Текст книги "Чаша и крест"

13

Я закричала было, но кузен быстро зажал мне рот влажной холодной ладонью.

– Тише, Джоанна, пожалуйста, тише, – прошептал он. – Вас могут услышать. Клянусь, я не сделаю вам ничего плохого. Нам нужно поговорить.

Я кивнула, и Генри убрал руку. Он был весь мокрый: и одежда, и шляпа, и даже лицо. Я посмотрела в сторону окна. Там была плотная, непроницаемая тьма.

– Что вы здесь делаете? – спросила я. – Джеймс сказал, что вы в Виндзорском замке.

– Правильно, я весь день был там. Но Чарльз прислал гонца, который сообщил, что вас заточили в спальне, вот я и прискакал. Мне вскоре нужно ехать обратно. Утром я должен быть при дворе.

– А откуда Чарльзу стало известно, что со мной случилось? Я пыталась передать ему записку, но у меня ничего не вышло.

– Ну, Джоанна, это ведь мой дом. Неужели вы думаете, будто мои люди не знают, что здесь происходит? Ладно, поговорим о деле. – Лицо его исказила мучительная гримаса. – Я нисколько не удивлен, что вы захотели уехать после того, что слышали в часовне. Я уже отдал Чарльзу распоряжение, чтобы завтра вас никто не удерживал. У вас будет полная свобода передвижения.

– Генри, скажите прямо, почему мне не позволили уехать?

Кузен подошел к камину, наклонился над ним, попытался зажечь пламя свечой и пробормотал:

– Как у вас здесь холодно… – Затем он снова выпрямился. – Джоанна, мне нужна ваша помощь.

– Моя помощь? – удивленно переспросила я.

Генри подошел к окну, выходящему на улицу, и уставился в черноту ночи. Видно было, что разговор этот давался ему нелегко.

– Я люблю Гертруду, – наконец проговорил он. – Очень люблю. Никто даже и представить не может, как горячо я люблю свою жену. И она меня тоже любит, так же сильно.

Голос его умолк. Смешанные чувства душили меня: смущение, раздражение, изумление… Но в то же время я, признаться, была тронута.

– Матушка Гертруды умерла, когда та была еще совсем ребенком, – продолжил через минуту Генри. – Отец ее, лорд Маунтджой, служил у королевы Екатерины камергером. И он не стал отсылать дочь. Она росла рядом с покоями королевы. Поэтому Екатерина Арагонская была во многом для нее как мать. А леди Мария – как сестра.

Мой кузен некоторое время помолчал, продолжая смотреть в окно, и вдруг спросил:

– Джоанна, вы знаете, кто такая Элизабет Бартон?

Пальцы мои, как когти, вцепились в край кровати.

– Да, – прошептала я. «Господи, как хорошо, что он не видит выражения моего лица!»

– Начиная с тысяча пятьсот двадцать девятого года, – сказал Генри, – Гертруда несколько раз, если не ошибаюсь, не менее трех, ездила к этой монахине, да и та тоже приезжала к моей жене. Мне кажется, эти путешествия в Кентербери начались, когда Гертруда стала увлекаться всякими пророчествами. Она постоянно просила Элизабет Бартон заглянуть в будущее и рассказать ей, что случится с королем и с нашей семьей.

Меня охватил неописуемый ужас. «Так вот оно что, – подумала я. – Гертруда – последовательница Элизабет Бартон».

– Мне жена, разумеется, говорила совсем другое, – тяжело вздохнув, продолжал Генри. – Уверяла, якобы ездит к сестре Бартон, чтобы узнать, будут ли у нас еще дети. Но на самом деле это, увы, не так. Когда сестру Бартон допрашивали по обвинению в государственной измене, когда у нее делали обыск, тщательно проверяли все ее бумаги и вещи, а также изучали записи в монастыре Святого Гроба Господня, узнали и про визиты Гертруды. И ей пришлось писать королю письмо, признаваться в своих взглядах и суждениях, каяться в ошибках и молить о высочайшей милости. Я боялся, что все закончится очень плохо. Но, слава богу, ошибся: Гертруду под суд не отдали.

«А что, если тогда стало известно и о нашем с матушкой визите в монастырь Святого Гроба Господня?» – со страхом подумала я, но вслух сказала другое:

– Генри, вам надо было рассказать мне об этом прежде, чем приглашать в гости.

Мой кузен опустил голову:

– Да, Джоанна, вы абсолютно правы.

Теперь я решила выяснить все.

– Гертруда проделала немалый путь, чтобы разыскать меня и привезти сюда. Зачем ей это понадобилось?

Генри принялся вышагивать перед камином.

– Идея разыскать вас принадлежит не ей, – ответил он. – До нынешнего лета моя жена ни разу про вас не вспоминала. А потом вдруг стала постоянно заводить разговоры на эту тему: мол, обязательно надо съездить в Дартфорд и во что бы то ни стало разыскать Джоанну Стаффорд.

– Может, леди Мария попросила ее сделать это? – предположила я.

Генри поднял вверх обе руки:

– Джоанна, честное слово, я не знаю. Вполне возможно, что и так, хотя я ума не приложу, зачем дочери короля это понадобилось.

Он был прав. Леди Марии не было никакого смысла настаивать, чтобы я приехала в Лондон. Но тогда кому это было нужно? Никакого разумного объяснения на этот счет мне в голову не приходило.

– По правде говоря, Джоанна, меня очень волнует Гертруда. Жена клянется, что больше не участвует ни в каких интригах. Но я боюсь, что ее преклонение перед Екатериной Арагонской и императором Карлом Пятым столь велико, что выходит за рамки здравого смысла.

– Погодите-ка… Вы сказали, что она больше не участвует ни в каких интригах? Как это понимать?

– Ну, Гертруда писала письма Юстасу Шапуи, посланнику императора Карла. И, переодевшись, ездила к нему, передавала все, что знала о планах короля и его Тайного совета. Теперь она клянется, что больше с ним не встречается, но я не знаю, можно ли ей верить.

Я судорожно вцепилась в спинку кровати. Ну и ну: значит, Гертруда поставляла информацию представителю враждебной державы!

– Скажите, Генри, а вы участвовали в заговоре против короля?

Маркиз выпрямился и подошел ко мне.

– Я приверженец истинной католической веры и поддерживаю монастыри, как и все другие представители старинных родов. Я глубоко скорбел об участи Екатерины Арагонской и нежно люблю ее дочь. Но всегда останусь верноподданным своего государя – помазанника Божия.

– Тогда вы должны любой ценой остановить Гертруду. Вы понимаете, Генри? Должны.

– И, клянусь, я это сделаю! – горячо воскликнул он. – После званого обеда, который состоится четвертого ноября, я найду предлог и уеду вместе с женой и сыном в родовое поместье на запад. И там уж глаз с Гертруды не спущу.

– А почему для вас так важен этот обед? – настойчиво спросила я.

– Джоанна, да вы никак в чем-то меня подозреваете? Я просто хочу пообедать в компании своих близких друзей, только и всего.

Он присел на краешек кровати рядом со мной. Под тяжестью его веса она жалобно заскрипела.

– До званого обеда в честь барона Монтегю осталась всего неделя, – сказал Генри. – Джоанна, пожалуйста, не уезжайте. И прошу вас, не спускайте с Гертруды глаз. Ваше присутствие здесь помешает моей жене плести интриги. Старайтесь побольше бывать с ней рядом.

– Но если Гертруда что-то задумает, я вряд ли смогу остановить ее. Тем более что она окружена верными слугами.

– Вы можете послать мне весточку с Чарльзом.

Я наклонилась вперед и закрыла лицо руками.

– Генри, вы понимаете, что просите, чтобы я шпионила за вашей женой?

Я прекрасно помнила, какую бессильную ярость испытала, когда епископ Гардинер сделал из меня шпионку, заставив искать в монастыре венец Этельстана. До чего же это гнусное, постыдное и омерзительное занятие.

– Простите меня, Джоанна. Но я больше никому не могу довериться… Кого же мне еще попросить о помощи, как не вас?

Огонь зашипел и начал с треском разгораться. Я смотрела на усталое, исполненное страдания лицо Генри.

– Это все пророчества, – прошептал он. – Я умолял Гертруду не поддаваться их соблазну. Даже думать о свержении и смерти короля – это уже государственная измена.

Он снова стал ходить по комнате взад-вперед.

– Не одна только Гертруда – все государство словно бы сошло с ума. Когда я был маленьким, никаких провидцев и в помине не было, про всякие там откровения никто и не слышал… А ведь эти шарлатаны еще и деньги берут, и люди им платят. Сейчас в каждой деревне обязательно найдется старая карга, которая изрекает пророчества. И эти, с позволения сказать, ясновидящие утверждают, якобы обладают тайным знанием, которое пришло к нам еще от кельтов, из свитков самого Мерлина, обнаруженных в каком-то кладе, который раскопали бог весть где. Какая чепуха… да что там чепуха – гораздо хуже.

– Господи, как это все отвратительно… ненавижу пророчества, – пробормотала я.

Он быстро закивал:

– Вот именно, Джоанна, вы наверняка найдете способ разубедить Гертруду, отговорить ее, если она вдруг задумает в течение этой недели отправиться к какому-нибудь шарлатану-провидцу правда?

– Я сделаю все, что смогу, Генри.

Он шагнул ко мне:

– А если вдруг не получится отговорить Гертруду, тогда поезжайте вместе с ней, хорошо? А потом расскажете мне, о чем там шла речь…

– Нет! Это невозможно! – Я вскочила с кровати. – Генри, мне и близко нельзя подходить к человеку, который изрекает пророчества!

– Действительно, я прошу у вас слишком многого, – пробормотал он. – Пожалуйста, извините меня, Джоанна. Просто я очень… боюсь. – Он секунду постоял, уставившись в пол. – Неужели вы сами не понимаете? Я боюсь за сына. Если что-то со мной… с нами случится… и Эдвард вдруг окажется в Тауэре, один… эта мысль сводит меня с ума. Ему там будет очень страшно. Совсем еще ребенок – и в камере, где больше никого нет. Только представьте, какой ужас… У меня при одной этой мысли просто сердце кровью обливается… – Голос Генри пресекся. – Господи Иисусе Христе на небесах, сохрани и помилуй моего мальчика! – Мой кузен отвернулся и правой рукой закрыл лицо. В комнате раздались глухие рыдания. Он пытался их подавить, но безуспешно.

Стук в дверь заставил Генри замолчать.

– Одну минуту, Чарльз! – глухо крикнул он.

– Генри, – сказала я, – знайте: я сделаю все, что смогу, чтобы помочь вам. Я не буду отходить от Гертруды ни на шаг. Постараюсь повлиять на нее, насколько это возможно. Но потом я непременно уеду.

– Благослови вас Господь, Джоанна, – ответил он и, не глядя мне в глаза, поспешно вышел из комнаты.

Больше в ту ночь я так и не уснула. Я молилась, прося Господа послать мне силы и мудрость. Когда встало солнце, появилась Элис, взволнованная и испуганная. Я больше не заговаривала с ней о своем отъезде из «Алой розы», а вместо этого попросила принести поесть и переодеться. Служанка с радостью повиновалась.

В то утро Гертруда в гостиной была не одна. Рядом с ней сидел незнакомый мне человек. Оба увлеченно рассматривали какой-то предмет, стоявший у него на коленях. Кажется, короб, и довольно большой. Гертруда сидела ко мне спиной, поэтому мне было плохо видно. Но с этой минуты я должна была все видеть и все примечать.

– Доброе утро! – Мое приветствие прозвучало вполне естественно.

Гертруда резко обернулась. Лицо у нее было какое-то перекошенное: возможно, она действительно плохо себя чувствовала. И вдруг на губах маркизы заиграла улыбка.

– Джоанна, как мило, что вы пришли.

Она вскочила, бросилась ко мне и поцеловала, окутав облаком какого-то экзотического аромата. Должно быть, только что приняла ванну.

– Прошу вас, идите сюда, полюбуйтесь вместе с нами на эту прелесть.

Она махнула рукой гостю, и тот открыл стоявший у него на коленях короб. Он был заполнен образцами тканей самых разных расцветок и фактуры. Тут были и бархат, и шелк, и парча.

– Покажите-ка Джоанне вот это, – приказала хозяйка.

Торговец развернул передо мной образец ткани – мерцающей и искрящейся, как струи водопада.

– Серебристая ткань от лучших купцов Брюсселя, – пояснила Гертруда. – Я уже все решила. На званый обед, который устраивает милорд, мы сошьем для вас новый наряд. Мой портной как раз успеет. Вот из этого материала.

– Как, я должна буду надеть такое платье?

– Барон Монтегю королевских кровей. Между прочим, до рождения принца Эдуарда он был предполагаемым наследником трона. Мы не можем ударить лицом в грязь. – Она сложила руки и явно приготовилась к тому, что я стану протестовать и отказываться.

Но я обманула ее ожидания:

– Спасибо, Гертруда.

Вот так все и началось. Три дня подряд я постоянно пребывала в обществе Гертруды. Достойных внимания гостей за эти три дня в доме не было. Сама она тоже никого не посещала. Мы вместе вышивали, читали, слушали музыку. Однажды я сидела рядом с маркизой в ванной комнате и, пока она принимала ванну, читала ей Священное Писание. Два раза в день мы виделись с Артуром и Эдвардом. Мальчики, казалось, совсем забыли о сцене, разыгравшейся во дворе; да и вообще никто даже не вспоминал о том, что еще совсем недавно я была решительно настроена уехать. Имени короля в «Алой розе» тоже не поминали, равно как и старшей дочери его Марии и ее кузена, императора Карла. Все шло как по маслу, все были обходительны друг с другом, никаких признаков тайных заговоров или интриг не наблюдалось, так что временами я даже удивлялась, вспоминая о том, как горячо умолял меня Генри следить за женой. Но тем не менее ни на минуту не забывала о его просьбе.

И вдруг, в последний день октября, я испытала настоящий удар.

Я шла по главному коридору в сопровождении Элис и вдруг услышала впереди шум и крики. Мимо туда-сюда сновали слуги, они таскали стулья, коробки, подносы и много всего другого. Пройдя еще чуть-чуть, я поняла, куда они все это носят: двери, ведущие в большую залу, были широко распахнуты.

– Что здесь происходит? – спросила я Элис.

– Готовятся к званому обеду, который милорд дает в честь барона Монтегю, – ответила она.

Выяснив, что Гертруда на кухне, я поспешила туда. Теперь волей-неволей придется рассказать маркизе о своих видениях: сомневаюсь, что я смогу спокойно обедать в большой зале.

На кухне повара уже подвесили над огнем огромный чугунный котел, и Гертруда, предварительно надев поверх парчового платья фартук, периодически помешивала его содержимое. По всей кухне плыл приятный запах мускуса.

– Идите сюда, Джоанна! – весело крикнула мне Гертруда. – Посмотрите! Это для леди Си!

Я заглянула в котел: там булькала густая оранжевая жидкость, в которой плавали какие-то семена.

– Это айвовый джем, я варю его специально для нее. В это время года все дарят друг другу подобные подарки. Леди Кэрью – большая мастерица по части джема. Так что я должна сделать еще лучше, чем у нее.

Гертруда пожала изящными плечиками и обворожительно засмеялась, как бы говоря: да, пускай это пустяки, но я все равно этим занимаюсь, и у меня получается отлично, разве не так? Однако с некоторых пор обаяние Гертруды на меня больше не действовало. Но я прекрасно отдавала себе отчет, насколько сильно и опасно это ее оружие.

– А что, так уж необходимо, чтобы званый обед проходил в большой зале? – спросила я.

Гертруда длинной ложкой помешала кипящий джем.

– Мы всегда его там устраиваем. Эта зала вообще используется один только раз в году: когда проводится обед в честь Монтегю. Мужчинам там очень нравится. Они называют это «поиграть в Плантагенетов».

– Но зала такая огромная, а народу будет совсем немного.

– Я бы так не сказала. Мы с Генри, вы, отец Тимоти. Потом еще барон Монтегю, его свояченица и сэр Эдвард Невилл. Невилл всегда бывает на этом обеде, если он в Лондоне. А он как раз сейчас здесь.

Я ничего не понимала.

– А почему барон Монтегю приедет не с женой, а со свояченицей?

Гертруда продолжала помешивать кипящий джем, и меж бровей у нее прорезалась глубокая складка.

– Жена барона умерла в начале года, Джоанна. Я думала, вы об этом знаете.

– Нет… Но я очень сочувствую утрате барона, – смутилась я. – А эта его свояченица, она кто?

– Ее зовут Констанция, она жена Годфри Поула.

– А почему не приедет сам Годфри?

Гертруда сверкнула на меня глазами, потом снова уставилась в котел с айвовым джемом и пояснила:

– Потому что он сейчас в Тауэре.

От одного только слова «Тауэр» у меня задрожали коленки. Кухня была наполнена паром, здесь было очень жарко. Но, вспомнив месяцы, проведенные в камере со стенами настолько толстыми, что даже пушечные ядра им нипочем, я похолодела.

– А за что его туда посадили?

– Кажется, ведется расследование, и Годфри допрашивают насчет его брата, Реджинальда Поула. Тот сейчас в Риме, где сочиняет против короля какие-то воззвания, в которых осуждается развод Генриха с королевой Екатериной и разрыв его с Церковью. Мы все, разумеется, от Реджинальда отреклись. – Гертруда заработала ложкой быстрее. – Но люди короля хотят получить более надежные доказательства нашей верности короне.

– И давно уже Годфри в Тауэре?

– Все эти вопросы, Джоанна, надо задавать моему мужу: в конце концов, это он, а не я, устраивает обед.

Теперь не могло быть и речи о том, чтобы поделиться с маркизой своими страхами, связанными с большой залой. Я молча ретировалась, оставив Гертруду наедине с кипящим котлом.

В тот день до самого вечера все, за что бы я ни бралась, – будь то вышивание или чтение – буквально валилось у меня из рук. Если кто обращался ко мне с вопросом, я долго не могла понять, о чем речь. Ночью мне опять не спалось: я зажгла свечу и долго читала, но так и не смогла успокоиться. Прежде я и понятия не имела, что малейшее подозрение Генриха по отношению к людям, в жилах которых течет королевская кровь, к любому, кто теоретически мог бы претендовать на трон, – прямая дорожка в тюремную камеру. Эх, напрасно я поддалась на уговоры Генри, не надо было оставаться здесь больше ни минуты. До званого обеда было еще целых четыре дня, но мне почему-то уже казалось, что все связанное с этим несчастным обедом таит в себе немалую угрозу.

Внезапно с улицы послышалось лошадиное ржание. Была уже глубокая ночь, но который именно час, я не знала. По булыжнику мостовой застучали копыта. Снова раздалось ржание. Я подошла к темному окну.

По Саффолк-лейн двигались четыре лошади с всадниками. Одна из них вела себя беспокойно. Горел лишь единственный факел, закрепленный на стене перед входом в особняк, но мне было достаточно света, чтобы узнать темно-рыжие волосы обернувшегося всадника: это был Джозеф. Его брат-близнец Джеймс ехал на серой лошади. Присмотревшись, я вздрогнула: на двух других лошадях сидели женщины. Джозеф наконец смирил своего коня, и Джеймс подал всем знак ехать дальше. Я старалась рассмотреть женщин: кто они такие? Явно не высокопоставленные дамы, это было видно по серой блеклой одежде. Лица их скрывались в тени капюшонов. Может быть, служанки? Интересно, что бы сказали супруги Кортни, если бы узнали, что близнецы, их верные слуги, поздно ночью, когда добрых людей на каждом углу подстерегают опасности, отправились куда-то верхом да еще прихватили с собой женщин?

Четверо всадников направлялись в сторону, противоположную Темзе. Внезапно женщина, ехавшая в кавалькаде предпоследней, натянула поводья, подняла руку и поправила капюшон. Свет факела заплясал по ее фигуре. Какие, однако, тонкие и длинные пальцы у этой служанки. И тут до меня вдруг дошло: я узнала и эту руку, и это быстрое изящное движение. Обычно эти пальцы были украшены золотыми перстнями… но только не нынче ночью.

Это была Гертруда Кортни.

14

Я еще долго стояла у окна, глядя туда, где пропали во тьме четверо всадников. Как легко оказалось меня одурачить! Гертруда что-то тайно замыслила и не стала понапрасну терять времени. Воспользовавшись отсутствием мужа, маркиза переоделась в одежду простолюдинки и бесстрашно отправилась в путешествие по ночному Лондону. А ведь это было сопряжено с немалым риском: жителям столицы строго-настрого запрещалось с наступлением темноты выходить на улицы.

Я решила, что ни в коем случае не буду спать, пока они не вернутся, сколько бы ни пришлось ждать. А потом, как и обещала Генри, отправлю к нему с донесением Чарльза.

Часов в моей спальне не было, поэтому я не могу точно сказать, сколько времени отсутствовала Гертруда. Кажется, почти всю ночь. Несколько раз, не в силах бороться с усталостью, я чуть не засыпала. Но всякий раз усилием воли отгоняла сон.

В очередной раз умывшись холодной водой, я вдруг услышала снаружи слабый шум. Я подкралась к окну. Факел у входа давно прогорел. Ночь была темная, безлунная. Но слух мой различил цокот копыт: по Саффолк-лейн к «Алой розе» приближались четверо всадников. Двое спешились и подошли к воротам, а еще двое проехали к конюшне верхом. Гертруда наконец вернулась домой.

Как только голова моя коснулась подушки, я мгновенно уснула. Какая ужасная ночь! Мне показалось, что буквально через несколько секунд кто-то осторожно потряс меня за плечо. Это была Элис.

– Простите меня, госпожа. Я стучала, но вы не отвечали. Пришел портной.

Я совсем забыла про примерку. Отчаянно потерла глаза, не в силах прогнать сон и усталость. Никак не могла собраться с мыслями. Голова моя так и раскалывалась от боли, хоть криком кричи. Поняв, что сейчас мне понадобится вся моя сообразительность и решимость, я шепнула служанке:

– Передай Чарльзу, что у меня есть для него срочное поручение.

О, как не хотелось мне в тот день стоять перед портным, который наверняка начнет вертеть меня в разные стороны и втыкать в ткань булавки. Да и встречаться с Гертрудой, откровенно говоря, не было никакого желания. Я чувствовала себя совершенно разбитой.

А вот маркиза Эксетер, казалось, всю ночь проспала сном младенца. В глазах ее не было заметно никакой усталости. Пока портной со своим подмастерьем крутили меня так и этак, Гертруда внимательно наблюдала за процессом. Драгоценная серебристая ткань, которая в ящике торговца выглядела такой легкой, тяжело давила мне на плечи.

Я исподтишка внимательно разглядывала маркизу и заметила, что сегодня она не такая, как обычно: подозрительно оживленная и сияющая искренним весельем, которое даже не пыталась скрывать. Я вспомнила, что, когда мы с Гертрудой еще только познакомились в Дартфорде, сквозь ее учтивые манеры постоянно проглядывало нервное возбуждение. Тогда я подумала, что это ее обычное состояние. Однако, приехав домой, в «Алую розу», жена Генри успокоилась, и возбуждение ее прошло. Невольно напрашивался вывод: нынче ночью произошло что-то чрезвычайно важное.

Примерка наконец закончилась, и я хотела было пойти отдохнуть, но Гертруда настоятельно попросила меня остаться.

– Вам очень к лицу эта ткань, Джоанна, – сказала она. – Вы в ней просто прелесть. Она так выгодно выделяет красоту ваших глаз, цвет волос…

Я промолчала.

– Представляете, мой кондитер, – продолжала Гертруда все тем же фальшивым тоном, – такой затейник! Раздобыл где-то новый оригинальный рецепт и теперь добавляет в свои изделия какой-то необычный сахар, который привезли с далеких тропических островов. Я хочу, чтобы вы попробовали… Вот, прошу вас. Если понравится, прикажу подать за обедом. Ну что, Джоанна, каково это на ваш вкус?

Без особого желания я села в кресло рядом с маркизой, попробовала и сморщилась:

– Слишком сладко.

– Правда? – Гертруда как бы в шутку разочарованно надула губки.

– Вообще-то, я в этом деле плохой советчик, поскольку не люблю сладостей.

Она поерзала в кресле, склонила головку набок и иронически заметила:

– Наша Джоанна отказывает себе во всех удовольствиях, даже в том, чтобы вкусно поесть.

Гертруда явно пребывала в игривом настроении, но у меня не было сил и дальше сносить ее поддразнивания. Я снова попросила разрешения удалиться. И снова она удержала меня. На этот раз маркиза поднялась с кресла и встала передо мной в полный рост, уперев руки в бока.

– Джоанна, да что это с вами? Уж не больны ли вы?

– Нет.

Я тоже встала и хотела осторожно обойти ее.

– Вы что, не выспались сегодня? – В больших карих глазах Гертруды сияли неподдельная любовь и нежность. Ну просто ангел во плоти: «Ах, примерьте это платье, оно вам к лицу! Ах, попробуйте, милая кузина, как это вкусно!» А сама вовсю плетет заговоры и интриги и хладнокровно лжет, подвергая мужа и сына, а заодно и нас с Артуром страшной опасности.

– Да, – медленно проговорила я. – Сегодня я всю ночь не спала.

Сердце мое отчаянно колотилось, поскольку я только что приняла решение. Нет уж, больше Гертруде не удастся обвести меня вокруг пальца. «Хватит быть игрушкой в ее руках. Я ее не боюсь», – думала я. Злость придала мне сил, в голове мигом прояснилось. Перед внутренним взором внезапно возник образ брата Эдмунда: мой далекий друг укоризненно качал головой, умоляя действовать более осмотрительно. Но он был не в силах убедить меня, что я не права.

– С чего бы это? – участливо поинтересовалась Гертруда.

– Всю ночь ждала вашего возвращения.

Маркиза нимало не смутилась, лишь уголки ее губ дрогнули.

Отворилась дверь, вошла Констанция:

– Миледи, там пришел Чарльз. Он хочет видеть госпожу Джоанну. Говорит, она позвала его, чтобы дать какое-то срочное поручение.

– Пусть подождет, – проговорила Гертруда, не отрывая от меня глаз.

Мы снова остались одни.

– Ну, Джоанна, что же вы не спрашиваете, куда я ездила? – сказала хозяйка особняка, сохраняя совершенное спокойствие. – Разве вы не хотите, чтобы в вашем послании моему мужу было побольше фактов? Вы же об этом с ним договорились, так? Когда Генри тайком приходил к вам в спальню, было решено, что вы через Чарльза должны посылать ему доносы. Молчите? Ну, тогда я хочу вас кое о чем расспросить, Джоанна. Я имею в виду ваше легкомысленное и недостойное поведение: подумать только – вы коварно заманили к себе в спальню женатого мужчину!

– Вы прекрасно знаете, что это неправда, – ответила я, вне себя от ярости.

– Что вы говорите? А вот я думаю иначе. – Она засмеялась, и этот ее смех еще больше разозлил меня.

– Думайте, что вам угодно, миледи, но я обязательно сообщу маркизу о том, что прошлой ночью вы покидали дом.

Я двинулась к двери. Однако не успела сделать и трех шагов, как Гертруда схватила меня за руку, совсем как недавно в Дартфорде. Но на этот раз гораздо крепче.

– Мы ездили совсем недалеко, Джоанна. У меня было свидание с одним человеком. Весьма необычным человеком, таких немного на белом свете. Он обладает тайным знанием и почти ни с кем не соглашается встретиться. Но мне повезло, и мы договорились, что я приду к нему в одно тайное место, в удобный для нас обоих день и в самое подходящее для такого рода дел время года.

Я выдернула руку, но осталась на месте. Если на Гертруду нашел такой стих, что она решилась все рассказать, надо послушать.

– И как его зовут, этого человека? – спросила я.

– Я не знаю, как его зовут на самом деле. Все называют его Оробас.

– Все? – нетерпеливо переспросила я. – Кто это все? И что это за имя такое – Оробас?

На нежной шее Гертруды забилась жилка.

– Кажется, это имя латинского происхождения. А почему он взял его… Думаю, потому, что в Священном Писании говорится о некоем демоне по имени Оробас, который служит в аду верховным оракулом.

Я осенила себя крестным знамением и, не в силах сдерживаться, закричала:

– Говорите, он взял имя в честь демона?! Так, выходит, вы водите дружбу с теми, кто поклоняется демонам? Нет худшего святотатства, чем это! Похоже, вы сошли с ума, уважаемая Гертруда!

– Да никакая я не сумасшедшая, – ответила она. – И этот Оробас вовсе не поклоняется демонам. Просто имя у него такое, только и всего. Честно говоря, я даже толком не знаю, что оно означает. Возможно, «провидец». И с чего это вы взяли, Джоанна, будто я вожу с ним дружбу? Я плачу этому человеку деньги, причем немалые, чтобы он предсказывал мне будущее. Прошлой ночью Оробас поведал мне, что есть одно пророчество… Признаться, я давно этого ждала. Правда, сначала я должна кое-что исполнить. И тогда Оробас сообщит мне, в чем именно заключается это пророчество. Он мне поклялся.

Молитвенно сложив руки, я бросилась перед женой Генри на колени.

– Умоляю вас, Гертруда, бросьте это дело, пока не поздно. Не слушайте никаких пророчеств. Это опасно и для вас, и для ваших близких – для всех, кто любит вас. Именем Пресвятой Девы Марии заклинаю вас, остановитесь!

Гертруда невозмутимо смотрела на меня сверху вниз: похоже, слова мои нимало ее не тронули.

– Джоанна, что вы делаете?! – воскликнула она. – Вам подобное совсем не к лицу, встаньте сейчас же. Это даже смешно, особенно если вспомнить, что недавно вы были почти монашкой.

Она наклонилась и подняла меня. Глаза наши встретились.

– Ну-ка, признавайтесь, что она вам такое сказала? Чем сестра Элизабет Бартон настолько вас напугала?

Я вырвалась из рук маркизы и шагнула назад так резко, что налетела на стол и чуть не упала.

– Так вам известно, что я была в Кентербери… – запинаясь, проговорила я.

– Да, Джоанна, я знаю, что в сентябре тысяча пятьсот двадцать восьмого года от Рождества Христова сестра Элизабет Бартон сообщила вам, что, если ей не удастся остановить короля Англии, настанет ваша очередь. Она сама мне об этом сказала. Но в чем именно заключается пророчество, которое касается вас? Этого она не поведала никому, ни единой душе. Думаю, что этого не знал никто, кроме вас и сестры Элизабет, а ее уже нет в живых.

Гертруда снова подошла ко мне совсем близко, в глазах ее горел огонек, как у охотника, который долго гонялся за жертвой, наконец-то настиг ее и сейчас поразит насмерть.

– Сестра Элизабет Бартон от всего отреклась, – заявила я. – Ее пророчество ровным счетом ничего не значит.

– Вы прекрасно знаете, что это не так, – сказала Гертруда. – И понимаете, почему она была вынуждена сделать вид, что отрекается. Я нисколько не сомневаюсь, что знаю причину, по которой сестра Элизабет Бартон не выдержала испытаний, которым ее подвергали в Тауэре. Пророческий дар этой удивительной женщины был подлинным, дарованным ей самим Богом. Однако ей пришлось притворно отречься, потому что только так можно было прекратить бесконечные допросы: сестра Элизабет Бартон боялась, что у нее в конце концов вырвут вашу тайну. Она сделала это, чтобы спасти вас, Джоанна.

– Нет, нет, нет! – Я закрыла ладонями уши. – Не хочу этого слышать!

Гертруда оторвала мои руки от ушей.

– Перестаньте, – сердито прошептала она. – Вы уже не ребенок. Хватит изображать тут невесть что! Лучше послушайте меня, Джоанна. Без вас все наше предприятие рухнет. Вы, и только вы, можете спасти нас от Генриха Тюдора и восстановить в Англии истинную веру.

– Интересно, как вы себе это представляете, Гертруда? Король распустил все монастыри, все церкви разграблены. Нам остается только смириться.

– Смириться? – вскричала она. – Когда в опасности наши бессмертные души, вы советуете смириться? А вам известно, что несколько недель назад король предпринял последние шаги против истинной веры? Такого страшного богохульства и кощунства еще не было! Он отдал на разграбление усыпальницу святого Томаса Бекета в Кентербери! И все драгоценности, все поистине бесценные реликвии перевезли в королевскую сокровищницу. Остались только священные мощи праведника.