Текст книги "Совсем как ты"

– А кроме того… Очевидно, я рискую, когда выкладываю вам подробности. Но меня подкупает ваша деликатность. Если не ошибаюсь, одна писательница развлекала гостей историями о моих неудачах.

– На основе личного опыта? Или понаслышке?

– Один-ноль в вашу пользу.

Один-ноль? Она не острила, не делала намеков. Всего лишь задала вопрос, вот и все. Наверное, в данном контексте «один-ноль» означало «заткнись».

Люси замялась.

– Можно добавить только одно соображение?

– После чего мы сменим тему.

– Секс – это нечто намного большее.

– Намного большее?

– Намного.

Она понятия не имела, верно это или нет. Проблемы Пола зачастую вызывали дисфункцию, однако они с ним ничего не делали для ее преодоления: он бесился, а ей в итоге было не до секса. Но она знала, что говорится именно так.

– Думаю, это справедливо в случае прочных отношений. Не уверен, что точно так же дело обстоит на… как бы это сказать… На свидании. Если можно считать, что у меня сейчас свидание. И у вас. У нас с вами, если вдуматься.

– А разве нет?

– Уже пару лет после развода я зачастую ищу близости с женщинами, которые по той или иной причине утратили веру в себя. Одну муж променял на молодую, другая давно не… Ну, то есть причин могут быть сотни, правда?

– У обоих партнеров, я бы сказала.

Ей вспомнился бедняга Тед, который искал кого-нибудь попроще.

– Да. Да. Безусловно. У обоих. Однако я ложусь в постель с партнершей – и ничего не происходит… Вы, конечно, можете сколько угодно говорить, что секс – это… это… нечто большее, и будете правы, но вы же сами видите, что…

– Да. Да.

Ей просто хотелось, чтобы он оставил эту тему немедленно. Какой-то краешек ее сознания неудержимо стремился выяснить, кто же она в действительности: «так» или «этак», но основная часть, куда более обширная, требовала закончить этот вечер как можно скорее.

Джозеф называл своего отца Крисом, а маму – мамой. Ему не требовался мозгоправ, чтобы объяснить такую привычку. Крис жил на той же улице, где находился кинотеатр, в котором Джозеф договорился встретиться с Джез, и он забежал к папаше на чашку чая. Навещать отца он не любил. Крис его выбешивал. Жизнь у него не задалась, и это было главной темой всех разговоров. Многие свои неурядицы создавал он сам: вот уже несколько лет перебивался случайными заработками, прикрываясь травмой плеча. Из-за этой травмы он в свое время подсел на субутекс, сильный опиат; у отца, как подозревал Джозеф, развилась наркотическая зависимость, и жизнь его теперь сводилась в основном к поиску новых врачей, которые соглашались выписывать ему рецепты. Короче, увяз не по-детски.

В микрорайоне Денэм у Криса была квартира на первом этаже; в окне красовался плакат: «ВЕРНЕМ СЕБЕ УПРАВЛЕНИЕ. 23 ИЮНЯ ГОЛОСУЕМ ЗА ВЫХОД!»

Увидев эту агитку, Джозеф решил не задавать никаких вопросов. Иначе на него бы обрушился нескончаемый поток словоблудия. С какой стати отец выставил в окне такой плакат и обязан ли сам подчиняться этим требованиям, Джозеф понятия не имел. Но по опыту знал: когда на Криса находит очередная придурь, ее лучше не касаться.

Впрочем, сегодня сразу было заметно, что это не рядовой случай. Квартира сверкала чистотой, там не воняло ни псиной, ни табаком. Крис давно бросил курить, собака давно сдохла, но въевшиеся запахи не выветривались годами. А еще Крис улыбался.

– Как поживаешь, сынок?

– Спасибо, все путем, Крис.

– Плакат в окне видал? – спросил Крис.

– Нет.

– «Голосуем за выход».

– Ага, ты уже озвучивал свою позицию.

– Сам-то как собираешься голосовать?

– Без понятия, – ответил Джозеф. – Еще не решил. А ты как поживаешь?

– Ага. Хорошо.

