Текст книги "На берегу"

4

На другое утро, в воскресенье, все в доме Холмсов поднялись бодрые, в отличном настроении, не то что неделю назад, когда капитана Тауэрса принимали здесь впервые. Накануне легли довольно рано, не как в тот раз, когда всех взбудоражила шумная вечеринка. За завтраком Мэри спросила гостя, не хочет ли он пойти в церковь, ей все казалось – чем меньше времени он будет в доме, тем меньше опасность, что Дженнифер заразится корью.

– Я рад бы пойти, если только это не помешает вашим планам, – ответил Тауэрс.

– Ничуть не помешает, – сказала Мэри. – Делайте все, что хотите. Я думаю, не выпить ли нам сегодня чаю в клубе, но, может быть, вам приятней заняться чем-нибудь, еще.

Он покачал, головой.

– С удовольствием опять бы поплавал. Но сегодня вечером, хотя бы после ужина, я должен вернуться на «Скорпион».

– А вам нельзя остаться до завтрашнего утра?

Зная, как она беспокоится из-за кори, он покачал головой:

– Мне надо быть на месте сегодня вечером.

Сразу после завтрака он вышел в сад покурить, пускай Мэри поменьше тревожится. Мойра помогла хозяйке вымыть посуду, а потом вышла и увидела его, он сидел в шезлонге, глядел на залив. Она села рядом.

– Вы и правда собираетесь в церковь? – спросила она.

– Правда.

– Можно, я пойду с вами?

Он повернулся к ней, посмотрел удивленно.

– Ну разумеется. А вы постоянно ходите в церковь?

Мойра улыбнулась.

– Даже не раз в сто лет, – призналась она. – Может, и напрасно. Если б ходила, возможно, пила бы поменьше.

Тауэрс призадумался.

– Может быть, и так, – сказал он неуверенно. – Не знаю, насколько одно с другим связано.

– А вам правда не приятней пойти одному?

– Нет, отчего же. Я совсем не против вашего общества.

И они пошли, а в это время Питер Холмс разворачивал в саду шланг: пока солнце не слишком жаркое, надо полить цветы. Немного погодя из дому вышла Мэри.

– Где Мойра? – спросила она.

– Пошла с капитаном в церковь.

– Мойра – в церковь?

Муж широко улыбнулся.

– Хочешь верь, хочешь не верь, но она пошла не куда-нибудь, а в церковь.

Мэри постояла, помолчала.

– Надеюсь, все сойдет благополучно, – сказала она наконец.

– А почему бы нет? Он парень стоящий, и Мойра тоже не так плоха, когда узнаешь ее поближе. Может, они даже поженятся.

Мэри покачала головой.

– Как-то странно это. Надеюсь, все сойдет благополучно, – повторила она.

– В общем, не наше это дело, – заметил Питер. – По теперешним временам, престранного и непонятного творится больше чем достаточно.

И он продолжал поливку, а Мэри принялась бродить взад-вперед по саду. Потом сказала:

– Я вот все думаю, Питер. Как по-твоему, нельзя ли спилить эти два дерева?

Он подошел, посмотрел.

– Надо будет спросить хозяина участка. А чем они тебе мешают?

– У нас слишком мало места для овощей, – сказала Мэри. – А в лавках они теперь ужасно дорогие. Если бы спилить эти деревья и вырубить часть мимозы, мы бы разбили огород, вот отсюда и досюда. Если выращивать овощи самим, мы бы наверняка сэкономили почти фунт в неделю. И потом, это даже развлечение.

Питер подошел и повнимательней оглядел деревья.

– Я вполне мог бы их спилить, и получился бы неплохой запас дров, – сказал он. – Конечно, они будут слишком сырые, этой зимой гореть не станут. Придется на год отложить. Одна закавыка – выкорчевать пни. Это, знаешь, работенка непростая.

– Их ведь только два, – убеждала Мэри. – И я могу помочь, буду отщипывать по кусочку, пока ты в рейсе. Если б нам этой зимой от них избавиться и перекопать землю, весной я бы все засадила, и на лето у нас будут свои овощи… и горох, и фасоль. И кабачки. Я сделаю кабачковую икру.

– Прекрасная мысль. – Питер окинул оба дерева сверху донизу оценивающим взглядом. – Они не такие уж большие. А без них лучше будет той сосне.

– И еще я хочу вон там посадить цветковый эвкалипт. Летом будет так красиво.

– Он зацветет только лет через пять, – сказал Питер.

– Ну и пусть. Цветущий эвкалипт на фоне синего моря – такая красота. И нам будет видно его из окна спальни.

Питеру представилось огромное дерево, блистающее алыми цветами под блистающим солнцем, на фоне темно-синего неба.

– Да, все просто ахнут, когда оно зацветет, – сказал он. – А где ты хочешь его посадить? Здесь?

– Чуть в стороне, вот здесь. Когда оно вырастет большое, мы поставим в его тени скамейку вместо этого остролиста. – И Мэри прибавила: – Пока тебя не было, я заглянула в питомник Уилсона. У него есть очень славные маленькие саженцы цветкового эвкалипта, и всего по десять долларов шесть центов штука. Как ты думаешь, можно нам уже осенью посадить одно деревце?

– Они очень нежные, – сказал Питер. – По-моему, лучше посадить два совсем рядышком, тогда если одно и захиреет, другое приживется. И года через два хилое уберем.

– Беда в том, что хилые никто не убирает, – заметила Мэри.

Они продолжали увлеченно строить планы для своего сада на десять лет вперед, и утро пролетело незаметно. За этим занятием и застали их, возвратясь из церкви, Мойра с Дуайтом и призваны были в советники – как лучше разбить огород? Потом чета Холмс ушла в дом – муж за выпивкой, жена – накрывать стол к обеду.

Мойра посмотрела на американца.

– Кто тут рехнулся? Они или я? – сказала она вполголоса.

– Почему вы так говорите?

– Да ведь через полгода здесь их уже не будет. И меня не будет. И вас. Ни к чему им будут через год никакие огороды.

Несколько минут Дуайт молчал, смотрел на синеву моря, на плавный изгиб берега.

– Ну и что? – сказал он наконец. – Может быть, они в это не верят. А может быть, думают, что можно взять все это с собой, куда-то, где они окажутся потом, не знаю. – Он опять помолчал. – Главное, им нравится строить планы, рисовать себе свой будущий сад. И смотрите не отравите им эту радость, не вздумайте говорить, что они рехнулись.

– Не стану. – Теперь умолкла она, докончила не сразу: – Никто из нас по-настоящему не верит, что это случится. С кем, с кем, но не с нами. Так или иначе, на этом все рехнулись.

– Вы совершенно правы! – горячо подтвердил Дуайт.

Конец разговору положило появление спиртного, а затем и обед. После обеда, одержимая страхом перед корью, Мэри спровадила мужчин в сад и принялась с помощью Мойры мыть посуду. Питер и Дуайт, сидя в шезлонгах, пили кофе, и Питер спросил:

– Вы ничего не слыхали насчет нового задания, сэр?

Американец испытующе посмотрел на него.

– Ни слова. А вы?

– Ничего определенного. На том совещании с главным консультантом по научной части было кое-что, и меня это насторожило.

– А что именно было сказано?

– Вроде «Скорпион» хотят снабдить какой-то особенной радиоустановкой направленного действия. Вы ничего такого не слыхали?

Дуайт покачал головой.

– Как будто у нас нет радио.

– Эта штука должна с очень высокой точностью брать пеленг. Может быть, когда мы идем с погружением ниже перископа. Тогда ведь нельзя точно взять пеленг?

– С нашей теперешней аппаратурой нельзя. А для чего нам дают новую?

– Не знаю. В повестке совещания ничего про это не было. Просто один из ученых сболтнул лишнее.

– Хотят, чтобы мы проследили какие-то радиосигналы?

– Право слово, не знаю, сэр. Нас спросили, нельзя ли детектор радиации перенести на передний перископ, а на заднем установить эту новую штуковину. И Джон Осборн сказал, он считает, наверняка можно, только ему надо обговорить это с вами.

– Правильно. На передний перископ можно перенести. Я подумал было, что им нужны оба.

– Навряд ли, сэр. По-моему, они хотят новую машинку пристроить на задний перископ, на место детектора радиации.

Американец пристально разглядывал дымок своей сигареты. Потом произнес коротко:

– Сиэтл.

– Как вы сказали, сэр?

– Сиэтл. Откуда-то со стороны Сиэтла доходили радиосигналы. Вы не знаете, они и сейчас еще доходят?

Питер недоуменно покачал головой.

– Никогда про это не слыхал. По-вашему, кто-то там еще работает на радиостанции?

Капитан пожал плечами.

– Возможно. Но этот человек не умеет обращаться с передатчиком. Иногда доходят сразу несколько сигналов, иногда можно ясно разобрать одно слово. А чаще всего просто каша, невнятица, такое мог бы выстукивать играющий ребенок.

– И передача идет непрерывно?

Дуайт покачал головой.

– Не думаю. Сигналы выходят в эфир когда как, от случая к случаю. Я знаю, что их ловят всегда на одной и той же волне. По крайней мере, так было до Рождества. С тех пор я об этом больше не Слышал.

– Но ведь это значит, что там кто-то остался жив, – сказал офицер связи.

– Все может быть, хотя… радиопередача требует энергии, а значит, надо пустить в ход мотор. И мощный мотор, раз энергии хватает для передачи чуть ли не вокруг света. Но… не знаю, не знаю. Если уж кто-то способен такое соорудить и пустить в ход… неужели он не знает азбуки Морзе. Пусть бы передавал всего два слова в минуту, но глядя в справочник, наверняка бы разобрался.

– И по-вашему, туда мы и пойдем?

– Возможно. Когда мы в октябре возвращались из похода, от нас, среди прочего, хотели получить сведения о Сиэтле. Спрашивали обо всем, что только нам известно о радиостанциях Соединенных Штатов.

– И вы могли что-нибудь сообщить?

Дуайт покачал головой.

– Только о передачах с военных кораблей. Очень мало вестей о воздушном флоте и армии. По сути, молчат гражданские радиостанции. На западном побережье радио как не бывало.

Во второй половине дня, оставив Мэри с малышкой дома, они пошли на пляж и искупались.

Потом все трое лежали на теплом песке, и Мойра спросила:

– Дуайт, а где сейчас «Меч-рыба»? Идет сюда?

– Этого я не слышал, – ответил Тауэрс. – В последний раз мне говорили, что она в Монтевидео.

– Она может объявиться здесь в любую минуту, – вставил Питер Холмс. – Радиус действия у нее достаточный.

Американец кивнул.

– Да, верно. Возможно, в один прекрасный день ее пошлют сюда с почтой или с пассажирами. К примеру, с дипломатами.

– А где это Монтевидео? – спросила Мойра. – Полагается знать, но я не знаю.

– В Уругвае, на восточной стороне Южной Америки, – пояснил Дуайт. – Если смотреть по карте – в нижнем конце Уругвая.

– А мне казалось, вы говорили, что «Меч-рыба» в Рио-де-Жанейро. Это разве не Бразилия?

Он кивнул.

– То было во время ее рейса в Северную Атлантику. Тогда она базировалась в Рио. А потом они спустились южнее, в Уругвай.

– Из-за радиации?

– Угу.

– Я не знал, что уже и туда докатилось, – сказал Питер. – Хотя вполне возможно. По, радио ничего не сообщали. Это ведь у самого тропика Козерога, верно?

– Да, – подтвердил Дуайт. – Как Рокхемптон.

– А до Рокхемптона уже докатилось? – спросила Мойра.

– Этого я не слыхал, – сказал Питер. – Сегодня утром по радио сообщили, что докатилось до Солсбери, в Южной Родезии. По-моему, это немного севернее.

– По-моему тоже, – подтвердил капитан. – Солсбери находится в глубине материка, возможно, отсюда и разница. Ведь все остальные места, о которых мы говорили, – на побережье.

– А вот Элис-Спрингс почти на самом тропике?

– Кажется, да. Не знаю. Но, конечно, тоже в глубине материка.

– Значит, по берегу все это движется быстрей, чем по суше?

Дуайт покачал головой.

– Не знаю. Не думаю, чтобы уже нашлись какие-то доказательства – быстрей распространяется радиация на суше или медленнее.

Питер засмеялся.

– К тому времени, когда докатится до нас, ученые это узнают. И смогут нацарапать свои выводы на стекле.

Мойра подняла брови:

– Нацарапать на стекле?

– А ты разве эту шуточку не слыхала?

Она покачала головой.

– Джон Осборн рассказал мне вчера, – пояснил Питер. – Кое-кто из ученых усердно записывает для истории, что с нами стряслось. Они вырезают записи на стеклянных брусках. Выцарапывают на стекле, потом как-то там приваривают сверху второй такой брусок, и запись оказывается в середке.

Дуайт приподнялся на локте, с любопытством повернулся к Питеру.

– В первый раз слышу. А что они станут делать с этими брусками?

– Уложат на вершине горы Костюшко. Это самый высокий пик во всей Австралии. Если Земля когда-нибудь опять станет обитаемой, новые жители наверняка рано или поздно туда поднимутся. Пик очень высокий, но не недоступен.

– Вот это да! И они всерьез этим занимаются?

– Так говорит Джон. Они там на вершине устроили бетонное хранилище. Вроде как в египетских пирамидах.

– А длинные, эти записи? – спросила Мойра.

– Не знаю. Едва ли тут много напишешь. Правда, они берут еще и страницы из книг. Вмуровывают их между пластинами толстого стекла.

– Но ведь те, кто будет после нас… – начала Мойра. – Они не сумеют прочитать нашу писанину. Вдруг это будут… животные.

– Да уж наверно им придется нелегко. Учиться читать с самого начала. Кот на картинке и рядом по буквам: К-О-Т, и прочее в этом духе. Джон говорит, записи пока примерно до этого и довели. – Он помолчал. – Наверно, это тоже полезно, – задумчиво докончил он. – Чтоб ученые мужи не нашли себе занятия похуже.

– Картинка с кошкой тем, новым, не поможет, – заметила Мойра. – Ведь никаких кошек не останется. Они не будут знать, что такое кошка.

– Пожалуй, лучше нарисовать рыбу, – сказал Дуайт. – Р-Ы-Б-А. Или, допустим, чайка.

– Чем дальше, тем длинней и трудней слово. – Мойра обернулась к Питеру, спросила с любопытством: – А какие книги они сохраняют? Про то, как делать кобальтовую бомбу?

– Боже упаси! – Все трое засмеялись. – Не знаю, что они там надумали. По-моему, для начала очень подошла бы Британская энциклопедия, да уж больно велика. Нет, право, не знаю. Пожалуй, знает Джон Осборн – или может узнать.

– Праздное любопытство, – заявила Мойра. – Нам с вами от этого ни тепло ни холодно. – Она в притворном ужасе воззрилась на Питера. – Только не говори, что они сохранят хоть одну газету. Этого я не вынесу!

– Ну, не думаю, – был ответ. – Не настолько они сумасшедшие.

Дуайт сел на песке.

– Обидно, зря пропадает такая теплая вода. По-моему, надо искупаться.

Мойра встала.

– Не пропадать же добру, – поддержала она. – Воспользуемся случаем, пока не поздно.

Питер зевнул:

– Валяйте, наслаждайтесь теплой водичкой. А я понаслаждаюсь солнышком.

Он остался лежать на песке, а Мойра с Дуайтом вошли в воду. Поплыли рядом.

– Вы отличный пловец, да? – спросила она.

Дуайт ответил не сразу.

– Я много плавал, когда был помоложе. Один раз участвовал в состязаниях – наша Академия против Уэст-Пойнта.

Мойра кивнула.

– Я и подозревала что-то в этом роде. А теперь вы много плаваете?

Дуайт покачал головой.

– Только не на состязаниях. Это приходится очень быстро бросить, разве что у тебя куча свободного времени и можно вдоволь тренироваться. – Он засмеялся. – Мне кажется, с тех пор, как я был мальчишкой, вода стала холоднее. Не здесь, конечно. В Мистике.

– Вы и родились в Мистике?

Он покачал головой.

– Я родом с Лонг-Айлендского пролива, но не из Мистика. Мой родной город называется. Уэстпорт. Мой отец там был врачом. В первую мировую войну служил хирургом на флоте, а потом стал практиковать в Уэстпорте.

– Это тоже на побережье?

Дуайт кивнул.

– Плаваешь, ходишь под парусом, ловишь рыбу. Так я и жил мальчишкой.

– Сколько вам лет, Дуайт?

– Тридцать три. А вам?

– Какой бестактный вопрос! Двадцать четыре, – ответила Мойра. И, помолчав, спросила: – А Шейрон тоже из Уэстпорта?

– В каком-то смысле. Ее отец – адвокат в Нью-Йорке, живет на 84-й Западной улице, недалеко от Центрального парка. А в Уэстпорте у них дача.

– Значит, там вы и познакомились.

Он кивнул.

– Еще детьми.

– Наверно, вы поженились совсем молодыми.

– Как только кончили учиться. Мне исполнилось двадцать два, меня назначили лейтенантом на «Франклин». Шейрон было девятнадцать; она так и не окончила колледж. Мы больше чем за год до того решили, что поженимся. Когда наши родные увидели, что мы не передумаем, они собрались вместе и порешили – лучше уж на первых порах нам помочь. – Дуайт помолчал, докончил негромко: – Отец Шейрон очень по-доброму к нам отнесся. Мы бы и еще ждали, пока не заработали как-нибудь хоть немного денег, но родные решили – ни ей, ни мне это вовсе ни к чему. И дали нам пожениться.

– Помогали деньгами?

– Ну да. Нам нужна была помощь только года четыре, а потом умерла одна тетушка, а я получил повышение, и мы стали на ноги.

Они доплыли до конца причала, вылезли из воды и посидели, греясь-на солнышке. Потом вернулись на пляж к Питеру, посидели с ним, выкурили по сигарете и пошли переодеваться. Вновь сошлись на пляже, держа туфли в руках, неторопливо сушили ноги на солнце, отряхивались от песка. Потом Дуайт стал надевать носки.

– Это ж надо – разгуливать в таких носках! – сказала Мойра.

Дуайт глянул на свои ноги.

– Это только на пальцах, – заметил он. – Снаружи не видно.

– И не только на пальцах! – Мойра перегнулась, взялась за его ступню. – Где-то я видела еще. Да вот же, пятка снизу вся дырявая!

– Все равно не видно, когда я в ботинках.

– Разве вам никто не штопает носки?

– В последнее время большую часть команды «Сиднея» уволили, – пояснил Тауэрс. – Мою койку еще заправляют, но у вестового теперь слишком много дел, ему не до того, чтобы штопать мне носки. Да на корабле и раньше не очень с этим справлялись. Иногда я сам штопаю. А чаще просто выбрасываю рваные носки и покупаю новые.

– И пуговицы на рубашке у вас не хватает.

– Это тоже не видно, – невозмутимо ответил Дуайт. – Она же внизу, под поясом.

– По-моему, вы просто позорите флот, – заявила Мойра. – Знаю я, что сказал бы адмирал, если б увидал вас в таком виде. Он бы сказал, что «Скорпиону» требуется другой капитан.

– Он ничего такого не увидит, – был ответ. – Разве что заставит меня снять штаны.

– Разговор сворачивает не в ту сторону, – сказала Мойра. – Сколько пар носков у вас в таком состоянии?

– Понятия не имею. Я давным-давно не разбирался в ящике с бельем.

– Отдайте их мне, я их возьму домой, и заштопаю.

Дуайт быстро взглянул на нее.

– Очень великодушное предложение. Но незачем штопать мои носки. Все равно мне пора купить новые. Эти уже никуда не годятся.

– А разве можно купить новые? – спросила Мойра. – Папа не смог. Он говорит, их больше нет в продаже, и еще очень многого тоже не найти. Ему и носовых платков не удалось купить.

– Да, верно, – поддержал Питер. – В последний раз я тоже не достал подходящих носков. Нашел огромные, на несколько размеров больше, чем надо.

– А вы в последнее время пробовали купить новые носки? – допытывалась Мойра у Тауэрса.

– Вообще-то нет. В последний раз покупал, помнится, зимой.

Питер зевнул.

– Дайте ей, пускай она вам заштопает, сэр. Найти новые задачка-не из легких.

– Ну, если так, был бы весьма признателен. Но вам вовсе незачем за это браться, – сказал Дуайт Мойре. – Я и сам справлюсь. – Он усмехнулся. – Представьте себе, я умею штопать носки. И очень даже недурно.

Мойра презрительно фыркнула:

– Примерно так же, как я умею управлять подлодкой. Лучше свяжите-ка в узелок все, что у вас есть рваного, и отдайте мне. И эту рубашку тоже. Пуговица у вас сохранилась?

– Кажется, я ее потерял.

– Надо быть поосторожнее. Когда отрывается пуговица, ее нельзя выкидывать.

– Если вы будете так со мной разговаривать, я и правда все, что набралось, отдам вам в починку, – пригрозил Дуайт. – Я вас завалю всякой рванью.

