Текст книги "Мертвая неделя"

– Наверное, ты права. Думаю, и остальные в деревне знают. Не зря же они говорили, что с бабой Глашей лучше не спорить.

– Знают, но почему-то терпят, – задумчиво кивнула рыжая. – То ли боятся, то ли что-то с этого имеют.

– Может быть, она защищает их от остальных мертвяков? – высказала робкое предположение Полина. – И Степу этому обучает. Вот как только он обучится, она и упокоится.

– Главное, чтобы теперь не оказалось, что Степа тоже мертвяк, – хохотнула Лика.

Полина мгновенно побледнела, и Мирра с трудом удержалась, чтобы не стукнуть рыжую язву. Уже собралась что-то ответить, но вдруг вспомнила, где и когда видела мужчину, который прятался на кладбище в кустах акации. С ним она ехала в метро в тот день, когда главред отправил ее в эту командировку. Тогда еще обратила на него внимание, но списала это на свою паранойю.

– Мужчина в шляпе? – испуганно переспросила Полина, когда Мирра рассказала о нем. – Седой такой, высокий?

– Ты тоже его видела? – напряглась Мирра.

Полина кивнула.

– Первый раз заметила его на одной свадьбе незадолго до того, как поехала сюда. Думала, он гость. Обратила внимание, потому что очень уж внимательно он меня разглядывал. На меня, честно говоря, часто так смотрят, но внимание молодых людей не напрягает, а вот таких старперов – очень. Вдруг он извращенец?

– А молодые извращенцами не бывают? – не сдержалась рыжая.

– А потом еще пару раз его видела, – продолжила Полина, наконец поступив умно: не обратив внимания, не поддавшись на провокацию. – Он каждый раз так смотрел… Что я запомнила.

Рыжая посмотрела на нее, наверное, так же внимательно, как смотрел тот мужчина, потом перевела взгляд на Мирру, а затем молча развернулась и ушла в комнату. Вернулась несколько минут спустя, неся в руках внушительный фотоаппарат с большим объективом. Она не раз говорила, что приехала сюда в качестве свадебного фотографа, но лишь сейчас, увидев ее с фотоаппаратом в руках, Мирра в это поверила. Она держала его так легко, так естественно, будто он был продолжением ее руки. Наверное, так и держат дорогие аппараты профессионалы. Должно быть, рыжая, несмотря на поганый характер, действительно профессионал.

Она повернула фотоаппарат дисплеем к девчонкам.

– Этот?

С экрана смотрел седой мужчина лет шестидесяти, с пронзительно-синими глазами, смотрящими внимательно и напряженно из-под кустистых бровей. И хоть сейчас он был обыкновенной картинкой на дисплее фотоаппарата, Мирра не сдержала нервную дрожь. Даже статичной картинкой он вызывал страх, совсем как тогда, когда прятался в кустах акации. Как когда ехал с ней в метро и сверлил взглядом спину.

– Этот, – первой отозвалась Полина. – Где ты его сняла?

– У нас в городке. Фотографировала лав-стори, и потом уже, когда обрабатывала фотки, заметила его на нескольких. В другой раз и внимания не обратила бы, люди часто попадают в объектив, приходится их вырезать. Но он был на нескольких, снятых в абсолютно разных местах.

– Значит, он следил за каждой из нас. И приехал сюда за нами.

Полина обхватила себя руками.

– В одном поезде.

Глава 13

Четвертый и пятый дни Мертвой недели

Полина

С тех пор, как мужчины отбыли на железнодорожную станцию, а от них не пришло ни весточки. Наверное, они все еще ждали этого таинственного гостя, но Полина нет-нет да и думала: что если случилось что-то?

Баба Глаша не сводила с них глаз. Наведывалась по десять раз на дню, вроде с заботой приходила, но они не обманывались: проверяла. Давала нелепые задания, лишь бы не сидели, не придумывали план побега. А даже если и не было ее поблизости, Полина все равно чувствовала острый взгляд, направленный в спину. Будто старуха была везде, смотрела из каждого уголка, невозможно спрятаться от нее. В самое нутро заглядывала, самые потаенные мысли угадывала.

В деревне наконец начались приготовления к свадьбе. Необычным показалось то, что торжество готовили на берегу озера. Со стороны, примыкающей к воде пологим склоном, раскинулась большая лужайка, немного заросшая хилыми кустами. Кусты вырубили, лужайку выровняли. Целыми днями оттуда слышался глухой стук молотков: местные мужики колотили столы, лавки, навесы. Отдельно строили большую беседку, закрытую с трех сторон, а с открытой повернутую к лужайке и озеру – для молодых. Пирогами, что каждый день пекла Лика, кормили рабочих, цветами и ветками деревьев, собранных Миррой и Полиной, украшали берег и беседку.

Мирра еще в тот день, как вернулась с кладбища, рассказала, чья это будет свадьба. Степа поведал Матвею, тот рассказал Мирре, и только Полину с Ликой использовали вслепую. Рыжая язва вопила так громко, что Полина всерьез опасалась: услышит баба Глаша, поймет, что они все знают, и вообще в погребе запрет. Насилу удалось успокоить, но Лика решила объявить Мирре бойкот. И в этом Полина с ней не спорила. Они теперь были вдвоем, а Мирра сама по себе. С ней не разговаривали, не звали на ужин, не шептались и не строили планы. Сначала Полине казалось, что Мирра даже обрадовалась этому, наконец ее оставили в покое, но затем пару раз ловила печальные взгляды в те моменты, когда они с Ликой что-то делали вдвоем, а Мирра была одна. Сердце сжималось от жалости, Полина готова была улыбнуться примирительно и позвать ее, но рыжая как будто чувствовала: оборачивалась и говорила какую-нибудь колкость, Мирра тут же расправляла ответные колючки и уходила.

План побега они с Ликой все-таки строили. Полина подождала бы свадьбы, ушла бы потом, но Лика настаивала. Говорила, что после свадьбы их запросто никто не выведет, по крайней мере, ту, что достанется Степе.

– Ты хочешь остаться здесь навсегда? – спрашивала она, заглядывая Полине в глаза, и Полина отрицательно качала головой. Она еще помнила мечты, в которых все-таки оставалась здесь со Степой, в которых через некоторое время они переезжали в город поблизости, но Лика явно ждала не такого ответа, и Полина говорила то, что она хотела услышать.

Лика по памяти нарисовала карту местности. Карта вышла очень приблизительной, но все-таки давала надежду выйти. Рыжая утверждала, что главное – добраться до охотничьего домика, там провести последнюю ночь Мертвой недели, а потом уже дойти до станции. Во-первых, после окончания Мертвой недели не так страшно заночевать в лесу при необходимости, а во-вторых, Лика была уверена, что Степа от станции к домику нарочно вез их целый день, плутал.

– Нет там такого расстояния, чтобы целый день ехать, – утверждала она. – Следы деревня путал. А даже если и не до станции, то до трассы доберемся. Я ведь дошла от нее до тропинки, где мы с вами встретились, и обратно выйду.

Уходить решили вдвоем после того, как вернутся мужчины. Переночевать в охотничьем домике им в любом случае придется, а потому следует быть уверенными, что он окажется пуст. Иначе побег провалится, их вернут обратно.

Свободное от работы и планов время они старались крутиться рядом с озером, наблюдать за приготовлениями, собирать информацию у местных, слушать, думать. Местные болтали охотно, из чего заговорщицы сделали вывод, что те искренни в своих действиях. Никто раньше о свадьбе и не знал, а теперь думал, что внуки бабы Глаши решили отпраздновать свадьбу на природе. О том, что они и есть те самые «внуки», деревенские не догадывались.

– Теперь, говорят, это модно, – заявила им грузная женщина неопределенного возраста, старой порванной сантиметровой лентой измерявшая столы, чтобы пошить на них скатерти. – А нам что? Деньги платят хорошие, мы все и приготовим. Еще и на свадебке погуляем. Все развлечение.

И только одна древняя старуха, ничем особо не занятая, но постоянно ошивающаяся рядом, мрачно поглядывала на приготовления, и однажды заявила Полине, которая по привычке старалась разговорить любого, предлагая милые беседы:

– Не к добру это!

Полина огляделась испуганно, убеждаясь, что никто не слышит, а в особенности баба Глаша, подошла ближе и тихо спросила:

– Почему?

– Потому что свадьбы в Мертвую неделю никто не делает! – старуха пошамкала немного губами, а потом добавила: – Если только не хотят спрятать.

– Спрятать?

Налетевший холодок в жаркий день заставил поежиться. А колкий взгляд старухи поднял волоски на теле дыбом.

– Что спрятать?

– Саму свадьбу и спрятать. – Старуха тоже огляделась, а потом заговорила торопливо, без остановки, будто поезд понесся с горы: – Мертвая неделя не привязана к обычному календарю, привязана к лунному. Всегда начинается за семь дней до новолуния, а седьмая, последняя ночь, приходится на самую темную. И если хочешь сделать что-то, о чем не узнают навьи, делай это в седьмую ночь. Навьи уже сыты, а потому ленивы, без лунного света ничего не видят. Что угодно можно провернуть под их носом, не узнают. А раз свадьбу запланировали на седьмую ночь, значит, прячут ее от нави.

– Но зачем прятать от нави свадьбу?

– Понятия не имею. А только если Глашка это делает, то, верно, понимает зачем.

– Она ведь необычная женщина, так? – прямо спросила Полина. – И вовсе не знахарка.

Бабка посмотрела на нее искоса, ничего не сказала, тогда Полина продолжила:

– Я видела ее могилу на кладбище. Это ведь ее могила, да? Она сама навья?

– Навья да не навья, – покачала головой старуха. – Навьи сами встают, нету им покоя после смерти, а Глашка упокоилась. Хоть и ведьмой была, а упокоилась. Знала способ. Да только через семь лет после смерти подняли ее.

– Кто? – ахнула Полина.

– Понятия не имею. Зачем – тоже не спрашивай. Не знаю. Может, вот как раз для этой свадьбы и подняли.

Мужики принесли доски для очередного стола, и старуха, воспользовавшись моментом, отошла от Полины. Больше им поговорить не удалось. Зато вечером Полина все рассказала девчонкам. Рассказывала рыжей, но так, чтобы Мирра тоже слышала.

– Странно это все, – потерла подбородок Лика. – Мало того, что бабке зачем-то надо нас всех переженить, так еще и свадьбу необходимо спрятать от навий.

– И именно для этого ее подняли после смерти, – кивнула Полина. – Вопрос: кто?

– Тот самый мужик, которого мы все периодически видим?

– Мы не просто его видим, – поправила ее Мирра. Как Полина и рассчитывала, она действительно слышала разговор, стояла чуть в сторонке, а теперь не выдержала, решила поучаствовать. К чести рыжей, та перед лицом настоящей опасности не стала продолжать бойкот, молча повернулась к Мирре, предлагая продолжить мысль: – Он за нами следит. И что-то мне подсказывает, что за парнями тоже. Как я вижу произошедшее. – Мирра подошла ближе, села за стол, за которым сидели Полина с Ликой. – В этом месте жила-была баба Глаша. Судя по тому, что узнала я, при жизни она была колдуньей, знахаркой, как ее здесь называли. Этот дар передавался по женской линии, но у бабы Глаши не было детей, она его никому не передала. Женщина, которая рассказывала мне это, считает, что потому ей и удалось упокоиться после смерти, не стать навьей. Дескать, забрала с собой свой дар проклятый, искупила вину. Так вот, баба Глаша умерла и осталась лежать спокойно. Проходит семь лет после ее смерти. В этой деревне практически одновременно рождаются дети. Шестеро или больше, не знаю. Их матери вскоре после родов умирают, а детей родственники развозят, кто куда. И тут появляется таинственный незнакомец, которому удается воскресить или призвать, не знаю, как правильно, старую знахарку. Вопрос: зачем? И тут я согласна с женщиной, с которой общалась Полина: ради этой свадьбы. Свадьбу нужно спрятать от навий. Мы что-то значим для этого человека в плаще. У него есть на нас виды.

– То есть мы типа избранные? – нахмурилась Лика.

– Избранные или проклятые – не берусь судить, – криво усмехнулась Мирра. – Но что-то ему от нас нужно. И я больше чем уверена, что Степа и Матвей поехали встречать третьего. Нас должно быть шестеро, три пары. Наверное, третий парень то ли опоздал, то ли Черный плащ его не нашел сразу.

Таким образом, планы немного изменились: собирались ждать парней и вместе с Матвеем что-то решать. Степу решили не посвящать. Степе доверия не было, как бы ни хотелось Полине обратного. Но Лика и Мирра правы: Степа рос под крылом бабы Глаши, кто знает, какие идеи она вложила ему в голову? Показательным был уже тот факт, что он отказался вывести их отсюда.

Тем временем снова наступила ночь. Ночи теперь проходили спокойно, навьи, сытые, уставшие, по дороге ходили медленно и размеренно, не спеша ели то, что оставляли для них, и так же не спеша уходили восвояси. К их дому больше не подходили. Наверное, баба Глаша на самом деле заперла незваных гостий в доме на окраине леса.

Единственное, что не давало Полине спокойно спать, – это озеро. Она не сказала девчонкам, что увидела на его дне. Да и, положа руку на сердце, сама уже не была уверена в увиденном. Она нырнула в озеро, а затем пришла в себя на берегу. Лежала с букетом кувшинок в руках, разморенная жарким полуденным солнцем, и кто знает, не приснилось ли ей все? Ведь как она могла не дышать столько времени? Да мало того, еще и петь под водой! Невозможно это. Даже если поверить в то, что в озере на самом деле живут русалки, то Полина – точно не одна из них, не умеет она так.

Только вот оберег, сделанный Степой, куда-то подевался…

Озеро манило ее, звало, тянуло к себе. Обещало букеты из кувшинок, прохладную воду, хороводы с русалками, песни под угасающей луной. Лежа в душной комнате, под тяжелым одеялом, Полина слышала песню, чувствовала аромат холодной воды, белоснежных кувшинок. Душа ее рвалась на озеро, но она заставляла себя лежать. Там, за безопасными, заговоренными бабой Глашей стенами, бродили по дороге навьи. И пусть уже сытые, но все равно опасные. Во внешнем мире опасно, ей самой не справиться. Ей нужно, чтобы кто-то взял за руку и сказал, как правильно. Иначе она не умеет. Сама натворит дел, насовершает ошибок. Самой ей лучше лежать в постели и смотреть через мутное стекло на тонкий серп почти исчезнувшей луны.

А следующим вечером, в конце пятого дня Мертвой недели, накануне свадьбы, случилось то, что переполошило всех и заставило действовать быстрее, не дожидаясь парней.

Солнце уже скрылось за лесом, бросив на землю последнюю горсть темно-красных красок, возле домов появились глубокие тени, стремительно поползли из-под кустов и деревьев. Следовало как можно скорее закончить дела и разойтись по домам. Со стороны озера перестали доноситься удары молотков и разговоры женщин. Деревня потихоньку замирала, лишь свежий запах кувшинок становился сильнее. В последнее время их аромат расползался по деревенским улицам вместе с туманом, это заметили и Мирра с Ликой. Полина подхватил корзину с очередными букетами, которые каждый день относила бабе Глаше, и поторопилась к ней. Отдаст цветы, и тут же назад. Успеет до того, как окончательно стемнеет.

Калитка бабы Глаши была не просто закрыта, а заперта на маленькую защелку с внутренней стороны. Это показалось странным, баба Глаша никогда не запиралась, даже на ночь. Нави она не боялась, а соседи к ней и сами не сунутся с плохими намерениями. Полина просунула руку между деревяшками, отперла калитку и вошла внутрь. Из маленького кухонного окошка лился тусклый свет, будто внутри горела свеча или же вообще только печь. Но баба Глаша точно была дома: в желтоватом свете мелькали тени, говорившие, что дом обитаем.

Полине стало неуютно. Неприятный холодок пробежал на спине, и она не стала входить в дом, как не стала и стучать. Появилась стойкая уверенность, что свое присутствие нужно сохранить в тайне. Она поставила корзину на скамейку у дома, на цыпочках подкралась к окошку и осторожно заглянула в дом.

Баба Глаша была не одна, принимала гостя. Высокий седой мужчина лет шестидесяти сидел за столом, держал в руках чашку, периодически отхлебывая из нее. Широкополая шляпа лежала здесь же, на столе, а баба Глаша стояла у печи, помешивая что-то в чугунке. О чем они говорили, Полина не слышала, но ей было достаточно того, что старуха принимает у себя такого гостя. Значит, они не ошиблись: Черный плащ, как обозвала его Мирра, действительно имеет ко всему какое-то отношение. Именно ему нужна эта свадьба, баба Глаша лишь помощник. По крайней мере, едва ли у обычной деревенской знахарки есть деньги и связи найти и собрать здесь всех шестерых. А мужчина выглядит представительным, Полина понимала в таких вещах. У него наверняка хватает и связей, и денег.

Черный плащ в очередной раз отхлебнул из чашки, а потом настороженно замер. Может быть, она смотрела чересчур пристально? Полина тоже застыла, только пальцы, держащиеся за оконную раму, сжались чуть крепче. Через мгновение мужчина быстро повернул голову к окну. Полина присела, чувствуя, как забилось сердце. Заметил или нет?

Звякнула входная дверь: кто-то выходил на улицу. Значит, заметил. Может быть, не ее, но понял, что во дворе кто-то есть. Полина, пригнувшись как под обстрелом, скользнула тенью вдоль стены, спряталась за углом дома, молясь только о том, чтобы неизвестный не решил проверить весь двор. Она ушла в обратную сторону от калитки, поскольку иначе пришлось бы пройти мимо входной двери. С этой стороны двора, быть может, и можно было как-то выбраться, но в сгустившейся темноте она не видела, как это сделать, а заранее осмотреть двор на предмет выходов как-то не догадалась. Рядом росли пышные кусты сирени, но даже если попробовать спрятаться в них, можно привлечь к себе внимание шорохом.

Полина стояла, прижавшись к стене, ни жива ни мертва, даже дышать старалась как можно тише. Она слышала, как мужчина – узнала его по шагам – прошелся по двору, наверное, заметил корзину с цветами на лавке. Подошел к краю дома, остановился. Вот сейчас, сейчас он заглянет за угол и увидит ее! Зачем только она надела светлое платье? Даже в темноте ночи его наверняка хорошо видно.

Однако мужчина за угол заглядывать не стал. Постоял еще немного, а затем до Полины донеслись удаляющиеся шаги, и хлопнула входная дверь. Она еще какое-то время стояла у стены, боясь пошевелиться. Что если он просто обманул ее? Сделал вид, что ушел, а сам стоит рядом, слышит ее дыхание, чувствует страх. И как только она выйдет из укрытия, схватит ее. Дальше фантазия не простиралась, Полина понятия не имела, что произойдет, когда она попадет в лапы мужчины, у которого была сотня шансов похитить ее, но едва ли это будет что-то хорошее.

Все стихло. Не доносились ни чужие шаги, ни чужое дыхание. Уснули птицы на ветках сирени, не было даже тончайшего дуновения ветерка, который принес бы с озера легкий аромат кувшинок. Природа готовилась ко сну, а значит, и к появлению нави. Нужно было срочно бежать домой, пока не столкнулась нос к носу с другой опасностью.

Полина осторожно вышла из укрытия, убедилась, что двор пуст, и только после этого тенью скользнула к калитке, на всякий случай согнувшись в три погибели. Тихонько отодвинула щеколду, приоткрыла калитку лишь чуть-чуть, протиснулась в узкую щель и со всех ног бросилась к дому.

Мирра и Лика были там. Не вели дружеские беседы, но в доме больше не витало напряжение взаимных обид.

– Он там! – выпалила Полина, едва захлопнув за собой дверь. – Черный плащ у бабы Глаши! Он приехал!

