Текст книги "Вельяминовы. За горизонт"

– В следующем году они начинают испытания противозачаточной таблетки. Мы еще до войны знали, что инъекции прогестерона подавляют овуляцию, у кроликов. Но одного прогестерона мало, нужны эстрогены… – обсуждая статьи с подчиненными, Давид, наставительно, сказал:

– Видите, индейское население Мексики веками употребляло дикий ямс, как естественный контрацептив. Они оказались правы, прогестерон синтезируют именно из дикого ямса… – Давид, мимолетно, подумал, что создателям контрацептивных таблеток не стоит ждать Нобелевской премии:

– За такие вещи премию не дают, контрацептивные исследования еще считаются аморальными. Косность, и больше ничего… – он сделал себе отметку о будущем разговоре с Москвой:

– Непонятно, для чего им понадобится Принцесса, но вряд ли они готовят девочку к роли матери семейства. Операция, все же вмешательство, она проходит под наркозом… – Давид собирался войти к руководству с предложением проверки на Принцессе контрацептивных таблеток:

– Их надо на ком-то испытывать. Москва, наверняка, заинтересуется возможностью обеспечить себя таким лекарством… – Давид не сомневался, что советским женщинам никакие оральные контрацептивы доступны не будут:

– Я видел здешние презервативы, – он усмехнулся, – их делают на фабрике противогазов. Либо они, либо аборт, другого варианта у женщин нет… – девушка, эндокринолог, надеялась на замужество и семью:

– Они все надеются, – зевнул профессор Кардозо, – но нам привозят настоящий товар, от «К и К», и вообще, я очень осторожен… – Давид каждый месяц делал себе анализы:

– Не хочу я больше никаких детей, от них одни хлопоты…

Принцесса явилась на рандеву, как смешливо подумал профессор, в плиссированной, серой юбочке, белой блузе и синем кардигане:

– У нас другая школьная форма, – объяснил майор, – не такая, как на большой земле, что называется… – Давид понимал, что здешних детей с ранних лет приучают к западному образу жизни:

– В интернате стоят цветные телевизоры, в библиотеке полно иностранных журналов и газет. Даже меню у них составлено по европейским и американским образцам. Оладьи они подают с кленовым сиропом… – он оборвал себя:

– Здесь готовят будущих шпионов, но тебе какое дело? Твоя забота, негритянка… – он шепнул майору:

– Проверьте оружие, на всякий случай. Будьте готовы сделать несколько холостых выстрелов… – начальник медчасти держал резиновый шланг:

– Впрочем, может быть, мы обойдемся только ледяной водой… – Давид, сначала, хотел, привести негритянку в комнату, где находилась Принцесса:

– У нее животные инстинкты, она будет защищать свою территорию, как на острове… – ему, однако, пришлось пересмотреть план:

– Негритянка мало двигается, а я там появляться не могу, это нарушит чистоту эксперимента. Будем надеяться, что Принцесса проявит агрессию, при виде незнакомки, пусть и на ее территории… – майор нажал кнопку.

Дверь, разделяющая изоляторы, откатилась в сторону. Они услышали звонкий голос Принцессы:

– Привет, ты новенькая… – девочка поскакала в сторону кровати, где сидела негритянка. Принцесса забралась на казенное одеяло:

– Меня зовут София, мне восемь лет. Я просто высокая, не обращай внимания. А тебя как зовут… – она, бесцеремонно, взяла руку девочки, – ты очень красивая. Ты теперь с нами будешь жить? Попросись к нам в комнаты, у нас есть место для кровати… – Принцесса оглянулась:

– У тебя нет собачки, или котика? У нас есть два мопса, они очень ласковые. Ты кого больше любишь, собачек или котиков… – Давид вздрогнул.

Губы, цвета спелых ягод, зашевелились:

– Она говорит по-русски, не могу поверить. Два года гипноза не прошли впустую. Принцесса не проявила никакой агрессии. Наоборот, она ведет себя, как нормальный ребенок… – смуглые пальцы девочки лежали в ладони Принцессы:

– Собачек, – тихо сказала негритянка, – у нас была собачка, я помню. Его звали Пират.

На кухню близняшки отрядили Павла.

Младший брат славился в интернате обаянием. Ему достаточно было, улыбнувшись, блеснуть белыми зубами, откинуть с высокого лба пряди рыжеватых волос, похлопать темными ресницами. Повара снабжали его и неурочным какао, и печеньем.

Брат выскочил в коридор, Аня велела мопсам:

– Гулять… – понизив голос, она шепнула Софии:

– Окна изолятора выходят на озеро. Бери коньки. Сделаем вид, что ты вышла покататься, а мы с тобой собрались за компанию… – София вернулась в актовый зал, где дети наряжали елку, только через час после вызова в медицинскую часть.

Надя и Аня, устроившись на паркете, ловко клеили бумажные гирлянды. От дерева доносился уверенный голос Павла:

– Совсем не сюда это надо вешать. Слушайтесь меня, и у нас будет самая красивая елка… – вдохнув запах морозной хвои, девочка нахмурилась:

– Странно, почему я опять слышу женский голос… – трепетали огоньки свечей, на половицах деревенского дома таял снег:

– Тата нам елачку прынёс… – она ощущала спокойное, уверенное тепло матери, – цяпер мы яе ўборы, Зосенька. Ісус нарадзіўся, сення ўсе святкуюць… – она помотала золотоволосой, коротко стриженой головой:

– Я волнуюсь, после разговора со Светой… – негритянку звали именно так:

– Она успела сказать, что у них жила собачка, и свое имя. Потом пришел доктор, поблагодарил меня, велел возвращаться в актовый зал… – забыв о далеком голосе, присев рядом с близняшками, София, быстро, все рассказала. Она всегда восхищалась решительностью Ани с Надей:

– Они даже не раздумывают, им сразу все понятно… – Надя отозвалась:

– Ее теперь пару дней не выпустят из изолятора, такие правила… – девочка закатила красивые, темные глаза, – надо ее поддержать, навестить, передать что-нибудь вкусненькое… – София удивилась:

– Но врачи не пустят нас в медицинский блок… – Аня четкими, уверенными движениями закончила гирлянду:

– Нам и не надо в медицинский блок, нам надо оказаться под ее окном… – Павел убежал на кухню в кашемировом пальтишке. Надя подхватила его ушанку:

– На улице похолодало, не надо, чтобы он ходил без шапки… – близняшки командовали братом, но и заботились о мальчике. София прыгала вниз по каменной лестнице, размахивая коньками

– Обо мне они тоже заботятся, а ведь я им даже не сестра… – она смутно помнила, что в Перми часто ночевала в одной кровати с близняшками или Павлом. Девочки объяснили Софии, что ей снились кошмары. Она, разумеется, не знала, что Аня и Надя строго сказали брату:

– Ни о чем ей не напоминай. Что было, то прошло. Она больше не воет, не кусается, и не прячется под кроватью… – Павел хмыкнул:

– Разумеется, не буду. Теперь она нормальная, как все мы. Хорошо, что мы ничего не говорили врачам, иначе Софию бы увезли. Так нельзя, она стала нам, словно сестра…

По дороге на кухню, он вспомнил своего китайского друга, Пенга. Китайских детей давно отвезли на родину. На прощанье, Павел получил от приятеля набор для игры в маджонг. Он хотел выучить китайский язык:

– У них очень интересные вещи, совсем не похожие на европейские. Может быть, мне удастся попасть в Китай, встретиться с Пенгом…

Пока Павел отыскал в библиотеке довоенный, растрепанный учебник итальянского, по которому мальчик занимался сам. Язык оказался несложным, Павел мог составлять простые предложения:

– Andrò a Roma e Firenze… – он улыбнулся: «Когда вырасту, конечно». Пройдя через пустынную столовую, постучав в беленую дверь кухни, Павел, умильно, попросил:

– Можно какао с печеньем? Мы хотим покататься на коньках, перед ужином… – на льду озера проложили дорожки и устроили хоккейную площадку. Получив стальной термос и бумажный пакет, он взглянул на часы, в столовой:

– После ужина у меня и Ани рисование, Надя идет заниматься хореографией, а София, наверное, спустится в тир. Завтра суббота, школьный день короткий… – после обеда они шли на экскурсию в лес. Вечером афиша, в вестибюле, обещала им «Овода». Близняшки читали книгу в оригинале, для Павла она еще была слишком сложной:

– Я на каток, Василий Петрович, – небрежно сообщил мальчик охраннику, в форме без погон, – сестры меня послали за какао… – Василий Петрович поинтересовался:

– Коньки твои где, Левин… – мальчик приоткрыл дверь:

– У Ани с Надей, где еще… – мороз обжег лицо, Павел прищурился:

– Звезды какие крупные. Здесь тоже вокруг глушь, как в Перми… – София, заложив руки за спину, вертелась по дорожкам катка:

– У нее хорошо получается, она вообще спортивная… – Павел поймал поводок бросившегося ему под ноги мопса. Он услышал возбужденное тявканье, веселый голос Нади:

– Сейчас получишь какао, с печеньем. Запомни, комната семь, на втором этаже. У нас есть свободное место, для кровати. Думаю, воспитатели возражать не станут…

Сначала Павел увидел черные, тяжелые волосы девочки, собранные в небрежный узел. Смуглая рука, неловко, протянулась вперед, она погладила мопса:

– Очень хорошенький. Я помню, что у нас была большая собака… – Надя поставила пса на дорожку:

– Павел, давай сюда термос… – девочка спохватилась:

– Это наш младший брат, он ровесник тебе и Софии… – Павел открыл рот:

– Мне никто не сказал, что ты негритянка… – Аня отозвалась:

– Не сказали, потому что это неважно… – девочка слабо улыбнулась:

– Спасибо большое. Термос я спрячу, его не найдут… – Павел сглотнул: «Ты из Африки?». Аня фыркнула:

– Она родилась и выросла в СССР. Ее зовут Света… – теплые пальчики коснулись руки Павла:

– Света, да. Я рада, что с вами встретилась… – Аня, деловито, взглянула на часы

– Побежали. Надо покататься с горки, если мы на озеро вышли… – снег скрипел под ногами, в темном небе мерцали звезды. Обернувшись, Павел помахал маленькой фигурке девочки, у зарешеченного окна изолятора: «Скоро увидимся!».

На завтрак Давиду принесли пышный омлет, из деревенских яиц, с английским беконом, овсянку на сливках и кофе.

Он обосновался в кабинете начальника медицинской части. Майор робко предложил ему занять одну из пустующих комнат на этажах интерната. Давид, холодно, отозвался:

– Во-первых, мне нужна спецсвязь, а, во-вторых не след, чтобы ваши воспитанники меня видели. Я нахожусь на особом положении, товарищ майор медицинской службы… – по глазам врача Давид понимал, что младший коллега считает его, по меньшей мере, полковником. Покуривая сигару, он изучал записи разговоров с негритянкой:

– Или даже генералом, но меня никогда не влекла военная карьера. Мне достаточно звания частного консультанта, тем более, у меня есть ордена… – в разговоре с майором Давид заметил:

– Как я и обещал, я просмотрел ваше меню, и внес туда изменения. Не стоит давать детям столько сладкого. Лучше перейти на естественные источники сахара, например, фрукты… – он указал на блюдо с зимними грушами, на столе, – и вообще, растущие организмы должны получать больше белка. Это материал, для строительства мышц. Но вы правильно делаете, что варите овсянку. Овес, источник многих полезных элементов… – фарфоровая миска с овсянкой опустела.

Давид рассматривал вычерченную им таблицу. Он лично не говорил с негритянкой. Девочку допрашивал, если можно было так выразиться, начальник медицинской части:

– Тоже из соображений безопасности, – хмыкнул Давид, – но майор неплохо справился, надо отдать ему должное… – позвонив в Москву, новому куратору, доложив, что негритянка заговорила, Давид услышал обрадованный голос:

– Отлично! Подготовьте расширенную справку, Давид Самойлович. Товарищ Серов собирается в ваши края. Вы встретитесь с ним, дадите рекомендации по дальнейшей работе с девочкой… – сегодня служебная «Победа» везла профессора Кардозо в Бузулук.

Давид решил не спрашивать, что понадобилось председателю Комитета Государственной Безопасности в провинциальном заволжском городке:

– Это и вовсе не мое дело, – он затянулся сигарой, – а из Бузулука я улечу обратно на остров… – рядом с городом находился военный аэродром, куда Давид и привез негритянку:

– Удивительно, все-таки… – он, еще раз, пробежал глазами таблицу, – за два года ежедневного гипноза, она восприняла почти всю историю, которую ей внушали. Более того, она заговорила по-русски, пусть и не очень ловко. Английский язык она тоже не потеряла… – Давид задумался:

– И не потеряет, здесь его преподают. Русский она подхватит, у сверстников, на уроках в школе… – девочку звали Светланой, фамилию ей оставили американскую, Мозес. Родители Светы, коммунисты из США, приехали в Советский Союз до войны. Они участвовали в великих стройках социализма, и служили в армии. Ее отца, пилота, сбили американцы, в Корее. Мать, врач, погибла, попав с госпиталем в американский котел. Давид подозревал, что история правдива:

– Рассказ, что называется, перевернули с ног на голову, – усмехнулся профессор Кардозо, – но девочка, кажется, всему поверила… – он, в который раз, пожалел, что невозможно написать статью, по результатам случая:

– Для психологов такое стало бы очень интересным, – решил Давид, – сила внушения, наложенная на душевную травму, дала многообещающие результаты… – он напомнил себе, что о результатах надо судить не сейчас, а лет через десять:

– Посмотрим, что случится с ее памятью. И даже через десять лет еще не все будет ясно. Возможно, подавленные воспоминания дадут о себе знать и позже, как у пациентки Лакана… – красным карандашом Давид отчеркнул информацию, отсутствовавшую в материалах, с которыми работали психологи:

– У нее была собака Пират… – он почесал седоватый висок, – она жила в Скалистых горах, на ранчо. Девочка американка, сомнений нет… – Давид собрал бумаги:

– Ее память сейчас похожа на слоеный пирог. Мы не знаем, что она помнит, а что забыла. Может быть, она вообще притворяется… – Давид покачал головой:

– Вряд ли. Девочке восемь лет, она не в силах противостоять профессиональному гипнозу. Даже взрослые люди, на ее месте, оценили бы историю, как правду… – Давид хотел рекомендовать Комитету прислать в интернат штатного психолога:

– Детей надо контролировать не только физически, но и с точки зрения их разума. В конце концов, здесь живет Принцесса, а она способна на проявления агрессии… – Давида беспокоило, что его бывшая подопечная не атаковала негритянку:

– С осени мы намеренно поднимали дозы адреналина, в таблетках, а Принцесса только мило поболтала, с девочкой. На нее так влияет детский коллектив… – он вспомнил, что до войны скептически относился к аналитикам:

– Я был неправ, – Давид сложил документы в портфель, крокодиловой кожи, – за психологией будущее. Возможности ее применения в военных целях практически безграничны… – он решил вернуть Принцессу на низкую дозу адреналина:

– Посмотрим, что случится во время полового созревания, – сказал себе Давид, – одно ясно, что лет в шестнадцать-семнадцать дети, то есть подростки, покинут интернат. Принцессу, в будущем, собираются использовать, как солдата. Если ей прикажут убить, кого-нибудь, из нынешних приятелей, она это сделает, не задумываясь. Она машина для приведения приговоров в действие, она не человек, благодаря нашим таблеткам. Я не удивлюсь, если она и сейчас на кого-то набросится. Дружба дружбой, а ее инстинкты никуда не делись…

Надев дубленую куртку, Давид позвонил в гараж интерната: «Подавайте машину, мы выезжаем».

На персидском ковре спальни лежали раскрытые «Три мушкетера», в довоенном, французском издании. Днем Павел перенес свои вещи в гостиную. Аня, деловито, сказала:

– Света, если что, мы рядом. Павел теперь будет спать на диване, третья кровать не понадобилась… – брат усмехнулся:

– Девчонки меня вытеснили. Я теперь один, на вас четверых… – он потрепал за ушами мопса, – хорошо, что вы у нас тоже мальчики… – Свету в интернат привезли почти без вещей. Осмотрев содержимое ее чемодана, Надя покачала головой:

– В больнице, или где ты там лежала, явно было не до нарядов. Ничего, мы обо всем позаботимся. Форму нам выдают, а платья и юбки мы тебе сошьем… – близняшки отлично управлялись с швейными машинками, на уроках труда. Света отозвалась:

– Наверное, я была в больнице. Я мало что помню, из-за войны. Мои папа и мама погибли… – Надя привлекла ее к себе:

– Все закончилось. Ты теперь в безопасности, ты, как София, словно наша сестра…

Свете понравились просторные комнаты интерната, большой актовый зал, с бюстом Ленина и красным флагом. Ее определили во вторую группу, с Павлом и Софией. Усевшись кружком на ковре, дети передавали друг другу термос с какао:

– Почему нет первой группы… – поинтересовалась Света, – и вообще, здесь очень маленькие классы… – во второй группе училось всего семь человек, а весь интернат не дотягивал и до тридцати. Аня криво улыбнулась:

– В последний раз новенькую привозили два года назад… – она кивнула в сторону Софии, – мы здесь все сироты, наши родители погибли… – про себя, Аня, мрачно добавила:

– Или были расстреляны. Может быть, родителей Светы тоже расстреляли, а ей просто не говорят… – она взяла смуглую руку:

– Но так даже лучше. Мы здесь давно, и все подружились. Ты тоже со всеми сойдешься, обещаю. Ребята у нас хорошие… – на цвет кожи новенькой девочки никто не обратил внимания. Павел пожал плечами:

– У нас жили китайские ребята, они сейчас уехали на родину. Здесь есть дети с Кавказа, из Средней Азии. Мы ко всем привыкли… – Павел не мог отвести глаз от изящного очерка ее лица, от гладкой кожи, цвета темного каштана, больших, робких глаз. Тяжелые, курчавые волосы, она стягивала в небрежный узел:

– Ты тоже высокая, – откашлявшись, заметил мальчик, – хотя это София у нас всех переросла… – Света кивнула:

– Моя мама была высокая. Она героиня, она сражалась военной медсестрой, освобождала лагерь Равенсбрюк. У нее были ордена и медали… – девочка нахмурилась:

– Было жарко, мама носила парадный китель, белый. Мы с ней куда-то ехали. Маме уступили место, но она не села. Это, наверное, случилось в Москве… – она помнила большую, черную собаку, Пирата, плеск воды, далекие очертания гор, на горизонте:

– Скалистые горы, – подумала Света, – наверное, папа или мама выросли на ранчо… – дальше все становилось смутным. Она слышала грохот бомб, треск выстрелов, вдыхала соленый запах крови:

– Это было на войне, – напомнила себе Света, – где погибли мама с папой. Они были коммунистами, они сражались с американскими захватчиками… – в голове зазвучал низкий, вкрадчивый голос:

– Тебя спасли, милая, переправили в расположение советских войск. К сожалению, потрясение вызвало болезнь, но мы тебя лечим, и ты скоро оправишься… – Света, твердо, сказала себе:

– Я выздоровела, обо мне заботится Советский Союз. В нашей стране нет сирот. Я буду октябренком, как Павел и София, потом пионеркой, как близняшки… – Аню и Надю приняли в пионеры на годовщину великой революции. Девочка полистала книгу:

– Как здорово, что вы и французский знаете… – Аня уверила ее:

– Ты тоже выучишь. Ты с нами будешь говорить по-английски, каждый день… – преподавателя английского языка в интернате звали Львом Петровичем, но все знали, что он настоящий англичанин:

– Он тоже приехал в СССР до войны, – объяснила Аня, – как твои родители. Он британский коммунист… – близняшки не сомневались, что Лев Петрович, в свое время, получил десятку с поражением, как говорили зэка:

– Я по глазам его все вижу, – угрюмо заметила Надя, – и преподавательница хореографии тоже сидела… – танцам их учила бывшая московская балерина. Аня забрала у Светы роман:

– Здесь вообще о нас написано… – девочка улыбнулась, – послушайте:

– Et maintenant, messieurs, dit d’Artagnan sans se donner la peine d’expliquer sa conduite à Porthos, tous pour un, un pour tous; c’est notre devise, n’est-ce pas… – Павел кивнул:

– Один за всех, и все за одного. Только их было четверо, а нас пятеро… – Надя отмахнулась:

– Неважно. София, Света, давайте руки… – детские ладошки протянулись над пустым термосом, над блюдом с остатками печенья:

– Один за всех, и все за одного… – громко сказала Аня, – помните, мы всегда будем вместе, мы, словно семья… – настенные часы с кукушкой пробили девять вечера:

– Один за всех, и все за одного… – повторяли они по кругу, – один за всех и все за одного… – Аня распорядилась:

– Надо все убрать. Через четверть часа придет воспитатель, к этому времени все должны быть в кроватях… – даже в выходные дни детям не позволяли долго засиживаться:

София орудовала зубной щеткой:

– Подъем в шесть, – объяснила она Свете, – час физкультуры, завтрак и занятия, до полудня. Обед, полчаса перемены и опять занятия, только легкие, вроде труда и рисования. На рисовании у меня ничего не получается, за меня рисует Павел… – вытерев лицо, девочка кивнула на постель:

– Возьмешь пока мою ночную рубашку, а потом тебе выдадут вещи… – они сдвинули кровати, София приподнялась на локте:

– Мопсы к нам не приходят, они спят с близняшками, но ты, если проснешься, перебирайся ко мне. Я сама… – девочка помолчала, – два года назад ночевала с Аней, Надей или Павлом…

Первой проснулась София. В окна комнаты бил яркий свет звезд. Приподняв голову, девочка увидела, что соседка по комнате сидит на кровати, спустив ноги на пол. София, было, хотела что-то сказать. Негритянка поднялась:

– Она спит, – поняла девочка, – ходит и спит…

София, мимолетно, вспомнила белую луну, нагретый песок, плеск воды, низкий вой, неподалеку. Девочка напряглась, выставив вперед руки:

– Надо на нее прыгнуть, прижать к земле. Она чужая, не такая, как мы, она может быть опасна. Ударить в глаза, перегрызть ей шею… Я так делала, только не помню где… – она ощутила на губах сладковатый привкус крови. Негритянка бормотала, София прислушалась:

– Она оставила секрет. Мы тоже такие сделали, в Перми, когда уезжали. Я положила в свой осенние листья, и сухие астры… – девочка, решительно, встала. Соседка раскачивалась из стороны в сторону:

– Пойдем, Светочка, – ласково попросила София, – ложись, я тебе песенку спою. Пойдем, милая… – негритянка, покорно, вернулась в постель. Подоткнув одеяло, София погладила Свету по голове:

– Близняшки меня научили. Песня о девочке, что, словно цветочек… – длинные ресницы негритянки дрожали, она мирно сопела.

Сара слышала мягкий голос матери:

– Durme, durme, mi alma donzella… – нежные руки обнимали ее:

– Без горя и несчастий, милая, без горя и несчастий…

Качалась лодка, лаяла собака. Рыжий, высокий мальчик махал ей с берега:

– Приезжай! Я найду секрет, и ты обязательно приедешь… – Сара улыбнулась:

– Я хорошо спрятала секрет. Но как звали мальчика… – она увидела сердце, вырезанное в стволе дерева, два имени, с датой:

– Не могу прочесть, все, как в тумане… – разноцветные лоскуты ткани, цветы и бисер, под стеклом секрета, подернулись темной пеленой земли. Сара, успокоено, вздохнула:

– Я все вспомню, когда найдут секрет…

Девочки заснули, прижавшись друг к другу, не разнимая рук.