: места стали совсем знакомыми и больше не менялись. Вот и кривая береза, в которую давно-давно, еще в Степином детстве, попала молния. Вот дуб, под которым каждый год можно увидеть диких кабанов, меланхолично жующих желуди. А вот и тропинка впереди…

Степа замер, рассмотрев кое-что необычное. Замерли и его городские товарищи. Едва ли разглядели то же, что и он, скорее, просто среагировали на остановку. Несколько секунд все молчали, а потом Матвей шепотом спросил:

– Что случилось?

– Там кто-то есть, – Степа кивнул вперед.

Все присмотрелись и тоже увидели, что на тропинке, рядом с их рюкзаками, кто-то сидит и, похоже, копается в них. Прежде, чем Степа успел что-то сказать, Полина швырнула на землю букет из кустарников черники, который нарвала по дороге, намереваясь съесть ягоды позже, и рванула к рюкзакам.

– Ах ты дрянь, только порви мои платья! – донеслось до всех.

Степа открыл рот, чтобы позвать ее, остановить, но не успел: за ней поспешила Мирра, пробормотав что-то про ноутбук. Степа и Матвей переглянулись.

– Нам надо их спасать? – неуверенно спросил Матвей, правильно истолковав Степин взгляд.

– Определенно, – кивнул тот.

Матвей рванул вперед, Степа немного замешкался, доставая мешочек из-за пазухи, а потому прилично отстал, и когда выбежал на тропинку, городские уже окружили рюкзаки и фигуру возле них. За спиной Матвея Степа плохо разглядел ее, пришлось подойти совсем близко, чтобы он увидел долговязую девчонку с ярко-рыжими волосами, торчащими в разные стороны, и россыпью веснушек на лице. Одета девчонка была в легкий комбинезон, закрывающий тело, и сапоги с высоким голенищем. Она не походила на мертвячку, но была Степе незнакома, а потому он насторожился. Здесь неоткуда взяться чужим. Ближайшая деревня в этом направлении – Еловое, больше нет ничего. Единственный поезд прошел вчера, на нем приехали только эти городские. Степа специально смотрел. Ко всем предыдущим он тоже подходил, девчонка приехала не на них. А даже если бы и на каком-то из них, то не пережила бы ночь в лесу. Только не первую ночь Мертвой недели. Значит, все же мертвячка.

Степа подошел ближе, на ходу развязывая мешочек. Навьи по ночам сильнее живых, а днем наоборот. Далеко не каждая вообще решится выйти на солнечный свет, только самые сильные или голодные. Но даже днем не причинят вреда человеку, если тот знает, как с ними обращаться. Степа знал.

А тем временем бесстрашная Полина уже налетала на навью как задиристый петух на соседа.

– А ну отвали от моего рюкзака! Сейчас все вещи проверю, пусть только одна пропала!

– Сама отвали! – внезапно огрызнулась мертвячка, чем заставила Степу на секунду остановиться. Навьи, конечно, могут что-то бормотать, порой даже связное, но вот так ясно и четко? – Докажи попробуй, что это твой рюкзак.

– А что тут доказывать? – растерялась Полина. – Там мои вещи!

– Я тоже могу сказать, что там мои вещи. Я первая рюкзак нашла, тебя тут и в помине не было.

– Но это мы рюкзаки оставили, – поддержала подругу Мирра.

– Я тоже так могу сказать, – насмешливо повторила незнакомка, продолжая закрывать спиной добычу.

На помощь девушкам пришел Матвей.

– Послушайте, девушка, я понимаю ваше желание поживиться, но это действительно наши рюкзаки…

Степа не стал разговаривать и убеждать. Зачерпнул пригоршню соли из мешочка и сыпанул прямо в лицо незнакомке. Девица завопила как настоящая навья, затерла глаза кулаками, а Степа уже стаскивал с себя рубашку. Заговоренная соль на несколько секунд остановит ее, а одежда живого человека накрепко свяжет. Долго такие путы ее не удержат, и как только сядет солнце, она разорвет любую одежду, но до ночи время у них есть.

– Ты что наделал, придурок! – вопила необычная мертвячка.

А может, и не мертвячка вовсе, некогда Степе разбираться. Сначала свяжет, а потом допросит. Кивнул Матвею, и тот, не задавая лишних вопросов, скрутил девицу, Степа быстро надел на нее свою рубашку, крест-накрест перекрутил рукава и завязал за спиной. Навья ты или не навья, а из таких пут быстро не выпутаешься.

Девица продолжала дергаться и вопить, а Полина уже вовсю копалась в рюкзаке, проверяя, все ли на месте. Мирра убедилась только в целостности ноутбука и подошла к мужчинам.

– Развяжи меня немедленно, деревенщина тупая! – орала незнакомка. – Глаза жжет! Что ты туда насыпал? Тварь жирная! Развяжи, не то хуже будет!

На жирную тварь Степа обиделся. Он весил около ста килограммов, но так и ростом вышел почти два метра. Всегда был крупным, но никогда – жирным.

– Заткнись, мертвячка, – велел он. – Вот к бабе Глаше тебя отведу, по-другому запоешь.

– Сам ты мертвячка, придурок! – выплюнула рыжая.

– Если не мертвячка, то как ты в лесу ночь продержалась?

– Я дура, по-твоему, ночевать в лесу?

– А если не ночевала, то откуда здесь взялась? – не сдавался Степа. – Поезда сегодня еще не было, он тут один ходит.

Рыжая закатила глаза, которыми уже вовсю зыркала вокруг.

– Я и говорю: деревенщина тупая! По-твоему, кроме поезда, сюда и доехать не на чем? Километрах в пятнадцати отсюда трасса. На попутках доехала.

Девушка и в самом деле не походила на навью, и объяснение казалось логичным. Километрах в пятнадцати отсюда действительно пролегала трасса, и если рыжая жила неподалеку, а не как эти городские, могла добраться и оттуда. Но значит ли это, что она четвертая? Может, тогда и пятый бродит где-то по лесу?

– А ты одна? – уже спокойнее спросил Степа.

– Нет, блин, с компанией, ты что, не видишь? – огрызнулась она. Не девка, а язва.

– А звать тебя как?

Очевидно, рыжая решила, что с ними лучше дружить. Так-то оно и правильно.

– Анжелика. Ты, деревенщина, можешь Ликой звать, – все-таки не удержалась она.

Степа решил не обижаться.

– Ладно, – вздохнул он, развязывая рукава. – Но имей в виду, если ты навья – пикнуть не успеешь, как я тебя убью.

Лика только хмыкнула и оскорбленно дернула плечом.

– Ты в Еловое? – скорее сказал, чем спросил он. По этой дороге все равно больше некуда.

– Угу, – фыркнула Лика. – На свадебку позвали.

– И тебя? – удивилась Мирра. – А ты кто?

– Конь в пальто!

Мирра, на удивление, не разозлилась и не обиделась на такой ответ. Потрясающая у нее все-таки выдержка, Степа не мог не восхититься.

– Я имею в виду, в качестве кого тебя позвали? – спокойно пояснила она. – Я, например, журналист, собираюсь написать статью об этой свадьбе. Полина будет на ней петь. А ты?

– Если она тамада, то я разворачиваюсь домой, – едва слышно сказала Полина, чем заставила всех улыбнуться. Всех, кроме Лики.

– Забудь, – бросила она. – Нашла цирковую лошадь народ развлекать. Я фотограф.

– Живешь где-то неподалеку? – поинтересовался Матвей.

– А тебе какое дело? – уже привычно огрызнулась Лика. – Свататься собрался?

Степе даже показалось, что она в принципе не умеет нормально разговаривать, так и грубит вечно. Странно, девка-то не самая безобразная. Некрасивее Полины, конечно, и даже Мирра получше будет, но видал Степа и более уродливых девушек. Чего ж такая язва-то?

– Просто поддерживаю беседу, – пожал плечами Матвей. – Очевидно же, что идти нам вместе, и какое-то время в Еловом проводить тоже вместе. Мне кажется, нам лучше дружить.

– Крестись, когда кажется, – хмыкнула Лика, но уже не с таким азартом, как раньше. – В райцентре я живу.

– Странно это, – заметила Мирра. – Музыку позвали из Пскова, а фотографа из местечкового городка.

– Может, в вашем Пскове нет нормальных фотографов, откуда мне знать? – пожала плечами Лика.

– Давайте все-таки пойдем, – предложил Степа, – разговоры разговаривать можно и по дороге.

Спорить никто не стал. Все закинули рюкзаки за плечи и двинулись за Степой.

– А кто такие навьи? – спросила Полина.

– О, так ты прям иллюстрация к утверждению «Все блондинки тупые», – первой отозвалась Лика. Как и услышала только? Ведь шла далеко от Полины.

– А ты – иллюстрация к утверждению «Все рыжие стервы»? – не осталась в долгу Полина.

– Навьи – это мертвые по-нашему, – пояснил Степа. – Не все, конечно, а те, кто после смерти не нашел покоя. Самоубийцы, колдуны, ведьмы, те, кого люди прокляли, некрещеные, непогребенные, неотпетые в церкви.

– А почему ты решил, что Лика – навья? – не поняла Полина.

Степа видел, как Мирра бросила на него заинтересованный взгляд. Наверное, гадает, как он будет выпутываться. А что ему придумывать? Он правду скажет. Даже если не поверят, теперь уже никуда не денутся, в Еловое с ним пойдут. Из леса самостоятельно точно не выйти. Не выпустит.

– Потому что неделя сейчас такая. Этой ночью началась. Мертвая неделя. Между Явью и Навью исчезает граница, мертвые приходят в наш мир. Это очень опасно, поэтому лучше не встречаться с ними, особенно ночью.

Сказал и искоса посмотрел на остальных. Лика, очевидно, и сама знает о Яви и Нави. Верит или нет – другой вопрос, но раз живет неподалеку, точно знает. В этих местах все знают. Мирра поверила еще ночью, он видел это. Матвей, которому звонит мертвая бабушка, наверняка тоже не сомневается. Остается только Полина, но та если и не поверила, то виду не подала. Ну ничего, в деревне и не с таким познакомится.

На этот раз разговаривали меньше. То ли устали, то ли опасались чужака. Сами-то уже сдружились, а Лика оставалась чужой. Более того, своей стать не стремилась. На любой вопрос огрызалась, хамила и плевалась. Постепенно вопросы ей задавать перестали, но и друг с другом не разговаривали. Солнце начало клониться к закату, по Степиным расчетам они давно должны были выйти к деревне. Между деревьев уже залегли длинные, пугающие тени, в которых копошились, стонали голодные навьи, ожидая темноты. Чувствовали живых, облизывались, роняли слюну на мягкий мох, ждали своего часа.