Текст книги "Чернее черного. Весы Фемиды"

– На какое время назначен обед?

– На завтрашний вечер. Нет. На сегодняшний. Господи, уже почти два часа!

– А другие договоренности? – поинтересовался Аллейн.

– Церемонию посадки деревьев я отменю, ну и на скачки, конечно, не поеду. Это выглядело бы не очень уместно. – Президенту не удалось скрыть явного сожаления. – Не так ли?

– Определенно так.

– Остается еще визит в Чекерз[19]19
  Загородная резиденция премьер-министра.


[Закрыть]. Вот тут я не знаю как быть.

Громобой с самым светским видом оборотился к мистеру Уипплстоуну.

– Все так сложно, правда? – проникновенно сказал он. – Скажите, что бы вы посоветовали?

Вопрос этот, почувствовал Аллейн, потребовал от мистера Уипплстоуна напряжения всех его дипломатических сил. Однако тот вышел из испытания с честью.

– Я совершенно уверен, – сказал он, – что премьер-министр, как, впрочем, и все организации и лица, питавшие надежды на возможность иметь высокую честь принять у себя ваше превосходительство, более чем сознают, что имевшее сегодня место ужасное происшествие делает что-либо подобное совершенно невозможным.

– А, – сказал Громобой.

– По крайней мере вашему превосходительству нет нужды тревожиться, что в связи с этим может возникнуть какое бы то ни было непонимание, – грациозно закончил мистер Уипплстоун.

– Хорошо, – с некоторым, как показалось Аллейну, разочарованием прогудел Громобой.

– Нам не следует отнимать у вас время, – сказал Аллейн, – однако, прежде чем мы уйдем, я хотел бы задать вам один не совсем обычный вопрос.

– Какой?

– Я знаю, вы убеждены, что ни слуга-нгомбванец, ни охранник – млинзи, не так ли? – ни в чем не виноваты.

– Я в этом уверен.

– И вы считаете также, что миссис Кокбурн-Монфор ошибается, думая, что напавший на нее человек был африканцем?

– Она глупая, истеричная баба. Я и гроша не дам за то, что она говорит.

– Имелась ли у них – у Кокбурн-Монфоров – причина питать неприязнь к вам или к послу?

– О да, – мгновенно ответил Громобой. – У них имелась такая причина, и я не сомневаюсь, что имеется и теперь. Хорошо известно, что полковник, приложивший руку к созданию наших вооруженных сил, рассчитывал занять в нгомбванской армии высокий пост. Полагаю, что на самом деле ему мерещился едва ли не самый высокий. Однако, как вы знаете, проводимая мной политика состояла в том, что на ключевых постах должны находиться представители моего народа. Я думаю, что полковника это привело в ярость и потому он, сам того не очень желая, подал в отставку. – И Громобой – с таким выражением, словно эта мысль только что пришла ему в голову, – добавил: – Во всяком случае, он спился и больше не мог выполнять ответственных обязанностей.

– Но на прием их все-таки пригласили?

– О да! Это был вполне уместный жест. Нельзя же было сделать вид, будто полковника попросту не существует. Так в чем же состоит ваш необычный вопрос, дорогой мой Рори?

– Вопрос простой. Подозреваете ли вы кого-либо – конкретно – в убийстве вашего посла?

Вновь последовало хорошо памятное Аллейну движение прикрывающих глаза век. Громобой долгое время молчал, но в конце концов сказал:

– У меня нет на этот счет никаких мыслей, кроме одной – я абсолютно уверен в невиновности млинзи.

– Кто-нибудь из гостей в шатре?

– Определенно нет.

– Ну что ж, и на том спасибо, – сухо поклонился Аллейн.

– Мой дорогой мальчик! – Аллейн ожидал услышать один из взрывов Громобоева смеха, но тот взамен ласково тронул однокашника за плечо и взглянул ему в глаза с такой тревогой и любовью, что Аллейн почувствовал себя странно растроганным. – Разумеется, гости тут ни при чем, – произнес Громобой. – И это все, что я могу сказать.

– В таком случае… – Аллейн глянул на Фокса, на мистера Уипплстоуна, и те немедленно отвесили прощальные поклоны.

– У меня тоже имеется вопрос, – произнес Громобой, заставив всех замереть. – Мое правительство желает, чтобы здесь, в нашем посольстве, висел мой портрет. Я хочу официально попросить вас, чтобы ваша жена приняла этот заказ.

– Я передам ей. – Аллейн постарался скрыть изумление.

Уже у дверей он прошептал своим спутникам:

– Я догоню вас через минуту. – И когда они вышли, быстро проговорил: – Я вот о чем хотел попросить. Будь поосторожнее, ладно?

– Разумеется.

– В конце концов…

– Тебе не о чем тревожиться. С моим млинзи у дверей я могу спать спокойно.

– Ты что, хочешь сказать?..

– Конечно. Это его привилегия, он чрезвычайно ею дорожит.

– Ради всего святого!

– Кроме того, я запру дверь.

Аллейн почувствовал, что того и гляди расхохочется.

Все трое молча добрели до своего временного кабинета. Войдя в комнату, мистер Уипплстоун провел ладонью по редким волосам, упал в кресло и устало вымолвил:

– Он солгал.

– Президент, сэр? – спросил Фокс таким голосом, словно услышал нечто скандальное. – Насчет копейщика?

– Нет-нет-нет-нет! Когда сказал, что никого конкретно не подозревает.

– Ну-ка, ну-ка, – встрепенулся Аллейн. – Объясните нам. Почему?

– По причине, которую вы сочтете совершенно негодной. Его повадка. В свое время я хорошо знал этот народ, возможно, настолько хорошо, насколько это доступно белому человеку. Мне нравятся эти люди. Вранье дается им с трудом. Но, Аллейн, дорогой мой, вы же и сами прекрасно знаете президента. Разве вы не заметили то, что заметил я?

– Он человек чести, – сказал Аллейн, – и очень преданный друг. Я уверен, что ему было нелегко солгать мне. Да, я думаю, он испытывал неловкость. Думаю, что он подозревает кого-то. По-моему, он что-то скрывает.

– Как вы думаете, что?

Аллейн засунул руки в карманы и прошелся по комнате. Его фрак, фрачные ордена на груди и общее выражение природной элегантности составляли странный контраст с одетым в повседневный костюм инспектором Фоксом, сержантом в полицейской форме и даже мистером Уипплстоуном в его потертом смокинге и кашне.

– У меня нет ничего, – наконец сказал он, – за что я мог бы поручиться. Давайте пока ограничимся фактами, хорошо? Сэм, не могли бы вы, пока мы еще здесь, коротко пересказать нам их разговоры на представлении в бальной зале? Я знаю, вы написали отчет, я чертовски вам благодарен и, можете мне поверить, внимательно изучу каждое слово. Я просто надеюсь, что нам удастся немного продвинуться прямо сейчас. Да, и перескажите нам, что именно сказал слуга по поводу показаний вашего дворецкого. Начните с момента его появления в библиотеке.

– Я попробую, – отвечал мистер Уипплстоун. – Хорошо. Слуга. Сначала президент велел ему рассказать, что он делал за несколько минут до убийства и сразу после него. Насколько я могу перевести его слова, они звучали так: «Я скажу то, что должен сказать».

– Это, в сущности, означает: «Я скажу правду»?

– Правильно, но может означать и иное: «Я скажу то, что мне приказали сказать».

– То есть вы полагаете, что его уже припугнули?

– Возможно. Не знаю. Затем он сказал, что столкнулся в темноте с другим лакеем.

– С Чаббом?

– Ну да, – со вздохом ответил мистер Уипплстоун.

– А Чабб уверяет, что этот человек на него напал.

– Вот именно. Так вы мне сказали.

– Вы думаете, что нгомбванец солгал?

– Я думаю, что он мог умолчать о нападении.

– Понятно. А другой – копьеносец, млинзи или как его? Он что-нибудь рассказывал?

Мистер Уипплстоун поколебался.

– Нет, – сказал он наконец. – Нет, тут другая история. Он сказал, мне кажется, это я помню точно, что принес страшную – в смысле повергающую в трепет, – ужасную, если угодно, клятву верности президенту и потому, если бы был виновен, никогда не смог бы объявить себя перед президентом ни в чем не повинным, тем более рядом с телом своей жертвы.

– Выходит, президент почти точно перевел мне его слова.

– Да. И по-моему, это правда. Однако я надеюсь, мой дорогой Аллейн, вы не сочтете меня наглецом, если я скажу вам, что президент – человек в общем и целом простой и потому не учитывает, а возможно, и не замечает никаких расплывчатостей и двусмысленностей, способных бросить тень на его людей. Впрочем, вы, разумеется, знаете его лучше, чем я.

– Вы полагаете? – поднял бровь Аллейн. – Возможно. Хотя время от времени он меня озадачивает. Все очень непросто, можете мне поверить.

– В нем есть что-то удивительно располагающее. Вы ведь, кажется, говорили, что были очень близки с ним в школе.

– Он постоянно твердит, что я его лучший друг. Когда-то это действительно так и было. И знаете, у него очень светлая голова. С изучением юриспруденции он управлялся так, что любо-дорого было смотреть. В одном вы правы, – задумчиво проговорил Аллейн, – то, во что ему не хочется верить, он отбрасывает не задумываясь.

– И он, разумеется, не желает верить, что один из его людей совершил преступление? – подсказал мистер Уипплстоун.

Фокс утвердительно хмыкнул.

– Нет. Похоже, что нет – не желает. – Аллейн сердито потер пальцем нос. – И все же мне кажется, – продолжал он, – что мы удим рыбу не в том пруду. И уж во всяком случае, в очень мутной воде.

– Вы не будете возражать, – спросил мистер Уипплстоун, – если я задам вам прямой вопрос?

– Ничего не могу сказать. Сначала я должен его услышать.

– Согласен. Тогда так. Вы считаете, что жертвой покушения должен был стать президент?

– Да.

– И думаете, что оно повторится?

– Думаю, еще одна попытка более чем вероятна. Более чем, – удрученно произнес Аллейн.

Повисло долгое молчание.

– Чем мы займемся дальше, мистер Аллейн? – осведомился Фокс.

– Будь я проклят, если знаю. Ночь, можно считать, закончилась. Нам приказали убираться отсюда, это сомнений не вызывает. Вот и давайте убираться. Надо известить об этом Фреда Гибсона, не так ли?

Мистер Гибсон нимало не огорчился, услышав, что их изгоняют из посольства. Это избавляло его от попыток решения несостоятельной, да, собственно, и нерешаемой задачи и позволяло сосредоточиться на привычном деле – организации мер безопасности вне посольства и во всех тех местах, куда президенту взбредет в голову отправиться, пока не завершится его визит. Когда Аллейн сообщил ему, что появления президента на публике будут сокращены, если не отменены вообще, коллега выразил сдержанное, но глубочайшее удовлетворение.

– Можно сказать, – говорил он теперь, – что какую-то пользу из всей этой каши мы все-таки извлекли.

И Гибсон сообщил, что удалось найти гильзу от «люгера». На земле, под окном уборной. Впрочем, пулю так и не обнаружили.

– Хотя не думаю, – с досадливым удовлетворением сказал Гибсон, – что нам стоит лить по этому поводу слезы. Взгляните-ка.

Он открыл большую бледную ладонь. Аллейн и Фокс склонились над ней.

– Пыж? – изумился Фокс. – Ну и ну! Постойте-ка. Это что же получается?

– Да, Фред, – выпрямился Аллейн. – Я совсем не уверен, что ты потерпел неудачу.

Они покинули посольство.

Когда Аллейн добрался до дома, Трой еще не спала. Она окликнула мужа, избавляя от стараний не разбудить ее. Он вошел в спальню. Трой сидела на кровати, обхватив руками колени.

– Прием получился не особо удачный, – сказал он. – Прости, голубка.

– Тебе удалось?..

– Нет. Трой, мне пришлось отправить тебя домой, ничего не сказав. У меня не было на это времени. Ты сильно испугалась?

– Да я, по сути дела, почти ничего и не видела. Хотя… да… видела, конечно, но как-то странно, все казалось мне… нереальным. И только на миг – на секунду-другую. В определенном смысле я не поверила своим глазам.

– Ну и хорошо.

– Все так метались вокруг.

– Что верно, то верно.

– А ты очень умело выпроводил нас оттуда.

– Правда?

– Да. Но послушай… – Трой на миг прикусила губу и спросила, стараясь произносить слова побыстрее: – Это было копье, правда? Его закололи?

Аллейн кивнул и, протянув руку, отвел с ее глаз прядь немного растрепанных темных волос.

– Значит, – сказала Трой, – ты арестовал это великолепное создание?

