Текст книги "Багровый пик"

Глава шестая

Почти сразу же после…

Картер Кушинг стоял перед зеркалом в своем клубе. Перед ним на столе был прекрасный завтрак, состоящий из яичницы с ветчиной, кофе и маленького бокала портвейна, и лежали бритвенные принадлежности. Камердинер, некто Сэндиш, только-только завел фонограф, и теперь он играл старую сентиментальную мелодию, которую обычно напевала его дорогая почившая жена. У нее был такой восхитительный голос – он обожал, закрыв глаза, слушать, как она поет Эдит колыбельные. Или читает ей. Детская была для него местом, где он отдыхал от забот жесткого мужского мира – мира, который он старался не закрывать от своей упрямой дочери, потому что понимал, что она настроена завоевать его. Но в данном конкретном случае он должен ее защитить… если только она нуждается в защите.

А после выходки сэра Томаса на балу у Макмайклов он был уверен в этом больше, чем когда-либо.

Все это совсем некстати, подумал Картер Кушинг, услышав знакомые шаги одной одиозной личности, которая собиралась вновь предстать перед его глазами. Хотелось бы мне, чтобы в этом не было никакой необходимости.

И, как по волшебству, он увидел костлявую фигуру молодого Эзекии Холли, который приближался, осторожно ступая по плиточному полу в надежде сохранить свои прекрасные кожаные ботинки сухими. Эзекия носил гетры и считал себя настоящим денди. Хотя он им никогда не был.

– Мистер Холли, – сказал Кушинг, – я люблю с утра пораньше заходить в клуб. В этом случае мне здесь никто не мешает.

– Отличное начало дня, сэр, – голос Холли звучал официально.

– Вы тоже так думаете? И, может быть, отличное время для окончания некоторых дел. – Кушинг замолчал. Но он уже принял решение и теперь готов был его выполнить, даже если это принесет разочарование его любимой дочери. – В городе появились молодой человек с сестрой. Что-то мне в них не нравится.

Кушинг протянул Холли клочок бумаги, на котором было написано: сэр Томас Шарп и леди Люсиль Шарп.

– Вот их имена. Я хочу, чтобы вы провели расследование. О деньгах не беспокойтесь. Мне нужны результаты. – Тут он протянул Холли чек. – И побыстрее.

Нет смысла продлевать ее агонию, раз уж до этого дошло.

#

Стоял прекрасный день, последний из целой череды прекрасных дней, которые Эдит проводила в компании Шарпов. В парке Делавер играл оркестр, и семьи горожан высыпали на пикник. Погода была совершенно фантастическая. Эдит прогуливалась в компании леди Люсиль Шарп, и обе женщины прятались от ярких солнечных лучей за пестрыми зонтиками от солнца. Эдит была в своей светло-золотистой юбке, стянутой в талии кожаным поясом с двумя руками, сделанными из слоновой кости, держащими друг друга. Пояс был ее любимым, потому что напоминал ей о любимой детской книжке «Красавица и Чудовище». Заколдованный замок Чудовища был населен волшебными существами, которые прислуживали ему. Так как предполагалось, что они все невидимые, то на картинках они изображались белыми контурами на черном фоне. Когда они впервые вместе читали эту сказку, Эдит спросила у матери, не были ли эти существа призраками. Мама ответила, что призраков не существует в природе и если кто-то – скорее всего кухарка, потому что она ирландка и очень суеверна, – говорит ей обратное, то она не должна ее слушать.

Шарпы были одеты во все абсолютно черное, этот цвет напоминал Эдит об описаниях Диккенсом черного цвета сажи, которая покрывала Лондон. На черном костюме леди Шарп выделялся кроваво-красный цветок на груди и воротник и манжеты, украшенные кружевом. Сэр Томас напоминал высокую, черную тень с полоской белоснежного воротничка и серебряной цепочкой для часов. Оба надели круглые, черные очки, чтобы защитить глаза от солнца.

Томас в это время находился вместе с Аланом, Юнис и несколькими поклонниками Юнис. Головы гуляющих поворачивались вслед прогуливающимся Эдит и леди Шарп – голова девушки кружилась от восторга, хотя лицо ее оставалось совершенно непроницаемым. В руках леди Шарп держала пинцет и специальную коробочку – она собирала коллекцию бабочек.

– Papilio Androgenus Epidarus, – объявила она, помещая красочное, трепещущее крылышками насекомое в коробочку.

– Они же умирают, – пробормотала Эдит, слегка пораженная.

– Конечно, умирают, – согласилась леди Шарп. – Они греются в солнечных лучах, и когда солнце исчезает, то они умирают.

– Как печально.

– Совсем не печально, Эдит, – возразила леди Шарп. – Таков закон жизни. Это жестокий и дикий мир, в котором кто-то кого-то постоянно ест или умирает прямо у нас под ногами.

– Все это совершенно ужасно, Люсиль, – скорчила гримаску Эдит.

– Не все, – сестра сэра Томаса подняла ветку с прикрепленным к ней коконом и внимательно его рассмотрела.

– Вот, взгляните. Все, что нужно для жизни, находится внутри этого кокона. Идеальный случай. Если я буду сохранять его в тепле и сухости, то из него вылезет очаровательное маленькое существо. Кусочек солнца, только с крыльями, – она улыбнулась Эдит и повыше подняла ветку. – Дома у нас есть только «мертвые головы[19]19
  Acherontia Laspeyres – крупные бабочки с размахом крыльев 105–135 мм. Отличительной особенностью представителей рода является грудь с рисунком, напоминающим человеческий череп. Один из типичных представителей отряда молей.


[Закрыть]». Вне всякого сомнения, устрашающие существа без малейших признаков красоты. Они обитают в темноте и холоде.

Люсиль осторожно завернула кокон в носовой платок.

– А чем же они питаются? – поинтересовалась Эдит.

– Боюсь, что бабочками, – в голосе Люсиль послышалась скука.

Она смотрела на что-то на земле, и Эдит проследила за ее взглядом. Там целая армия муравьев захватила в плен очаровательную бабочку и теперь пожирала ее, пока она еще дергалась. Эдит почувствовала отвращение.

Но леди Шарп внимательно наблюдала за этим пиршеством.

#

«Призрак задвигался в полусогнутом положении, как будто испытывал боль… и именно тогда она поняла, с ужасом и облегчением, что это призрак ее матери».

Сэр Томас вслух читал произведение Эдит ей самой, Люсиль и Алану, сидевшим на траве.

Леди Шарп слегка приподняла идеально изогнутую бровь.

– Призрак? Я не ошиблась? Не знала, что вы пишете о подобных вещах.

– В детстве Эдит видела настоящего призрака, – пояснил Алан, и давно подавляемое смущение мгновенно окрасило щеки Эдит в розовый цвет.

– Правда? – сморгнула Люсиль.

– Но сейчас ее больше интересуют истории про любовь, – ответил Алан, и Эдит покраснела еще больше. Он что, издевается над ней?

– Призрак – это просто метафора, – пояснила она.

– Они всегда приводят меня в восхищение, – заметил сэр Томас, ловя взгляд Эдит.

– Мне кажется, что люди, которым являются подобные вещи, должны испытывать необходимость в ласке и сочувствии, – заявила леди Шарп.

– Вам, мне кажется, не нужно ни первого, ни второго, – заметил Алан, и она подняла подбородок, как будто рассматривала что-то вдали.

После этого Шарпы отошли в сторону и погрузились в беседу.

– Приходите ко мне, Эдит. В мой новый офис, – предложил Алан. – Я все еще устраиваюсь, но мне кажется, что некоторые из моих теорий покажутся вам достаточно интересными.

Теории? Она что, что-то пропустила, не могла понять Эдит. Но что именно? Она вернулась к тому, о чем говорили раньше. Он что, имеет в виду призраков?

#

Скрывшись в тени от сверкающего американского солнца, Люсиль негромко сказала Томасу:

– Мне кажется, что она не лучший выбор.

– Тебе придется мне поверить, – пробормотал он, наклонившись к сестре поближе.

Он изменился; все изменилось; они совсем не об этом с ним договаривались. Вокруг было слишком светло – это мешало ей думать. Доверие в этом мире дорогого стоило. Но Томасу она могла доверять.

А кому еще?

#

Картер Кушинг был человек наблюдательный – в его работе детали играли важную роль. Поэтому, через несколько дней, когда мистер Холли вновь предстал перед ним, Кушинг понял, что у него есть какая-то информация. И информация не из приятных.

Прости меня, детка, подумал он.

– Мне не часто приходится приносить дурные вести, – произнес мистер Холли вместо приветствия. – Но если они появляются, то я доставляю их лично.

В руках у него был конверт, который он протянул Кушингу.

– Откройте, когда будете одни, – посоветовал он.

Деньги перешли из рук в руки, и мистер Холли удалился.

#

Эдит очень гордилась Аланом. И хотя его офис все еще наполовину был заполнен нераспакованными коробками, он уже консультировал какого-то пациента и двигался по комнате с уверенностью истинного ученого. В приглушенном свете он каким-то прибором исследовал глаза пожилого джентльмена, а Эдит вежливо держалась в сторонке. Она вспомнила, как сэр Томас демонстрировал модель своего изобретения в конторе его отца, и ее щеки потеплели. Чтобы чем-то заняться, она стала рассматривать книги и инструменты Алана.

– Вы не пользовались каплями регулярно, – попенял Алан своему пациенту. – А я настаиваю, чтобы это делалось именно регулярно. – Он повернулся и увидел Эдит, которая улыбнулась ему. Алан начал писать на рецептурном бланке. –  Идите в аптеку и попросите приготовить вам именно такое лекарство, а потом принимайте в той же дозировке.

Мужчина вышел, и Алан полностью переключился на Эдит.

– А что ты читаешь? – поинтересовалась она. – Морфология Оптического Нерва, Принципы Оптической Рефракции…. – Она дотронулась до корешка следующей книги. –  Артур Конан-Дойл? Алан? Ты что, любитель детективов?

– Конечно нет, – Алан покачал головой. – Но Конан-Дойл ведь врач. И так же, как и я – офтальмолог.

– Как и ты, – улыбнулась девушка.

– Я встречался с ним в Англии. Был на одной из его лекций.

– Правда? И как он?

– Это было потрясающе. Речь шла не о литературе, а о спиритизме. Позволь я покажу тебе кое-что. Это может тебя заинтересовать.

Усевшись, она наблюдала, как Алан собирает проекционный аппарат, сделанный из дерева и меди. Цвет ее платья, с рукавами-буф, подходил к цвету медных деталей аппарата. Алан раскладывал фотографические пластинки на подносе.

– Сам по себе процесс фотографирования довольно прост, – начал он свои объяснения. – Изображение появляется на пластинке благодаря использованию комбинации солей серебра, а потом фиксируется на ней, пока еще никому не видимое. Такое изображение называется латентным. Для того чтобы сделать его видимым, мы используем проявитель, например – пары ртути.

Он показал на стеклянную пластинку, которая лежала перед ним. Основным изображением на ней было изображение младенца в колыбели. А потом кровь застыла у Эдит в жилах, когда она рассмотрела бесформенную фигуру, склонившуюся над младенцем: вытянутое, жутковатое лицо с черными дырами на месте глаз и раскрытым в немом крике ртом. Кричало ли существо от боли или ярости, было непонятно. Девушка еще раз взглянула на ребенка и с трудом подавила в себе импульс выхватить младенца из кроватки, хотя и понимала, что это совершенно бессмысленно.

– Я глубоко уверен, что отдельные субстанции на земле, будь то химические соединения или минералы, так же способны фиксировать изображения, как и эта пластина. Они могут зафиксировать или человека, или эмоции, которых больше не существует. Такой процесс называется «импрегнирование».

А не могло ли нечто похожее произойти у нас в доме? – заинтересованно подумала Эдит. Тогда то, что она видела… дважды… в доме – это не результат ее воображения, а совершенно материальные вещи?

– Но не все способны видеть эти изображения, – негромко заметила она.

А я их видела.

Видела ее.

Ее внутренности сжались в комок.

– Совершенно верно, – согласился Алан, не замечая ее дискомфорта. – Например, пациент, который только что вышел, помимо всех остальных своих болезней, абсолютный дальтоник.

Перед ее глазами прошла вся его коллекция фотографий различных фантомов – мутных и сформировавшихся только наполовину, все более тревожных, растянутых и нереальных …. Это нечто, что обладало каким-то сознанием? Или это были простые воспоминания? И по какой причине они возвращались?

– Он никогда не сможет воспринять красный или зеленый цвет, – продолжал свои рассуждения Алан. – Он соглашается верить в их существование только потому, что большинство людей вокруг него это подтверждает.

А призраки – они существуют? Это что, изображения настоящих призраков?

А вот на этой картинке, да, да, именно на этой… неужели кто-то пошевелился?

– Эти… призраки, – Алан специально воспользовался тем же словом, которое Эдит использовала в своей книге, – могут быть везде вокруг нас, но только люди, обладающие «проявителем», то есть особым отклонением от нормы, способны их видеть.

– А может быть, мы их замечаем, когда для этого наступает особое время? Когда им надо, чтобы мы их увидели, – предположила девушка. Потом она заметила, как пристально смотрит на нее Алан, покраснела и отвела глаза. Он ведь был ее доверенным лицом – именно ему она шепотом сообщила, что к ней приходил призрак мамы. Он был свидетелем того, как над ней издевалась Юнис, его сестра, когда узнала об этом. И он видел, как сэр Томас наслаждался каждым словом ее книги, как просил продолжения.

– Конан-Дойл использовал термин «оферта», – продолжил свой рассказ Алан, – подразумевая под этим какой-то жест, как приглашение к разговору. Постучи один раз, если «ДА», или Дотронься до руки, если ты здесь.

Эдит не могла понять, к чему он завел этот разговор. Ведь она никому ни слова не сказала о последнем… появлении, поэтому странно было, что Алан решил вернуться в прошлое, да еще такое болезненное. Правда, он видел, насколько ее история про призрака заинтересовала сэра Томаса. Это что, попытка отвлечь ее от англичанина и завоевать ее внимание? Или сейчас он понял, что в прошлом, будучи ее другом, не слишком поддерживал ее литературные начинания?

– Ты никогда не рассказывал мне об этом своем увлечении, Алан, – сказала Эдит и стала ждать его ответа. Его лицо смягчилось.

– Иногда мне кажется, Эдит, что ты можешь думать обо мне только как о друге детства, вместе с которым ты забиралась на фруктовые деревья.

Девушка задумалась над услышанным. А не было ли приглашение посетить его кабинет нечто большим, чем дружеским жестом?

– Эдит, я понимаю твое восхищение Шарпами, но… – Поколебавшись какое-то время, Алан наконец решился: – В твоих же собственных интересах я умоляю тебя: будь осторожна!

Я права, подумала девушка, слегка ошеломленная. Алан в меня влюблен.

– Я могу постоять сама за себя, Алан. Не бери на себя слишком много, – не звучит ли это как попытка защититься? – Тебя очень долго не было. – Она постаралась выбрать слова помягче. – Ведь как-то я жила до сих пор.

– Ты права, Эдит, прости, – по его лицу ничего нельзя было понять. – Больше всего на свете я всегда беспокоился о тебе. Если ты счастлива, то и я тоже.

И ты мой настоящий друг, подумала она, чувствуя благодарность за то, что он о ней беспокоится. Без сомнения, ей есть над чем поразмышлять. Она всегда считала, что эти… как там она их называла – посещения? ночные кошмары? – были результатом ее творческого воображения. Но что, если мама действительно приходила к ней?

Эдит похолодела.

Эти фотографии ничего не доказывают, подумала она, как ей показалось, с изрядной долей безнадежности. Самим процессом их создания, возможно, манипулировали. Кроме того, мне не понятно отношение Алана ко всему этому. Он специалист по глазам, по зрению и по исправлению нарушений, с этим связанных. Алан сказал, что Конан-Дойл в призраков верит, но ничего не сказал о себе самом. Для него это может быть просто интересной научной загадкой.

Она захотела выяснить все поточнее, но появился очередной пациент. Поэтому с некоторым разочарованием, а скорее с облегчением, она ушла.

#

Картер Кушинг собрал большую группу геологов в большом конференц-зале, чтобы они смогли ознакомиться с механизмом сэра Томаса. Его модель говорила сама за себя, поэтому в дополнение к ней он принес топографическую модель Аллердейл Холла со всеми холмами и долинами, украшенную точной копией его дома. Геологи сгорали от нетерпения.

– Новые месторождения находятся прямо под и вокруг самого дома, – рассказывал сэр Томас. – Вот в этих слоях. Глина красного цвета – высшего качества. Кроме того, в ней содержится достаточно руды, чтобы после обжига она становилась твердой, как сталь.

Кушинг наблюдал, как англичанин отвечает на вопросы и изо всех сил пытается продать слушателям свой план.

– Не знаю, как вы, но я впечатлен, – прошептал ему на ухо подошедший Билл Фергюсон.

– Я тоже впечатлен, – ответил Кушинг. Но не тем, чем ты. А совсем другим.

Сэр Томас улыбнулся ему, услышав их разговор. Кушинг решил, что наступило время для следующего хода.

– Джентльмены, предлагаю продолжить это обсуждение вечером, за обедом, – гостеприимно предложил он, отвечая на улыбку Шарпа. Хотя настроен он был совсем не гостеприимно, более того – он весь словно заледенел.

Члены собрания стали по двое, по трое покидать зал. Секретарша отвела Кушинга в сторону, и он увидел мистера Холли, в руках у которого был дополнительный документ, добытый по его просьбе. Он изучил бумагу. Все так. Все правда.

– Отличная работа, Томас, – похвалил Фергюсон Шарпа, выходя из помещения. – Молодцом.

Не надо торопиться, мрачно подумал Кушинг.

Глава седьмая

На закате

Гости наслаждались жизнью, а слуги суетились. Обед в поместье Кушингов задумывался как большое событие. Аромат мяса и вина щекотал ноздри Томаса, когда они с Люсиль входили в столовую. Атмосфера комнаты была полна того же ажиотажа, который сопровождал его сегодняшнюю презентацию, и он знал, что успех наконец пришел и к нему.

Очаровательный дом Эдит сильно отличался от их собственного. Свечи мерцали желтым светом, газовые лампы светили сквозь панели из цветного стекла. Это был дом принцессы из сказки, и Томас мог хорошо представить себе, как маленькая Эдит вместе с мамой читают книжки и изредка сдвигают светловолосые головы, чтобы рассмотреть картинку, раскрашенную всеми цветами радуги.

Мы получим финансирование от этих добрых жителей Буффало, подумал Томас. Больше никуда ехать не надо.

А потом появилась она – Эдит, сверкающая и яркая, как само солнце. Так же и Ромео говорил Джульетте о том, что Любовь обречена, но для них….

– Отдай ей кольцо, – прошептала ему на ухо стоявшая рядом Люсиль.

Рубина Шарпов на ее руке больше не было. Он вспомнил, как он сверкал на ее длинном, тонком пальце, когда она играла на фортепьяно в доме Макмайклов. Оно предназначалось для Юнис, но после того, как он встретил Эдит, он понял в душе, что этот выбор был неправильным. Томас знал, что Люсиль все еще не убеждена, что Эдит лучшая кандидатура, и согласилась с ним только потому, что очень любит его.

Теперь, когда его сестра отошла в сторону, он почувствовал угрызения совести, потому что не был с ней до конца честен. Он обязательно отдаст кольцо Эдит, обязательно, но не так, как они это себе представляли. И совсем по другой причине.

Для него начиналась новая жизнь. Солнце наконец взошло, и все эти годы в темноте…

…все эти тайны…

…наконец закончились.

Он освободился от такого груза, что у него, казалось, выросли крылья.

Боясь, что слишком разнервничается, Томас подошел к Эдит.

– Я могу поговорить с вами?

Она взглянула на толпу гостей и перевела взгляд на него.

– Прямо сейчас, Томас?

Она перестала использовать мой титул, обрадованно подумал он. Он много раз просил девушку об этом, но она отказывалась. Слышать свое имя, произнесенное ее устами….

– Да, именно сейчас. Боюсь, что я не могу больше ждать, – ответил англичанин. Он вздохнул, искренне взволнованный, и стал рыться в кармане в поисках кольца. Эдит доброжелательно ждала. Он должен сделать это как полагается.

– Мисс Кушинг…. Эдит, – произнес он изменившимся голосом. – Я знаю….

И как раз в этот момент, как назло, возник ее отец. Томас положил кольцо назад в карман.

– Сэр Томас, не соблаговолите ли вы пройти в мой кабинет? Вместе с вашей сестрой? Не сочтите за труд пригласить ее, – обратился к нему Кушинг, а потом повернулся к дочери. – Дитя мое, проследи за рассадкой гостей. Мы скоро присоединимся к вам.

Томас весь покрылся мурашками. Он наблюдал, как Эдит исчезает вдали, как солнце за горизонтом. А потом, как и просил, или, точнее, приказал мистер Кушинг, он отправился за Люсиль.

#

Видит Бог, это не доставляет мне никакого удовольствия, подумал мистер Кушинг, наблюдая, как сэр Томас и леди Люсиль входят в кабинет. Хотя, по правде говоря, удовольствие он получал. Сам он поднялся из самых низов и поэтому радовался победе каждый раз, когда выигрывал очередную битву. Может быть, это и было мелко, но это была правда.

– Итак, леди Люсиль и сэр Томас, – он внимательно осмотрел их. Такие бледные и темноволосые. Как будто два близнеца. – Первый раз, когда мы встретились у меня в конторе….

– Я помню это. Очень хорошо помню, – заметил сэр Томас.

– Думаю, что тогда для вас не составило труда заметить, что вы мне не нравитесь, – произнес Кушинг, изогнув бровь.

– Тогда вы не стали этого скрывать, сэр, – мужественно согласился с ним англичанин. – Но может быть, сейчас, с течением времени….

– Ваше время закончилось, сэр Томас, – и слава богу, подумал американец.

– А вы не могли бы говорить яснее? – вмешалась в их разговор леди Шарп. – Боюсь, что я вас не совсем понимаю.

Кушинг был потрясен ее самообладанием.

– Постараюсь говорить яснее, мисс. Яснее, чем вам, может быть, захочется услышать. Я не знаю, какое отношение вы лично имеете ко всему происходящему, но в последнее время ваш братец успешно смешивал дело с удовольствием, регулярно встречаясь с моей дочерью. Моей единственной дочерью, – добавил он с нажимом.

– Сэр, я понимаю, что мне нечего вам предложить, – произнес молодой человек. – Но дело в том, что…. – Он запнулся, и Кушинг перехватил инициативу.

– Что вы любите мою дочь, не так ли? – американец старался сдерживать свой гнев. Не было никакого смысла гневаться – его целью было завершить начатое, и чем быстрее, тем лучше.

– Да, сэр, именно так, – сэр Томас не отвел глаз.

– Вы прекрасно играете свою роль, – здесь Кушинг не кривил душой. – Несколько дней назад моя дочь спросила меня, чем вы мне не нравитесь, и скажу вам честно, в тот момент у меня не было достойного ответа. А теперь он есть. Я получил в свое распоряжение любопытные бумаги, которые напрямую касаются вас с сестрой. Выписка из книги пэров, кадастровые записи….

Он достал конверт, полученный от мистера Холли, в котором содержались документы, за которые ему пришлось заплатить дополнительно, и подтолкнул его через стол, в сторону Шарпов. Как он и предполагал, один из документов особенно заинтересовал сэра Томаса.

– А вот этот документ, выписка из гражданского реестра, это настоящая находка, – объявил мистер Кушинг, вбивая последний гвоздь в крышку гроба Шарпов. Одного взгляда на печать было достаточно: молодой человек смертельно побледнел.

– Мне кажется, что я впервые вижу вашу естественную и честную реакцию, – заметил американец.

В комнате повисла тишина. По лицу леди Шарп ничего нельзя было понять, но сэр Томас был живым воплощением несчастья, когда выдавил из себя:

– Она знает?

– Нет, – ответил Кушинг. – Но узнает, если это будет нужно для того, чтобы вы убрались отсюда навечно.

Выражение лица Шарпа изменилось, когда он, скорее всего бессознательно, наклонился вперед.

– Уверен, что вы мне не поверите, но… – начал он.

– Вы ее любите. Вы повторяетесь, – Кушинг достал чековую книжку и написал что-то на верхнем чеке.

– Теперь с вами… – произнес он, протягивая чек леди Шарп. – Мне кажется, что вы более собранны, чем ваш брат.

Глаза женщины широко распахнулись, когда она увидела сумму. Ее реакция доставила ему мрачное удовольствие, так как подтвердила его мнение об этой гнусной парочке.

– Я знаю, что это более чем щедро. Но если вы захотите обналичить чек, то вам придется выполнить два условия, – американец протянул два железнодорожных билета. – Поезд в Нью-Йорк отправляется завтра рано утром. Вам с братом лучше не опаздывать. Мы с вами хорошо понимаем друг друга?

– Да.

Женщина была зла, и из-за этого сам Кушинг разозлился еще больше. Она не имеет права ни на какие эмоции, кроме стыда. Эта прокля́тая и про́клятая выписка. Кушинг был поражен их высокомерием, из-за которого они даже не подумали, что глупому американцу из заштатного городишки может прийти в голову проверить их личности. Но каждому свое. Как он уже сказал, их время не просто подходило к концу. Оно уже закончилось.

– А второе условие? – спросила англичанка.

– Оно касается моей дочери, – он тяжело взглянул на распутного паразита, которым был ее брат. – Сегодня вечером вам придется разбить ее сердце на кусочки.

#

Еда была подана, и теперь Эдит следила за тем, чтобы всем гостям ее отца было комфортно. Она исполняла роль хозяйки с того момента, как умерла ее мать, и имела неплохой опыт. Но сегодня ее голова была занята другим: она понимала, что сэр Томас собирался задать ей важный вопрос – может быть, самый важный из тех, которые задают женщине в ее жизни, – и в тот момент был приглашен ее отцом на частную беседу.

Для Эдит это означало, что она не ошиблась, определяя природу этого вопроса.

Ее сердце отчаянно колотилось у нее в груди, а в животе летали миллионы бабочек. Но когда Томас вместе с Люсиль заняли свои почетные места за столом, она ничего не смогла прочитать на его лице. Ели Шарпы очень мало. Если она права, то у Томаса была причина потерять аппетит. Судя по тому, что она об этом читала, мужчины здорово нервничают, прежде чем сделать предложение. А его сестра разве не могла потерять аппетит просто потому, что хочет счастья своему брату? У Эдит никогда не было ни братьев, ни сестер, но она всегда хотела их. Так вот теперь леди Шарп станет для нее сестрой. Такая перспектива наполнила сердце девушки радостью.

Держи себя в руках, Эдит, говорила она самой себе, но даже воздух вокруг нее потрескивал от переполнявших ее эмоций.

Ее отец поднял бокал.

– Леди и джентльмены, у нас есть неожиданное объявление. Сэр Томас?

О, боже. Вот оно. Но ведь он должен был сначала переговорить со мной? Я что, ошиблась? Может быть, дело совсем не в помолвке? Может быть, он хочет сделать объявление об их деловом партнерстве? Мне не надо было надеяться на слишком многое. Прошло слишком мало времени, а я уже потеряла голову, как глупая героиня Анны Радклиф[20]20
  Анна Радклиф (1764–1823) – английская писательница, одна из основательниц жанра готического романа.


[Закрыть].

Но нет, Томас поднял бокал, глядя ей прямо в глаза. Эти глубокие синие глаза смотрят прямо на нее. Он выглядит как человек, готовый объявить о сотрудничестве, но совсем в другой области.

– Благодарю вас, мистер Кушинг, – произнес англичанин. – Когда я приехал в Америку, мое сердце было полно ожиданием приключений. Здесь слово «будущее» это не простой звук.

Эдит встретилась с ним глазами. Он говорит о будущем… об их будущем?

– Среди вас я нашел тепло и новых друзей. И за это я вам всем бесконечно благодарен, – на мгновение он замолчал, и перед внутренним взором Эдит пронеслась вся ее жизнь.

Тут выражение его лица изменилось. Хотя взгляд его был так же тверд, но в нем появилась тоска. Девушка почувствовала беспокойство. Что-то здесь не так.

– Но теперь пришла пора прощаться. И дай нам Бог встретиться вновь. Может быть, на другом берегу. Мы с сестрой отправляемся в Англию, как раз вовремя, чтобы попасть к зимнему сезону.

Эта маленькая шутка вызвала смех и выкрики за столом. Но Эдит ее не поняла. Это не предложение. Он уезжает. Бросает ее точно так же, как бросил бедняжку Юнис.

Но я думала… я думала, что он… любит меня.

Опустошенная, Эдит пробормотала извинения и покинула столовую.

Она не заметила, что он вышел вслед за ней, пока он не произнес ее имени.

– Эдит.

Она заставила себя забыть о боли, так же как сделала это тем снежным днем, когда испытывала ее, столкнувшись с настоящей смертью. Сейчас, когда ее сердце разбилось вдребезги, она поступила так же. Она думала… она надеялась…

– Вы нас покидаете, – каждый звук давался ей с трудом, но она ничем не выдала себя. Ее голос был таким же твердым, как и его взгляд за несколько секунд до того, как он нанес смертельный удар.

– Мы должны немедленно вернуться и заняться делами, – пояснил Томас. – Разработка шахты должна начаться прежде, чем наступят холода. – И вот новый удар: – А так как в Америке нас ничего не держит….

Разве можно быть таким жестоким? Неужели он этого не понимает?

– Понятно.

Эдит подошла к лестнице и здесь заметила отца, который стоял неподалеку. Ее милый отец, скорее всего, понимал, что это решение Томаса причинит ей боль, и стоял на страже на тот случай, если он понадобится. Так что ее все еще любят.

– Ваша рукопись, – продолжил Томас. – Я прочитал новые главы. Завтра утром вам ее доставят.

– Очень мило с вашей стороны, – мысленно Эдит вернулась к их первой встрече, когда он восхищался написанным, еще не зная имени автора. Между ними сразу же возникла связь. Ну конечно, возникла. Теперь боль в сердце превратилась в настоящую агонию.

– Вы все еще хотите знать мое мнение? – поинтересовался англичанин. Девушка кивнула, и он начал было говорить, потом запнулся и продолжил голосом, который говорил о том, что для него это не более чем постылая и формальная задача: – Очень хорошо. Ваше произведение сентиментально до абсурдности. Чувства, которые вы описываете с такой серьезностью… эта боль, эти потери…. Вы этого сами никогда не проживали. Создается впечатление, что вы знаете только то, о чем прочитали у других авторов.

Даже плюнув ей в лицо, он не смог бы обидеть ее сильнее. Что он говорит? Как он может говорить подобное на публике? Оскорблять ее в ее же собственном доме?

– Благодарю вас за откровенность, сэр, – кратко ответила Эдит.

Он сделал шаг по направлению к ней, и она почувствовала в этом агрессию.

– Я еще не закончил, дитя. Вы упорно описываете любовные мучения, когда совершенно очевидно, что сами вы их никогда не испытывали.

Почему он так возмутительно ведет себя. Неужели некоторая фамильярность с ее стороны… то, что она демонстрировала надежду… оскорбили его? Она что… Он что, рассмотрел в ней еще одну Юнис – сплошную корысть, скрывающуюся за твердым намерением выскочить за него замуж?

– Вы сказали более чем достаточно, – это что, ее голос? Это говорит она сама? Сейчас она похожа на Снежную королеву, ледяную, непреклонную и очень злую.

В холл стали выходить гости, привлеченные звуками ссоры и теперь наблюдающие за ее унижением. А он, подходя все ближе, продолжал безжалостно издеваться над ней….

– …советую вам вернуться к вашим призракам и фантазиям. И чем быстрее, тем лучше, Эдит. Вы на удивление мало знаете о человеческом сердце и о том, как оно может страдать. Вы не кто иная, как испорченное дитя, которое играется с….

Ну, хватит, с нее достаточно. Это она-то ничего не знает? По крайней мере, у нее есть сердце.

Она дала Томасу пощечину. Он вздрогнул, но ничего не сказал.