– Хорошо? – Джозеф не поверил своим ушам: Крис никогда не употреблял это слово в ответ на аналогичный или любой другой вопрос.

– Ага. На позитиве.

– Так это здорово. И в чем причина?

– Да вот же. В этом. Я подпрягся. Листовки раздавать, то-се. – Он указывал пальцем на плакат.

– Тебе-то не все равно?

– Ты совсем об этом не думал?

– Ни разу. Мне казалось, все предпочтут остаться.

– Нет, дружок. У нас на районе – нет. Буквально никто не хочет оставаться. А ты с кем, например, беседовал?

Джозеф решил, что Крису не обязательно знать о Люси и других покупателях мясных продуктов.

– Даже не знаю. Такое сложилось впечатление.

– Неправильное.

– Ладно, я теперь подумаю как следует.

– Тут и думать нечего. Если ты – трудящийся.

– Ты мне постоянно твердишь, что я груши околачиваю.

– Я знаю, ты вкалываешь, сынок. Кто не занимается монтажом строительных лесов, тот совсем не обязательно лоботряс.

У Джозефа едва не отвисла челюсть. Такое мнение отец прежде не разделял и не высказывал.

– Квартира блестит.

– Спрос рождает предложение. Если они хотят, чтобы Лондон и дальше строился, пусть платят людям по-человечески.

Крис передал Джозефу кружку чая. На ней едва просматривалась полустертая надпись «Отец года». Наверное, прочесть ее мог только Джозеф. Он сам давным-давно подарил Крису эту кружку. Сейчас ему хотелось ее забрать. И еще хотелось, чтобы отец купил пару новых кружек.

– Видишь ли, какая штука: я ничего не имею против иммиграции. Мы и сами тут обосновались в результате иммиграции. Но эти-то, нынешние, не желают интегрироваться в Британию, согласен? Все эти восточноевропейцы и прочие. Это же рвачи. Им лишь бы вытеснить местных, срубить бабла и свалить восвояси. А мы между тем, осевшие в одном из самых дорогих городов мира, не можем заработать себе на жизнь.

– Вот-вот.

– Помнишь Келвина – мы с ним вместе работали на Кэнери-Уорф-Тауэр?

– Не помню.

– Так вот, мы до сих пор общаемся. И он прикинул, что в отсутствие восточноевропейцев наниматели будут вынуждены поднять зарплату до двадцати пяти фунтов в час.

– Ты с Грейс давно не виделся?

– Почему ты не слушаешь? Тебе неинтересно?

– Мне интересно. Просто у меня времени в обрез, я в кино иду и хотел успеть еще кое-что обсудить.

– Она сюда носу не кажет.

Сестра Джозефа снимала квартиру в Южном Лондоне на паях с подругами. Работала она помощником воспитателя там же, в Бэлеме.

– А ты ее приглашал?

– Нет.

– Могли бы где-нибудь с ней встретиться.

– «Где-нибудь с ней встретиться». Где я, по-твоему, могу с ней встретиться?

В прежние времена, то есть с месяц назад, пока Крис еще не обрел свою цель в жизни, это была его излюбленная уловка: повторить высказанное собеседником предложение и тут же выдвинуть неопровержимый, с его точки зрения, аргумент в форме вопроса. Такая привычка родилась из его депрессии, но Джозефу частенько приходилось подавлять смешок, так как для снятия этого вопроса ему в большинстве случаев хватало пары слов.

– В пабе? В «Макдональдсе»?

– Можно попробовать.

Согласись Крис на встречу с дочерью, Джозеф бы понял, что выход из Евросоюза – более мощное средство, чем любая таблетка счастья. Голосуй за выход, чтобы объединить несчастливые семьи.

Джез сделала над собой усилие: она выглядела как и положено девушке, пришедшей на свидание. К леггинсам подобрала облегающую блузу в пайетках, на лицо нанесла пудру с блестками. А Джозеф явился в спортивных штанах и футболке «Найк», отчего вроде бы раскаялся, но не настолько, чтобы извиняться. Они выбрали ужастик «Мясник Сатаны». На афише был изображен мясник в окровавленном фартуке и с большим тесаком. У мясника были красные глаза.

– Надеюсь, фильм будет про мясника, который одержим Сатаной и кромсает людей, – сказал Джозеф, намереваясь пошутить. Афиша, впрочем, не допускала избытка толкований.

– А про что ж еще? – И Джез взглянула на него как на идиота.

К счастью, фильм действительно рассказывал о мяснике, который одержим Сатаной, и Джез вцеплялась Джозефу в руку всякий раз, когда на экране происходило нечто жуткое, то есть примерно каждые две минуты, если не считать последнего получаса, когда промежутков между одним жутким зверством и следующим не стало вовсе. Джозефа постоянно отвлекала профнепригодность Мясника Сатаны. Джозефу не дозволялось разделывать туши из-за отсутствия необходимой подготовки, хотя Марк, владелец магазина, спал и видел, как бы отправить его на курсы. (Повышать свою квалификацию Джозеф не хотел, дабы не увязнуть в этом ремесле, – переходить на полную ставку он не собирался.) Мясник Сатаны орудовал тесаком вместо ножа и резал вдоль волокна – полная глупость. Когда режешь вдоль волокна, мякоть получается более жесткой; Джозеф никогда не видел, чтобы стейки нарезались из человечины, но был почти уверен, что правила одинаковы для всех видов мяса. С ребрами Мясник Сатаны справлялся лучше, но полагался больше на везенье, чем на здравый смысл. Орудовал все тем же тесаком, который, в принципе, годится, но пила для таких случаев куда сподручней; к тому же этот недотепа, кажется, рассчитывал пустить ребра в продажу, невзирая на тот факт, что в концах ребер полно жира и на этот продукт по большому счету спроса не будет. (Если, конечно, допустить, что человеческие ребра в этом отношении сопоставимы с коровьими.)

Тут он сообразил, что Джез ничего не знает о его субботней халтуре.

– Я тоже мясник, – шепнул он ей, когда этот демон выкладывал стейки на прилавок в своей лавке.

– Ври больше, – сказала Джез.

– Зуб даю, – подтвердил Джозеф.

– Ни разу ты не мясник.

– Однако же работаю в мясной лавке.

– Ну прямо!

– Зачем мне врать?

– Затем, чтобы нагнать на меня страху – не зря же ты выбрал фильм про адского мясника.

Сидевший за ними зритель подался вперед и похлопал ее по плечу. Лет сорока с лишним, коротко стриженный, он пришел в кино с женщиной. Такие субъекты всегда виделись Джозефу потенциальными скандалистами. Джез обернулась:

– Чего?

– Хочу присоединиться, – сказал мужчина. – Поскольку вы заглушаете звук, мне остается только беседовать с вами. Так о чем у нас разговор?

Джозеф невольно подумал, что это не худший способ попросить людей заткнуться.

– Не твое собачье дело, – отрезала Джез.

Это, конечно, прозвучало не столь изящно.

– Вот и не втягивайте меня в свое собачье дело, – сказал мужчина. – Помолчите.

На них стали оборачиваться. Кто-то захлопал в ладоши.

Она разозлилась.

– Давай кино смотреть, – сказал ей Джозеф.

Джез насупилась, но до конца сеанса не проронила больше ни звука.

– Теперь куда? – спросила она, когда они выходили из зала.

Инцидент с немолодым зрителем забылся; Джозеф узрел в этом дурной знак – свара на людях оказалась для Джез привычным делом. Про себя он задался вопросом: представится ли ему случай пойти в кино с Люси? А что, ничего невозможного в этом нет: скромные желания исполняются довольно легко, если только немного постараться. Допустим, посидеть еще пару раз с мальчишками, а потом ее пригласить. Сказать, например, так: «Люси, фильм, похоже, интересный, но никто из моих знакомых смотреть его не захочет, а в одиночку я ходить не люблю. Вы на него не собираетесь?» И она почти наверняка ответит, что, мол, да, собирается, только должна найти, с кем оставить детей. На самом-то деле он не это имел в виду, правда же? А может, именно это. Может, он просто хотел пойти в кино с женщиной, которая нипочем не рявкнет сидящему сзади зрителю: «Не твое собачье дело». Вот только он никогда не смотрел фильмы просто так: поход в кино всегда был для него частью свидания, что возвращало его на исходные позиции.