Девчонки вскочили, не зная, что делать.

– Но ведь мы давно знаем, что он здесь, – чуть волнуясь, сказала Лика. – Мирра видела его.

– Но он скрывался, – возразила та. – А теперь, очевидно, прибыл официально.

Рыжая кивнула, немного помолчала, а затем заявила:

– Надо сматываться. На рассвете. Вы как хотите, а я сваливаю. Как-нибудь выберусь из этого леса и без Степы. У нас с Полиной был план, вот к нему и вернемся.

– Все пойдем, – решила Мирра. – Втроем у нас больше шансов. Помните же, Степа велел нам поменяться одеждой, чтобы обмануть лешего. В случае чего, так и сделаем.

Полина согласно закивала. Девчонки приняли решение и за нее в том числе, а значит, ее мир снова становился таким, каким и должен был.

Глава 14

Аленка

С подругами творилось что-то неладное. Все, кто был на девичнике у Тани, кто ходил на Мертвое озеро и пел с русалками, постепенно превращались в отрешенных от мира сего, смотрящих куда-то вглубь себя девушек. Аленка заметила закономерность: каждый день Мертвой недели «уходила» одна из них. А накануне шестого, последнего дня, ушла и Светка. О том, что это случилось, Аленка узнала лишь следующим утром.

Со Светкой договорились встретиться на опушке леса в девятом часу. Они теперь часто ходили за черникой на недавно открытую поляну. Там ягоды, казалось, не переведутся никогда. Набирали полные корзины, а на следующий день поляна снова была усыпана синими ягодами. Дядька Светы раз в два дня обещал отвозить чернику в город, сдавать. Платили не так чтобы много, но за несколько недель приличную сумму собрать можно, если не лениться. Аленка не ленилась. На что потратит эти деньги, она пока не решила. Света собиралась откладывать на новый магнитофон. Такой, как у Тани.

А утром Света не пришла. Аленка прождала ее больше получаса, а затем решила пойти к подруге, узнать, не случилось ли чего. Света жила неподалеку от леса, поэтому добралась Аленка быстро. Родителей дома не было, и во дворе стояла тишина, будто Светка тоже куда-то ушла. Аленка успела подумать, что они разминулись, хоть и негде здесь, но Светка нашлась на скамейке за домом. Сидела у кустов шиповника и отрешенно смотрела вдаль.

Едва увидев ее, Аленка сразу поняла, что случилось, но верить не хотелось.

– Света? – Она осторожно подошла ближе, остановилась, не села на скамейку, будто боялась заразиться, хоть и понимала, что это не болезнь.

Подруга повернула к ней голову, скользнула безучастным взглядом, и снова повернулась к шиповнику.

– Почему ты не пришла? Мы ведь договорились идти за черникой.

– Не хочу идти за черникой. Хочу сидеть здесь.

– Света! – Аленка смело шагнула ближе, схватила подругу за плечи и хорошенько встряхнула. – Света! Что случилось?

Света снова посмотрела на нее, на этот раз взгляд не отвела, но улыбалась бестолково, бездумно. От нее не пахло алкоголем, но вела себя она так, будто была пьяна.

– Ничего, – она легонько пожала плечами. – Не кипиши, Алена, все будет так, как и должно быть. Все к лучшему.

Аленка отпустила ее плечи, отступила на шаг назад. Вчера они ходили к бабе Глаше, поскольку по-настоящему испугались. Испугались, что будут следующими. Баба Глаша выслушала внимательно, не ругала, но и дополнительных вопросов не задавала. А в конце сказала:

– Ничего страшного не произошло, не волнуйтесь.

– Да как же не произошло! – вскипела тогда еще нормальная Света. – Четверо наших подруг будто с ума сошли!

– Так уж и сошли, – усмехнулась баба Глаша. – Разве они стали буйными? Разве делают что-то страшное?

– А разве сумасшедшие всегда буйные? – тихо спросила Аленка.

Она тогда еще была мала, но помнила соседского мальчишку Антошку. Он с рождения был умственно отсталым, не осознавал происходящее, жил в своем мире. Антошка не буйствовал, но любил рассказывать небылицы о том, как гулял по ночам в лесу, как встречался с лешим, купался с русалками, водил хороводы с навьями на кладбище. Он никого не обижал, но ведь был сумасшедшим!

– Идите домой, девочки, – сказала им баба Глаша. – Все будет так, как и должно быть. Все к лучшему.

И вот сейчас Светка в точности повторила ее слова. Это напугало Аленку. Что к лучшему? Как все должно быть? Молодые девчонки, у которых вся жизнь впереди, должны превратиться в малахольных дурочек, улыбающихся собственным мыслям? И она должна? А ведь превратится, непременно превратится! Она последняя осталась, и последний день Мертвой недели впереди…

Светка еще какое-то время смотрела на кусты шиповника, а потом подняла взгляд на Аленку, улыбнулась и неожиданно сказала:

– Ребенок у меня будет.

Аленка отшатнулась.

– Что? – севшим голосом произнесла она, но Света уже снова повернулась к кустам, будто и не услышала вопроса. – От кого?

Света не ответила. А у Аленки даже предположений не было, от кого та могла забеременеть. Света была девушкой не то чтобы особо популярной, парня постоянного не имела, но ведь для того, чтобы залететь, и не нужен постоянный. Пообжиматься за сельским клубом охотников много, дай только понять, что согласна. Но как и когда это произошло? И не потому ли Светка такая странная?

Нет, не потому. Ведь она не одна такая, она уже пятая. Не могли же все девчонки разом забеременеть и друг за другом это узнать. Аленка мотнула головой, развернулась и торопливо вышла со двора. Куда идти, она не понимала. К бабе Глаше бесполезно, к мачехе? И что та сделает? Аленка машинально протянула руку к шее, вытащила из-под футболки оберег, который мачеха вручила ей накануне Мертвой недели. Так ведь до сих пор и не отдала, носит. Аленка только сейчас задумалась, что у мачехи такой оберег может быть неспроста. Мачеха может что-то знать или уметь, как баба Глаша. Что Аленка вообще знает о ней? Мачеха была не из их деревни, отец привез ее откуда-то. С соседками дружбы не водила, на вечера не ходила. Держалась обособленно. Да и дома не откровенничала. Порой Аленке казалось, что и отец толком не знает, на ком женился.

Аленка развернулась и решительно направилась домой. Надо было с самого начала рассказать все мачехе. Да только не привыкла она с ней проблемами делиться, вот и не сказала.

Дома никого не было. Отец еще до рассвета уехал в лес, а мачеха с младшими детьми собиралась идти поворачивать сено, чтобы с другой стороны подсохло, видимо, уже ушла. Аленка вздохнула. Идти следом не хотелось, для таких разговоров нужна соответствующая обстановка. Уж точно не на лугу во время работы да в присутствии детей. Поговорит с ней вечером, дома.

Аленка подхватила корзину и направилась в лес. Сидеть сиднем до вечера тоже не станешь, надо хоть черники набрать.

В лесу было тихо и по-особенному спокойно. Хоть и непривычно одной. Одна в лес Аленка ходила редко, а уж этим летом, как завязалась между ней и Светкой близкая дружба, и вовсе не была. Стараясь не думать ни о Свете, ни о других девчонках, Аленка бодро шагала по узкой тропинке к черничной поляне.

Незнакомого парня, который показал им поляну, они больше не встречали. И он, похоже, не приходил на поляну в их отсутствие. По крайней мере, они каждый раз заставали ее ровно такой, какой оставили накануне. Только ягод прибавлялось. Аленке отчаянно захотелось встретить его сегодня! И удача внезапно улыбнулась: не доходя несколько метров до ельника, за которым пряталась поляна, она ясно услышала, что там кто-то есть. Сбавила шаг, непроизвольно задержала дыхание. Он или не он?

Через ельник пробиралась осторожно, стараясь не выдать себя раньше времени. И только когда раздвинула тяжелые еловые лапы, выдохнула с облегчением и не сдержала улыбку: он. Парень то ли услышал что-то, то ли почувствовал, – обернулся. Сначала, нахмурившись, бегал взглядом по ельнику, а потом увидел ее, расплылся в широкой ответной улыбке. Выпрямился, закинул в рот пригоршню ягод, которые как раз набрал.

– Надо же, я уж думал, ты больше не придешь!

Аленка вышла из ельника, зажмурилась от ударившего по глазам яркого солнечного света.

– Я каждый день приходила, но тебя не было.

– Хм, – парень нахмурился. – Я тоже каждый день был здесь. Наверное, мы умудрялись разминуться. Меня, кстати, Алексей зовут.

– Алена.

– Ну что ж, Алена, заходи. Вместе веселее.

К тому времени, как она пришла, он успел насобирать уже почти полную корзину. Наверное, потому они и не встречались в предыдущие дни: Алексей умудрялся уйти раньше, чем приходили они. Где-то в глубине души Аленка подозревала, что он делал это специально, ведь она приходила с подругой, а сегодня была одна, потому он и дождался. Может, и предыдущие дни находился рядом, прятался, ждал ее одну. Подозревала, а до конца не верила. И вроде бы он дал понять, что рад ей, что искал встречи, а все равно не верилось. Разве мог такой видный парень, высокий, красивый, модно одетый, заинтересоваться ею? В ней нет ничего примечательного, она невысока ростом, черты лица слишком мелкие, волосы слишком блеклые.

А все ж пришлось поверить. Алексей не торопился прощаться, расспрашивал о жизни в деревне, о семье, об успехах в учебе. Сокрушался, что не отпустили ее в город учиться. Они говорили о книгах, которые она читала, о тех немногочисленных фильмах, которые смотрела. И ни разу он не дал ей понять, что считает ее дремучей, хотя сам явно видел и знал больше, чем она. Ягоды в его корзине прибавлялись с гораздо меньшей скоростью, чем в ее, но Аленка, как ни смотрела, так и не смогла заметить, как он подкладывает собранное ей. А ведь подкладывал, совершенно точно подкладывал!

Корзины наполнялись, а Аленке хотелось чуть замедлить время, оттянуть момент расставания. Конечно, они договорятся встретиться здесь завтра, но ведь только завтра!

– А знаешь, если честно, я даже рад, что ты не уехала в город, – признался Алексей, когда Аленка поведала ему, как хотела учиться. – Ведь тогда у нас не было бы возможности встречаться.

– Почему это? – удивилась она, стараясь не выдать затаенной радости. Встречаться! Он хочет с ней встречаться! – Летом ведь каникулы.

– Летом! А в другое время года?

Сердце радостно замерло, а затем подпрыгнуло, ударилось о ребра и застучало сильно-сильно.

– В другое время года? – осторожно спросила она. – Так ведь что делать в другое время года в лесу?

– Осенью грибы собирать. Весной – подснежники. Зимой тоже можно что-то придумать, – он пожал плечами и посмотрел на нее странно, не улыбаясь больше. Аленка не могла найти определения его взгляду, но глаза вдруг стали темными, бездонными, как заброшенный колодец на опушке леса, и плескалось в них что-то необычное, что-то, чего она никогда раньше не видела в обращенных на нее взглядах. – И потом, – Алексей отставил в сторону корзину и медленно подошел, остановился так близко, что Аленка смогла рассмотреть в глубине его глаз, на дне старого колодца, печаль и одиночество, – мы ведь могли бы встречаться не только в лесу.

Дыхание перехватило. Если бы ей и было что ответить, она не смогла бы. Во рту мгновенно пересохло, она облизнула губы, тяжело сглотнула, и, наверное, это дало какой-то неверный знак Алексею: он наклонился к ней и коснулся сухих губ. Его губы, напротив, были мягкие, теплые, влажные. Аленка никогда раньше ни с кем не целовалась, поэтому растерялась в первое мгновение. И не ответила, но и не оттолкнула. Это придало ему уверенности и смелости, если только он страдал от их нехватки. Сильная ладонь легла ей на затылок, вторая – на спину, прижала ее к могучей груди, Аленка ощутила стук его сердца, и свое вдруг забилось в унисон.