Текст книги "Вельяминовы. За горизонт"

– Мальчик похож на покойного Отто, – заметил Клаус, – но это к лучшему. У него истинно арийская внешность. Значит, от женщины, кормилицы, вы избавились… – Рауфф кивнул:

– Доктор сделал ей и ее ребенку уколы фенола, пока они спали. Трупы мы зарыли в горах, их никто не найдет…

Дорогой к его светлости оставалась малышка. Фрейлейн Майер ни от кого не пряталась. Девушка выступала по радио, афишами с ее фамилией пестрел Лондон. Рауфф, довольно, потянулся:

– У нее разумная голова на плечах. Она понимает, что от ее поведения зависит жизнь ее близких… – он отпустил малышку из пансиона к послеобеденному времени:

– Она получила пяток дешевых роз, как я и обещал, – усмехнулся Рауфф, – у меня давно не было женщины, со времен весеннего визита к Барбье… – Клаус предлагал ему пару метисок, в домашнюю прислугу, на виллу в Пунта-Аренасе. Рауфф покачал головой:

– У меня растет дочь, я не хочу, чтобы девочка видела… – он повел рукой, – в общем, я обойдусь. Я навещаю Сантьяго, там можно найти надежных девок…

Малышка о Кларе ничего не спрашивала. Рауфф, разумеется, не собирался рассказывать о девочке. Он оставил Клару на швейцарской вилле Феникса, под присмотром его самого и тщательно отобранных охранников, бывших членов боевого СС. Рауфф велел отправить его покупки в Мадрид из давно обретенной привычки к осторожности. Его испанский адвокат посылал груз в Пунта-Аренас. Рауфф из Лондона, отправлялся в Цюрих, пользуясь чилийскими документами. Малышка его паспорта не видела и понятия не имела, как его зовут:

– Она ничего не расскажет любовнику, – Рауфф рассчитался за кофе, – можно быть спокойным. Задание выполнено, Феникс узнает, где находится графиня Сечени…

Едва Рауфф описал малышке женщину, как ее лицо замкнулось, погрубело. Девушка отвернулась, Рауфф цепко схватил ее за подбородок:

– Ты знаешь о ней? Слышала, где она сейчас… – малышка сглотнула:

– Знаю. Она вышла замуж, за… – Рауффу показалось, что карие глаза девушки заблестели:

– За герцога Экзетера, – обреченно добавила малышка.

Оставив несколько монет на чай, Рауфф попросил официанта: «Вызовите мне такси». Спускаясь по мраморной лестнице магазина, слушая гомон туристов, он погладил светлую, с едва заметной проседью бородку:

– Все прошло отлично. Малышка позвонит в замок его светлости, изменив голос. Она артистка, она справится… – Рауфф велел передать нынешней герцогине Экзетер привет, из Будапешта, и адрес абонентского ящика, в Цюрихе:

– Она поймет, – вспомнил Вальтер настойчивый голос Феникса, – поймет, что происходит. Главное, ее найти… – в такси пахло хорошим табаком, Рауфф откинулся на спинку сиденья:

– Тайное всегда становится явным. Не бывает бесследно пропавших людей. Мы нашли соратников по партии, товарищей по оружию, а теперь я отыскал графиню Сечени. Малышка знает, что мы еще увидимся. Она и шагу не сделает, в сторону секретной службы. Тем более, у нас есть фото, с ее любовником. Феникс хочет с ним увидеться, приватным образом. Это мы тоже организуем…

Закурив, Рауфф велел шоферу: «В Хитроу».

Посуда на кухне в квартирке была разномастной. Джон приносил сюда тарелки и чашки из городского особняка, пряча их в портфеле. Иногда он покупал дешевые вещи в одной из многочисленных лавок старьевщиков, усеивающих район.

В открытое окно слышалось пение дрозда. Птица уселась на сверкающей каплями ветке каштана, в парке напротив. На чугунной сковородке шипел хороший кусок говядины, в щербатой, эмалированной кастрюле, варилась картошка. Сливки налили в антикварный, потрескавшийся молочник, бело-голубого фаянса. Кофе они держали в жестяной, оранжевой банке, с надписью: «Cadbury Cocoa».

Рука горела, словно в огне. Адель повертела запястьем, с красными, вздувшимися пятнами. Пузырьки чесались, она сглотнула слезы:

– Я объяснила ему, что обожглась. Он целовал мою руку, просил меня быть осторожней… – из приоткрытой двери до нее доносилось спокойное дыхание.

Перевернув стейк, потыкав картошку вилкой, Адель, на цыпочках, отправилась в прихожую. Сумочка валялась на полу, со сброшенным жакетом. Шелковый, итальянский платок змеился в углу. Одернув юбку, она поправила накинутую на плечи, смятую блузку:

– Он даже не повел меня в спальню, когда я пришла. Он соскучился, мы две недели не виделись, то есть так не виделись… – рука коснулась золотой цепочки, с кулоном, индийского аметиста:

– Опять придется врать маме. Хотя бы Сабина уехала, не надо лгать еще и ей… – Адель никогда не прятала от сестры вещи, или шкатулку с драгоценностями:

– Хорошо, что она последние пять лет жила в Кембридже, – Адель достала из сумочки тюбик с мазью, – она почти не обращала внимания на мои новые приобретения… – Адель старалась не носить подарки герцога при семье, но иногда этого было не избежать:

– Как на день рождения тети Марты, весной, – мрачно подумала она, – Джон попросил меня прийти в жемчужном ожерелье, его подарке. Ему было приятно, а мне пришлось врать маме, что я купила вещь с большой скидкой… – прохладная мазь легла на воспаление. Семейный врач прописал Адели средство от экземы:

– Давно не было такого раздражения… – девушка подавила слезы, – все из-за Вахида, то есть Рауффа… – вернувшись на кухню, выключив газ под стейком, она накрыла сковороду тарелкой.

Адель не хотела думать о немце. Устроившись на подоконнике, она ждала, пока пройдет зуд, в расчесанном, распухшем запястье. Она не спрашивала у Вахида о ребенке:

– Его нет и не было, – повторяла себе Адель, бредя домой, из привокзального пансиона, – я не буду о нем вспоминать, и все пройдет. Может быть, он умер. Вахид ничего о нем не говорил… – в особняке царила тишина.

Густи с юным Вороном отправились на Ганновер-сквер, отчим был в музее, мать с Паулем и младшими еще не приехала из Хариджа. Налив ванну, Адель плеснула в стакан виски, из бара в гостиной:

– Никто ничего не заметит, все бутылки початые… – она плакала, сидя в горячей воде, чувствуя на языке привкус дубовых листьев и влажного мха:

– Так меньше пахнет им… – Адель затошнило, – меня сейчас вывернет… – к аромату сандала примешивалось веяние увядших, подгнивших роз. Забрав букет, Адель швырнула цветы в первый попавшийся мусорный бак, по дороге:

– Джон тоже принес розы… – пышная корзина осталась в гостиной, – и он тоже пользуется сандалом… – к горлу подступила волна тошноты. Адель испугалась:

– Джон всегда осторожен. Только что все закончилось. Нет, все из-за нацистского мерзавца… – Вахид курил, поглаживая ее растрепанные волосы, темного каштана. Отвернувшись, Адель закашлялась:

– Мне надо беречь голос, при мне нельзя курить… – сидя на подоконнике, девушка сжала кулаки:

– Он потушил сигарету, о мое плечо… – дома она смазала ожог, заклеив его пластырем:

– В театре новая гримерша, – безмятежно улыбнулась Адель Джону, – стажер. У нее щипцы из рук вываливаются. Ничего страшного, хуже, если бы это была щека… – Адель не сомневалась, что, ослушайся, она Вахида, так и случится:

– Тот молодой мерзавец обещал исполосовать меня бритвой… – поднявшись, она слила воду с картошки, – и не только меня, но и всю семью… – горячий пар ударил в лицо, Адель часто подышала. На столе, в бумажном пакете, лежала свежая клубника:

– Он завтра едет в Банбери, на выходные. Он смеялся, что дети, наверное, объелись ягодами… – Адель, мимолетно, вспомнила, что хотела поговорить с Джоном о браке. Она потрясла картошкой, держа пустую кастрюлю над огнем:

– Какой брак? Я ему не нужна, я только развлечение. Если я ему скажу о нацисте… – рука опять заболела, – он меня немедленно бросит. То есть он заставит меня сидеть на бесконечных допросах, рассказывать о случившемся… – Адель едва не выронила кастрюлю:

– Никогда такого не будет. Но получается, что Циона связана с нацистами. Она работала в подполье, в Венгрии, с документами графини Сечени, то есть тети Цилы. Рауфф просил передать ей привет, из Будапешта… – Адель покусала сухие губы:

– Это не мое дело. Джон мне никогда не поверит, если я начну порочить его жену. Он говорит, что не любит ее, что она больна, что он живет с ней из чувства долга, но все мужчины так говорят…

Адель приглашали на свидания женатые патроны оперы, меценаты, зачастую много старше ее:

– Некоторые дирижеры с исполнителями тоже, – мрачно подумала она, – у всех жены, как на подбор, больны или немощны. Джон мне врет, но и я ему вру, насчет нациста. То есть не говорю правды… – она подумала об осенней поездке, в Будапешт:

– Хорошо, что мы с Генриком увидимся, с ним всегда легко… – сбивая пюре, Адель твердо сказала себе:

– Не мое дело, что от нее хочет Рауфф. Я позвоню, изменив голос, передам привет, и все… – ласковая рука взяла венчик, герцог обнял ее сзади:

– Пахнет очень вкусно… – он потерся небритым подбородком о нежное плечо, – отдохни, я накрою на стол. Вино как раз нужной температуры… – он кивнул на бутылку винтажного бордо. Адель улыбнулась:

– На премьере тебя не хватало. Полковник Бадер очень хорошо выступал. Он вспомнил покойного дядю Стивена, его побег из крепости Кольдиц, на дельтаплане. Он тоже сидел там, когда попал в плен… – Джон согласился:

– Он отличный оратор. Завтра в Банбери я все увижу, с ребятишками. Заодно накормлю их обедом, в пабе… – голос Адели был спокойным:

– Вы пойдете на утренний сеанс… – Джон попробовал пюре:

– Где-то у нас завалялся мускатный орех. В этой банке, точно… – он добавил и соли:

– Да, на семейный просмотр, в одиннадцать. Полина душу продаст за воздушную кукурузу, а Маленький Джон неравнодушен к американским сосискам. Садись, не стой… – он прижался губами к сладкой шее, поцеловал каштановую прядь:

– Она ничего не говорит, насчет развода. Она вообще какая-то отстраненная, наверное, думает о работе… – он отодвинул стул, для Адели:

– Стейк, салат, картошка и клубника со сливками. После обеда попьем кофе, и мне пора ехать… – он подмигнул девушке, – то есть я уеду после десерта… – дрозд вспорхнул с ветки в яркое, очистившееся от туч, небо. Каштан зашумел под легким ветром. Адель вспомнила:

– Под раскидистым каштаном, предали средь бела дня, я тебя, а ты меня…

Отпив вина, она заставила себя весело сказать: «Отличный винтаж, милый».

Пышную пену капучино посыпали бежевой корицей. Чашку принес лакей, на серебряном подносе. Он оставил кофе на бюро ее светлости, розового дерева, рядом с отпечатанным на атласной бумаге, с монограммой, меню:

– Обед, суп прентаньер, мусс из лосося, дуврская камбала, клубника со сливками. Ужин… – длинные пальцы повертели карточку:

– К ужину они вернутся, то есть они вернутся раньше. Полина после обеда еще спит. У Маленького Джона урок тенниса, он занимается с берейтором… – пасынка обучали теннису и верховой езде давно обосновавшиеся в замке охранники. Циона предполагала, что зимой мальчик ходит на корты и в манеж:

– Он учит арабский и русский языки, Джон водит его в тир, – пухлые губы искривились, – его светлость готовит себе замену, на шпионском поприще…

Циону не интересовал старший сын мужа и очень мало интересовала собственная, младшая дочь. Полина возвращалась из Лондона с восторженными рассказами о театрах, музеях и зоопарке, о будущих соученицах, по Квинс-колледжу. Циона думала, что Густи живет в семье миссис Клары:

– Полина всегда говорит именно о Хэмпстеде, – отпив кофе, она закурила, – где ей еще жить, сироте? Клара удачно вышла замуж, ничего не скажешь. Подсунула дяде Джованни целый выводок, на старости лет… – Циона знала, что Лаура с Мишелем и детьми обосновалась в Париже:

– Вряд ли Лаура обрадовалась новым, сводным братьям и сестрам… – девушка покачала ногой, в лаковой лодочке, – но меня это тоже мало волнует… – за младшую дочь Циона не беспокоилась:

– Джон с нее пылинки сдувает, – хмыкнула девушка, – возится с ней, как с принцессой. Он водил детей на чай, в Букингемский дворец, летал с ними в Балморал… – Полина рассказывала матери о знакомстве с ровесницей, принцессой Анной, дочерью королевы:

– У Полины есть отец… – пепел упал на сверкающий уотерфордский хрусталь пепельницы, – она не пропадет. Я должна позаботиться о моей девочке, Фриде… – о поездке детей в Израиль Циона узнала, когда они вернулись в Британию:

– Девочкам никто не сказал, что они сестры… – она раздула изящные ноздри, – дядя Авраам и тетя Эстер выкрутили мне руки. Они украли у меня ребенка, и выдают Фриду за свою дочь… – просроченный, но подлинный паспорт Цецилии Сечен хранился среди белья Ционы. На камине, в гардеробной, стояла шкатулка, с драгоценностями на каждый день. Бриллианты и праздничные гарнитуры муж держал в сейфе. Циона выучила безделушки наизусть:

– Часы у меня золотые, браслеты тоже, обручальное кольцо с бриллиантом, есть пара нитей жемчуга. До континента я доберусь. Мне даже хватит денег, чтобы оказаться в Израиле… – она напоминала себе, что надо сначала найти Максимилиана:

– Если он мертв, – девушка сглотнула, – я должна об этом узнать. Но если он жив, он будет искать Цецилию Сечени, он не успокоится. Он, единственный, меня любил, и я любила его… – настоящая Цецилия Сечени присылала в Банбери слащавые фото дочерей. Циона не любила читать письма подруги:

– Она только и знает, что хвалить ее ненаглядного мужа. Эмиль то, Эмиль се, Эмиль великий врач. Был бы он великим, не прозябал бы в рудничной больнице. Цила выскочила замуж, чтобы уехать из Израиля… – в последнем письме подруга сообщила, что осенью отправляется в Будапешт:

– Я увижусь с тетей Эстер и дядей Авраамом… – читала Циона ровные строки, – Эмиль отпустил меня, как он говорит, на родину. Он уверяет, что справится с девочками, Тиква ему поможет… – отбросив листок, Циона сдержала рыдания:

– Максимилиан обещал отвезти меня на Балатон, осенью. Он говорил, что мы отправимся на прогулку по озеру, при луне, навестим виноградники, попробуем токайское. Он хотел поехать со мной в Тоскану… – кинув меню обратно на бюро, Циона прислушалась:

– Охранники обедают, с моей так называемой личной горничной, – она едва не выругалась вслух, – то есть личной надзирательницей… – технический персонал, как называл его герцог, ел в столовой для прислуги. Через четверть часа должен был раздаться гонг, зовущий к обеду ее светлость:

– Джон после фильма накормит детей в пабе, – усмехнулась Циона, – словно какой-нибудь фермер. Он и есть фермер. Он, кажется, отправился в Банбери в джемпере своего отца…

Пасынок и дочь тоже не щеголяли нарядами. Утром герцог водил детей на рыбалку. Маленький Джон не снял потрепанных шорт. Полина залезла в машину в резиновых сапогах и холщовой юбке.

Циона разгладила дневное платье, заказанное по каталогу из Лондона:

– Сюда даже нельзя приехать портнихе, наряды мне подгоняют по фигуре в столице… – потушив сигарету, она вздрогнула. Телефонный аппарат зажужжал:

– Это не внутренняя линия, – испугалась Циона, – звонок не из замка… – она подумала о несчастном случае:

– Может быть, это врач, из госпиталя. Джон попал в аварию, погиб… – о детях она даже не вспомнила, – тогда я, наконец-то, стану свободна… – Циона помотала головой:

– Они бы сюда не позвонили. Вызовы сначала проходят через коммутатор, где сидят охранники. Но сейчас все обедают… – за восемь лет брака Циона, ни разу, не отвечала на телефонный звонок по внешней линии. Она, робко, подняла трубку: «Слушаю вас». Голос был женским, напористым, незнакомым:

– Ваша светлость, – зачастила неизвестная, – вам привет, из Будапешта… – Циона едва не выронила аппарат, – вам просили передать адрес почтового ящика, где ждут корреспонденции… – Ционе не надо было искать карандаш. Она запомнила индекс и три цифры:

– Швейцария, Цюрих… – сердце колотилось, – надо у нее спросить… – Циона ничего не успела спросить. В ухе забились короткие гудки. Неизвестная бросила трубку. Циона еле справилась с внезапно закружившейся головой:

– Я придумаю, как отправить письмо. Максимилиан нашел меня, он любит меня, он меня не забыл…

За дверью завыл гонг. Откинув голову, победно улыбаясь, Циона пошла в малую столовую.

Часть вторая

Венский поезд остановился, не дотянув сотни метров, до перрона вокзала. Здание желтого камня, больше напоминало унылый барак:

– Русские постарались, – заметил один из австрийцев, в вагоне, – у них нет понятия о красоте. Впрочем, десять лет назад все вокруг еще лежало в развалинах… – Красная Армия освободила Шопрон в начале апреля сорок пятого года. Судя по разговорам в поезде, город сильно пострадал от бомбежек и обстрелов.

Австрийцы собирались отдохнуть на озере Балатон:

– Кабаре коммунисты запретили, – усмехнулся кто-то из пассажиров, – но веселые девочки с курортов никуда не делись. Танцы, бильярд, прогулки при луне… – он покрутил рукой, – осень стоит отличная, на дворе бархатный сезон…

Миновав быструю проверку документов, на австрийской стороне, поезд окунулся в бронзовые холмы виноградников. В голубом небе кружились стаи птиц, с ближнего озера Фертё. Некоторые пассажиры ехали именно туда:

– На венгерской стороне пансионы дешевле, – объяснил австриец соседке, красивой девушке, в сером костюме, – на Фертё отличная рыбалка… – она кивнула:

– Я знаю. Мой отец любил тамошние края… – полистав венгерский паспорт девушки, австрийский пограничник, уважительно, приложил пальцы к козырьку фуражки:

– Счастливого пути, ваша светлость… – скосив глаза в документ, ее сосед обнаружил, что сидит рядом с графиней. Девушка нежно покраснела:

– Мы давно обеднели. Мои родители перебрались в Лондон до войны, но мне хочется посмотреть на Будапешт, город моего детства… – рыжие волосы она закалывала в строгий узел. Девушка путешествовала с хорошим, итальянским саквояжем. На стройной шее, под шелковым платком виднелся скромный крестик. Она напоминала учительницу:

– Учительница и есть, – смутилась она, в ответ на вопрос австрийца, – я преподаю музыку, в католической школе, для девочек, играю на органе, в церкви… – у нее были большие, невинные, глаза, в длинных ресницах. Австриец подумал:

– Словно монахиня, и пахнет от нее по-монастырски, лавандой… – колец девушка не носила. Часы у нее были недорогими, на кожаном ремешке. Драгоценности Ционы остались в неприметном ломбарде, в Ист-Энде. Она поехала на Брик-Лейн, не желая оставлять следов в дорогих районах столицы:

– Это только вопрос времени, – Циона, незаметно, оглядывала пассажиров подземки, – Джон повез детей в Озерный Край, но, едва охранники обнаружат мое исчезновение, с ним немедленно свяжутся… – Циона предполагала, что, под предлогом рыбалки, муж проверяет готовность охотничьего дома Экзетеров к приему нового обитателя. Она сжала пальцы на ручке саквояжа:

– Полина пошла в школу, Джон забрал ее на Ганновер-сквер. Теперь он хочет загнать меня в самую глушь… – о будущем переезде на запад Циона узнала от мужа всего несколько дней назад.

Ни в какой Озерный Край она не собиралась. В белье Циона тщательно спрятала телеграмму, доставленную с абонентского ящика, из Цюриха:

– Будапешт, 23 октября, отель «Геллерт». Номер на имя господина Ритберга фон Теттау. Я тебя люблю…

Циона хорошо помнила роскошный отель, у подножия горы Геллерт, с бассейном и горячими источниками:

– Максимилиан мне показывал здание, с балкона квартиры. Мы обедали в тамошнем ресторане, устрицами и каспийской икрой. Он не встретится со мной, после десяти лет разлуки, в дешевом пансионе… – продав драгоценности, Циона не стала болтаться в городе. В Лондоне ее больше ничто не держало. Обновить венгерский паспорт оказалось проще простого. Поболтав с консульским клерком, отдав сделанные рядом с метро фотографии, через полчаса Циона получила синюю книжечку, с гербом социалистической Венгрии:

– Я хочу навестить родные края, – призналась она клерку, – родители увезли меня из Будапешта девочкой… – имея на руках паспорт и деньги, она не хотела никаких затруднений. Циона понятия не имела, знает ли муж о ее побеге:

– Но, скорее всего, теперь знает… – она вышла из ломбарда в пять вечера, – я исчезла с Хай-стрит, а Банбери, в десять утра… – в Банбери Циона оказалась не одна, а в сопровождении так называемой личной горничной и автомобиля с охранниками:

– Я не потеряла навыков, выученных в Каире, – она раздула ноздри, – я работала в подполье, меня могло арестовать гестапо. Дармоедам из ведомства Джона, со мной не тягаться… – получив, по телефону, от незнакомой женщины, весточку от Максимилиана, Циона поняла, что ей надо отправить письмо в Цюрих. Она могла снять ящик, в почтовом отделении Банбери:

– Но Джон не отдает мой паспорт. Без документа со мной никто не станет разговаривать…

Ционе помог случай, вернее, благотворительный базар, в пользу городского госпиталя. Полина, с удовольствием, пекла с матерью кексы и печенье. Разбирая почту, Циона нашла объявление о будущей ярмарке. Она заметила Джону:

– Было бы хорошо поучаствовать, Экзетеры всегда поддерживали больницу. Полине понравится торговать с лотка… – дочь росла бойкой и не лезла за словом в карман. Девочка зачарованно рассматривала фотографии нарядов, в воскресных газетах, водила пальчиком по строкам светской хроники:

– Когда я вырасту, я стану журналистом, мама, – призналась Полина, – как покойная тетя Тони… – ожидая появления в вагоне венгерских пограничников, Циона скрыла зевок:

– Пусть кем хочет, тем и становится. Девчонка меня совершенно не интересует…

Невозможно было отпустить Полину на ярмарку одну. Несмотря на сопровождавших ее охранников, Циона ухитрилась познакомиться с дамами, заседавшими в благотворительном комитете:

– Они были счастливы поболтать с ее светлостью, – вспомнила девушка, – в Банбери считали, что я больна, и поэтому избегаю публичных мероприятий. Слухи о моих недомоганиях распустил проклятый Джон… – дамы уверили Циону, что ее светлость может пользоваться адресом благотворительного комитета. Девушку снабдили ключом, от абонентского ящика.

Остальное было просто. Получив письмо из Цюриха, Циона ушла от личной горничной и охранников, едва появившись с ними в Банбери:

– Дождалась, пока Джон и дети уедут, и сделала вид, что мне надо отправиться за покупками. Горничная не может мерить за меня белье… – купив несколько комплектов, Циона повела свиту, как мрачно думала о них девушка, в кондитерскую:

– Тамошний туалет выходит на задний двор, а оттуда сто метров до стоянки такси… – к полудню она оказалась в венгерском посольстве, в Лондоне.

Зная, что муж, в первую очередь, запечатает аэропорты и южное побережье, Циона выбрала паром из Хариджа. Рассчитавшись в ломбарде, она уехала, поздним поездом, на восток. Стоя на палубе ночного рейса в Голландию, она не стирала слез с лица:

– Все закончилось. Господи, спасибо тебе. Через два дня я увижу Макса, мы заберем нашу девочку, Фредерику, и больше никогда не расстанемся… – прямых рейсов из Амстердама в Будапешт не было. Долетев до Вены, Циона села на поезд:

– Через четыре часа я войду в гостиницу «Геллерт», – она посмотрела на хронометр, – жаль, что тетя Эстер не берет в страну Фриду, но так даже удобнее. Мы с Максом поедем в Израиль, за нашей дочерью… – австриец, напротив, слушал портативное радио, с эмблемой «К и К». Сосед опустил приемник:

– В Будапеште студенческая демонстрация… – он кивнул на аппарат, – подпольная точка ведет прямую трансляцию. Тысячи человек собрались у памятника генералу Юзефу Бему… – приятель австрийца отозвался:

– Молодежь всегда чем-то недовольна. Они протестовали против Ракоши, того сместили. Теперь, им не нравится новый премьер-министр… – дверь вагона отъехала в сторону. Патруль, в темно-зеленой форме Управления Государственной Безопасности Венгрии, с порога объявил, на двух языках:

– Проверка документов и багажа. Пожалуйста, приготовьте паспорта и не вставайте с мест… – Циона, улыбнувшись, щелкнула замочком сумочки.