Текст книги "С надеждой на Встречу"

Трудные круги

Порой бывает очень тяжело. Каждый знает, как это, когда все вдруг разом навалится. И неприятности по работе, и со стороны близких людей непонимание, и болезни какие-то, и финансовые трудности. К этому еще – преткновения различные, грехи, душу тяготящие, уныние, в милости Божией сомнение. А может, и не так много всего сразу, может, одно что-то, но и оно так придавило, что никак из-под него не выберешься.

Чего только не делаешь! Разбираешься, думаешь, как в таком положении оказался, как выйти из него. Тщетно. Словно в болото, еще глубже проваливаешься, все еще тяжелей, безысходней. Молишься, просишь у Господа помощи, просишь сил, просишь вразумления. И снова тщетно. Точно стена какая-то от земли до небес выросла, не пробиться. И если прежде унывал, то теперь уж просто отчаяние подступает.

Но вот – читаешь утренние молитвы, а в них 50-й псалом, такой знакомый, наизусть уже выученный. Который раз произносишь, думая о своем, эти удивительные, исполненные спасительной надежды слова: сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит… Произносишь и вдруг понимаешь: вот оно! Сокрушенно и смиренно.

Смирись, сокруши гордость своего сердца – и все изменится. Обстоятельства поменяются, безысходность с отчаянием отступят, а самое главное – уйдет это страшное чувство богооставленности, с которым так невыносимо жить.

Но как смириться? Достаточно ли просто понять, что это необходимо и все произойдет само – сердце очистится от надмения, мысли просветятся, в душе не останется и следа ожесточения? И так бывает, но чаще необходим труд – не великий какой-то, однако очень важный.

Труд этот в том заключается, чтобы, окинув взором все злоключения свои – внешние и внутренние, – сказать искренне, с полной в то верой: «Достойное, Господи, по делом моим приемлю». Понять, что все это, нас гнетущее, нам боль причиняющее, не откуда-то извне пришло, а из нашей сокровенности сердечной родилось. Древо, из которого сделан крест твой, выросло на почве твоего собственного сердца – с этим не надо спорить, это надо принять. Примешь – смирится сердце, и увидишь, как вдруг не станет того, что составляло крест. Почва изменилась, и выросшее на ней иссохло и опало…

Никого ни в чем не надо винить, только себя. Ни с кем не нужно враждовать более, разве что со страстями своими. Трудно смиряться, но когда смиришься все же, то познаешь истину слов богомудрого аввы Исаака: «Лишь только смирится человек, как сразу окружает его со всех сторон милость Божия»[12]12
  См.: Исаак Сирин, прп. Слова подвижнические. – М.: Изд-во Сретенского монастыря, 2010. Слово 34.


[Закрыть]. И потом уже память об этом сама будет влечь тебя под спасительную сень этой величайшей из всех добродетелей.

И еще… Откроется твоему сердцу, что не столько все прочие грехи и страсти были и остаются причиной твоих бед и скорбей, сколько одна – гордость. Это она заставляла тебя противиться Богу. И Он, по слову апостола, противился тебе (см.: Иак 4, 6). И вся жизнь – противилась. А что плохо тебе было – так для того и привел тебя Господь это плохое потерпеть, чтобы ты смирился.

Только бы дай Бог это – такое простое и такое важное – откровение запомнить. Потому что иначе придется всю жизнь ходить такими трудными и знакомыми кругами – от гордости к смирению через скорби.

Между двумя крайностями

Любая крайность – признак определенной ограниченности: мышления, чувствования, кругозора. Любая крайность вредна, особенно в том, что имеет отношение к жизни нашей души, к нашим взаимоотношениям с Богом.

И вот две такие вредные и очень распространенные крайности. Одна присуща в большей степени людям не верующим совсем или маловерующим: «Все, что происходит, происходит само по себе, по естественному стечению обстоятельств. И Бог, Божия воля, Божий Промысл решительно ни при чем, все объясняется лишь естественными, всем известными законами».

Другая крайность, наоборот, отличает людей верующих и церковных: все, что бы только ни случилось, мы неизменно пытаемся объяснить волей или же попущением Божиим. Причем неизменно силимся уразуметь: а почему именно Господь изволил это и отчего Он попустил то? Уразумеваем, конечно же, далеко не всегда. И когда кажется, что все же уразумели, то нередко ошибаемся. Отсюда – часто недоумеваем, скорбим и даже ропщем порой на Бога: ну как же так Господь устроил, почему, зачем?!

Мне думается, неверно все это… Какое-то странное небрежение по отношению к дару свободы, забвение о нем. Господь предоставил нам самим право выбора, как поступать, что делать и чего избегать, к чему стремиться и от чего удаляться, спасаться и погибать, в конце концов. И правильно ли разве постоянно пытаться переложить ответственность за все происходящее на Того, Кто ждет ответственного отношения к жизни от нас? Есть предведение Божие – всего, в том числе и нашего произволения. Есть основанный на нем Промысл Божий. Но есть и реализация нашей свободы. И не только нашей, разумеется, но и каждого человека.

По улице идет наш знакомый, из-за угла вылетает машина, сбивает его, и вот – нет уже того, кто был нам дорог. Он предстоит пред Судией своим.

Появился на свет ребенок с врожденным заболеванием. Родители беспокоились, спрашивали врачей в перинатальном центре, что делать, но те успокаивали: «Не волнуйтесь, это само пройдет, если не сегодня, то завтра». В результате запущенная болезнь превратилась в хроническую патологию.

Судья при рассмотрении этого дела проявил лицеприятие, поскольку польстился на дары противной стороны, – и погрешил в итоге против истины за предложенную ему мзду.

Проводка в доме загорелась – и начался пожар…

Как мы скажем о каждом из этих событий? Все это случилось, потому что такова была воля Божия? Что ж, с одной стороны это будет правдой и останется лишь постараться определить, является эта воля, по авве Дорофею, благой, благоугодной и совершенной (см.: Рим 12, 2) или же имело место лишь то, что мы называем попущением Божиим? Но есть риск, что, остановившись на этом, мы не увидим другой стороны, важной для нас, человеческой, собственно нашей.

Наш знакомый всегда переходил дорогу где придется, был рассеян. А за рулем сбившей его машины сидел не умеющий толком водить, приобретший права, ни дня не ходив в автошколу, зеленый юнец, представитель «золотой молодежи». Удивителен ли результат?

Врачи сегодня очень часто невнимательны к своим пациентам, уровень подготовки специалистов падает, «просмотренный» в роддоме ребенок далеко не редкость. И тут ничего странного, к сожалению, нет, скорее, закономерность.

Судей, которые судят судом праведным, много ли на земле нашей грешной осталось? На земле, где и малые крупицы правды как драгоценность воспринимаются? Чудно ли, что и в нашем случае выиграли те, кто воздаянием неправедным позаботились судью на свою сторону склонить?

Проводка старой была, ее давно следовало заменить, а мы все тянули, тянули, неизвестно чего ждали. Вот и пожара дождались.

Все это, вышеперечисленное, совершенно естественно, объяснимо, прогнозируемо, наконец. Да, и оно, безусловно, находится в общем потоке Промысла Божия, ибо в нем вообще все. Но не лучше ли, когда мы мучительно ищем ответа на бесконечные «почему», в случае скорбном, тяжелом для нас, не возлагать все только на Господа, а осмотреться вокруг и увидеть, что на деле ответы очень просты и даже очевидны?

Господа же надо спрашивать о другом… О том, как и самое болезненное, горькое обратить на пользу, как усмотреть ее, сокрытую, уготованную Им для нас и в радостном, и в печальном, и в том, что представляется вообще невыносимым. Потому что это Ему точно угодно. Это и есть Его воля.

Вознесение, но не расставание

Каждый христианский праздник – воспоминание о событии, оставившем свой неповторимый след в истории Церкви и человечества, событии, которое и по сей день значимо и, как принято говорить, актуально для любого человека. Это действительно так: все, что делал когда-либо Господь во дни Своей земной жизни, все, что происходило после Его распятия, погребения и Воскресения, все, что творили во славу Христа Его ученики и ученики учеников, имеет непосредственное отношение к жизни всех нас – людей как верующих, так и далеких от Бога, как отчетливо это понимающих, так и вовсе сей данности не сознающих. Но без веры и понимания – как воспринять то, что хочет Господь нам дать, что стремится Церковь через время и пространство до нас донести?

Причем, ведь и правда, не только вера тут потребна, но и понимание также необходимо… Если не понимаем мы, например, сути того или иного праздника, не усматриваем его связи с тем, что касается лично нас, не чувствуем ни радости, ни какого-то движения душевного, когда он наступает, то как праздновать-то? Просто прийти на службу, как обычно, помолиться и вернуться домой – ощущая, что что-то не то, что какая-то клеточка нашего сердца, так нуждавшаяся в наполнении, осталась пустой?..

Бывает и так. И нередко. Потому и стараешься во время проповеди не просто объяснить суть праздника, а приблизить его к слушающим тебя людям, помочь им понять, что он значит именно для них, в чем заключается его – для всех – радость. И, конечно, один из праздников, более многих иных в таком объяснении и приближении нуждающийся, – сегодняшний день Вознесения Господня. Так легко уяснить, что мы празднуем на Пасху, на Троицу, в день Рождества Христова или Благовещения Пресвятой Богородицы… А на Вознесение? Господь, на протяжении сорока дней являвшийся апостолам, наставлявший и утешавший их, Господь, Которого видели их очи и осязали руки (см.: 1 Ин 1, 1), возносится на небеса и скрывается от них. Тот, к Кому они всегда могли прийти, обратиться, Кому могли излить свою печаль, у Кого находили разрешение любых своих недоумений, Кто обличал их за маловерие и боязливость и в то же время утверждал в вере и исполнял сердца отвагой, скрывается… И больше не ходит Он по дорогам Палестины, как бедный Странник, не имеющий, где подклонить главу, но исцеляющий при этом безнадежно больных, освобождающий от демонского гнета одержимых, воскрешающий умерших.

Чувство растерянности, скорби, даже оставленности какой-то. Где же тут радость и где праздник? Какие чувства наполняли сердца апостолов, когда они стояли на том месте, куда привел их перед этим Господь, взирая на синь небес, принявшую Его? Мы можем только догадываться об этом, представляя, что испытывали бы в этот момент мы сами. И, скорее всего, догадки эти не будут лишены основания: в учениках Христовых до дня Пятидесятницы, до явления Утешителя, мы видим столько всего знакомого нам – человеческого, немощного, нашего! За мгновение до Вознесения они еще спрашивали Его: Не в сие ли время, Господи, восстановляешь Ты царство Израилю? (Деян 1, 6).

И вот Его уже нет рядом. И нет того «восстановления царства», коего, несмотря ни на что, ждали они. Как не испытать растерянности? Косвенно подтверждает эту растерянность апостолов и вопрос, который задают им явившиеся в это время ангелы: Мужи Галилейские! Что вы стоите и смотрите на небо? (Деян 1, 11).

Но в их же следующих словах – и утешение, и надежда, и то ожидание, которым с этого мгновения всем христианам жить: Сей Иисус, вознесшийся от вас на небо, придет таким же образом, как вы видели Его восходящим на небо (Деян 1, 11).

Жизнь наша исполнена грехов, неправильностей, несправедливостей, в ней «все не так». Иной раз она кажется бессмысленной, иной – невыносимой. Но все меняется удивительным образом, когда мы вдруг ощущаем реальность этого обещания: придет таким же образом… Ощущаем – в день праздника Вознесения, вслушиваясь в его песнопения, читая окончание Евангелий от Марка и от Луки и самую первую главу Деяний апостольских. А еще – когда просто вспоминаем об этом событии, уже состоявшемся, и о том, которое обязательно состоится.

Господь вознесся, как сказано в Евангелии, благословляя (см.: Лк 24, 50–51). И это благословение не отнималось и не отнимется никогда от тех, кто ждет Его Второго славного Пришествия и всей своей жизнью готовится к нему. От тех, кому дал Он такое поразительное в силе своей обещание: Я с вами во все дни до скончания века (Мф 28, 20). Обещание, которое, будучи понято разумом и принято сердцем, никогда не позволит отнестись к Вознесению как к расставанию.

Предательство и Тот, Кто не предает

Всяк человек ложь (Пс 115, 2). Сколько раз каждый из нас читал, слышал или произносил эти слова псалмопевца! Но насколько же по-разному они могут отзываться в сердце… Одно дело, когда ты просто прочитываешь правило ко Причащению, в которое включен начинающийся этой фразой 115-й псалом. Ты можешь даже не задержаться на ней вниманием. Другое, когда понимаешь, что ты сам – ложь. Тут даже какое-то утешение можно найти: да, ты нечестен, лжив, непостоянен, однако ведь не только ты такой, а и вообще – всяк человек. Но вот если предали тебя, подвели, бросили, оставили без помощи именно тогда, когда она была нужнее всего… Тогда-то ты постигаешь всю силу, всю скорбную глубину этой пророческой констатации. Потому что это очень тяжело – не просто оказаться одному, наедине со своей бедой и болью, но и понять вдруг, что те, на кого ты надеялся, кого считал верным другом, братом, сестрой, на самом деле не питали к тебе таких же чувств. Или питали и перестали питать. Такое открытие может не только уязвить душу – иногда оно способно ее фактически убить, разрушить в ней что-то очень важное, необходимое для того, чтобы не существовать, а жить.

И можно посему так сказать: чем скорее познаем мы, что всяк человек ложь, тем меньше разочарований нас ждет, тем меньше трагических сюрпризов. То, к чему ты готов, не ранит так сильно. Или, опять же, не убивает, по крайней мере. Только вот как жить с этим знанием? Видеть во всех окружающих потенциальных предателей, никому не доверять, ни единому слову не верить? Не сближаться и не сродняться ни с кем, от всего мира отгородиться, спрятаться, раз уж «они такие»? Превратиться в затравленную, напуганную, недоверчиво озирающуюся по сторонам дикую зверушку? Нет… Конечно, нет.

Любое понимание испорченности и трагичности нашего здешнего бытия, лишенное любви, как утверждал Екклесиаст, лишь умножает скорбь (см.: Еккл 1, 18). Тем более – подобное понимание.

Ты предан и оставлен, тебе больно и страшно? Прибегни, прильни как можно ближе к Тому, Кто Сам был предан и оставлен всеми. Он утешит, успокоит… И ты увидишь, что несмотря ни на что, на все с тобой бывшее, не один, и не брошен, и не забыт, и не предан. Потому что это Он один никогда не бросает, не забывает и не предает. Только Он один! Но и этого не просто достаточно. В этом вообще – все, что только необходимо.

И лишь Господь научит – как любить тех, у кого не хватило любви к тебе, как прощать, даст необходимую для этого силу и не менее необходимую мудрость. Потому что это Господь. И рядом с Ним невозможное становится возможным, нестерпимая боль претворяется в радость, все противоречия снимаются, все преграды рушатся. Только бы быть рядом с Ним – как можно ближе…

Смерть на Пасху

Один мой знакомый рассказал мне как-то поразивший сначала его, а потом и меня случай. На Пасху он был в храме за поздней литургией – хотел причастить еще маленького тогда внука. К тому времени, когда на амвон вышел священник с Чашей, отворилась дверь баптистерия и оттуда вышли несколько человек, которых, как оказалось, во время этой пасхальной литургии крестили. Впереди шел батюшка, затем высокий, худощавый, с военной выправкой старик в черной шинели офицера военно-морского флота, а за ним все остальные. Было понятно, что идут они впервые причаститься Святых Христовых Таин. Но неожиданно случилось что-то страшное. Старик как-то чудно взмахнул руками, начал падать, пытаясь удержаться на ногах, схватился за фелонь священника, но все равно упал. Прихожане, и мой знакомый в том числе, бросились его поднимать, но оказалось, что он уже умер.

Согласно записи, сделанной в метрической книге, ему исполнилось 84 года. Судя по форме, которая была на нем, свою службу в военно-морском флоте он закончил в звании контр-адмирала. И вот так встретил свою смерть – в храме, на Пасху, сразу же после крещения, на пути к Чаше со Святыми Дарами…

Часто мы пытаемся подчинить какой-то известной схеме или правилу вещи, которые ни в какую схему не укладываются и уложены в принципе быть не могут. По тем или иным внешним фактам судим о том, что скрывается в сердце человека. По таким же внешним фактам заключаем, что кто-то не сподобился милости Божией и теперь навеки осужден. Или, наоборот, с уверенностью утверждаем, что кто-то другой, напротив, удостоился участи спасенных. Но разве можно о чем-то право судить, не зная того, что внутри, не зная того, чего и сам человек не ведает, что по-настоящему явно лишь для Господа?

Есть такое отчасти церковное, отчасти народное поверье, согласно которому умереть на Пасху – знак особой милости Божией к человеку, некая «гарантия спасения». Вместе с тем мы знаем, насколько важно прежде кончины приобщиться Святых Даров, и в приобщении в самый день смерти также видим некое уверение в том, что загробная участь христианина сложится благополучно. Это что касается наших знаний, мнений и убеждений.

А вот о крещении говорит совершенно определенно Сам Христос: если кто не родится от воды и Духа, не может войти в Царствие Божие (Ин 3, 5). И еще: кто веру имеет и крестится, спасен будет (см.: Мк 16, 16).

И вот что же? Восемьдесят четыре года ждал Господь Своего раба, хранил во многих жизненных невзгодах, пока он наконец не переступил порог храма и не погрузился в купель крещения, омывшись в ней от всех соделанных им когда-либо грехов, уподобившись в чистоте младенцу и ничем не успев вновь этой чистоты осквернить. Но когда оставалось тому же самому человеку пройти несколько шагов до Чаши с Телом и Кровью Христовой, его восхитила смерть и не дозволила приобщиться. Как это понять? Что сказать о таком странном стечении обстоятельств, а правильно – о суде Божием? Как узнать причины этого суда? Что думать о судьбе этого безымянного для нас, но Господу ведомого контр-адмирала в вечности?

Удобнее молчание. Как и во многих других случаях, когда мы, тем не менее, судим и говорим, усиливаясь понять недоступное нашему пониманию и выразить невыразимое, в то время как гораздо правильней было бы просто в безмолвии, со смирением и страхом созерцать. И в этом созерцании, смирении и страхе, возможно, открылось бы что-то для нас – нужное и важное. Не укладывающееся, с одной стороны, в несовершенные и однобокие представления наши. А с другой – делающее эти представления чуть более верными и Богу угодными.

Самое страшное и самое тяжелое

В нашем мире – испорченном грехом, глубоко несовершенном – немало есть страшного и тяжелого. Но, без сомнения, самое страшное – это бояться. А самое тяжелое – жалеть себя.

Человек боится многого. В том числе и того, что еще не случилось, но должно. Или – теоретически может. Или – с кем-то бывало. Этот страх изводит, мучает душу, опустошает ее. И, главное, изобличает в полном отсутствии доверия Богу. Более того – утверждает в этом недоверии. И, может быть, ничего подобного с человеком не произойдет, а он уже весь извелся, уже пережил все, и нервные клетки безвозвратно потерял, и волосы седые приобрел. А может, и наоборот. Чего страшится нечестивый, то и постигнет его, – утверждает мудрый Приточник (Притч 10, 24). А в народе об этом же чуть иначе говорят: «Страх беду притягивает».

Какой смысл бояться, когда нужно просто готовиться – к тем испытаниям, которые могут нас встретить, к тем скорбям, которым, возможно, суждено нас постигнуть, к тем опасностям, которыми полна жизнь? Никакого. Страх тут отнюдь не помощник, а только помеха.

Равно помеха он и тогда, когда уже случилось что-то, страха на самом деле достойное. Потому что парализует он волю и помрачает рассудок, когда они особенно нужны: первая – сильная, второй – ясный и трезвый. В ситуациях чрезвычайных не до страха должно быть – собраться надо, к Богу ум возвести, прося помощи и вразумления, и делать, чего обстоятельства потребуют, без смятения и дрожи. Только так и можно выйти из воды сухим, не иначе. Паника же по действию своему убийственна. Ведь не просто так паникеров на войне расстреливали – источник угрозы таким образом устраняли. По отношению к самому паникеру жестоко, конечно. А вот по отношению к прочим – гуманно.

Даже если находится человек перед лицом неминуемой смерти – и тогда что проку в страхе? Он тогда как нож, который в тебя вонзили, а ты в него вцепился и повернуть пытаешься, еще глубже его в себя погружая. Я помню, уже давно мне попались как-то снятые чеченскими боевиками кадры, на которых они казнили русских солдат – просто перерезали горло, как мясники. Нет – не просто, а со смехом и шутками. И один за другом наши ребята принимали смерть – молча, без звука, без стона даже. Только один вдруг отдался до конца ужасу происходящего и закричал: «Да вы что, мужики?! Вы же не всерьез, правда? Ну скажите, что не всерьез!» Его тоже убили, но с особым цинизмом и особой жестокостью… Кто посмеет его осудить? Никто, наверное. Особенно из тех, кто смерти в глаза смотрел. Но вот только… Только когда он впустил в себя это разлагающее душу чувство, отдался ему до конца, оно одно уничтожило его еще раньше, чем коснулся горла нож, удесятерило его страдания.

Излишен и вреден страх и после пережитого – страх как воспоминание, как постоянный возврат к тому, что надо было бы оставить позади и забыть. А скольких он убивает: превращает в неврастеников, лишает сна, доводит до инфаркта?

Страх, с которым человек не борется, которому он отдается, превращает его в жертву, а с этим ощущением трудно, почти невозможно жить. И умирать – тоже трудно, даже еще трудней. Поэтому я и говорю, что самое страшное – бояться.

А жалость к себе… Как бы ни было тяжело, пока мы держимся, не поддаемся малодушию и унынию, мы словно крепость – осажденная, но не взятая неприятелем. Но стоит начать себя жалеть – и пали главные ворота, и город наполнился врагами. То же самое ощущение – ты жертва. Тебе плохо, хуже всех, к тебе несправедлив и, более того, враждебен целый мир, никто не понимает и не любит тебя, никто не сострадает. Все ужасно. Что там говорит преподобный Исаак о необходимости вспоминать, находясь в искушении, тех, кому еще хуже? Да нет никого, кому было бы хуже. Может, у них, у этих людей, и обстоятельства более трудные, и болезни не в пример тяжелее, и враги пострашней моих, но мука-то душевная моя куда сильней. А главное – это же внутренние страдания…

Жалость к себе лишает сил, лишает способности здравого рассуждения, словно в западне удерживает человека. И так же, как и страх, соделывает чуждым Богу. Потому что и она – то же недоверие к Творцу, доходящее подчас до ропота на Него.

Но вот вопрос: можно ли не бояться, когда страшно? И можно ли не жалеть себя, когда трудно? Можно на самом деле. И не только совершенный человек, не только святой на это способен.

Просто когда происходит что-то по-настоящему страшное, вспомни, какое страдание и какой вред причинишь себе, страху поддавшись, и… пожалей себя – не бойся.

А когда случается что-то по-настоящему трудное, драматичное, задумайся о том, как тяжело себя жалеть, и… испугайся этой жалости, прогони ее.

А еще лучше – учись чувствовать себя всегда, как и есть, в руках любящего, милосердного, все знающего и все могущего Бога. И места ни для страха, ни для саможаления в сердце не найдется. Потому что полно оно будет – надеждой.