Текст книги "Махновщина. Крестьянское движение в степной Украине в годы Гражданской войны"

Унтер-офицерство дало Красной армии Буденного, а Махно – ряд талантливых командиров. Унтер-офицеры и прапорщики пережили всю тяжесть империалистической войны. Они прошли хорошую школу, и весь их опыт, когда соввласть не могла использовать в свою пользу, крестьянство использовало против соввласти.

Но верховное военное руководство находилось не в чисто крестьянских руках, а, что чрезвычайно интересно, в руках одиночек рабочих или полурабочих. Махно, организатор и единоличный руководитель армии, происходил от бывшего крепостного крестьянина помещика Шабельского, после освобождения ставшего конюхом на местном механическом заводе. В детстве Махно был пастушком общественного стада, а после, до своего ареста и суда за убийство пристава Корачевцева, – рабочим-маляром на механическом заводе. Кстати, Махно учителем не был. Общераспространенная версия об этом неверна. Народные учителя были руководителями в петлюровских отрядах. Чубенко, личный друг Махно, член штаба, вместе с Махно начавший организацию восстания, был рабочий-железнодорожник. Белаш, начальник штаба, начавший даже писать тактику гражданской войны (имеется в одном из томов его дела), – железнодорожный машинист. Аршинов, учитель и руководитель Махно, завкультпросветом, – бывший рабочий.

Головка махновщины отчасти состояла из бывших рабочих, но в большинстве своем деклассированных, либо они были рабочими мелких полуремесленных предприятий, либо по роду своей деятельности были распылены среди крестьян (железнодорожники). Они сами питались крестьянской идеологией, но вносили стройность и организованность в крестьянское движение.

В первой главе мы приводили указания Эйдемана и Ваковского относительно локальности действий крестьянских отрядов. В нашем распоряжении имеются материалы, дающие интересные данные по этому вопросу. В архиве Красной армии имеются именные списки частей махновской армии, в которых есть данные относительно каждого повстанца: о его месте рождения, возрасте, месте жительства до поступления в армию и о сроке пребывания в армии[193]193
  Архив Красной армии. Дела штаба революц. – повстанч. армии (махновцев). Д. 7002.


[Закрыть]. Нами были разработаны данные относительно некоторых частей, которые вскрывают очень яркую картину и рисуют своеобразие организации крестьянской армии. Подвергнем анализу состав армии по месту происхождения. Возьмем обычный партизанский полк – 24-й Терновский пехотный полк, которым одно время командовал упомянутый нами Д.И. Попов, бывший левый социалист-революционер. Всего в полку было к середине декабря 1919 г. 135 человек, по происхождению своему они делились следующим образом:

Таким образом, на две трети полк состоял из крестьян двух уездов; павлоградцы и александровцы составляли 109 человек, то есть подавляющую часть полка.

Анализируя состав повстанцев этого полка по их происхождению по волостям, обнаружим еще более любопытную картину. Из 87 повстанцев Александровского уезда происходили:

То есть немного больше половины падало на одну волость. Если мы проанализируем состав павлоградцев по их происхождению по волостям, то обнаружим, что из 22 человек – 21 происходили и были постоянными жителями Михайловской волости и лишь 1 был из Славгородской. Из 10 жителей Екатеринославского уезда 9 происходили из Никольской волости и лишь 1 – из Ямбургской. Три волости фактически и дали этот полк – вернее, его составила одна Новогупаловская волость, и она получила подкрепление из двух других волостей. Но продолжим наш анализ дальше. Принцип гнездовости оказывается действующим и по отношению к селам. Из 68 повстанцев Новогупаловской волости 22 человека были из села Новогупаловки и 46 человек из Терновки – села, бывшего, вероятно, ядром полка и давшего имя этому полку.

Проверим установленный нами принцип на составе другого полка, другого рода оружия, – 1-го Екатеринославской кавалерийского. И полку было всего 254 человека, из них происходили и были постоянными жителями:

Здесь то же явление, что и в первом случае, но еще более резко выраженное, так как полк более многочислен. Проследим дальше. Повстанцы Александровского уезда происходили:

181 человек, то есть почти три четверти отряда, происходили из первых шести волостей (кстати, некоторые из них давали повстанцев и в Терновский полк), причем немного менее трети отряда происходили из одной волости – Больше-Михайловской. И здесь принцип, установленный нами, подтверждается.

Проверим принцип гнездовости на составе повстанцев из других уездов.

Из 15 повстанцев, выходцев Мариупольского уезда, 14 падает на Андреевскую волость и лишь 1 на Елизаветовскую. Все 4 повстанца из Берлинского уезда падают на одну волость; из 10 повстанцев Екатеринославского уезда – 7 человек из Васильковской и 3 из трех других волостей; из повстанцев Бахмутского уезда – 4 из Покровской волости и лишь 1 из Гришинской. Представители других губерний, как элемент случайный, не играли никакой роли, так как на каждую губернию приходилось по одному человеку. Происходили они из Брест-Литовской, Тульской, Брянской, Черниговской и других губерний, то есть состав был самый разнообразный, и никаких выводов относительно их делать не приходится.

На этом прекратим наш анализ. Читатель нам поверит, что если бы мы продлили его, то могли доказать, что повстанцы происходили из нескольких сел, которые являлись гнездами повстанческого движения. Это же можно доказать и на тех частях махновской армии, которые носили названия не полков, а отрядов. Название «отряд» указывает на непродолжительность пребывания в армии, ибо с течением времени отряды переименовывались в полки. В рассматриваемый нами период было три отряда: Ново-Николаевский, Григорьевский и отряд Гаркуши. В Ново-Николаевском повстанческом отряде было 103 человека, из которых деревня Ново-Николаевка дала 73 человека, то есть 70 % отряда, и деревня Любавка той же Ново-Николаевской волости – 26 человек, то есть 25 % отряда, а вместе 95 % отряда; прочие происходили из других губерний – 3 из Полтавской и 1 из Курской. В Григорьевском отряде, насчитывавшем 68 человек, 59 происходили из села Григорьева – Криворожского, Александровского уезда Екатеринославской губернии, и остальные 9 – из разных других сел.

Нам могут возразить, что наше положение о «гнездовости» доказывает лишь то, что одна-две деревни, под влиянием насильственного акта со стороны правительства, одновременно выступили против него и таким образом заложили основу полка. Даже если это предположение верно, то следует дать ответ, почему именно выступили эти деревни, а не другие, почему деревни других волостей того же уезда не выступали и всегда представлены малым числом повстанцев. Но даже и предположение, что деревня сразу выступила и тем составила полки, неверно. Доказать это можно на таком разительном примере, как состав Григорьевского отряда. Этот отряд, несмотря на то что он весь состоял из жителей одного села, был организован не сразу. По времени пребывания в отряде отряд распадается на поступивших в 1918 г. 4 человек и в 1919 г. 66 чел. Из них поступили:

Судя по цифрам, в 1918 г. против гетмана выступило лишь 4 человека, но это невероятно, и потому следует предположить, что лица, боровшиеся против гетмана, ушли из отряда, и фактически из старого состава отряда в апреле 1919 г. состояло 7 человек, к которым примкнуло еще 54 человека, а затем этот отряд пополнялся постепенно. Способствовало этому постоянному пополнению отряда то, что он всегда или очень часто являлся в свой собственный район, и, таким образом, недовольные крестьяне могли легко уйти к нему.

Более характерное доказательство может быть проведено лишь на большем количестве людей. Обратимся к составу 5-го Екатеринославского кавалерийского полка. По времени поступления в полк повстанцы распадаются следующим образом:

(7 человек не дали о себе сведений.)

Такую же картину постепенного нарастания можем наблюдать и на примере Ново-Николаевского отряда. Поступили в отряд:

Кстати, по данным о приливе в армию Махно повстанцев можно судить и о политических симпатиях крестьянского населения к Махно в те или иные месяцы. Обратившись к 1918 г., увидим, что во всех приведенных нами случаях рост поступления повстанцев наблюдается особенно сильно в декабре 1918 г., в период активной борьбы махновцев с белогвардейцами и петлюровцами, закончившийся поражением махновского отряда под Екатеринославом. Спадает волна добровольчества в первую четверть 1919 г., когда на Украину пришла советская Красная армия, и особенно ничтожен прилив добровольцев и даже, вернее, почти отсутствует во вторую четверть 1919 г., когда махновская армия находилась в полуприкрытом антагонизме с советской властью. Третья четверть 1919 г. дает Махно новый приток добровольцев. В этот период Махно уже борется с советской властью, симпатии крестьянства на стороне Махно, ибо он борется с советской властью, которая не нашла общего языка с крестьянством Украины из-за продразверстки и земельной политики. Самый большой приток сил был в последней четверти 1919 г., когда Махно приходилось бороться с Деникиным, когда сказалась политика буржуазно-помещичьей реакции, когда Махно опять стал близок советской власти, а середняк качнулся сильно влево. В этот период махновская армия впитала даже и большевистские элементы деревни, так как была единственной крупной военной организацией, вооруженным путем боровшейся с деникинщиной в ее тылу.

Было ли вступление в махновскую армию явлением случайным, «порожденным мечтою юношей, увлекаемых какой-либо предвзятой идеей», как объяснял это Яковлев в своем докладе о бандитизме на V Всеукраинской партийной конференции, или это было сознательным выступлением хозяйственных элементов деревни? В нашем распоряжении имеются данные о возрасте повстанцев. Они тоже дают весьма интересную картину для наблюдателя. Для анализа возьмем те же части, на которых мы остановили свое внимание и при анализе повстанцев по их происхождению и местожительству. По возрасту состав 5-го Екатеринославского полка распадался:

То есть состав в большинстве своем хотя и был молодой, но основную массу его составляли те слои деревни, которые начинали хозяйствовать. В силу военной обстановки они находились в армии, были оторваны от хозяйства, и их легче было бросить против Деникина и против советской власти.

Махновская армия не могла похвастать дисциплиной. Отправить какую-нибудь воинскую часть на фронт или же заставить выполнить мелкий приказ, если она этого не желала, было очень трудно. Так, например, штаб 1-го Донецкого повстанческого корпуса, отдавая весьма срочный приказ командиру батареи при 1-м Екатеринославской полку, добавляет недвусмысленно: «В противном случае будут приняты меры»[194]194
  Архив Красной армии. Дела штаба РПА им. батька Махно. Д. 6982. Л. 89.


[Закрыть]. Или, например, в другом приказе штаба того же корпуса, предлагающем начальнику связи связаться телефоном со штабом полка и со штабом корпуса, добавлено: «Делать одно и то же предписание несколько раз я не нахожу нужным и пишу в последний раз». Расхлябанность частей рисует приказ командира 1-го корпуса: «Проходя ночью по городу, я у нескольких патрулей спросил пропуск, они мне ответили, в то время как патрули должны спрашивать первыми у проходящих и отнюдь не говорить пропуска, а отзыв, когда их спрашивают». Командир другого корпуса, Петренко, на собрании командного состава, созванном после отступления из Екатеринослава, жалуясь на недисциплинированность в частях, указывал, что «если полку отдать приказ идти в наступление в 3 часа ночи, то он соберется не раньше 11 часов дня». В кавалерии, по его словам, «много скрывается дезертиров, саботажников, которые при появлении противника бросаются бежать в панике и тем расстраивают остальные ряды». Комкор Марченко, вероятно более честный, заявил, что виноваты сами командиры. «Нужно принять энергичные меры по отношению к старшему комсоставу, который недисциплинирован, в первую очередь к командирам полков и лишь в последнюю очередь по отношению к повстанцам»[195]195
  Там же. Д. 6981. Л. 2.


[Закрыть].

В армии наблюдались случаи, когда части снимались с фронта и самовольно уходили в тыл или меняли данное им направление. Несмотря на все попытки высшего командования армии сколотить дисциплинированную армию, она разлагалась. Это вызвало даже специальный приказ Махно по армии от 13 декабря 1919 г., в котором он писал:

«Видите ли вы, что армия разлагается и что, чем дальше будет царить халатность командиров к своему делу, повстанцев – к тому, на что они призваны, тем скорее армия себя разложит и умертвит. Революция погибнет…

Вы оглянитесь вокруг. Вы увидите сотни и тысячи раненых и больных повстанцев. Вы услышите их стоны и проклятия к тем, кто бросает их. А кто их бросает? Не те ли, кто бросает фронт и, позорно скрываясь по деревням, продает всю армию?»

Штаб армии в 1919 г. в виде наказания отбирал у провинившихся повстанцев-кавалеристов лошадей и оружие и сдавал командирам их части, но каждая часть была замкнутой семьей, каждый командир зависел от своей части, поскольку он был выбран ею, и поэтому о каком-либо серьезном наказании провинившихся не приходилось думать.

Разлагающее влияние на дисциплину оказывало и пьянство, хотя за пьянство Махно в своих приказах грозил расстрелом.

Но можно ли было от рядовых повстанцев требовать трезвости, когда пример пьянства подавали сами командиры? На поставленный на собрании 1-го Екатеринославского полка вопрос о пьянстве повстанцы постановили: «Приостановить выдачу спиртных напитков как повстанцам, так и командирам и прекратить картежную игру».

Когда на том же собрании командир корпуса поставил вопрос об исполнении приказов, собрание постановило: «Обсудив этот вопрос, собрание товарищей повстанцев решило единогласно выполнять, с условием, если командиры, издающие приказы, были бы трезвы»[196]196
  Архив Красной армии. Архив РПА им. батька Махно. Д. 6988. Л. 70.


[Закрыть]. Хороша армия, в которой командиры беспробудно пьянствуют, а солдаты подчиняются им условно!

Но если в 1919 г. полковые собрания махновцев постановляли прекращать пьянство, то в 1920 и 1921 гг. море безудержного пьянства захлестнуло всю армию, и никто бы не подумал поставить вопрос о прекращении пьянства. Сам батько давал этому пример. Об этом можно прочесть в дневнике жены Махно [197]197
  Архив революции. Харьков. Фонд Совнаркома УССР. Д. 144.


[Закрыть]:

«7 марта… Еще с Новоселок батько начал пить. В Варваровке совсем напился, как и его помощник Каретник. Еще в Гагаровке батько начал уже дурить, бесстыдно ругался на всю улицу. Орал как сумасшедший. Ругался в хате при детях и при женщинах. Наконец сел на лошадь верхом и поехал на Гуляй-Поле. Благодаря морозу упал в грязь…

12 марта. Эти дни стояли в Гуляй-Поле. Этими днями много пили. Скандалили мало. Выпивши, батько был очень говорлив, – что он очарован чистотою повстанческого движения. Сегодня поехали на Успеновку.

13 марта. Стоим в Успеновке. Батько и сегодня выпил. Говорит очень много. Ходит пьяный по улице с гармоникой и танцует. «Надто приваблива картина». За каждым словом бесстыдно ругается. Наговорившись и натанцевавшись, заснул».

Нарисованная картина сама за себя много говорит. Пьяный «вождь», восторгающийся «чистотою движения».

Пьянство стало настолько бытовым явлением, что, когда махновцы попадали в нормальную обстановку, они не прекращали пьяного разгула. Это относилось и к низам, и к верхам в одинаковой степени. Делегация махновской армии, прибывшая в конце 1920 г. в Харьков, во время переговоров о совместной борьбе против Врангеля наилучшим образом аттестовала с этой стороны бытовую сторону армии. Хозяйка квартиры, в которой жила махновская делегация, показывала при допросе: «Недели три или около месяца… были сплошным ужасом. Попов (председатели делегации, бывший левый социалист-революционер. – М. К.), его шофер Бондаренко и многие другие все время пьянствовали, бушевали и хулиганили, всегда угрожая оружием; с их приходом дом принял вид вертепа: всюду была грязь, пьяные люди и беспрерывная и самая площадная ругань. Двери на улицу и во двор никогда не запирались, и кто приходил и уходил, не поддавалось учету… Вообще день начинался с пьянства, ругани, стрельбы в квартирные лампы и прочее и кончался тем же. Мы жили как в плену и вечно дрожали за свою жизнь, рискуя погибнуть от шальной нули кого-либо из пьяных разбойников»[198]198
  Архив ГПУ СССР. Дело Д. Попова. Л. 37.


[Закрыть].

Если пьянствовали и буйствовали сам батько и верхушка его армии, то что же оставалось делать рядовым? Лучшая революционная часть армии ушла. Армия в конце 1920-го и 1921 г. состояла в большинстве из бывших деникинцев, врангелевцев и других деклассированных элементов города и деревни. Руководство находилось в плену кулацкой идеологии. Лучшие революционные традиции армии были давно потоплены в вине, которое размывало дисциплину и смыло последние остатки идейности в армии. Вино ускорило лишь процесс гниения и разложения армии.

Махновская армия первые два года ее существования, в 1918 и 1919 гг., не являлась бандой грабителей, как обычно ее представляют себе обыватели и даже некоторые политические работники. Внимательно проследив официальные документы махновской армии, убеждаешься, что в 1918 и 1919 гг. махновское командование делало всяческие попытки обуздать свою вольницу, не допускать грабежей и бандитизма. Приведем несколько характерных приказов. В приказе № 3 по ударной группе армии говорится: «Прекратить всяческие выдачи мандатов на право реквизиции и конфискации; таковые будут выдаваться реввоенсоветом, штабом армии и армейским снабжением». Или, например: «При взятии в плен ни в коем случае не подвергать раздеванию, так как таковые большей частью желают поступить в ряды повстанческой армии и остаются без обмундирования». В приказе № 4 от 17 ноября 1919 г. говорится: «Ни в коем случае не производить самосудов и убийств, не заявив в штаб группы или же местным властям… Последний раз напоминаю прекратить всякого рода самочинные выступления, как то: конфискации, реквизиции и обыски… За неисполнение сего вся ответственность падает на командиров».

В период господства махновцев в Екатеринославе «такого повального грабежа, как при добровольцах, при Махно не было. Большое впечатление произвела на население собственноручная расправа Махно с несколькими грабителями, пойманными на базаре; он тут же расстрелял их из револьвера. Но, конечно, грабежей было немало под обычным предлогом поисков спрятанного оружия. Один вид грабежа производился с ведома и разрешения самого Махно; он касался квартир деникинских офицеров: не успевшие уйти из города и спрятавшиеся офицеры были все перебиты, а квартиры офицеров дочиста ограблены»[199]199
  Гутман. Под властью анархистов // Русское прошлое. 1924. № 5. С. 63.


[Закрыть].

Меньшую степень грабежей, относительное спокойствие, наступившее в Екатеринославе при Махно, подтверждает в своей брошюре Курган, подпольный партийный работник, посланный Зафронтбюро в тыл Деникину.

Поэтому совершенно не прав т. Раковский, когда пишет, что «по конституции махновской армии два дня в месяц она имела законное право грабить. Но, конечно, махновцы эти два дня превращали в целый месяц».

Грабежи кулацких отрядов типа Струка, Петлюры и др., несомненно, были узаконены, но они были незаконными в армии Махно. Всеукраинский повстанческий ревком, состоявший из незалежников и пытавшийся в 1919 г. поднять восстание против советской власти на Украине, может быть, и установил, что «все, добытое казаком в бою, переходит в его собственность», – как пишет об этом Раковский в своей брошюре[200]200
  Раковский. Борьба за освобождение деревни. С. 31.


[Закрыть], но в армии Махно, наоборот, взятое в бою должно было поступать, согласно приказам, в общеармейский котел.

Но если поставить вопрос, как исполнялись приказы, то это и будет ответом на вопрос, грабила ли армия. Наилучшей иллюстрацией состояния дисциплины в армии являются махновские же приказы. «Мной неоднократно отдавалось в приказе, – читаем мы в приказе по 1-му Донецкому корпусу, – что мандаты и удостоверения на право обыска, конфискации и реквизиции считать правомочными, выдаваемые только лишь штабом армии и реввоенсоветом, выдаваемые же командирами отдельных частей – недействительными. Несмотря на это, командиры до сих пор продолжают действовать самостоятельно, не желая подчиниться моим приказам. Еще в последний раз приказываю командирам всех частей отобрать таковые удостоверения и впредь не выдавать, в противном случае лица, задержанные в означенном преступлении, будут расстреляны, как бандиты…» Но никого не пугали эти угрозы расстрелом. Это было не больше чем общепринятым «оборотом речи» эпохи революции.

Как понимал рядовой повстанец запрещение грабить? Он считал себя вправе брать то, что ему необходимо, полагая, что брать излишки – это не значит грабить. Наилучшей иллюстрацией может служить эпизод, рассказанный Гутманом. Махновец, сняв с местного жителя брюки, скинул свои отрепья и заявил: «Вот так давно бы! А то уж у шести просил: дайте, пожалуйста, штаны, совсем обносился. Все говорят: нет лишних. А вот теперь нашлись. Нам батька Махно запрещает грабить. «Ежели, говорит, тебе что нужно, – возьми, но не больше». Ну а мне больше и не надо».

Грабежи армии в этот период были в значительной мере вынужденными обстановкой. Окруженные со всех сторон, не имея ни тыла, ни баз снабжения, истрепанные в боях, махновцы неизбежно должны были прибегать к самоснабжению. Население это понимало и нередко предпочитало махновское «безвластие» деникинской «твердой власти». Крестьянин же, поступивший в армию, не мог не смотреть на город, с которым он воевал, как на объект возможного обогащения: город должен был содержать его, город должен был заплатить за его «службу революции». Тем более это относилось к буржуазным и еще больше к дворянским элементам города. Поэтому-то убийство повстанцами тридцати еврейских семей в колонии Горькой не является типичным для 1919 г. В 1919 г. население страдало еще больше от грабежей и убийств деникинской, петлюровской и григорьевской армий, а потому поступки махновцев казались по сравнению с ними малозначительными. В 1920 г., когда все белые армии были разбиты, а лучшие элементы махновской армии ушли из нее и армия подвергалась неустанному преследованию частей Красной армии, грабежи махновской армии были невыносимы для населения. К тому же город был разорен, да, кроме того, он хорошо охранялся, грабить можно было только деревню, а в деревне не было ни помещика, ни богатого совхоза, и потому грабить можно было только крестьянина. Крестьянин, который раньше сочувствовал махновцу, начинал его ненавидеть и превращался в его врага. Это шло параллельно экономическому и политическому расслоению села, являлось даже выражением этого расслоения, – чем дальше, тем больше, и к концу 1920 г. махновская армия почти полностью превратилась в ряд мелких уголовных шаек, терроризовавших крестьянство, что лишь ускорило ее собственную гибель.