– Вот теперь пошел серьезный разговор. Я так и думала, что у вас много чего припрятано. Уложите-ка все это в сундук или в два и переправьте их мне.

– У меня и правда много всего набралось.

– Так я и знала. Если окажется слишком много, я спихну часть маме, а она наверно раздаст нашим дамам по всей округе. Адмирал Хартмен – наш ближайший сосед, мама наверно отдаст леди Хартмен в починку ваши кальсоны.

Дуайт изобразил на лице ужас:

– Вот тогда «Скорпиону» и правда понадобится новый капитан.

– Мы начинаем повторяться, – заявила Мойра. – Отдайте мне все, что у вас надо штопать и латать, и я попробую одеть вас, как подобает морскому офицеру.

– Ладно. Куда прикажете все это доставить?

Мойра чуть подумала.

– Вы ведь сейчас в отпуску?

– Более или менее. У нас больше десяти дней свободных, но мне так много не полагается. Капитану надо держаться поближе к своему кораблю, по крайней мере он сам так думает.

– Наверно, корабль только выиграл бы, держись капитан подальше. Привезите мне все в Бервик и поживите у нас денька два. Умеете вы править волом в упряжке?

– Никогда еще не приходилось, – сказал Дуайт. – Могу попробовать.

Мойра испытующе оглядела его.

– Пожалуй, у вас получится. Если уж вы командуете подводной лодкой, пожалуй, вам можно доверить одного из наших волов. Папа недавно завел ломовую лошадь по имени Принц, но к Принцу он вас едва ли подпустит. А править волом, пожалуй, позволит.

– Я согласен, – кротко промолвил Дуайт. – А что надо делать с волом?

– Разбрасывать по полю навоз. Коровьи лепешки. Запрягают вола, и он тянет борону по траве. А вы идете рядом и ведете вола за повод. И еще у вас есть палка, чтоб его погонять. Очень мирное, отдохновенное занятие. Полезно для нервной системы.

– Не сомневаюсь, – сказал Дуайт. – А для чего это? В смысле – для чего нужна такая работа?

– Улучшает пастбище. Если оставить навоз где попало, трава растет грубая, пучками, и скот ее не ест. А если боронить, на следующий год пастбище получается вдвое лучше. Папа очень следит, чтобы каждый участок боронили, как только скот оттуда перегонят. Раньше у нас борону тянул трактор. А теперь впрягаем вола.

– Так ваш отец заботится о том, чтобы на следующий год у него были хорошие пастбища?

– Вот именно, – решительно сказала Мойра. – Только ничего такого не говорите. В хорошем хозяйстве всегда боронят выгоны, а мой отец хороший хозяин.

– Я и не собирался ничего такого говорить. Сколько акров на ферме вашего отца?

– Около пятисот. Мы разводим коров энгеской породы и овец.

– Овец разводите ради шерсти?

– Да.

– А когда снимают шерсть? Я никогда не видел, как стригут овец.

– Обычно мы стрижем в октябре, – сказала Мойра. – Но папа беспокоится, говорит, если мы отложим до октября, в этом году стрижка сорвется. Он думает поторопиться и стричь в августе.

– Это разумно, – серьезно сказал Дуайт. Наклонился, надел ботинки. – Давненько я не бывал на ферме. Если вы меня стерпите, я приехал бы к вам на денек-другой. Надеюсь, не так, так эдак я сумею пригодиться в хозяйстве.

– На этот счет не беспокойтесь, – сказала Мойра. – Папа уж постарается пристроить вас к делу. Еще одна пара мужских рук на ферме для него просто подарок.

Дуайт улыбнулся:

– И вы правда не против, чтобы я привез все, что надо штопать и латать?

– Только попробуйте явиться с двумя жалкими парами носков и уверять, будто ваша пижама в идеальном порядке – я вам вовек не прощу. И потом, леди Хартмен мечтает починить ваши кальсоны. Она пока об этом не подозревает, но это чистая правда.

– Придется поверить вам на слово.

В этот вечер Мойра отвезла Дуайта на станцию в своей тележке. И на прощанье сказала:

– Буду ждать вас во вторник днем на Бервикской станции. Если сможете, дайте мне знать по телефону, каким поездом приедете. Если не сможете позвонить, я буду там ждать часов с четырех.

Он кивнул.