– Громобой утверждает, что великолепное создание ничего дурного не сделало. Да мы и не вправе распоряжаться внутри посольства. Диковинное получается дело. Хочешь послушать?

– Не сейчас. Ты бы поспал.

– Ты бы тоже. Я залезу в ванну. С добрым утром, любовь моя. О, совсем забыл! Я принес тебе подарок от Громобоя!

– Мне? Какой?

– Он хочет, чтобы ты его писала. Это его идея, не моя.

Несколько секунд Трой оставалась недвижимой. Потом бросила на Аллейна полный восторга взгляд и зарылась носом в подушку.

Аллейн смотрел на жену и думал о том, что принято называть артистическим темпераментом. Наконец он тронул ее волосы и в пробивающемся сквозь окна бледном утреннем свете побрел в ванную комнату.

Глава 6
Ранний вечер в Каприкорнах

1

Когда под вечер следующего дня Аллейн подошел к дому номер один по Каприкорн-Уок – мистер Уипплстоун позвонил ему домой и передал через Трой просьбу зайти, – его встретила на крыльце Люси Локетт.

С видом собственницы кошка сидела на ступеньке и внимательно разглядывала гостя.

– Я тебя знаю. – Аллейн протянул ей палец. – Добрый вечер, дорогая.

Люси поднялась, старательно потянулась, зевнула и, примерно на вершок приблизив к пальцу усы, замерла. В открытое сводчатое окно выглянул мистер Уипплстоун.

– А, вот и вы, – улыбнулся он. – Одну секунду.

Люси ловко перескочила с крыльца на подоконник, а оттуда на грудь хозяину, который вскоре, так и держа ее на руках, открыл входную дверь.

– Входите, входите, – пригласил мистер Уипплстоун. – Мы вас ждали.

– Какой у вас приятный дом.

– Вы правда так думаете? Должен признаться, мне он нравится.

– Вам не пришлось далеко идти прошлой ночью, вернее, сегодняшним утром.

– Нет. Знаете, Рори, когда я вернулся домой в такое немыслимое время, я поймал себя на том, что гадаю – ну, почти гадаю, – не причудилось ли мне случившееся. Что-то вроде прыжков туда-сюда во времени, как в фантастических пьесах: кажется, будто все произошло в другой временной плоскости. Эта история настолько… э-э… настолько не вязалась с реальностью.

– И не вязалась, и не вяжется, – согласился Аллейн.

Мистер Уипплстоун, как обнаружил Аллейн, и сам не очень вязался с реальностью. Чтобы увериться в этом, достаточно было взглянуть на него, чопорно восседающего за письменным столом: отлично сшитый костюм, полувоенная стрижка, скромный галстук, элегантные запонки, монокль и скребущая лапами безупречный жилет маленькая черная кошка.

– Так вот, насчет Чабба, – озабоченно говорил он. – Я ужасно волнуюсь за него. Понимаете, я не знаю… он ничего не рассказывает… и, должен сказать, миссис Чабб выглядит просто неописуемо плохо.

– Он не рассказывал вам, как на него напал черный лакей?

– Он мне вообще ничего не рассказывал. А сам я чувствую, что расспрашивать его неразумно.

– Что вы вообще думаете о Чаббе? Какое мнение в общем и целом составили вы за время, что он у вас служит?

Выразить это мнение оказалось для мистера Уипплстоуна делом нелегким, однако в конечном итоге выяснилось, что, с его точки зрения, Чаббы настолько близки к совершенству, что о разнице уже и говорить не приходится. В сущности, задумчиво поведал мистер Уипплстоун, ему всегда казалось, что таких слуг давно уже не существует – разве у какого-нибудь миллионера сыщется один-другой.

– Я иногда думаю, что оба они слишком хороши, чтобы быть настоящими. Зловещая мысль! – закончил он.

– Вы, помнится, говорили, что у Чабба зуб на черных.

– Да, пожалуй. Именно такое у меня создалось впечатление. Когда я в первый раз осматривал дом, мы оказались в комнате наверху, и – о господи, это же он и был, бедняга, – посол шел внизу по улице. Чаббы стояли у окна и увидели его. В общем-то ничего особенного не произошло. Но они просто глаз от него оторвать не могли. Родерик, дорогой, вы же не станете делать отсюда нелепый вывод, будто Чабб… Да нет, конечно, не станете.

– Я думаю лишь о том, как мог предрассудок, связанный с цветом кожи, повлиять на его показания. Когда мы с ним беседовали, он более чем откровенно высказался о своей неприязни к цветным.

– Что же тут удивительного, если его, по вашим словам, едва не задушили!

– Это он так говорит.

– Вы ему верите?

– Не знаю, – со странной ноткой в голосе сказал Аллейн. – Возможно, верю. Однако я чувствую – что-то у него не вяжется.

– Послушайте, – сказал мистер Уипплстоун, – ведь, в конце-то концов, вся эта история, вероятно, объясняется очень просто. Нгомбванский охранник по неизвестной нам причине сговорился с лакеем убить посла либо президента. В самый ответственный момент лакей обнаружил, что Чабб преграждает ему дорогу, и скрутил его, чтобы дать охраннику возможность совершить убийство. Охранник прикончил посла. А президенту сказал, что его, как выражается мой бедный Чабб, «вырубили».

– Да, – кивнул Аллейн, – ни сучка ни задоринки – почти что.

– Ну вот видите, видите! – воскликнул мистер Уипплстоун и погладил кошку.

– А выстрел?

– Часть заговора… нет, постойте… ну да! Эта жуткая женщина говорит, что на нее набросился черный, так? Ну и вот вам!

– Кем бы он ни был, стрелял он, скорее всего, холостым патроном.

– Правда? Так я об этом и говорю! Отвлекающий маневр. Рассчитанный на то, что все вы и думать забудете о шатре, а президент поднимется во весь рост.

– Как я уже сказал, сучков почти не видно.

– Так в чем же дело?

– Дорогой мой, я и сам не знаю в чем. Честное слово, не знаю. Так, разного рода туманные тонкости, в полицейских руководствах не значащиеся, – что-то наподобие легкого покалывания в кончиках пальцев. На мой взгляд, все это выглядит уж слишком опрятно. Вроде той заливной рыбы, которую вам показывают издали во время океанских круизов, но никогда не подают к столу.

– Да ну, бросьте!

– И при всем при том несколько более чем логичных вопросов так и остаются без ответа. Вот вам первый. Черный громила с чулком на голове, о котором нам поведала миссис К.‐М. Она, видите ли, смутно различила его на фоне окошка в кабинке, которого из самой туалетной комнаты попросту не видно. И он, стало быть, выскочил из дамской комнаты прямиком в вестибюль, где находились четверо людей Гибсона, один из них – у двери этой самой комнаты. У всех имелись фонари. И все они прозевали человека, промчавшегося мимо них. Кстати, в коридоре, где расположен главный рубильник, уже оказался к этому времени еще один человек Гибсона, включивший свет через десять секунд после того, как он услышал выстрел. Вот за эти десять секунд и было совершено убийство.

– И что же?

– А то, что наша общая знакомая уверяет, будто после выстрела ее злодей выскочил из кабинки – все еще в темноте, – немного попинал ее ногами и удрал, оставив бедняжку валяться на полу – по-прежнему в темноте. Затем, говорит она, объявились прислужницы, включая и нашу быстро краснеющую девицу-сержанта, и все они попадали на нее. Все еще в темноте, заметьте. Прислужницы же твердят, что появились там сразу после выстрела.

– Значит, они напутали, вот и все.

– Только не сержант.

– Дьявольщина! – воскликнул мистер Уипплстоун. – Но какое отношение все это имеет к моему несчастному Чаббу?

– Понятия не имею. Но меня так и подмывает предположить, что по части напускания тумана ваши черные кандидаты в преступники просто-напросто дети по сравнению с миссис К.‐М.

Мистер Уипплстоун задумался. Люси потрепала его лапкой по подбородку, потом свернулась калачиком и уснула.

– Правильно ли я вас понял, – спросил он наконец, – что, по вашему мнению, миссис К.‐М. все наврала насчет чернокожего с чулком на голове?

– По моему мнению, она его выдумала.

– Тогда кто же, черт побери, стрелял?

– Ну, – сказал Аллейн, – это как раз проще простого. Она сама и стреляла.

2

Сказанное Аллейном явно ошарашило мистера Уипплстоуна. Он даже снял кошку с колен и опустил ее на пол, где она и осталась сидеть, демонстративно и оскорбленно охорашиваясь. Мистер Уипплстоун стряхнул с жилета кошачью шерсть, скрестил ноги, сложил пальцы домиком и наконец произнес:

– Весьма интригующе.

Помолчав еще немного, он спросил Аллейна, имеет ли тот какие-либо конкретные данные, способные подтвердить его пугающее представление о совершенном Кокбурн-Монфорами?

Конкретных, пожалуй, нет, признал Аллейн. Впрочем, он указал на то, что если чернокожий мужчина и впрямь вознамерился бы палить из пистолета – холостыми патронами или боевыми, – самым разумным для него было бы заниматься этим в мужской уборной, где его присутствие вряд ли привлекло бы к нему пристальное внимание, а не в женской, где оно могло показаться несколько экстравагантным. В мужской он мог сойти за прислужника – если на нем была ливрея – или за гостя, если таковой не имелось.

– По правде говоря, – прибавил Аллейн, – вваливаться в дамскую кабинку, где он может, как оно, по словам миссис К.‐М., и случилось, нарваться на женщину in situ[20]20
  Здесь – сидящую на своем месте (лат.).


[Закрыть], – это уж верх слабоумия.

– Верно, – задумчиво сказал мистер Уипплстоун. – Верно, верно, верно.

– Более того, – продолжал Аллейн, – наша девица-сержант, которая хоть и допустила безобразную промашку, но затем все же проявила определенную расторопность, утверждает, что, помимо выстрела и последовавших за ним воплей миссис К.‐М., ничто не нарушало мирной тишины этого уединенного места.

– Я понимаю.

– Что же касается оружия, то эксперт, исследовавший его нынче утром, сообщил, что выстрел был сделан только один, и скорее всего холостой. Отпечатки пальцев отсутствуют. Это, конечно, не улика, однако сержант говорит, что на миссис К.‐М. были перчатки до локтя. В том положении, в каком пребывала, если ей верить, миссис К.‐М., такие перчатки обычно расстегивают на запястьях, стаскивают с кистей, а после подтягивают кверху, к той их части, которая остается нетронутой. Между тем перчатки нашей дамы были застегнуты на все кнопки, а у нее, судя по ее показаниям, не было времени, чтобы привести себя в порядок. Вряд ли она сидела на полу, застегивая перчатки, и одновременно вопила благим матом.

– Да, весьма правдоподобно, – согласился мистер Уипплстоун.

Аллейн подумал, что его друг лихорадочно перестраивает свои мысли, приспосабливая их к новым для него данным.

– Я бы выразился более решительно, – добавил Аллейн. – Мне не хватило бы целой жизни на то, чтобы придумать иное объяснение для всех нелепиц, которые она нагромоздила в своем вранье. К тому же она чуть ли не забила себе нос нюхательной солью, чтобы вызвать слезы на глазах. Как бы там ни было, я собираюсь ее навестить.

– Когда? – вскрикнул мистер Уипплстоун.

– Да вот от вас и пойду. А что? В чем дело?

– Нет-нет, ни в чем, – поспешно отозвался мистер Уипплстоун. – Пустяки. Просто дверь вам, скорее всего, откроет Чабб.

– Чабб?

– Он… э-э… «обихаживает» Кокбурн-Монфоров каждую пятницу по вечерам. Уверяю вас, Аллейн, в этом нет ничего необычного. У Чаббов имеется по соседству несколько мест, где они подрабатывают. Например, по воскресеньям они присматривают за ребенком в семнадцатом доме. У нас на этот счет имеется соглашение.

– А миссис Чабб обслуживает вашего нижнего жильца, не так ли?

– Через день на другой, по часу. Кстати, она нам сейчас чай принесет. – Мистер Уипплстоун взглянул на часы. – С минуты на минуту. Я попросил ее подать сегодня чай пораньше, надеялся, что вы ко мне присоединитесь. Миссис Аллейн сказала, что на ленч у вас времени нынче не будет.

– Замечательно. С удовольствием выпью чашечку.

Люси, недолго поцарапав когтями дверь, ухитрилась открыть ее достаточно широко, чтобы она могла выйти – трубой задрав хвост и отпустив напоследок двусмысленное замечание.

– По временам, – сказал мистер Уипплстоун, – меня так и подмывает вытянуть из Чаббов все, что они знают.

– О Шеридане и Кокбурн-Монфорах?

– Ну да. Разумеется, осторожно. Но нет, ничего из этого не выйдет. Во всяком случае, – и мистер Уипплстоун, словно осуждая себя, махнул рукой, – у меня.

– Думаю, вы правы, – сказал Аллейн. – А вы не будете против, если я переговорю с миссис Чабб?

– Здесь? Сейчас? – с явным неудовольствием спросил мистер Уипплстоун.

– Ну… если угодно, чуть позже.

– Она ужасно расстроена. И из-за того, что черный лакей так обошелся с Чаббом, и из-за последующего допроса.

– Я постараюсь не усугублять ее горестей. В сущности, Сэм, это не более чем рутинный разговор.

– Что ж, остается надеяться, что таким он и будет. Чш!

Он поднял палец. Откуда-то снаружи послышалась прерывистая череда то ли толчков, то ли ударов. Звуки становились все громче.

Аллейн подошел к двери, которую Люси Локетт оставила приоткрытой, и выглянул в прихожую.

Он увидел Люси, которая задом, враскоряку спускалась по ведущей наверх лестнице, волоча за собой на цепочке некий предмет. Добравшись донизу, она с трудом подцепила его зубами, приглушенно мяукая, миновала Аллейна, вошла в гостиную и уронила свою добычу к ногам хозяина.

– О нет, нет! – возопил он. – Опять! Господи боже, опять!

Да, это опять была глиняная рыбка. Пока мистер Уипплстоун с живейшим отчаянием взирал на нее, из коридора донеслось позвякивание посуды. Аллейн с чрезвычайным проворством сгреб рыбку и сунул ее в карман.

– Ни слова, – шепнул он.

Вошла миссис Чабб с чайным подносом. Аллейн поздоровался и перенес к креслу мистера Уипплстоуна маленький столик.

– Я не ошибся? – спросил он.

Миссис Чабб нервно поблагодарила его и опустила поднос на столик. Когда экономка вышла и, судя по звуку шагов, поднялась наверх, Аллейн сказал:

– Это не Шериданова рыбка. Кошка принесла ее сверху.

У мистера Уипплстоуна отвисла челюсть. Он уставился на собеседника так, будто впервые увидел его.

– Покажите, – в конце концов потребовал он.

Аллейн вытянул рыбку из кармана и, держа за цепочку, поднес ее к лицу мистера Уипплстоуна.

– Да, – согласился тот. – Это она. Я вспомнил.

– Что вы вспомнили?

– По-моему, я вам рассказывал. В первый раз, как Люси стянула ее. Или похожую. Из квартиры внизу. У меня возникло странное ощущение, что я ее видел раньше. И во второй раз, когда я возвращал рыбку Шеридану. Такая же висела на жирной шее страховидного Санскрита. У меня тогда снова что-то зашевелилось в памяти. И вот теперь вспомнил: в тот день, когда я осматривал дом, рыбка была в комнате Чаббов наверху. Свисала с фотографии девушки с черной лентой на рамке. Странноватое зрелище. И это она самая, – закончил мистер Уипплстоун, вернувшись к исходной точке. Он спрятал лицо в ладони и пробормотал: – Очень, очень неприятная новость.

– Не исключено, что она не имеет никакого значения. Я бы на вашем месте не убивался так. Рыбка может оказаться всего-навсего внешним, зримым знаком какой-нибудь доморощенной религии, которую они исповедуют.

– Да, но Чабб! И эти сомнительные, более чем сомнительные, Кокбурн-Монфоры, и совсем уж зловещие Санскриты! Нет, мне это не нравится, – решил мистер Уипплстоун. – Совсем не нравится.

Он оторвал взгляд от Люси, мирно сидевшей, поджав под себя лапы.

– Кошка – о прискорбных привычках я ничего в данный момент говорить не стану – удирает, едва завидев эту мерзкую парочку. Мгновенно. А Пирелли из «Неаполя» считают, что она принадлежала Санскритихе. И похоже, думают, что та жестоко с ней обращалась.

– Я что-то не вполне понимаю…

– Хорошо-хорошо. Это в сторону. Выпьем чаю, – отсутствующим тоном предложил мистер Уипплстоун. – Вы мне вот что скажите: как вы намерены поступить с этим медальоном, с рыбкой?

Аллейн снова достал вещицу из кармана и повертел ее в пальцах. На обратной стороне медальона было выжжено что-то вроде фирменного знака – волнистое X.

– Грубоватая работа, – сказал он. – Хорошо, что Люси его не разбила. Если вы не возражаете, я поднимусь наверх и верну медальон владелице. Он оправдает мое появление, не так ли?

– Наверное. Да. Ладно. Раз уж без этого не обойтись.

– Это избавит вас от неприятной необходимости присутствовать при нашей беседе, Сэм.

– Да. Спасибо. Очень хорошо. Да.

– Тогда я, пожалуй, пойду, пока она не спустилась в кухню. Где их гостиная?

– Первая же дверь после лестницы.

– Отлично.

Аллейн покинул мистера Уипплстоуна, сокрушенно наливающего себе чашку чаю, поднялся по лестнице и стукнул в дверь.

После недолгой задержки миссис Чабб отворила и чуть ли не с ужасом воззрилась на Аллейна. На долю секунды тому показалось, что дверь захлопнется перед его носом. Однако женщина отступила, прижав пальцы к губам, и Аллейн вошел в гостиную.

Фотографию на стене он увидел сразу. Девушка лет шестнадцати, очень похожая на миссис Чабб. Круглое, свеженькое лицо. К верхним углам рамки прикреплены собранные в розетки черные ленты. На самой фотографии аккуратным почерком написано: «4 апреля 1953 – 1 мая 1969».

Аллейн извлек медальон из кармана. В горле миссис Чабб что-то тоненько пискнуло.

– Боюсь, Люси опять принялась за старое, – сокрушенно вымолвил суперинтендант. – Мистер Уипплстоун говорит, она уже проделывала это раньше. Удивительные животные кошки, не правда ли? Уж если они вобьют себе что-нибудь в голову, их ничем не остановишь. Это ведь ваша рыбка, верно?

Миссис Чабб даже не пошевелилась, чтобы взять ее. На столике под фотографией лежала чертежная кнопка. Аллейн воткнул ее в оставленное острием отверстие и повесил на кнопку медальон.

– Ее, наверное, кошка вытянула, – сказал он. – Вам не по себе, миссис Чабб? Мне очень жаль. Присядьте, ладно? И давайте посмотрим, не смогу ли я вам чем-то помочь. Хотите воды? Нет? Да вы сидите, сидите.

Аллейн поддержал женщину под локоть. Миссис Чабб как стояла у кресла, так и осела в него, словно ее не держали ноги. Она побелела как полотно и вся дрожала.

Аллейн придвинул себе стул.

– Мистер Уипплстоун говорит, что вы очень расстроились из-за случившегося вчера ночью, а теперь еще я, боюсь, вас напугал, – сказал он.

Поскольку та по-прежнему молчала, Аллейн продолжил:

– Вы, скорее всего, не знаете, кто я такой. Это я прошлой ночью расспрашивал вашего мужа. Я давний друг мистера Уипплстоуна, и мне известно, как он вас ценит.

Миссис Чабб прошептала:

– Полиция?

– Да, но это не должно вас пугать. Можете мне поверить.

– Он набросился на него, – выдавила миссис Чабб и на секунду закрыла глаза. – Черный. Набросился.

– Я знаю. Он мне рассказывал.

– Это правда. – И дрогнувшим голосом она повторила чуть громче: – Это правда, сэр. Вы верите, сэр? Что это правда?

Аллейн молчал.

«Верю ли я в то, верю ли я в это, – думал он. – Каждый спрашивает, во что ты веришь. Слово лишается смысла. В такой неразберихе важно совсем иное, важно, что ты знаешь».

Еще помолчав, он наконец нашел нужные слова:

– Полицейский вправе верить лишь в то, что установил он сам, причем установил, не оставив места сомнениям. Если на вашего мужа напали, как он говорит, мы это выясним.

– Слава тебе господи, – прошептала несчастная. – Простите, сэр, что я так расклеилась. Не знаю, что на меня нашло.

– Ничего, пустяки.

Он встал и подошел к фотографии. Миссис Чабб высморкалась.

– Привлекательное лицо, – сказал Аллейн. – Ваша дочь?

– Да, – отозвалась экономка. – Была.

– Простите. Давно?

– Шесть лет.

– Болезнь?

– Несчастный случай. – Она хотела что-то добавить, но, передумав, сомкнула губы. И затем вдруг почти выкрикнула, с вызовом в голосе: – Она была у нас единственной. Наша Гленис.