Текст книги "Всё о жизни чайных дракончиков"

Глава седьмая: про чай

Гостья импровизированно организованного мною вечера казалась не слишком довольной тем, что я, пусть и почти невольно, заставил ее наблюдать, как нанятый на выезд чистильщик убирает с моей высокотехнологичной шкуры последствия ночного приключения. Возможно, она завидовала тому, что в свое время позволить себе этого не смогла. Вероятно, ее злил вид разложенных на столе, за краем бархатной скатерти, на которой меня чистили, комбинезонов, заказанных мною одновременно с услугой выездной чистки.

Сложив лапы, я то и дело возвращался к ним взглядом, раздумывая о том, в какой облачиться первым.

Моя собеседница не одобряла всего этого и гордо стояла на голой столешнице, несмотря на то что чай для нее уже подали, а расторопная и ладная хозяюшка «Об алом и аромате» принесла одну из специальных бульоток для дракончиков, какие используются, когда они заказывают чай себе. Ну а что до меня – я с затаенным торжеством наслаждался ее скрытой злостью, поскольку эта злость делала ее для меня настоящей, делала ее для меня больше дракончиком.

Она могла бы погрузиться в приятную ароматную жидкость, понежить шкуру в чудесных восходящих волнах тающей терпкой карамели, а ведь ту специально заказывали у небольшой частной лавочки «Сладкие пальчики», закладывавшей патоку не меньше чем на десять лет. Но нет.

Пока она находилась напротив, я спокойно мог разглядывать ее механику. Кроме гребня, замененного уже в Золотых Кронах, я заметил, что ей реставрировали шейные пластины, заменив на более подвижные, и тоже здесь: мне предлагали сделать такую пластику по сервисному договору, но я отказался, дождавшись следующего поколения обновлений и взяв вариант из лучшего металла. Вообще, модификация, выбранная этой драконицей, оказалась крайне неудачной, и согласиться на нее дракончик мог только в единственном случае – его собственная механика слишком сносилась, и менять пришлось, не разбираясь в качестве.

– Вы должны помочь Кейрре, – наконец процедила она, – и начать следует прямо сейчас.

Когда драконица произнесла имя девушки, у меня перед глазами встали сразу два противоречивых ее образа: дурнушки на тренажерах лечебной физкультуры и дремлющей в чае повелительницы стихии. Оба они, вспыхнув сперва отчетливо, через долю секунды сплелись в нечто усредненно-неразличимое, и я вернулся мыслями к себе.

– Почему я должен ей помочь? – мягко осведомился я. – Заметьте: я не отказал вам сейчас, хотя следовало бы, а лишь спросил о причинах, по которым, по вашему мнению, я должен помочь незнакомой мне девушке. Я понятия не имею об ее обстоятельствах: кто она, чем больна, почему спит в пустой маслянистой ликре и чего хочет от жизни. Пока единственное, что мне достаточно понятно, – ваша хозяйка умело таскает моего хозяина за широко развешенные уши. И нам бы с вами, как взрослым состоявшимся личностям, поговорить напрямую. К чему я и предлагаю немедленно приступить.

– Кейрра неизлечимо больна. Родовая травма. Полгода назад ей сделали операцию, которая при большом везении поможет ей перебраться из коляски на костыли. Но все равно она никогда не сможет нормально ходить, и со временем ее спина будет становиться все хуже. К концу жизни она превратится в сложенную пополам старуху, испытывающую боль каждую секунду…

– Госпожа, давайте вернемся на одну реплику назад, – вежливо остановил я речь драконицы, – к тому месту, где я говорил, что мы с вами взрослые, все понимающие големы.

– Вы понимаете, что я честна, – холодно процедила моя визави.

– Я понимаю, что Кейрра даже не доживет до старости.

Проглотив мою реплику, драконица отвернулась на секунду, обдумывая ответ. Я обидел ее, я видел это, но я к этому моменту совершенно уверился в том, что иначе не мог поступить. Непонятные мне, но важные причины поступков тех, кто окружал моего хозяина, сейчас сплетались в странном и сложном клубке, и если я не хотел, чтобы одна из его ниточек обвернулась вокруг шеи Дейрана удавкой (я почему-то, возможно из прихоти, этого не хотел), мне следовало начинать распутывать узлы, помогая себе зубами.

– Кейрра способна насыщать чай с помощью механики своих волос, – начала с другого бока драконица.

Я спорить с этим не стал, отметив:

– Но все же Кейрра явно великовата для чашки.

– Нет.

– Нет? – уточнил я, прокрутив в воображении живописную картину, предложенную драконицей, и заключил: – Знаете, когда кто-то, особенно еле ковыляющий инвалид, держит в твоей кружке кусок своей прически, то это не слишком приятное чаепитие.

Она вытерпела и это, не дрогнув ни единым механизмом, и, глядя мне прямо в глаза, припечатала:

– Нет, если речь идет о чаепитии големов Паровых Долин.

– Оу, – сказал я.

В этот момент мастер закончил с моей чисткой, быстро обсудил со мной комбинезончики, облачил в выбранный мной (темно-изумрудный с желто-золотой строчкой и ручной росписью в тон ткани, легко стирающийся), а остальные упаковал мне с собой.

Я грустно вздохнул, поняв, что теперь не смогу погрузиться в чай, и тихо пригласил туда свою гостью:

– Воспользуйтесь. Это знакомый всем нам полуферментированный «Полночный танец», произведенный, однако, в нестандартном регионе – у самого края Соленых Озер, где выдается по триста солнечных дней подряд. Я выбирал на свой вкус, но думая о вашем комфорте.

Она поколебалась. Я остро чувствовал, что она много лет не испытывала этого благотворного чувства – магии погружения в чай и ощущения того, что наконец находишься там, где единственно должен. Для нее это ощущение было наверняка уже полузабытым, но таким же важным, как и для меня, и я не стал ее торопить.

Драконица мое приглашение приняла.

Она неспешно, как и следовало, заняла место в бульотке. Внимательно я следил за тем, как бирюзовая жидкость микрон за микроном принимает в себя шкуру этой целеустремленной, но глупой женщины. Я смотрел, как блик от лампы, мерцающий на поднятой погружением мелкой волне, отражается в ее изумрудных глазах. Грация истинной чайной драконицы, занимающей свое законное место, заставила меня на какое-то протянувшееся упоенное мгновение полностью раствориться воображением в ее силуэте, полуприкрытом вздымающейся вуалью ароматного пара. Испив этот визуальный напиток, я взобрался на ободок и устроился там, продемонстрировав прекрасно выстроенный баланс собственного идеального тела…

– Големы…

Когда ее голос начал звучать, я вздрогнул. Эта женщина – увечна. Я вспомнил это как-то неожиданно и только тут понял, что совершенно перестал держать это в голове. Моргнув лишний раз, я сосредоточился на ее словах. Итак, она только что сказала «големы».

– …Паровых Долин – перспективные клиенты для многих чайных компаний, желающих продвинуть культуру чая и разработать особенные сорта. А культура, прежде всего, подразумевает вкушение чая как церемонию, как часть философии. В нашем случае – философии и культуры Золотых Крон. Наш город, возможно, скоро придет в упадок и будет поглощен другими городами, другими заводами. Он больше не расширяется, он уходит в историю, но тем не менее это великий город, и мы можем нести его знания и его дух далеко в мир – в Паровые Долины, в Луну… всюду.

Сбросив с себя чары, только что мною овладевшие, и желая вернуть себе уверенность, я вкрадчиво задал вопрос:

– И девушка внутри чашки – простое и изящное решение, которое к тому же легко можно назвать рупором современной культуры, пронизанной тонкой иронией над вековыми традициями. Верно? Да и дешевле, чем целого большого дракона делать.

– Для Кейрры это огромный, если не единственный шанс жить полной жизнью, – сказала драконица, всей своей интонацией мерзенько давая мне ощутить свое превосходство.

– Даже если воспринять эту идею всерьез, Кейрра все еще механоид, – отметил я очевидное, – и для нее находиться внутри жидкости слишком долго попросту опасно, я уже не говорю о том, что в Золотых Кронах чай принято пить горячим. А опускание механоида в кипяток обычно называется убийством, что, как я смею заметить, далеко не синоним слова «чаепитие».

– У нас такой план, – приняла мою колкость и продолжила свое драконица с такой решительностью и уверенностью, что я понял, что меня подцепили на крючок живого интереса, и теперь я, к своему стыду, действительно хочу услышать, какой там у них план. – Нужно разработать методику, по которой чай, создаваемый для големов, будет, в том числе и с точки зрения температуры, безопасен для Кейрры. Одно чаепитие обычно занимает полтора или два часа, она легко может находиться в жидкости по шесть-восемь.

– Так, а что с составом чая? – спросил я с подозрением.

– Урегулируем в инструкциях, проведем сертификацию. Проект документации у меня готов, для «Полночного танца» или «Стальной поступи», как самых распространенных в мире сортов, сертификация, скорее всего, пройдет автоматически, для них существует широкий спектр клинических испытаний, нам просто нужно будет подать заявку. Кроме того, усовершенствуем ей запястные ликровые клапаны, поставим и настроим там датчики качества напитка. Проект у Дейрана тоже есть.

– Это в любом случае потребуется, раз пробовать чай на вкус она не сможет.

– Верно, – подхватила она, – хотя это не обязательно будет так, все еще возможны максимально общие сорта, одинаково безопасные и для механоидов, и для големов без дополнительных модификаций. Теперь насыщение.

– Да, – попросил я, внимательно следя за ее мыслью, – расскажите об этом поподробней, потому что одного только наличия механических волос в таком сложном вопросе, как поддержание в напитке всей глубины его естественного вкуса и взаимодействие с карамелями, асидами и добавками, подаваемыми через мельничку, явно недостаточно.

– Вот именно для этого вы так отчаянно нужны нам: Кейрре необходимо приучить волосы к выработке особенных для чайных дракончиков ликровых признаков, позволяющих поддерживать насыщенность чая.

– Отлично, то есть у нее нет этих признаков от рождения?

– Да. Но Дейран, благодаря Чаю, разработал особенный тип переходной ликры, которая могла бы не просто насыщаться от ваших родных ликровых признаков, но и «учить» им механику Кейрры. Мы проводили испытания.

– Патентовали? – быстро спросил я, и драконица наконец смутилась:

– Подали заявку, но нам отказали в принятии к рассмотрению из-за отсутствия лабораторных испытаний в сертифицированном помещении. С деньгами у нас, как вы видите, пока все довольно плохо.

– Зато с уверенностью у вас все хорошо, – поехидствовал я на предмет ее надежд. – И несертифицированную жидкость с неизученным механизмом действия вы готовы использовать на мне и на Кейрре, не думая о том, к каким долгоиграющим последствиям для здоровья (я сейчас имею в виду, разумеется, прежде всего, свое здоровье) это приведет.

– Эта ликра не токсична, – заверила меня драконица, но я не поверил ей.

– Кейрра – очень милая, наверное, девушка, и у нее, конечно, прекрасные волосы, кажется, обворожительная улыбка (если она не показывает зубы) и, уж конечно, привлекательные при правильном освещении веснушки, но я не хочу и не буду ради нее рисковать собой.

– Ваш эгоцентризм не делает вам чести! – выпалила она, и я сразу как-то успокоился.

Поданная драконицей как оскорбление похвала моих профессиональных качеств пришлась словно смазка на шестеренки моей души, травмированные бездумной характеристикой Центра. «Шустрый!» «Добряк!» Растаяв, я уже чуть не сделал своей яростной собеседнице поблажку, но вовремя спохватился:

– А она любит чай? – тихо, вкрадчиво, почти мелодично поинтересовался я.

Драконица разозлилась, услышав вопрос. Я, очевидно, задел за живое.

– Она любит жить! Наблюдать за городом, заводить знакомства, смеяться и радоваться. Она мечтает путешествовать и дарить радость другим существам! Именно это и делает ее хорошим чайным дракончиком!

– Я вижу, что вы любите ее, и вы составили планы на ее будущность, как прекрасный чайный букет: тут и мечты, и цели, и надежды – все есть, и все это способно заражать энтузиазмом других. Я вижу, что вы смелая женщина, способная действовать и бороться, и что вы любите эту бедную девушку. Поверьте, мечты прекрасны, но через культуру чая их никогда не сможет реализовать тот, кто сам чай не любит.

Драконица вздохнула, подводя итог беседы и показывая, как разочарована во мне:

– Нам пора собираться назад.

Я, чтобы не огорчать ее больше, молча соскочил с чайника и вызвал курьера, чувствуя себя при этом победителем. Возможно, я зря обидел драконицу и, возможно, вел себя слишком резко, но я ответственно отнесся к ситуации, куда меня погрузила работа по назначению и которая с того момента, как в ней появились несертифицированные механизмы и жидкости, в любой момент могла стать опасной для всех ее участников. Скорее всего, я этим даже кого-то спас.

Кафе я оставил в приподнятом настроении, но до стадиона добрался в мучительной задумчивости, с причинами которой так и не разобрался, хотя понимал, что дело каким-то образом касалось чая.

Вечер я провел в одиночестве, глядя на то, как давешняя ладненькая бегунья, чем-то не угодившая Дейрану, опять наматывает по стадиону круги. Она показалась мне некой аллегорией мира как вечного двигателя. А мир – это не что иное, как чайник, где наши судьбы мечутся стаей мелких чаинок, раскрывая весь цвет свой и вкус, чтобы улечься на дно и уснуть, отдав себя полностью. Возможно, это мирное упокоение, расслабленное созерцание мира над твоей головой, впитавшего твою душу и ставшего лучше от этого, и есть идеальная аллегория счастливо прожитой жизни.

Капюшон спортивной куртки спал с головы спортсменки, и совершенно не приспособленные к насыщению ликры волосы мотались от плеча к плечу при каждом стремительном ее шаге.

Одна в темноте давно наступившего вечера, под крупными пушистыми хлопьями снега, медленно устилавшими только что убранную дорожку, она все бежала и бежала для каких-то понятных ей одной целей. Глядя на нее, я думал о том, что мир-чай сейчас необыкновенно темен и одинок. Что он останется стоять на столе невыпитым и в нем заведутся чайные чертики.

Паренек-курьер, доставивший меня из кафе, все это время ждал меня на пустом сиденье, чтобы после того, как я закончу с размышлениями, донести до каморки Дейрана. Сидел и пил, чтобы согреться, то, что совершенно искренне считал, бедолага, чаем.

Я смотрел на соперничавшую со всей этой давящей пустотой бегунью и постепенно осознавал, что, возможно, если очень долго вглядываться в проверявшую нас на прочность мглу одиночества, в эту бездну, то жидкость в одноразовом стакане паренька однажды действительно превратится в чай, и это станет днем моего глубокого личного поражения.

И, наверное, это единственное, чего я действительно мог не допустить.

Глава восьмая: про чай

Ночью мне снилась примерно та же картина, которую я наблюдал перед сном. Только вместо холодного бетона парапета, разделяющего верхнюю и нижнюю трибуны, где я, поджимая поочередно лапы, стоял в реальности, греза вознесла меня на мягкую шерсть кота: я восседал на нем – черном, словно само роковое провидение, и смотрел, смотрел и смотрел на то, как тоненький силуэт спортсменки мчится по стадионному овалу так, словно бы это само время несется по циферблату, отсчитывая горести и радости, отведенные нам судьбой, а стадион при этом одновременно был кафе, которое я наконец открыл.

Если бы я сейчас писал роман, представляя себя в качестве лирического героя повествования, то мне явились бы в этом сне туманы Паровых Долин и громады големов-мастеров, работающих там с первородным веществом. В этом сне парящим призраком представилась бы мне Кейрра, чью нижнюю половину лица скрывал респиратор, а развевающиеся механические волосы летели бы нескончаемыми нитями судеб через агатовую толщу чая. Но я не поэт и потому видел лишь то, что видел.

Я проснулся с тяжелым настроением, к тому же не выспавшись, и мысленно отругал себя за то, что в последние несколько суток совсем не дремал днем. Такой график вел приямком к истощению, тем более что нервы мои постоянно подвергались испытаниям, а обычного отдохновения в ароматном напитке не получали, и это следовало решительно исправить.

Ночевал я сегодня в приведенной в должный вид согласно моим требованиям креманке, во всяком случае, я там заснул, но по каким-то, оставшимся у меня в памяти размытыми пятнами, причинам проснулся опять между Дейраном и котом. Последний удрал, как только парень сел на кровати (я к этому времени не счел нужным открыть глаза). Более-менее проснулся я, только когда молодой механоид положил меня назад в креманку и принялся спешно натягивать обувь.

– Который час? – сонно спросил его, полагая, что собственно утро уже закончилось, а паренек, пригревшись о нас с котом, непростительно проспал.

– Пять утра.

– Ты издеваешься? Куда ты собрался в такую рань?

– Эйдераанн позвала, – ответил парень, торопясь обуться, – вы, может, видели ее на стадионе, она часто тренируется вечерами одна.

– Та красавица? – оживился я. – Конечно я ее видел. Она молодец и мне понравилась сразу.

– Ага, я у нее подрабатываю на обслуживании. Хотите со мной? Я познакомлю, если там все хорошо.

Я, несмотря на ранний час, согласился, поскольку действительно хотел бы узнать поближе девушку из собственного сновидения и отчего-то не сомневался, что у нее действительно все нормально и она зовет Дейрана… ну, просто… просто так зовет в пять утра. Чтобы никто не заметил, что он придет.

Вообще, я еще с первого дня здесь решил, что паренек ей нравится. Нужно думать, что именно потому она и наняла его в свою команду… И сейчас позвала по той же причине. Конечно, не из эгоистических побуждений, а только из-за волнения перед стартом, ведь каждому хотелось бы видеть рядом того, кто пусть и односторонне, пусть и без надежды на взаимность, но небезразличен. Даже если она самой себе об этой симпатии до сих пор не совершила доверительного признания.

Мы выбрались в коридор, и Дейран, перейдя на очень быстрый шаг, бросил как бы невзначай, не сумев, однако, за обыденностью реплики скрыть затаенную радость:

– Здорово, что вы остались еще на денек.

– Ну, все при условии, что ты больше не посадишь меня в тесную банку с агрессивным големом. На самом деле, я пообещал драконице, что, по крайней мере, поговорю с Кейррой.

– Да? А мне она об этом не сказала, – улыбнулся Дейран.

– Мы и не проговаривали этого вслух, это понятно из самой ситуации: я ведь не ушел на съемное помещение до сих пор, а значит, тем самым пообещал сделать следующий шаг в этой… – я не нашелся с окончанием фразы немедленно и, задумавшись над ним неожиданно долго, скомкал: – В этой вашей ситуации.

– А что же в ней такого, господин? – удивился Дейран, чем, нужно сказать, польстил мне.

– То, что неясно, чего хочет сама Кейрра, по крайней мере. Я знаю ее только с ваших слов, а в них, откровенно говоря, одно только самодовольство.

– В чем же? Я ведь люблю ее!

– А, – зацепился я за ожидаемую реплику, – как ты попадешь в Паровые Долины? Ты что, настолько хороший механик, что тебя туда возьмут, с руками оторвав? Назначение уже получил с открытой датой отъезда?

– Нет, я…

– Ты вообще об этом думал?

– Нет, я…

– А думал бы, если любил! – пригвоздил я Дейрана, и парень, кажется, обиделся.

– Вы очень… Знаете что? Я бы сказал, что вы не можете столько знать о любви, чтобы говорить такие слова, не разобравшись толком, но я уважаю вас за ваше мастерство чайного дракончика и поэтому ничего не скажу больше, – произнес Дейран неожиданно длинную и поразительно осмысленную речь, чем приятно меня удивил, и, приосанившись, я благосклонно просветил своего юного слушателя:

– Знай же, что любовь – это чай, а я знаю о чае все!

На этой реплике, не только продуманной мною заранее, но и часто произносимой (и всегда с прекрасным эффектом), мы добрались до технического помещения Эйдераанн.

Дейран вошел в ее пит, первыми же движениями прибавив света и оставив меня на одной из полок с инструментами.

Оттуда я увидел Эйдераанн на большом, сложной конструкции, чем-то напоминавшем зубоврачебное, кресле посреди этого гибридного помещения.

На девушке, несмотря на то, что по утрам вообще, а в такой каменной громаде, как стадион, тем более, да еще и в зимнее время, температура держалась бодрящая, были только легкий спортивный топик и шорты. И она, что закономерно, дрожала.

– Что случилось, дружок? – почти ласково спросил Дейран, чем по первости порадовал меня, но дальше я понял, что он обращался не столько к Эйдераанн, сколько к ее ногам. А если совсем не кривить душой, то только к ногам он и обращался.

– Я не знаю, – ответила Эйдераанн, и по ее голосу я понял, что ее крупно колотило не из-за неумения подбирать одежду (видимо, байки, что у профессиональных спортсменов другая терморегуляция, вовсе не байки).

Она тряслась от волнения, изводившего ее, очевидно, всю ночь и час от часу только нараставшего. К слову, ноги у нее выглядели совершенно нормально, и никакой страшной катастрофы, по крайней мере, на дилетантский взгляд, не усматривалось.

Девушка, как только Дейран закрыл за собой дверь, выученным движением откинулась на кресле, присоединившись к нему шейным и запястными ликровыми клапанами и закрепив ноги на специальных подставках, очевидно позволявших обслуживающему персоналу удобно иметь с ними дело. Как только бегунья приняла нужную позицию, защитные щитки на ногах послушно щелкнули и сами собой отъехали, открывая всю внутреннюю механику.

– Это колено, – сказала девушка коротко, недвижимым взглядом уставившись в потолок.

Дейран поспешно устроился подле нее и долго молчал.

Потом он встал, набрал целую кучу безымянных и бессмысленных для меня разномастных инструментов, склонился над ее коленным суставом и сосредоточился на каком-то его участке, занося над ним то один инструмент, то другой, но так ничем и не прикоснулся.

Наконец, он сказал:

– Нужно звать тренера.

– Поправь сам, – холодно велела ему Эйдераанн, все это время смотревшая вверх с таким видом, будто потолок ей безнадежно задолжал в карты. Единственное, что она сделала, – коснулась рукой топика, в том месте, где под него уходила длинная цепочка.

– Нет, не стану даже трогать, – решительно ответил Дейран. – Если ошибусь – ты лишишься колена.

– Я сказала тебе, – спокойно и тихо, ненавидя вместо своего механика металлические клепаные балки над своей головой, повторила Эйдераанн, – поправить самому.

Дейран не ответил, и девушка надавила на него голосом:

– Заплачу три ставки, если поправишь.

– Я не могу и не стану тобой рисковать, – сказал Дейран абсолютно спокойно, поднявшись на ноги и отойдя на шаг, – нужно звать тренера.

– Ты уверен? – неожиданно вспыхнула нервной надеждой девушка. – Я просто оступилась во время тренировки, это не слишком серьезно. Ну… Дейран, ну ты же можешь все – посмотри еще раз!

– Так ты оступилась? – повелся на ласковый тон паренек и сделал шаг к ней. – Дай мне протокол твоей последней тренировки. Возможно…

– Уходи! – приказала ему Эйдераанн, вспыхнув одновременно румянцем и гнева, и явного стеснения: она что-то нарушила при этой тренировке, и это что-то как-то связано с Дейраном. Вот бедная глупая девочка! – Уходи сейчас же! Я сама ему скажу.

Дейран же, как типичный парень в подобной ситуации, застыл с полуоткрытым ртом, силясь понять логику двух противоречивых требований Эйдераанн, и, когда девушка, повысив голос, повторила приказ, неумело сделал вид, что его это не задело, и вышел.

Юная Эйдераанн осталась в одиночестве. Очень долго она сидела на кресле, спустив ноги вниз, и, сцепив на коленях руки, смотрела в пол. Она совсем не шевелилась, никого не звала на помощь и перестала дрожать. Она чего-то ждала.

Наверное, прошел час, может, и больше, я не засекал. Как и она, я молчал и не шевелился, со степенным достоинством наблюдая, как разворачивается там, внизу, ее тихая личная трагедия, в которой я мог быть лишь безмолвным свидетелем. Я знал, что на улице идет тихий пушистый снег.

Дверь из коридора бесшумно открылась, и внутрь протиснулась морда того черного котика, который дрых последние двое суток с Дейраном, а меня чуть не отправил в Лабиринт. Начав с порога тарахтеть, кот нагло проник дальше, не слишком грациозно впихнув вслед за мордой довольно ладные механические крылья. По всему было видно, что они у него не родные – протезные, хотя и сделаны хорошо.

Я никак не прокомментировал для себя это обстоятельство, хотя и почувствовал укол обиды на Дейрана за то, что в ту ночь, спрашивая о крыльях, он, как теперь видно, беспокоился не о моей механике – а ведь именно я находился тогда в ужасающей опасности и именно по его, почти что преступной, вине.

При виде черного пришельца бегунья тихонько вздрогнула, словно сбрасывая с себя оцепенение, и снова потянулась рукой к ткани топика, скрывавшей за собой нечто висевшее на цепочке. Доставать это она не стала, да и коснулась-то, скорее, неосознанно, привычно, как иные касаются ликровых заводей, только чтобы лишний раз почистить ликру, получив таким образом ощущение поддержки.

Котик подошел к Эйдераанн, заурчал громче и потерся о механику ее ног, явно выпрашивая ежедневное лакомство. Она тепло ему улыбнулась и, потянувшись, чтобы приласкать, сказала в продолжение своих мыслей:

– Ты прав, Пирожок, нужно уже решаться.

С этими словами она добралась до противоположной от меня полки со столь же непонятными инструментами, что и та, где обосновался я. Подгоняемая нетерпеливым мявканьем Пирожка, Эйдераанн сперва достала ему хрустящий кусочек из специального герметичного контейнера, а затем что-то еще, для себя, из другого – закрывавшегося на два ключа, один из которых висел у нее на специальной шейной цепочке. И что-то мне подсказывало, что это не хрустящая печенюшка.

Затем девушка снова опустилась в кресло, выдохнула, подождала немного чего-то и вдруг резко и сильно ударила зажатой в кулаке колбочкой по колену. Стекло треснуло, и оттуда внутрь механического сустава устремились сотни маленьких механизмов. Эйдераанн откинулась на спинку, закрепила ноги на подставках и снова застыла, холодно глядя в безмолвный потолок. Ни от страха, ни от неизвестности она не заплакала, и дрожь тоже не вернулась к ней. Хотя я точно знал, что она чего-то ждала, и то, чего она ждала, отливало первобытным ужасом.

Прошло два часа, и явились тренер, главный механик, помощник механика, второй механик и просочившийся по стеночке Дейран. Тренер – высокий, широкоплечий мужчина, походивший на карикатурного физкультурника – весело приветствовал ее и прочел небольшое напутствие к сегодняшним, начинавшимся несмотря на отвратительную погоду, отборочным забегам. В расположении духа все находились довольно приподнятом.

Эйдераанн, само собой, ничего никому не сказала.