– Я позвоню. Так вы всерьез хотите, чтоб я привез все в починку?

– Если не привезете, вовек вам не прощу.

– Хорошо. – Дуайт запнулся, докончил нерешительно: – Пока вы доедете до дому, уже стемнеет. Будьте осторожны.

Мойра улыбнулась:

– Ничего со мной не случится. До вторника. Спокойной ночи, Дуайт.

– Спокойной ночи, – вымолвил он, словно вдруг охрипнув.

Мойра покатила прочь. Тауэрс стоял и смотрел вслед, пока ее тележка не скрылась за поворотом.

Было уже десять вечера, когда Мойра въехала на задворки усадьбы Дэвидсонов. Ее отец услыхал топот копыт, вышел и помог ей распрячь лошадь и завести тележку в сарай. Пока они в полутьме заталкивали ее под крышу, Мойра сказала:

– Я пригласила к нам дня на два Дуайта Тауэрса. Он приедет во вторник.

– Сюда, к нам? – удивленно переспросил отец.

– Да. У них там отпуск перед каким-то новым походом. Ты ведь не против?

– Конечно, нет. Лишь бы ему тут не было скучно. Чем ты станешь его занимать с утра до вечера?

– Я ему сказала, что он может править волом на выгонах. Он не белоручка.

– Вот если бы кто-нибудь помог мне заготовить силос, – сказал отец.

– Ну, я думаю, он и это сумеет. В конце концов, если уж он управляет атомной подводной лодкой, так неужели не научится работать лопатой.

Они вошли в дом. Позже в этот вечер мистер Дэвидсон сказал жене, какого надо ждать гостя. Новость произвела надлежащее впечатление.

– По-твоему, за этим что-то кроется? – спросила жена.

– Не знаю, – был ответ. – Ей-то он наверняка нравится.

– После того молодого Форреста, помнишь, перед войной, у нее не было постоянных поклонников.

Муж кивнул.

– Форреста помню. Всегда был о нем невысокого мнения. Хорошо, что из этого ничего не вышло.

– Просто она любила разъезжать на его шикарной машине, – заметила мать Мойры. – Сомневаюсь, чтобы он был ей так уж мил.

– А у этого подводная лодка, – подсказал отец. – Пожалуй, и с ним то же самое.

– Но он не может носиться в ней по дорогам со скоростью девяносто миль в час, – заметила мать и, подумав, прибавила: – Правда, теперь он, наверно, овдовел.

Муж кивнул.

– Все говорят, он человек очень порядочный.

– Надеюсь, из этого выйдет толк, – вздохнула мать. – Как бы я хотела, чтоб она остепенилась, вышла бы счастливо замуж, пошли бы дети…

– Если ты хочешь на все это поглядеть, придется ей поторопиться, – заметил отец.

– О, господи, я все забываю. Но ты же понимаешь, про что я.

Тауэрс приехал во вторник; Мойра встретила его с тележкой, в которую заложена была серая кобылка. Он вышел из вагона, огляделся, вдохнул теплую душистую свежесть.

– А славные у вас тут места, – сказал он. – В какой стороне ваша ферма?

Мойра показала на север.

– Вон там, до нее около трех миль.

– На тех холмах?

– Не на самом верху. Только немного подняться.

Дуайт закинул свой чемодан в коляску, затолкал под сиденье.

– И это все, что вы привезли? – строго спросила Мойра.

– Вот именно. Полно всякой рвани.

– Тут много не уместится. Уж наверно у вас куда больше такого, что надо чинить.

– Ошибаетесь. Я привез все как есть. Честное слово.

– Надеюсь, вы меня не обманываете.

Они уселись и покатили к Бервику. И через минуту у Дуайта вырвалось:

– Вон там бук! И еще один!

Мойра посмотрела на него с любопытством.

– Здесь их много растет. В горах, наверху, вероятно, холоднее.

Дуайт как завороженный смотрел на деревья по обе стороны дороги.

– А вот дуб, да какой огромный. Кажется, я никогда такого высоченного не видал. А там клены! Послушайте, эта дорога – точь-в-точь как в каком-нибудь городке в Штатах!

– Правда? – переспросила Мойра. – В Штатах тоже так?

– В точности. Здесь у вас все деревья те же, что в северном полушарии. До сих пор где я ни бывал в Австралии, везде растут только эвкалипты да мимоза.

– Вам тяжело смотреть на буки и дубы?

– Нет, почему же. Опять увидеть наши северные деревья – радость.

– Вокруг нашей фермы их полно, – сказала Мойра.

Они проехали через деревню, пересекли заброшенное асфальтовое шоссе и двинулись по дороге к Харкауэю. Вскоре дорога пошла в гору; лошадь, напрягаясь, замедлила шаг, видно было, хомут давит ей шею.

– Тут нам надо идти пешком, – сказала Мойра.

Они вылезли из тележки и пошли в гору, лошадь вели под уздцы. После духоты верфей и жары в стальных корабельных корпусах Дуайт наслаждался самим здешним воздухом, свежим, прохладным дыханьем листвы. Он снял куртку, положил в тележку, расстегнул ворот рубашки. Чем выше они поднимались, тем шире распахивался простор, открылась равнина до самого Филиппова залива, за десять миль отсюда. Они продолжали путь еще полчаса – на ровных местах в тележке, на крутых подъемах пешком. И вскоре вступили в край округлых, как волны, холмов, там и сям виднелись уютные фермы, аккуратные выгоны, а между ними островки кустарника и множество деревьев.

– Какая вы счастливая, что живете не в городе, – сказал Дуайт.

Мойра вскинула на него глаза.

– Мы тоже любим наши края. Но, конечно, тут, в глуши, скука смертная.

Он остановился и стал среди дороги, оглядывая приветливый мирный край, вольный широкий простор.

– Кажется, никогда я не видел местности красивее, – сказал он.

– Разве здесь красиво? – спросила Мойра. – Так же красиво, как в Америке и в Англии?

– Ну конечно. Англию я знаю не так хорошо. Мне говорили, что там есть места сказочной прелести. В Соединенных Штатах сколько угодно милых уголков, но вот такого я нигде не встречал. Нет, здесь очень красиво, с какой страной ни сравни.

– Я рада, что вы так говорите. Понимаете, мне здесь нравится, но ведь я ничего другого и не видала. Почему-то воображаешь, будто в Америке или в Англии гораздо лучше. Будто для Австралии здесь недурно, но это еще ничего не значит.

Дуайт покачал головой.

– Вы неправы, детка. Здесь очень хорошо по любым меркам и на самый взыскательный вкус.

Подъем кончился. Мойра взялась за вожжи и повернула в ворота. Недлинная подъездная дорожка, обсаженная соснами, привела к одноэтажному деревянному дому – дом был большой, белый, за ним виднелись разные хозяйственные постройки, тоже белые. По всему фасаду и по одной стороне дома шла широкая, частью застекленная веранда. Коляска миновала дом и въехала во двор фермы.

– Прошу прощенья, что ввожу вас в дом с черного хода, – сказала девушка, – но серая нипочем не остановится раньше, раз уж она почуяла конюшню.

Работник по имени Лу, единственный оставшийся на ферме, подошел помочь ей с лошадью, навстречу прибывшим вышел отец Мойры. Она всех перезнакомила, лошадь и тележку передали на попечение Лу и пошли в дом представить гостя хозяйке. А позже все собрались на веранде, посидели при теплом свете вечернего солнца, выпили понемножку перед вечерней трапезой. С веранды открывалась мирная картина – луга и кустарники на мягко круглящихся холмах, а далеко внизу, за деревьями, равнинная ширь. И опять Дуайт заговорил о красоте здешних мест.

– Да, у нас тут славно, – заметила миссис Дэвидсон. – Но никакого сравнения с Англией. В Англии – вот где красиво.

– Вы родились в Англии? – спросил американец.

– Я? Нет. Я коренная австралийка. Мой дед приехал в Сидней давным-давно, но он не из каторжников. А потом он обзавелся землей в Риверайне. Кое-кто из наших родных и сейчас там живет. – Она помедлила, вспоминая. – Я только один раз побывала в Англии. Мы съездили и туда и на континент в 1948 году, после второй мировой войны. Тогда Англия нам показалась очень красивой. Но теперь, наверно, многое изменилось.

Потом Мойра с матерью пошли готовить чай, а Дуайт остался на веранде с ее отцом. Тот сказал:

– Позвольте предложить вам еще виски.

– Спасибо, с удовольствием выпью.

Было тепло и уютно сидеть в мягком предзакатном свете со стаканчиком виски. Немного погодя фермер сказал: