Текст книги "Чаша и крест"

Весть о гибели Элизабет Бартон сильно меня опечалила, но одновременно, к стыду своему, я почувствовала, будто у меня гора с плеч свалилась. Эта странная женщина публично отреклась от своих пророчеств, заявив, что во всем виноваты постоянно окружавшие ее подстрекатели, которые и внушали ей всякие подобные идеи. Некоторые считали, что сестра Элизабет была орудием в руках партии, выступавшей против развода короля; другие утверждали, что она была если и не совсем сумасшедшая, то, во всяком случае, страдала какой-то таинственной неизлечимой болезнью – отсюда и эти нелепые пророчества. Впрочем, какова бы ни была истинная причина, для меня это значило одно: все, что сестра Элизабет наговорила в тот памятный день, неправда. Я вовсе не являюсь избранницей каких-то высших сил, предназначивших меня для исполнения некоей ужасной задачи. Вскоре моя матушка скончалась, я заняла ее место рядом с Екатериной Арагонской, а потом ушла в Дартфордский монастырь и уже не думала о том, что в будущем якобы должна сыграть важную роль в судьбах государства. Когда епископ Гардинер вынудил меня принять участие в своих интригах, я не усмотрела здесь никакой связи с сестрой Элизабет. И все события, сопровождавшие поиски венца Этельстана, казалось, не имели никакого отношения к казненной монахине из монастыря Святого Гроба Господня.

Тем не менее я всегда старалась избегать астрологов, предсказателей, мистиков и колдунов, то есть всех тех, кто способен разродиться каким-нибудь пророчеством. Сестра Элизабет говорила, что за ней явятся еще два провидца. И я не могла забыть это ее заявление, как ни старалась.

Слово «некромантия» я впервые услышала, когда была еще совсем маленькой. Однажды моему отцу стало известно, что двое наших слуг встречались с деревенским колдуном, который носил в мешке отрезанную человеческую голову: всего лишь за шиллинг она отвечала на любые вопросы. Надо было только поместить эту голову перед магическим зеркалом.

– Черт возьми, – строго заявил отец слугам, – да наверняка этот ваш колдун – обманщик и шарлатан. А если даже и нет, его делишки – чистой воды бесовщина. И тот, кто вожжается с человеком, который использует плоть мертвых, рискует погубить свою душу и попасть прямиком в ад. Это богопротивное занятие называется некромантией.

В трудных ситуациях, не зная, как поступить, я всегда вспоминала своего дорогого батюшку: интересно, что бы он сказал по этому поводу? В его словах всегда была бездна здравого смысла. И сейчас я твердо решила избавиться от своих страхов, прогнать мысли о странных видениях. А для этого надо было снова пойти в большую залу и убедиться, что там нет ровным счетом ничего зловещего и загадочного.

Сегодня зала была освещена лучше, чем в прошлый раз. Сквозь длинные эркерные окна, выходящие во двор «Алой розы», струился яркий солнечный свет. Пустое помещение было поистине огромно, длина его раза в три превышала ширину. В самом конце, высоко вверху, виднелась каменная балюстрада, очевидно предназначенная для музыкантов.

Ноги мои, обутые в бархатные туфельки, бесшумно двигались по полу и несли меня туда, где две недели назад я слышала таинственные звуки и голоса.

«Какая дикая идея, – подумалось мне, – взгромоздить над камином эти каменные фигуры. И как только бывшему владельцу такое могло прийти в голову?» Я вспомнила, что Генри называл мне его имя: сэр Джон де Поултни. Зачем он воздвиг здесь этот особняк с огромным залом, похожий на загородный дворец какого-нибудь магната? На Саффолклейн дом этот смотрелся очень странно и вызывал грустные чувства. Мне стало горько, когда я подумала, что именно так можно объяснить истинную сущность аристократии: под высокомерием и надменностью (а на самом деле это всего лишь мелкая гордыня и вечная подозрительность) нет ничего, кроме… пустоты. Да, пустоты, как в этой вот зале.

Я подошла к старинным скульптурам, двум крылатым львам, сидящим по углам камина, еще ближе. Интересно, правда ли, что львы никогда не закрывают глаза, даже когда спят? Говорят, будто лев – самое осторожное и бдительное существо из всех созданных Богом.

Меня внезапно охватил страх, еще более глубокий, чем в первый раз. Страх породил ощущение беспомощности, к горлу подступила тошнота, я чувствовала: еще немного, и меня вырвет.

И снова в ушах моих зазвучали обрывки каких-то речей, только теперь их было больше. Перед глазами вспыхивали странные картины.

«Да благословит тебя всемогущий Господь!» – это произнес улыбающийся мальчик лет восьми, не старше, одетый в прекрасно сшитое по его фигуре епископское одеяние.

Внезапно мне показалось, словно я взлетела в воздух и увидела откуда-то сверху толпу нарядных людей. Раздался детский крик: сперва радостный, а затем – испуганный. Со всех сторон звучал насмешливый хохот. А потом я ясно увидела взрослого мужчину, настоящего великана, который на голову возвышался над толпой. Он был широкоплечий и сильный, но с лицом простодушным, как у ребенка: голубые, слегка мутноватые глаза; толстая нижняя губа, мокрая и подрагивающая. Он был одет в какие-то лохмотья, смотрел прямо на меня и почему-то дрожал от страха.

Усилием воли я овладела собой, стряхнула наваждение и заковыляла прочь от камина, едва передвигая ватные ноги. Но внезапно поскользнулась и рухнула на гладкий паркет.

8

Когда я встала и кое-как добралась до выхода из залы, видения и голоса пропали. С бешено колотящимся сердцем я стояла в коридоре, прижавшись спиной к двери и пытаясь понять, что же такое сейчас видела и слышала.

Ко мне подошел молодой человек с каштановыми волосами. В руках он держал поднос. Это был слуга, один из братьев-близнецов, служивших в этом доме, – кажется, Джеймс. Внешне братья походили друг на друга как две капли воды, даже прически у них были одинаковые, и узнать, кто есть кто, можно было только по их манере держать себя. Джеймс был парень не без способностей, довольно смышленый. А вот брат его Джозеф, напротив, на редкость бестолков и соображал туго. В тот день это был… да, наверняка это был Джеймс. В отличие от всех остальных слуг в этом доме он имел привычку не слишком почтительно смотреть на гостью в упор. И сейчас он с интересом меня разглядывал. Боюсь, теперь обо мне станут судачить на кухне. «Эта Джоанна Стаффорд отличается большими странностями», – наверняка скажет Джеймс сегодня вечером на той половине дома, где обитают слуги.

Ну и пусть! Я расправила плечи и решительно направилась в покои Гертруды.

По здравом размышлении я рассудила, что к сестре Элизабет Бартон мои видения не имеют никакого отношения.

Не исключено, что это проделки злых духов, населяющих «Алую розу». В общем, решила я, пусть Гертруда и остальные обитатели дома считают меня сумасшедшей, но другого выхода просто нет: надо рассказать маркизе обо всем, что случилось со мной в большой зале.

Моя покойная матушка не только верила в привидения, но и клялась, что даже была знакома со многими из них, обитавшими в древнем фамильном замке в Кастилии. Отец, разумеется, смеялся над ней. Я как-то заметила ему, что от многих слышала о душах, которые не обрели покоя в загробном мире и продолжают преследовать живых. Может быть, это те, кто умер без покаяния… или же люди, жизнь которых была столь ужасна, что и после смерти они продолжают скитаться по земле. «Нет, Джоанна, – помнится, решительно возразил отец, – подобное никак невозможно. Тут уж одно из двух: человек либо жив, либо умер».

Но я же собственными глазами видела эти картины, собственными ушами слышала странные звуки, причем уже два раза и в одном и том же месте. И сумасшедшей меня назвать трудно.

Переступив порог элегантной гостиной, у дверей которой стоял импозантный слуга в ливрее, я увидела, что Гертруда не одна. Констанции сейчас рядом с ней не было, но на больших подушках с вышиванием в руках восседали две юные девицы лет тринадцати, из хороших семейств. Они исполняли при Гертруде ту же самую роль, что фрейлины при королеве, заодно обучаясь изящным манерам и правилам хорошего тона.

Сама маркиза сидела в своем любимом кресле, обложенная мягкими подушками и откинувшись назад, так что голова ее покоилась на спинке. На ней было платье изумрудного цвета, перехваченное в тонкой талии поясом. Руки, кожа на которых была мягче и нежнее, чем на щеках или шее, лежали на подлокотниках.

Рядом с хозяйкой сидел смуглолицый мужчина, возраст которого я бы определила между тридцатью и сорока. Одет он был в легкую и свободную мантию, хотя явно не принадлежал к служителям церкви. Голову мужчины прикрывала круглая шапочка с тесемками, завязанными под подбородком. Что-то в наряде его показалось мне очень знакомым, но я никак не могла вспомнить, что именно. Возле ног гостя стояла сумка, набитая какими-то длинными предметами, углы которых выпирали под грубой кожей.

– Я так и не понял, откуда вам известно про ее способности? До сих пор они вроде бы никак не проявлялись. Простая серая мышка, ничтожная девица, не более того, – проговорил этот человек.

– Просто я постигла, каковы ее тайные желания, – глядя в потолок, отвечала Гертруда. – Они есть у всякого человека, даже если он и не отдает себе в этом отчет.

Незнакомец наклонился вперед и с любопытством спросил:

– Ну и каковы же эти тайные амбиции у нее?

– Бежать от власти своих родственников, этой ужасной семьи. И не просто сбежать от грубых мужчин своего клана, но одновременно и манипулировать ими.

Неужели речь шла обо мне? Но Гертруда говорила настолько спокойно, с такой беспристрастностью, что я засомневалась.

Я кашлянула.

Голова Гертруды вздрогнула, и лицо ее мгновенно изменилось: на нем появилось выражение, которое я видела всегда, когда мы с ней встречались, – искреннее теплое участие с оттенком некоего непонятного мне торжества.

Мужчина, увидев меня, мгновенно вскочил на ноги.

– Неужели это и есть ваша гостья? – проворковал он. – Неужели я имею честь видеть госпожу Джоанну Стаффорд?

Глазки его ощупали всю мою фигуру: сначала сверху вниз, а затем в обратном направлении. Я сразу вспомнила Джеффри Сковилла и разозлилась. Раньше подобные мысли даже не приходили мне в голову, но теперь всякий раз, когда мужчина смотрел на меня так вот вкрадчиво и похотливо одновременно, в моих ушах звучали слова констебля: «Какое впечатление вы производите на мужчин… Глядя на вас, они сразу становятся в стойку… Ваша красота может свести с ума… кого угодно».

Незнакомец взял мою ладонь в свою и поцеловал ее. Ручка у него была пухленькая, мягкая, а губы влажные. Я сразу невольно вспомнила слюнявого гиганта, который только что привиделся мне в большой зале. И только самообладание не позволило мне брезгливо отдернуть руку.

– Однако какая же вы красивая, – продолжал между тем гость Гертруды.

Он отпустил мою ладонь и обернулся к маркизе:

– А вы, между прочим, с ней очень похожи, миледи.

– Вообще-то, госпожа Джоанна не моя родственница, а моего мужа, – ответила она. – Но мы же с нею обе наполовину испанки. Поэтому и похожи.

– Госпожа Джоанна рядом с вами, что луна рядом с солнцем.

Мне стало так противно, что захотелось поскорее покинуть гостиную.

Гертруда склонила голову и поерзала в кресле. Она всегда так ерзала, перед тем как сказать что-нибудь важное.

– Госпожа Стаффорд не приветствует комплиментов как таковых и, когда слышит их, не получает никакого удовольствия.

– Ах да, понимаю… влияние монастырской жизни. – Мужчина уважительно понизил голос.

Гертруда обернулась ко мне:

– Познакомьтесь, милая, это доктор Брэнч, один их самых лучших врачей в нашей стране. Он три года учился в Монпелье. Я никогда не приглашаю для консультаций тех, кто закончил только лишь наш медицинский колледж. – И оба усмехнулись, словно говорили о чем-то, понятном только им двоим.

– Вы нездоровы? Или, может быть, Генри? – спросила я. – Что с вами?

– Ах, все то же самое, ничего нового. У моего дорогого мужа вечные проблемы с пищеварением. А меня с тысяча пятьсот двадцать восьмого года постоянно преследуют какие-то болячки. И помогают только средства, которые рекомендует доктор Брэнч.

Я прекрасно знала, о чем она говорит: десять лет назад, как раз накануне нашей памятной поездки в Кентербери, Англию поразила страшная эпидемия так называемой «потливой горячки», от которой погибло очень много народу. Болезнь оставила свою печать и на Гертруде. Однажды ночью она призналась мне, что больше не может иметь детей. Так что Эдвард – единственный наследник рода Кортни.

Внезапно маркиза нахмурилась:

– Джоанна, вы словно бы не в своей тарелке. Что-нибудь случилось?

При докторе Брэнче, который продолжал ощупывать меня своими масляными глазками, мне совершенно не хотелось рассказывать Гертруде о том, что я испытала в большой зале. Поэтому я сказала:

– Городской глашатай кричал что-то про императора Карла, но я не совсем поняла, в чем там дело.

– Он потерпел поражение в битве у Превезе! – Гертруда хлопнула ладонью по подлокотнику кресла. – Только представьте, магометане наголову разгромили флот Священной лиги! – Да уж, Гертруда прекрасно разбиралась в политике и, как всегда, оказалась на высоте.

– Неужели это правда и варвары-мусульмане порабощают христиан? – воскликнул доктор Брэнч.

– Император Карл рано или поздно одержит над ними верх, – отозвалась Гертруда.

– Уже много месяцев по Лондону ходят всякие слухи, – сказал доктор Брэнч. – Дескать, Франция больше нам не союзник и мы остались одни, в полной изоляции. Может, хоть это поражение в Средиземном море и угроза мусульманского нашествия предотвратит вторжение армии Священной Римской империи в Англию?

Неужели Карл способен напасть на Британию? Мне стало страшно. Услышав, что нам грозит вторжение, я не могла не вспомнить о леди Марии.

– А как же наши дипломатические альянсы? – поинтересовалась я, тщательно подбирая слова. – Это каким-либо образом отразится на Англии и на… э-э-э… влиятельных лицах, которые здесь живут?

Наши с Гертрудой взгляды встретились.

– Такие лица, насколько я понимаю, пока в безопасности, – ответила она. И едва заметно кивнула.

Доктор, разумеется, не заметил этого. Но у меня было такое чувство, что маркиза прочитала мои самые потаенные мысли и постаралась меня успокоить. В преданности старшей дочери короля мы с ней были заодно.

– Как это удачно, что вы пришли сюда, Джоанна, – сказала Гертруда. – Это избавило меня от необходимости посылать за вами. Прошу вас, сядьте здесь, напротив доктора.

– Но я не жалуюсь на здоровье.

– Наш гость умеет не только лечить болезни, но владеет и другим искусством, – возразила она.

С нарастающим страхом я смотрела, как доктор Брэнч перебирает пачку каких-то бумаг. С величайшей осторожностью он выдернул из нее листок, который был весь исчерчен кругами, стрелками и косыми линиями.

– Доктор Брэнч – непревзойденный знаток астрологии, – продолжала Гертруда.

Я крепко вцепилась пальцами в спинку стула, на который она пыталась меня усадить.

– Жаль, что меня сразу об этом не предупредили. Простите, но это… невозможно.

Доктор оторвался от своих рисунков и чертежей и удивленно поднял голову.

– Что именно невозможно? – спросил он.

– Мне нельзя составлять гороскоп, – пояснила я.

Гертруда беззаботно рассмеялась:

– Что за чепуха, Джоанна? Неужто вы боитесь астрологии, считая ее изобретением дьявола?! Эти представления давно развенчаны, еще несколько веков тому назад!

– Я против совсем по другой причине.

– По какой же?

– Когда я еще жила в Стаффордском замке, мой кузен, лорд Генри, взял со всех представителей нашего рода торжественную клятву никогда в жизни не составлять гороскопов. После того, что случилось с моим дядей, герцогом Бекингемом.

– Ах да! – сказал доктор Брэнч. – Кажется, там был замешан какой-то монах?

– Да, – ответила я. – Самое тяжелое обвинение, выдвинутое против его светлости на суде, заключалось в том, что он… интересовался пророчествами. – Голос мой, когда я произнесла последнее слово, увы, задрожал. – Однако на самом деле дядюшка вовсе не пытался узнать, когда умрет король и будут ли у Тюдоров наследники мужского пола, – это чистейшей воды клевета. И тем не менее он был объявлен виновным, и мы потеряли все.

В комнате воцарилось почтительное молчание. Я произнесла свой монолог на одном дыхании и теперь наконец глотнула воздуха.

– Но мы ни в коем случае не собираемся запрашивать звезды о будущем короля! – воскликнула Гертруда. Она вскочила, обвила меня за талию и притянула к себе. Нежная рука ее оказалась удивительно сильной. – Доктор Брэнч пришел, чтобы помочь вам, Джоанна. Узнав дату и точное время вашего рождения, он сумеет определить соотношение лимфы, желчи и прочих жидкостей в вашем организме и на основе этого разработает рекомендации, как вам лучше беречь здоровье.

Она протянула свободную руку к медику:

– Пожалуйста, объясните нам, в чем заключается ваше искусство. У вас это так хорошо получается.

Доктор похлопал по сиденью стоящего перед ним стула:

– Не соблаговолите ли присесть, госпожа Джоанна?

– Не хочу никого обидеть, но я не стану участвовать в этом.

Я не могла рисковать, мне нельзя было знать ни о каких пророчествах, какими бы невинными они ни казались. В этом я поклялась себе на холодном каменном полу церкви Святого Гроба Господня.

Гертруда убрала руку с моей талии.

– Доктор Брэнч – мой гость и давний друг, – холодно сказала она. – Не понимаю, почему вы так сопротивляетесь. Джоанна, я прошу вас всего лишь сесть и выслушать его. Если и после этого вы не перемените своего мнения, никто, конечно, не станет заставлять вас ничего делать силком.

Я села.

Доктор с самым серьезным видом начал свою лекцию:

– Видите ли, госпожа Стаффорд, учение о том, что планеты и звезды влияют на нашу жизнь, возникло в далеком прошлом. Еще древние вавилоняне понимали, что жизнь на Земле зависит от Солнца, а здоровье человека самым тесным образом связано с флуктуациями Луны. Веками упорно изучая небесную сферу, люди узнали, что четыре элемента – земля, воздух, огонь и вода – находятся под влиянием флуктуации небесных тел. Благодаря работам величайших ученых-гуманистов Европы нам сегодня известно, что Аристотель и Клавдий Птолемей нимало не сомневались в возможностях астрологии. – Он помолчал и добавил: – Впрочем, возможно, эти имена вам ни о чем не говорят.

– Я прекрасно знаю, кто это такие, доктор Брэнч, – ответила я. – Равно как слышала и имя Тацита, древнеримского историка, который не верил в предсказания астрологов.

Целитель удивленно раскрыл рот. Но тут вмешалась Гертруда:

– Видите ли, доктор Брэнч, наши матери-испанки следовали примеру королевы Изабеллы. А она считала, что женщины вполне достойны того, чтобы получить классическое образование. Очевидно, Джоанна в свое время уделяла учебе большое внимание.

Нимало не смущенный моим заявлением про Тацита, врач продолжал гнуть свое:

– Все правители христианского мира пользуются услугами астрологов, и король Генрих не исключение. Маркиза упомянула, что вы родились в середине апреля, но я должен знать точный день и время, чтобы…

– Я ведь уже сказала, – перебила я его, – что совершенно здорова!

– В данный момент – да, – кивнул доктор Брэнч. – Но мало ли что может произойти. А составив ваш гороскоп, я узнаю соотношение жидкостей в вашем теле и буду иметь представление, что следует предпринять, дабы в будущем в вашем организме установился идеальный баланс.

Ну надо же, а я еще опасалась, что видения в большой зале имеют какую-то связь с сестрой Элизабет Бартон. Да ведь мне предлагали сейчас нечто гораздо худшее. Гертруда настойчиво добивалась, чтобы я сделала то, чего боялась больше всего на свете, – выслушала очередное пророчество.

Я глубоко вздохнула и решительно объявила:

– Мне нельзя заглядывать в будущее.

– Джоанна! – Голос Гертруды пронзил меня, как стрела. – Это просто глупо! Вам же пообещали, что, когда доктор узнает необходимые сведения, ничего страшного не произойдет, никаких опасных предсказаний не будет. Признаться, эти ваши страхи кажутся мне весьма надуманными. Герцога Бекингема казнили семнадцать лет назад. И вряд ли на протяжении этого времени вы всегда покорно исполняли волю его сына. Будь это так, вы бы сейчас жили в Стаффордском замке с семейством вашего кузена. Но вы не сделали этого, до сих пор демонстрируя перед ним лишь чисто формальное послушание. Извините, но я не верю, что вы так уж боитесь нарушить запрет лорда Генри. Тем более что он сейчас далеко отсюда.

В гостиной повисла напряженная тишина. Девушки даже перестали работать иголками. Доктор не смотрел на меня.

– Мне очень жаль, но я в этом участвовать не буду, – печально сказала я.

Доктор Брэнч взялся за свою сумку:

– Что ж, ладно. Меня ждут другие пациенты, миледи. Но перед уходом позвольте посмотреть мочу вашего мужа. Надеюсь, вы ее приготовили?

Слуга вывел доктора из комнаты. Я села в кресло с вышитым плюшевым сиденьем. Гертруда Кортни не спускала с меня разочарованного взгляда.

– Услуги доктора Брэнча стоят недешево, Джоанна, – проговорила она. – Мне было неприятно ваше поведение сегодня.

Я поднялась со стула:

– Будьте так добры, сообщите, каков гонорар доктора, и я непременно компенсирую вам затраты. – Я сопроводила свои слова глубоким реверансом и, поднимаясь, увидела, как на щеках Гертруды вспыхнули красные пятна. Грудь ее часто вздымалась. Она сейчас сердилась на меня не меньше, чем в день нашего знакомства на госпожу Брук в Дартфорде.

– Немедленно оставьте меня, – сказала маркиза.

Голос ее дрожал; видно было, что она очень старается держать себя в руках.