Текст книги "Андрей Громыко. Ошибка мистера Нет"

Война. И на дипломатических фронтах тоже

Летом 1941 года Вашингтон жил своей обычной, размеренной и спокойной жизнью. Конгресс был распущен на летние каникулы, чиновники из тех, кто не был в отпусках, дружно выезжали каждый уик-энд на природу или, по крайней мере, за город, чтобы провести выходные в кругу семьи. Совсем другая атмосфера была в советском посольстве, куда постоянно поступала информация из Москвы и из других источников, в том числе и из американской администрации, о все более усиливающейся напряженности в отношениях СССР и гитлеровской Германии. Никаких выходных здесь уже не было, работали и в субботу, и в воскресенье.

Поздно вечером 21 июня американские радиостанции, со ссылкой на европейские источники, передали срочное сообщение о нападении фашистской Германии на Советский Союз, о бомбежках Киева, Минска, Каунаса и других советских городов. В СССР это было уже трагическое утро 22 июня.

Началась Великая Отечественная война.

В Америке на тот момент оказалось довольно много советских граждан, тех же специалистов, которые стажировались на американских предприятиях, стараясь освоить передовые методы организации промышленного производства. Большинство из них тут же связывались с посольством, чтобы каким-либо образом вернуться на Родину. Но не так-то это было просто, причем не только из-за организационных трудностей, – фашисты уже вовсю бомбили и торпедировали транспорты с людьми и грузом, направляющиеся в СССР. И, тем не менее, каждый, на кого поступал вызов из Союза, стремился как можно скорее выехать туда, в воюющую родную страну, чтобы самому встать на борьбу с врагом.

В США оставались только те, кто был необходим здесь для решения важнейших вопросов, без которых нельзя обойтись в военное время: работники посольства, консульств, государственной закупочной комиссии, «Амторга», занимавшегося вопросами советско-американской торговли. В советском посольстве, где и до войны уже работали без выходных, работа стала еще более напряженной, атмосфера – еще более суровой, даже аскетичной. Подгонять, заставлять трудиться, часто без отдыха, никого не приходилось – это делали все более тревожные вести с Родины и… похоронки. У Лидии Дмитриевны во время войны на фронте погиб ее любимый брат Аркадий, у Андрея Громыко – двое братьев. А их родные края оказались во власти захватчиков – Белоруссия, Украина и значительная часть России были оккупированы. Каждый понимал: они должны сделать все, чтобы помочь Родине, помочь фронту. Для работников посольства это означало – добиваться наиболее благоприятных международных условий для организации отпора врагу, создания и укрепления антигитлеровской коалиции, открытия второго фронта. Увы, тогда они и не представляли, каким долгим и трудным будет путь к нему, казавшийся им столь естественным.

Эти первые месяцы войны были наполнены тревожным ожиданием: как, куда повернется ход событий на советско-германском фронте. Быстрое продвижение гитлеровцев на восток, в глубь советской страны, ввергло большинство американцев едва ли не в состояние шока, а уж когда фашистские войска оказались под Москвой, пессимистические настроения стали и вовсе преобладающими. Это было, пожалуй, самое тяжелое и суровое время для всех. Вести из Москвы поступали одна тревожнее другой. 19 октября там было объявлено осадное положение. Что же будет дальше? Дальше потрясенный мир услышал о параде советских войск 7 ноября на Красной площади осажденной советской столицы и о том, что наступление гитлеровцев захлебнулось. Однако в середине ноября оно возобновилось снова. Правда, ненадолго. Уже 6 декабря в ежедневной радиосводке «От советского Информбюро» прозвучал ликующий голос Юрия Левитана:

«6 декабря 1941 г. войска нашего Западного фронта, измотав противника в предшествующих боях, перешли в контрнаступление против его ударных фланговых группировок. В результате начатого наступления обе эти группировки разбиты и поспешно отходят, бросая технику, вооружение и неся громадные потери!»

Войска Красной армии освободили Истру, Солнечногорск, Клин, во второй половине декабря – Калинин (Тверь), Волоколамск и Старицу, Наро-Фоминск, Малоярославец и Боровск, Калугу и Сухиничи, подошли к Ржеву. Ту радость и ликование, которое испытывали тогда все советские люди, где бы они ни находились, трудно описать. Казалось, что стало легче дышать. Американцы тоже радовались русским победам, группами и поодиночке они приходили в советское посольство, чтобы поздравить его сотрудников с успехом наших войск под Москвой.

Однако, прежде чем до Вашингтона дошла весть об этом радостном событии, Америку постиг неожиданный удар (во всяком случае, неожиданный для большинства американцев, о степени осведомленности политиков до сих пор спорят) – 7 декабря внезапно, без объявления войны, японские вооруженные силы подвергли бомбежке американскую военно-морскую базу Перл-Харбор на Гавайских островах и потопили значительную часть тихоокеанского флота США. 11 декабря Германия и Италия объявили войну Соединенным Штатам. Америка вступила в войну. Так СССР и США волею судеб оказались по одну линию фронта, в одном строю против общего врага.

Как свидетельствует Элеонора Рузвельт, 7 декабря 1941 года, «несмотря на все беспокойство, Франклин выглядел более безмятежным, чем на протяжении долгого предшествующего периода». Министр труда Ф. Перкинс также отмечает признаки облегчения после недель и месяцев неопределенности: на лице президента она прочитала «выражение спокойствия». По телефону Черчилль выражал свое удовлетворение. Позже он напишет:

«Иметь Соединенные Штаты на нашей стороне было для меня величайшей радостью… Теперь я знал, что Соединенные Штаты погрузились в войну по переносицу и будут в ней до конца. Итак, мы победили в конце концов!.. Гитлер обречен. Муссолини обречен. Что касается японцев, то они будут стерты в порошок… Я пошел к кровати и спал сном человека спасенного и исполненного благодарности».

Если чувства Черчилля понятны не только политику, но и обычному человеку, потому что с вступлением Америки в войну значительно увеличивались силы союзников, то облегчение Рузвельта при известии о нападении японцев на Перл-Харбор вызывали бы недоумение, если бы мы не знали, что война дала мощный импульс для развития всей экономики США. С 1933 г. было построено 122 000 общественных зданий, 77 000 мостов и 285 аэропортов, проложено 664 000 миль новых дорог. Вся нация получила работу, а Рузвельт – необходимую ему прослойку для «нового курса». А уже в 1943–1944 гг. Америка производила 40 % военной продукции мира!

То есть США, как ни цинично это звучит, война была выгодна. Она не только помогла им выйти из Великой депрессии, но и стать самой великой державой послевоенного мира. Поэтому еще 1 сентября 1939 г., когда американский посол сообщил из Парижа о вторжении немецких войск в Польшу, президент радостно произнес: «Прекрасно, Билл! Наконец свершилось. Да поможет нам Бог!». Потому что только огромные доходы от господства военной продукции США на чужих рынках смогли радикально решить финансовые проблемы экономики. Когда же Германия напала на СССР, Рузвельт облегченно вздохнул, понимая, что угроза Америке отсрочена – Гитлер привык бить противников поодиночке. Однако дело не только в подъеме экономики. Рузвельт понимал, что эта война неизбежно повлечет за собой передел мира, перекройку границ и рынков сбыта, и не собирался стоять в стороне от процесса.

О том, как Рузвельт смотрел на роль США в войне, рассказал в своей книге «Его глазами» сын президента Эллиотт.

«Ты представь себе, – пояснял отец сыну, – что это футбольный матч. А мы, скажем, резервные игроки, сидящие на скамье. В данный момент основные игроки – это русские, китайцы и в меньшей степени англичане. Нам предназначена роль игроков, которые вступят в игру в решающий момент… Я думаю, что момент будет выбран правильно».

Странно, конечно, что Рузвельт не упомянул тут о немцах, хотя и понятно, что после нападения японцев для Америки большее значение имели события в Азии. Впрочем, стоит ли обвинять политика за то, что он говорит о наиболее близком и радуется выгодному для своей страны повороту мировых событий. Политика вообще дело циничное, в котором каждый за себя, а все выгоды практически всегда – за счет других. Исключение в этом грешном мире составляют разве что наши либералы, которые чужие страны, в основном западные, любят гораздо больше своей Родины.

Однако вернемся в Америку военных лет. В США тогда начали проводиться благотворительные концерты, встречи, приемы, сбор средств для бойцов Красной армии. Американцы, сами участвовавшие в войне с Японией, отдавали средства и теплые вещи для советских воинов, боровшихся с фашизмом. Вся эта помощь шла по линии различных общественных организаций.

На одном из митингов американо-советской дружбы, состоявшемся в 20-тысячном зале «Мэдисон-сквер гарден» (в Нью-Йорке), выступала и Лидия Дмитриевна, причем выступала на английском языке, который она за два-три года пребывания в США уже выучила.

После победы под Москвой заметно изменилось и отношение руководства США к Советскому Союзу, которое уже по-другому, гораздо более высоко стало оценивать военный потенциал СССР и его шансы на победу. Участились встречи сотрудников советского посольства с представителями американской администрации. В ходе их разрабатывалась и готовилась к подписанию Вашингтонская декларация, которая была подписана в первый день нового, 1942 года от имени 26 государств. Она вошла в историю как Декларация Объединенных Наций, дав впоследствии название главной международной организации послевоенного мира.

По настойчивому предложению советской стороны во вступительную часть декларации было внесено положение о том, что полная победа над немецким фашизмом необходима для защиты жизни, свободы, независимости, для сохранения человеческих прав и справедливости во всех странах. Правительства государств, подписавших ее, обязались употребить все свои экономические и военные ресурсы для победы над врагом; сотрудничать друг с другом и не заключать сепаратного мира или перемирия с общими врагами. Это было начало оформления широкой антигитлеровской коалиции, во главе которой стояли СССР, США и Великобритания.

Между руководителями стран, возглавивших коалицию, осуществлялась систематическая связь, шел постоянный обмен посланиями через их посольства, в которых поднимались и согласовывались важнейшие, поистине судьбоносные вопросы международной жизни и политики. Ничего подобного раньше не было. Впрочем, и войны такой раньше не было. Когда в посольство поступало очередное письмо от Сталина в адрес Рузвельта, в советское посольство приезжал военный помощник президента генерал Эдвин Уотсон. Все делалось срочно и архисрочно, несрочных вопросов тогда не было. Получив от Громыко, в то время поверенного в делах, очередное послание Сталина, генерал немедленно доставлял его Рузвельту. На все уходило от пятнадцати до двадцати минут, иногда даже меньше.

– Уотсон, наверно, надоел вам своими частыми визитами? – как-то шутливо спросил Громыко Рузвельт.

– Господин президент, мы рады этим визитам, – ответил Громыко, как и полагается дипломату. – Впрочем, в Москве ведь делается то же самое.

Однако он не покривил душой. Тесному общению и взаимопониманию глав государств, конечно же, можно было только радоваться – Америка являлась сильным союзником, крайне необходимым не только Великобритании, но и Советскому Союзу в этой жесточайшей, кровопролитнейшей войне. Кроме того, американский президент очень импонировал молодому дипломату как трезвым и доброжелательным отношением к его стране, так и своими деловыми и человеческими качествами. Он уже в те годы пришел к убеждению, что Рузвельт является одним из самых выдающихся государственных деятелей Соединенных Штатов за все время их существования, что это необыкновенно умный политик, человек широкого кругозора и незаурядных личных достоинств.

Через два года, в 1943-м, уже в качестве посла СССР вручая Рузвельту верительные грамоты, Громыко от всей души произнес необходимые по протоколу слова:

– Я буду работать на благо сотрудничества между нашими странами, укрепления наших союзнических отношений.

– Считаю развитие дружественных советско-американских отношений делом абсолютно необходимым и соответствующим интересам народов обеих стран, – ответил Рузвельт.

А после этого добавил:

– Теперь давайте мне вашу речь, а я вам отдам свою. Завтра обе они будут напечатаны в газетах. А нам с вами надо заняться делом – обсудить возможность организации совещания руководителей США, СССР и Англии.

Речь шла о предстоящей Тегеранской конференции. На Андрея Громыко, которому тогда было все лишь 34 года, такой деловой стиль, чуждый дипломатических реверансов и протокольных условностей, произвел очень сильное впечатление. В самом деле, идет страшная война, стоит ли терять дорогое время на выполнение дипломатического протокола, когда надо заниматься делом? Хорошо, что хозяин Белого дома – не аристократ, больше всего пекущийся о том, чтобы облечь свои мысли в правильную, изящную форму, а именно человек дела, с волевым характером, которому может позавидовать любой генерал.

Президент Рузвельт…

Впервые Андрей Громыко увидел Рузвельта вскоре после своего приезда в Америку, когда тот выступал в Вашингтоне на открытии Национальной художественной галереи. Рузвельт выступал с речью стоя, опираясь на приспособления, умело скрытые трибуной. Громыко еще тогда поразился мужеству и воле этого человека, который, несмотря на мучавший его тяжелейший недуг, выглядит таким спокойным и уверенным.

Впрочем, и потом, уже работая послом и достаточно часто встречаясь с Рузвельтом по различным вопросам, Андрей Громыко всегда отмечал эти качества американского президента, как и его способность вести разговор свободно, не торопя собеседника и не ожидая от него мгновенной реакции на свое замечание или высказанное предложение. Напротив, он с удовольствием пояснял свою точку зрения, возвращаясь к ней, высказывая ее уже другими словами, глядя на проблему с иного ракурса. Его лицо никогда не покидала знаменитая «американская улыбка». Он любил юмор и иронию, ценил их в словах собеседника и сам любил пошутить, умел метко «припечатать» человека или явление. Знаменитые афоризмы Рузвельта вслед за ним подхватывала вся Америка, и не только она.

«Нация не нуждается в жестокости, чтобы быть стойкой».

«Не идите в политику, если кожа у вас чуть потоньше, чем у носорога».

«Война заразна… Изолируйте агрессоров!»

«Дайте мне 10 миллионов долларов – и я провалю принятие любой поправки к конституции».

«Нам нечего бояться, кроме страха».

«Может быть, это сукин сын, но это наш сукин сын».

«Наш прогресс проверяется не увеличением изобилия у тех, кто уже имеет много, а тем, способны ли мы достаточно обеспечить тех, кто имеет слишком мало».

«Мы всегда знали, что безоглядное себялюбие – это признак дурного нрава; а теперь поняли, что это также признак плохой экономики».

Все это сказал Франклин Делано Рузвельт. Его не зря боготворила Америка. Избранный 32-м президентом США 8 ноября 1932 года в разгар Великой депрессии, Рузвельт сумел преодолеть коллапс и, общаясь с народом простым и доступным языком, по праву заслужил звание народного президента. Во время кризиса жена Элеонор подавала ему 19-центовый завтрак, дабы не нарушать политику всеобщей экономии. Рузвельт внес огромный вклад в создание и победу антигитлеровской коалиции, кроме того, с подачи Альберта Эйнштейна стал «крестным отцом» Манхэттенского проекта, в результате которого была создана первая атомная бомба, сделал США новой супердержавой и содействовал возникновению ООН. Огромное внимание уделял Рузвельт средствам массовой информации. Он был постоянным гостем радиоэфира и прессы, из года в год дважды в неделю собирал вокруг своего письменного стола до двухсот журналистов. Причем они могли задать ему любой вопрос без предварительной заявки.

И в то же время казалось, что его никогда не оставляет грусть, которую он старается скрыть за шуткой и веселостью. Причиной тому, конечно, была болезнь, которая причиняла ему тяжелые страдания, – полиомиелит, или детский паралич, которым он заболел во взрослом возрасте, на сороковом году жизни. К сожалению, никакие лекарства, гимнастика, термальные ванны не помогли ему победить болезнь до конца. Однако он никогда и никому не позволял видеть себя инвалидом, он умел вести себя так, что окружающие забывали о его недуге. Даже сидя за столом в своем кабинете, Рузвельт постоянно двигался, поворачивался, брал бумаги, что-то писал или чертил, обращался к помощникам, вызывая ощущение энергичного и деятельного человека.

Именно при Рузвельте в 1933 году между США и СССР были установлены дипломатические отношения, именно Рузвельту, трезвому и реалистичному политику, СССР обязан установлению взаимовыгодных торговых связей между странами и военному сотрудничеству во время Второй мировой войны, укреплению доверия между Москвой и Вашингтоном. Выждав всего одни сутки (!) после нападения гитлеровской Германии на Советский Союз, американский президент уже 23 июня 1941 года в кратком выступлении решительно осудил нацистскую агрессию и обещал оказывать помощь Москве в «рамках существующих обязательств». Рузвельт не боялся говорить об огромном вкладе СССР в разгром фашистов, который он осознавал и высоко оценивал. Особенно высоко он оценивал роль Сталина, о котором всегда отзывался, по свидетельству Громыко, по роду своей деятельности часто встречавшегося с Рузвельтом во время войны, с неизменным уважением и даже теплотой. Впрочем, о том есть свидетельства не только Громыко. «Этот человек умеет действовать, – например, говорил Рузвельт сыну в 1943 году. – У него цель всегда перед глазами. Работать с ним – одно удовольствие. Никаких околичностей. Он излагает вопрос, который хочет обсудить, и никуда не отклоняется». (Рузвельт Э. Его глазами. М., 1947. С. 186).

Рузвельт, в соответствии с конституцией, принял на себя все обязанности главнокомандующего в военное время. Он приложил немало усилий для укрепления антигитлеровской коалиции, придавая большое значение созданию Организации Объединенных Наций. Вместе с тем Рузвельт долгое время занимал выжидательную позицию в вопросе об открытии второго фронта. Но после впечатляющих побед Красной Армии под Сталинградом и на Курской дуге он все больше убеждался в том, что СССР является решающим фактором поражения гитлеровской «оси» в Европе и что необходимо активное сотрудничество с ним в послевоенном мире. На Тегеранской конференции «большой тройки» в 1943 году Рузвельт не поддержал У. Черчилля, уклонявшегося от решения конкретных вопросов об открытии второго фронта. Проявляя особое внимание к вопросам послевоенного мирного урегулирования, Рузвельт впервые на Квебекской конференции (1943) изложил свой проект создания международной организации и ответственности США, Великобритании, СССР и Китая («четырех полицейских») за сохранение мира. Обсуждение этой темы было продолжено на Московской конференции, Тегеранской конференции и на конференции в усадьбе Думбартон-Окс в Вашингтоне. Переизбранный в 1944 году на четвертый срок Рузвельт внес значительный вклад и в исторические решения Крымской конференции. Его реалистическая позиция была продиктована трезвым учетом текущей военно-стратегической и политической обстановки в связи с успешным продвижением советских войск в Восточной Европе, желанием договориться о вступлении СССР в войну с Японией и надеждой на продолжение послевоенного американо-советского сотрудничества.

Впрочем, как считает дипломат, политический и общественный деятель Валентин Фалин, «…нельзя рисовать Рузвельта одной краской. Считать, что он был либерал, чуть ли не возлюбил Советский Союз…

Нет, он был очень трезвый, очень далеко глядящий политик, который считал так: экономическая мощь США, даже в отсутствие ударных вооруженных сил, все равно обеспечит им руководящую роль в мире… Вашингтон контролировал мировые финансы, мировую торговлю. Он уже тогда осуществлял свой план контроля над основными нефтяными месторождениями, который был принят в сорок третьем году. Над всеми месторождениями расщепляющихся веществ. И прочее, прочее. Если мы этого не поймем, мы ничего не поймем в том, что произошло потом.

Стетиниус пишет: в сорок втором году США были на волосок от катастрофы. Если бы русские дрогнули под Сталинградом, если бы на Волге произошло все так, как спланировал Гитлер, то непосредственным результатом этого было бы завоевание рейхом Великобритании, установление полного контроля над Африкой, Ближним Востоком со всеми его нефтяными ресурсами, захват Латинской Америки и печальные последствия от всего этого для Соединенных Штатов. Вот как американцы видели в годы Второй мировой войны свои перспективы. И союз со Сталиным был для Рузвельта совершенно не случайным.

В сорок пятом году, когда американцы прилетели в Ялту, Рузвельт был под впечатлением: а) поражения, которое нанесли немцы американским войскам во время Ардено-Эльзасской операции; б) того, что Сталин их спас там от разгрома, когда досрочно, по их просьбе перешел в наступление на Восточном фронте и вынудил нацистов отозвать с Запада треть своих войск, которые были задействованы в той операции. И, наконец, он понял, что все обещания Черчилля, что вот-вот Германия окажется у англосаксов в кармане, а русских мы оставим с носом, остановим их где-то на Висле, в крайнем случае, на Одере, ничего не стоят. Это не практическая политика, а фантазии. И лучше не рвать отношения с Россией, а продолжить сотрудничество с Советским Союзом, чтобы послевоенный мир был обозримым, предсказуемым, не таил тех угроз, которые обрушились и на Соединенные Штаты, и хоть в чем-то отвечал его, Рузвельта, представлениям о демократии, о человеческой и социальной справедливости».

Политике Рузвельта по отношению к Советскому Союзу, которую после 1945 года часто критиковали, не было альтернативы. Президенту США нужен был Советский Союз, потому что Рузвельт должен был вести и выиграть американскую войну, т. е. войну с беспримерным применением техники и относительно незначительными жертвами. США нужны были русские солдаты, чтобы победить немецкие и японские войска. Уже в 1942 году Рузвельт знал, «что русская армия убьет больше людей держав «оси» и уничтожит больше военной техники, чем все 25 объединенных наций вместе». Из этого вытекал неизбежный вывод, что мощь и влияние Советского Союза после совместной победы будут несравнимо больше, чем в 1939 году. Никто не мог помешать тому, что победа во Второй мировой войне сделает из Советского Союза евро-азиатскую мировую державу и, как следствие, мир после этой самой убийственной войны в истории будет зависеть от сотрудничества с Советским Союзом. Это Рузвельт, как и Черчилль, понимал со всей ясностью.

…Умер Рузвельт неожиданно. Вот как это описывают: «Почта 12 апреля запоздала. ФДР (сокращенное от Франклин Делано Рузвельт) безмятежно болтал с Люси (Люси Мерсер – секретарша Элеоноры Рузвельт. – Авт.). Б. Хассет осведомился у президента, подпишет ли он бумаги утром или отложит на вторую половину дня. «Нет, давай их сюда, Билл». Рузвельт поставил размашистую подпись у громадного камина. Хассет терпеливо стоял рядом, ожидая окончания процедуры. ФДР не умолкал ни на минуту: «Ну вот, типичный документ госдепартамента. Ни о чем!»

…Около часа дня Хассет ушел, оставив несколько документов, которые Рузвельт хотел прочитать. Рузвельт принялся за марки. Он осмотрел японские марки, выпущенные для оккупированных Филиппин, рассортировал их. Позвонил в Вашингтон, напомнив министру почт Ф. Уокеру о его обещании прислать образцы нового выпуска американских марок в связи с конференцией в Сан-Франциско. Президент был в отличном настроении. Вошла Елизавета Шуматова продолжить работу над портретом. Шуматова установила мольберт. Мягкие лучи раннего в этих местах летнего солнца освещали комнату, блики от отделанных стеклом панелей бросали причудливый свет. Рузвельт погрузился в чтение, художница спокойно работала. У окна сидела Люси, на кушетке напротив – племянница Рузвельта Сакли. Другая племянница – Делано, мягко ступая, наполняла вазы цветами. Внесли столик для ленча. Рузвельт, не поднимая глаз от бумаг, сказал Шуматовой: «Нам осталось пятнадцать минут». Она кивнула и продолжала писать. Профессионально художница отмечала: Рузвельт выглядел удивительно хорошо. Он закурил, затянулся. Внезапно он потер лоб, потом шею. Голова склонилась. Рузвельт побледнел и проговорил: «У меня ужасно болит голова». То были его последние слова. Он потерял сознание и скончался через два часа».