– Заснул, что ли? – окликнула его Джез.

– Ох. Извини. Может, посидим где-нибудь, что ли?

– Да я не о том – давай к тебе завалимся или ко мне? Нет, ко мне нельзя. Там не уединиться.

Если честно, идея этого вечера была подсказана желанием секса. Но сейчас, когда вроде бы все складывалось как нельзя лучше, такая перспектива казалась неуместной, никак не связанной с их предыдущими отношениями. Неужели таков заведенный порядок? Они пошли на фильм о мяснике, который одержим Сатаной; она обхамила незнакомого человека, а после решила уточнить, где лучше завалиться в койку? Так, походя, можно обсуждать, куда бы приткнуть велосипед. Джозеф не искал, куда бы приткнуться для секса.

– У меня – то же самое.

Теперь, когда Грейс от них съехала, он жил вдвоем с матерью, и та слова бы не сказала, приведи он кого-нибудь к себе наверх, в спальню. Пока ему было лет четырнадцать-пятнадцать, у матери имелись веские основания для беспокойства, но по достижении им того возраста, когда у него – в разумных пределах – проявилось осознание своих поступков, она расслабилась.

– Ну, куда пойдем-то?

– Можешь зайти к нам – познакомишься с моей мамой, или давай где-нибудь посидим.

На кухонном столе была оставлена записка – мама напоминала, что теперь работает в ночную смену, а в духовке для него припасено полпирога с курицей. Мама отказывалась верить, что к пирогу он не прикоснется.

– Выходит, мы одни?

– Да.

– Ка-а-а-айф, – протянула Джез, обнимая его сзади.

– Чая хочешь?

Она разжала руки.

– А водки не нальешь?

– Водки?

– Ага. Что, нельзя?

– Можно. – Он пожал плечами, но это движение почему-то свидетельствовало об обратном.

– Я ведь не собираюсь нажираться. Просто охота – сам понимаешь… немного расслабиться. Выпьешь со мной?

– Нет, мне и так хорошо.

– По тебе не скажешь.

– В смысле?

– Ну, не знаю. Напряженный весь, «да, нет».

За всю поездку в автобусе он почти ничего не сказал, а Джез все время зависала в телефоне. В какой-то миг она взметнула телефон вверх и сделала их совместное селфи. Показала снимок Джозефу. Он еще подумал, что сидит с озадаченным видом. Джез тут же куда-то запостила их фото или кому-то отправила, но Джозеф не спросил куда и кому, а она сразу вернулась в «Инстаграм».

Он знал, что водка в доме есть. Они с матерью пили очень мало; эту бутылку кто-то принес к рождественскому столу. Практически непочатая, она лежала в морозильнике.

– У тебя есть чем разбавить? Кока-кола?

– Нет. Мы кока-колу в доме не держим.

– Ну, ты приколист, – сказала Джез. – Водки ему не надо, кока-колы не надо…

«Пирога с курицей не надо, секса не надо, – мысленно подхватил Джозеф. – Что ж это такое?»

– Апельсиновый сок будешь?

– Может, коктейль предложишь?..

Он планировал в какой-нибудь момент сказать «да», но смешивать коктейли не имел никакого желания.

– А я «отвертки» хлебну.

Он достал из холодильника сок, а из морозильника – бутылку и принес пару стаканов. Джез наблюдала, как он наливает водку.

– Маловато будет. Даже не почувствуем.

В нем всегда жило… Он даже не знал, как это называется. Самоотречение? Послушание? Нечто связанное с церковью? В основном это чувство происходило из желания как можно дольше поддерживать форму. Вес его не менялся с восемнадцати лет, а фигура была для него важна. Джозеф терпеть не мог пироги с курицей, кока-колу, водку. Он даже огорчился, что не испытывает интереса к Джез. