Текст книги "Сахарный вор"

Глава пятнадцатая
Сабин

Лесные пожары середины восьмидесятых поспособствовали национальному признанию «Персидской». Север страны пылал. Потребовалось всего одно особенно знойное лето, чтобы высушить сфагновые болота до тех пор, пока они не затрещали, как старое белье на вешалке, став своеобразным фитилем для густого подлеска. Огонь разносился впечатляющей дугой к северу от одиннадцатого шоссе, затрагивая города Лонглак, Джералдтон, Джеллико и Бердмор, скользя по кромке озера Нипигон и спускаясь каскадом на запад. Пепел оседал и в Бемиджи, штат Миннесота. Потом люди говорили: удивительно, что из такого бедствия могло вырасти что-то хорошее. Прилетели сотрудники Национального заповедника, поливая водой просеки через тысячи акров испепеленных лесов. Пожарные-новобранцы из южного Онтарио и Манитобы были доставлены на грузовиках и размещены в арсенале Порт-Артура. Данте придумал доставлять им свежий хлеб и «Персидские» каждый день. Туда приезжали представители крупных городских газет, их репортеры вели прямую трансляцию из номеров отеля «Принц Артур», а затем встречались за ужином со стейками. Это было и правда захватывающее время, хотя индустрия и была далека от идеала.

Каждое утро журналисты отправлялись в арсенал, чтобы отследить направление огня, взять интервью у эскадронов, возвращающихся с места пожара, или рассказать о безутешных вождях коренных народов, уговаривающих своих людей перебраться в город из резерваций, лежащих на пути пожаров. Тогда именно Данте понял, что у него появилась нужная аудитория. Очередь в арсенал за «Персидскими» и горячим кофе была длиннее, чем на фуршет. Фотография молодого Данте в шлеме пожарного все мое детство висела в администрации пекарни. Пожарные десантники, которых вызвал министр лесного хозяйства севера, надели ему на голову шлем и обняли его, как брата, самолично прошедшего через огонь. Решительный взгляд Данте был направлен точно в камеру, одной рукой он придерживал шлем пожарного, а другой салютовал «Персидской».

– Это древний рецепт из Персии, – объяснял он репортерам, подмигивая. – Сокровище из пещеры Сорока разбойников.

Одна за другой канадские газеты, нуждаясь в легких историях посреди моря несчастий, принялись рассказывать о розовой булочке и ее ярком происхождении. С Winnipeg Free Press и Calgary Herald история отправилась на запад. Слухи о «персидской» дошли до самого края континента и газеты Vancouver Sun. В Торонто Globe and Mail, уже пропитанная хронической гибелью мегаполиса, жадно проглотила рассказ о булочке. Журнал Saturday Night писал: Пока горит север, розовая булочка вырастает из его пепла как феникс. Выпечка даже попала на восточное побережье через Halifax’s Chronicle Herald, прожигая себе высококалорийный путь по всему ландшафту.

Международное месопотамское общество написало пекарне письмо, в котором поблагодарило их за почитание древней Персидской империи, а в тысяча девятьсот восемьдесят седьмом году Королевская комиссия доминиона в Оттаве заказала тысячу «Персидских» для празднования Дня Канады в столице страны, их доставили авиапочтой. Королева Елизавета II во время королевского тура с принцем Филиппом разрезала огромный праздничный торт на глазах у двадцати пяти тысяч зрителей, но ее также сфотографировали и с «Персидской» в руках. «Пусть едят пирожные, – так подписали фото на CBC. – Ее Величество отказалась от ванильного торта в пользу “Персидской”».

Отец возражал против всего этого, называя «чушью». Много лет спустя, когда дядя пересказывал эту историю или показывал вырезки из прессы, он только отмахивался: либо боялся, что «Персидская» станет слишком попсовой, либо отказывался понимать ценность публичности. Очевидно, мы с ним совсем не были похожи.

* * *

Данте был пухлый, как жаркое в горшочке, а его хороший английский всегда помогал ему, как верный попугай на плече. Сколько себя помню, он всегда по чему-нибудь лупил – хорошенько ударял по кухонному столу, если спагетти переварились, шлепал по приборной панели Крайслера, когда двигатель не заводился зимой, а однажды так шарахнул по почтовому ящику, что тот улетел во двор соседа. Это было проявление его ищущей внимания натуры, а не просто жестокость. В детстве нам с Энцо часто поручали сложить на заднем дворе две кучи шлакоблоков, каждую высотой с ребенка, поверх которых его отец укладывал доски размером два на четыре дюйма для занятий карате. Данте ни разу не удалось сломать дерево, но он никогда и не уходил, воя от боли.

– Мы открыты шесть дней в неделю, двенадцать часов в день…

– Сэр, повернитесь лицом к Сабин, пока говорите, – перебил его Пол. – Это будет больше похоже на новостное интервью, как по телевизору.

– Как по телевизору, да? – Лицо Данте загорелось, когда он повернулся на сорок пять градусов. – Каждый вечер мы закрываемся в шесть, даем отдохнуть машинам, и смена заканчивается. Шесть часов спустя все начинается сначала.

Мы с Полом последовали за ним в магазин-кондитерскую в центре здания. Стены были выкрашены в насыщенный коричневый цвет, вдоль них располагалась система раздвижных стеллажей, которую два раза в день заполняли партии «Персидских». Здесь также находились две витрины со стеклянными крышками, каждая длиной десять футов, оборудованные кассовым аппаратом и продавщицей в розовом фартуке. За «персидской» можно и не успеть, но в этих витринах все равно найдется что-нибудь вкусное для каждого. В дополнение к обычной выпечке – эклерам, кленовым тарталеткам, датским ватрушкам и терноверам – пекарня удовлетворяла запросы и большой итальянской общины города. Здесь можно было найти канноли с кремовой начинкой, нежное печенье «амаретто» и легкую сфольятеллу, о которой журнал Chronicle написал: Она такая же красивая и сложная, как пион, перед тем, как съесть, ее нужно очистить от «лепестков».

Самое главное в этом месте – это, конечно, его запах. Можно сровнять здание с землей, поставить меня с завязанными глазами посреди обломков, и я бы точно определила, где нахожусь. Bennett’s Bakery, заведение неизменного качества, оседлала огромную волну кондитерского сахара, молока и яиц высшего сорта, мадагаскарской ванили, лимонной эссенции и порошка цейлонской корицы, такого мелкого, что его остатки цвета ржавчины можно было откашлять в салфетку.

Данте не позволил нам задержаться. Он поманил нас через металлические двери в мастерскую, засунув сигарету за ухо – жест павлина, раздувающего хвост. Вот где кипела настоящая жизнь. Расположение стеллажей и рабочих мест было одинаково, напольные смесители стояли в ряд как строй военных. Это были солдаты режима моего отца, и я помнила те титанические усилия, которые были приложены для поддержания его стандартов. Здесь работали по меньшей мере двадцать мужчин и женщин в халатах и шапочках. Организованная иерархия разносчиков, упаковщиков и пекарей, согнувшихся в вечных позах подъема, переноски, опрокидывания и разливания.

– Хлеб, который мы здесь выпекаем, обеспечивает все основные фабрики и заводы Тандер-Бей. Мы есть во всех супермаркетах. Знаете почему? – Дядя взял сковороду с подставки для охлаждения, раскатал буханку и поднял ее так, как будто это был младенец Иисус. – Наш хлеб не имеет аналогов. Он мягкий, без дырочек и остается свежим целую неделю.

В Торонто Пол, Ванда и я снимали все видео в студии в Liberty Village. Мы переносили ингредиенты на готовую к работе кухню, а потом выносили все обратно, чтобы ночью можно было профессионально убрать помещение. Мы дорого платили за это, но без уборки было не обойтись. Камера видит все. Почти все. Но здесь, в настоящей пекарне, можно увидеть следы прежней жизни. Ежедневно повторяемые действия обязательно оставляют улики: яичная паста, невидимая при попадании на плитку, застывает до желтого лакированного блеска, а мешки с мукой выбрасывают мелкую пыль из швов каждый раз, когда их поднимают и укладывают в штабеля. Мука носится по воздуху, и ее невозможно контролировать, это неотъемлемая часть жизни пекаря.

Дядя подвел нас к двум духовым шкафам, в каждом из которых вращалось сто восемьдесят необычных булочек для ежегодного чаепития «Нарцисс» в Ротари-клубе. Он проверил температуру духовки и открыл одну из больших металлических дверей, чтобы показать нам, как булочки разрезались обоюдоострым лезвием, чтобы они распустились в духовке, как цветы.

– Ты когда-нибудь готовила что-нибудь подобное? Для этих твоих несчастных видео? – ухмыльнулся он.

Я покачала головой.

– Ты так и не научилась печь хлеб, да? – Данте снова ухмыльнулся. – Я не удивлен.

Пол опустил камеру без моей просьбы. Иногда лучше не раздувать конфликт с дядей. Вместо этого оглянулась в поисках Энцо. Я не передумала. Может, я и не убивала Джулию, но все равно собиралась вернуться в отель, схватить чемодан и убраться отсюда.

Данте наблюдал за мной.

– Когда ты в последний раз разговаривала с отцом?

Снова этот вопрос. Я пожала плечами и посмотрела на венчики для взбивания яиц и сливок, которые висели на колышках, будто декоративные.

– Пару месяцев назад.

– Он что-нибудь сказал тебе? О «Персидской»?

– Что именно?

– Рецепт. Он когда-нибудь рассказывал тебе рецепт?

Я рассмеялась.

– Это касалось только его и Энцо. Я не спрашивала. – Данте посмотрел на меня, прищурившись.

– Положение, в котором твой отец оставил нас – думаешь, это смешно, да?

– Не думаю, что он так и планировал, – осторожно ответила я. – В любом случае, а как же Энцо?

– Почему ты решила, что рецепт был у твоего отца и Энцо? – Я почувствовала уколы боли в черепе, в котором все еще будто торчал топор. Сегодня утром я не была готова к каверзным вопросам.

– Потому что Энцо – его пекарь.

– Твой отец никогда не давал Энцо рецепта «Персидской».

Я была в замешательстве.

– Так кому же он его доверил?

Данте засунул палец под резинку шапочки и энергично расчесал завитки все еще черных волос.

– Не знаю. Может быть, тебе. Ты же теперь пекарь с телевидения. Может быть, он посчитал, что ты заслужила.

Я посмотрела на дядю. Он, как обычно, был предельно серьезен.

– Ты правда думаешь, что он мог отдать его мне? – Отец никогда ничего не отдавал другим, а особенно – рецепт, которым так дорожил.

Данте пожал плечами.

– У меня его нет. Энцо говорит, что и у него нет. У нас в морозилке теста на неделю, а потом прощай, «Персидская».

– А что насчет Джулии?

– Да что этой старой ведьме с ним делать? – Он пренебрежительно махнул рукой. – Но сегодня вечером ты спросишь ее, на всякий случай. Мы с ней не особо ладим.

Я покачала головой.

– Меня там не будет. Мы улетаем в полдень.

– Конечно ты пойдешь. – Данте сделал испуганное лицо. – Ты же его дочь.

– Я заключила контракт на телешоу, это не может ждать. Да и это даже не настоящие похороны.

Когда Данте услышал это, его рот открылся, как двустворчатый моллюск, раскалывая голову пополам и оставляя язык чудовищно вилять между двумя челюстями.

– Ты, должно быть, сошла с ума за все эти годы. Ты что, какая-то disgraziata, как и твой кузен?

Где-то в сумке зазвонил телефон. Я зашарила в ней рукой.

– Слышишь меня, Сабин? – Он погрозил мне пальцем. – Я жду тебя там сегодня вечером, как хорошую дочь. Забудь о себе хоть раз и подумай о семье, которую ты оставила позади.

Я вытащила телефон из сумочки и поняла, что пропустила три звонка от Коллетт. Все они были до девяти часов.

– Это по работе, – бросила я, прервав обличительную речь дяди. – Но, zio, спасибо тебе за экскурсию.

– Даже не думай о том, чтобы сесть в какой-то самолет, Сабин.

– А ты очень фотогеничный, ты в курсе?

Хотя пекарня по-прежнему носила его имя, мы никогда не знали мистера Беннетта. Я все еще была в Италии, а Энцо еще даже не родился, когда отец и дядя вышли из рядов разнорабочих, объединили сбережения и купили бизнес у вдовы старика. Мы представляли Беннетта молодым и усатым, эдаким быком с руками, развитыми благодаря его ремеслу. Только потом мы поняли, что это было скорее описание наших собственных отцов, чем человека, чей бизнес выкупила наша семья.

Они решили сохранить название Bennett’s Bakery по нескольким причинам. Во-первых, в восьмидесятые годы все еще было предпочтительнее иметь бизнес, в названии которого были слова на английском языке. А во-вторых, Беннетт, по-видимому, был наставником моего отца.

Чердак пекарни, где мой отец устроил свой офис, когда-то служил и кабинетом Беннетта, хотя старик, по словам моей тети, был скопидомом. После того, как отец взял на себя управление бизнесом, он избавился от кучи просроченных ингредиентов и сгоревшего оборудования и подмел широкие дощатые полы, на которых, прямо под ногами, валялись кристаллы сахара. После того, как пол был заново натерт и смазан, он заблестел, как песочно-белая корочка крем-брюле, отражая покатый склон крыши. Под основаниями балок отец установил письменный стол с двойным пьедесталом, изготовленный из толстостенной стали, с закругленными углами и черной кожаной поверхностью. Дома его обитый мешковиной письменный стол был декоративным предметом, за которым можно было приветствовать представителей итальянской общины. Но для работы он выбрал милитаристскую модель с прочным ножками и массивным корпусом. На его пятифутовую длину продавцы выставляли все – от картонных коробок до небольших холодильников. Это было и место для переговоров, его наименее любимая часть работы. Он подобрал к столу кресло на колесиках из жесткой кожи, выбранное именно из-за его неудобности как напоминание о том, что работу в пекарне не сделать, сидя на заднице. Сейчас на столе стоял современный многоканальный офисный телефон, но во времена моего детства там была модель телефона шестидесятых годов. Он сиял, как черный лакированный ботинок, и непрерывно звонил в течение всего дня.

И вот я сидела за столом отца, набирая номер Коллетт. Должно быть, она ждала звонка, держа руку наготове, потому что ее глубокий, пропитанный виски голос зазвенел в моем ухе мгновенно.

– Они согласны, – приглушенно зашипела она.

– Что? Почему ты шепчешь?

– Я сейчас на завтраке в их офисе, заперлась в туалете, чтобы рассказать тебе. Netflix дает зеленый свет твоему шоу. – Я схватилась за ручку отцовского кресла.

– Они собираются раскрутить его до чертиков, Сабин. Боже мой, ты убедила их, что сможешь вести шоу! И все, что было нужно, – просто билет на самолет и плохие новости! Сабин? Ты меня слышишь?

Я дико закивала, но Коллетт не могла этого услышать.

– Но есть одно важное условие.

– Да, – выдохнула я. – Что угодно.

– Я наблюдала за тобой за ланчем на прошлой неделе. Ты выпила три мартини еще до того, как принесли еду. Мне нужно, чтобы ты, черт побери, оставалась трезвой. – Коллетт прямо как сумасшедшая мамаша, которой у меня никогда не было.

– Полегче, – успокоила я ее. – Будет сделано.

– Дело не в этом, – отмахнулась она. – Слушай.

Глава шестнадцатая
Сабин

Когда я вернулась в отель, Ванда была в вестибюле и спорила с кем-то по телефону, сумка стояла на полу между ее ног. Она еще не заметила меня – к счастью, потому что мне трудно было контролировать выражение лица. Мышцы внезапно отказались участвовать в артикуляции, управляемые волнением и страхом.

Заметив меня, Ванда сморщила лицо, чтобы поправить очки. Она что-то проговорила в телефон, повесила трубку и встала на ноги.

– Все в порядке? – спросила я металлическим и неестественным для меня голосом.

Она кивнула.

– Отец пропустил встречу в банке. Опять.

Я мало ей платила. Не первый раз эта мысль мелькнула у меня в голове. Иногда я боролась с чувством вины, напоминая себе, что она и не просила большего, или что я вознаграждала Ванду другими способами. Но сегодня я даже не стала думать об этом.

Она могла что-то рассказывать мне, так что я не могла отвлекаться надолго. Она смотрела на меня глазами диснеевской принцессы, которые казались еще более безумными из-за увеличивающих линз.

– Что такое? – спросила она. – Что-то случилось в пекарне? – Я подумала о том, чтобы все рассказать, но передумала.

– Пол наснимал много хороших кадров.

– И это все?

Это была деликатная ситуация. Мне не следовало вываливать на нее все новости в вестибюле отеля.

– Тебе правда лучше сосредоточиться на монтаже. Дядя приготовил «Персидские», а потом устроил нам экскурсию, а еще Пол немного снял меня снаружи, можно использовать это в качестве вступления. Хотя я и выглядела ужасно.

– Я подумала, может быть, ты говорила с Коллетт. – Ванда разглядывала свои руки. – На самом деле я пыталась дозвониться ей и раньше, но она не брала трубку. Даже странно.

Мое лицо приняло страдальческое выражение.

– Почему?

Ванда поднесла руку ко рту. Инстинкты подсказывали мне, что она собирается укусить кутикулу на указательном пальце, поэтому я протянула руку и отвела ее ладонь в сторону.

– Извини, – стушевалась она, засовывая руки в карманы комбинезона. – Я звонила просто спросить о новостях. Коллетт очень медленно отвечает на смс, и к тому времени, как она напишет, будет уже неактуально.

– Она занята.

– Думаешь? Поэтому ее календарь Outlook забит спа-днями? У нее каждый вторник и четверг помечены как «уход за собой».

– Зачем ты лазила в ее календарь Outlook?

Ванда улыбнулась в ответ. В тусклом свете вестибюля ее зубы показались острыми.

– Я уверена, Сабин, что иногда ты слишком ей доверяешь.

* * *

– Мы не можем просто ее вышвырнуть!

– Мы и не будем! – Голос Коллетт звучал веско и настойчиво, учитывая, что она звонила из туалетной кабинки. – Они просто не думают, что Ванда подходит на роль соведущей. Они хотят тебя, Сабин. Только тебя. Твое лицо, твою индивидуальность, твой опыт, именно твой тет-а-тет с конкурсантами. Ванда продолжит участвовать в шоу, но только в качестве помощника. Как и в жизни.

Я поднялась на ноги и обошла стол отца на чердаке пекарни.

– Не думаю, что сработает. Она хочет быть частью всего этого.

– Она будет продюсером, получит средства на производство шоу. Да она должна быть на седьмом небе от счастья. Скольким молодым женщинам удалось привлечь внимание Netflix к своим концепциям?

– На прошлой неделе они не были уверены даже насчет меня.

– Вот именно! Подумай о том, как нам повезло.

Я покачала головой.

– Ванда написала шоу, в котором сама хотела участвовать.

– Но ты единственная, кто привлек их внимание, Сабин. Задача Ванды всегда была только в продвижении. Послушай, ты побывала на творческой встрече команды разработчиков, отправилась домой и через десять секунд после приземления уже создала контент – мощные видео, которые хорошо зашли и доказали Церберу, что ты можешь стать надежным творческим партнером.

Я снова села на отцовский стул и уставилась в потолок, почувствовав, что балансирую на грани. Я так хотела попасть в лагерь Коллетт, но понимала, что она говорила все это из невежества.

Именно тогда я подумала, что мне следовало с самого начала больше соответствовать ожиданиям Ванды, как раз тогда, когда мы услышали, что Netflix хочет сделать нас звездами реалити-шоу. Четкое управление людьми – не моя сильная сторона.

– Позволь мне спросить тебя кое о чем, Сабин. – Я услышала, как спустилась вода в туалете, и Коллетт понизила голос. – Ты хочешь, чтобы Ванда снялась с тобой как со-ведущая?

Я заколебалась.

– Ты сомневаешься. Боже мой, Сабин! Ты что, ее боишься?

– Я просто думаю, мы должны признать, что это ее шоу в той же степени, что и мое. – Прозвучало слабо, но это было все, на что я смогла решиться.

– Сабин, все это эмоциональное дерьмо выдает твою наивность, ясно? – Я слышала, как дыхание Коллетт со свистом вырывалось сквозь сжатые виниры. – Я занимаюсь этим уже давно. Когда Netflix стучит в дверь, их не просят разуться перед входом. Только что, за завтраком, эта стервозная Бритт показала мне их слоган: что будет, если соединить The Great British Baking Show и Property Brothers? Да что тебе еще нужно? – Голос Коллетт стал несколько громче приемлемого для передачи конфиденциальной информации уровня.

Тогда-то я и поняла, что сейчас она выскажет все без обиняков. И мне это вряд ли понравится.

– Слушай, не хочу быть сукой, но это не обсуждается. Мне дали бегло просмотреть новый документ с пересмотренным предложением, они официально отправят его завтра. Подписать нужно прямо сейчас. И еще, Ванда получит копию.

И мне придется сообщить ей эту новость.

– Мой тебе совет, Сабин: расскажи ей сегодня. До того, как команда разработчиков отправит письмо. Это будет намного… легче, если она узнает от тебя.

* * *

– Так Коллетт сказала тебе что-нибудь или нет? – В вестибюле Ванда поймала меня в ловушку своих широко открытых глаз.

Хотела ли я вести собственное шоу? Конечно хотела. Думала ли я, что Ванда грациозно отступится? Да никогда. Но Коллетт была права: будет лучше, если она узнает заранее.

– Нет, не говорила, – соврала я. – В чем Коллетт ошибалась, так это в том, что новости должны исходить именно от меня. – Но, Ванда, ты же поменяла билеты на самолет, да?

Она кивнула.

– Хорошо, я хочу, чтобы вы с Полом полетели этим рейсом домой. Я полечу следом завтра.

Ванда подняла бровь, она выгнулась прямо над оправой ее очков.

– Ты останешься? Ради мемориальной службы?

Я кивнула. Вполне законная отговорка, особенно если это означает, что я смогу не сообщать Ванде, что она осталась за бортом. Если она ворвется завтра в офис Коллетт, когда услышит о смене роли, что ж, она будет не первой артисткой, взбесившейся из-за менеджера. Сообщать такого рода новости – это то, чем Коллетт зарабатывает на жизнь.

– Я останусь с тобой! – ответила Ванда. – Для поддержки.

– Нет, – отрезала я. – Я должна сделать все сама. Ради моей семьи. – Мой взгляд упал на телефон, который она все еще сжимала в руке. – И, судя по всему, тебе тоже нужно позаботиться о своей.

Такой дешевый ход, но я пошла на него.

BENNETT’S BAKERY – ДЕНЬ

САБИН СТОИТ ПЕРЕД ПЕКАРНЕЙ.

ВИДНО ВРАЩАЮЩУЮСЯ ВЫВЕСКУ.

ПОЗАДИ НЕЕ ДОСКА С МЕНЮ.

САБИН

Хочу начать сегодняшнее видео с большой благодарности за искренние соболезнования, которые вы мне посылали. Я приехала сюда, чтобы отпраздновать важное событие…

ОНА УКАЗЫВАЕТ НА ЗДАНИЕ ПОЗАДИ НЕЕ.

…И вместо этого столкнулась с трагедией. Одна из вещей, помогающих мне справиться с этим, – мое обещание показать вам эксклюзивный, закулисный взгляд на пекарню моей семьи. В частности, рассказать вот об этом парне…

СКЛЕЙКА: САБИН ДЕРЖИТ «ПЕРСИДСКУЮ».

СНОВА САБИН

Похоже на булочку с корицей, но это персидская выпечка, о которой даже писали в New York Times. И позади меня находится единственное место, где можно ее купить.

ВЫРЕЗКА ИЗ 2-ГО СЕЗОНА, ДЕМОНСТРИРУЮЩАЯ

МЕТОД РАСКАТКИ ТЕСТА.

САБИН (ГОЛОС ЗА КАДРОМ)

Еще во 2-м сезоне мы показали вам процесс приготовления слоеного теста с нуля – удовольствие не для слабонервных. Кажется, что «Персидская» сделана из слоеного теста, которое мы знаем как основу для круассана.

СНОВА САБИН ПЕРЕД ПЕКАРНЕЙ

САБИН

Я сказала «кажется», потому что, по правде говоря, мы просто этого не знаем. Рецепт держится в секрете. Мой отец охранял его ценой своей жизни.

САБИН ЗАМОЛКАЕТ, ВЫТИРАЕТ ГЛАЗА РУКАВОМ.

СНОВА САБИН

Что делает его секретным? Дело в том, что «Персидские» обжариваются во фритюре. Но если взять обычное тесто для круассанов и положить его во фритюрницу…

СКЛЕЙКА: КУСОЧЕК ПОДГОРЕВШЕГО ТЕСТА

ВЫНИМАЕТСЯ ИЗ ФРИТЮРНИЦЫ. ПОВЕРХ

ВСПЫХИВАЕТ ГИГАНТСКИЙ КРАСНЫЙ «Х».

САБИН (ГОЛОС ЗА КАДРОМ)

Оно просто не выдержит жара. Тесто изменили, чтобы оно лучше держалось во фритюрнице. Что именно изменили, не знаю даже я.

СНОВА САБИН. КРУПНЫЙ ПЛАН

НА «ПЕРСИДСКОЙ», КОГДА ОНА РАЗЛАМЫВАЕТ ЕЕ.

САБИН

Ладно, еще немного волшебства, сейчас мы разорвем ее на части. Она розовая! Это не просто булочка с корицей. Опять же, это только версия, но, готова поспорить, что изначально кусочек сливочного масла был пропитан корицей и ягодным компотом, что придало ему этот удивительный оттенок внутри.

КРУПНЫЙ ПЛАН: ДЕГУСТАЦИЯ САБИН.

СНОВА САБИН

М-м-м! Прямо как в детстве. Теперь пройдем мимо этой огромной очереди внутрь пекарни. Знаю, вы задаетесь вопросом: Сабин, но у кого теперь рецепт? Ответ прост: мы не знаем. Просто не знаем. Вполне вероятно, что он утерян навсегда.

Если это так, то, конечно, люди будут разочарованы. Теперь вы можете себе представить…

САБИН ОТВОДИТ ВЗГЛЯД

С ОПУСТОШЕННЫМ ЛИЦОМ.

СНОВА САБИН

…Можете себе представить, насколько незаменим был мой отец. Человек, который создал все, что вы видите позади меня. Человек, который научил меня закатывать рукава и наслаждаться этим.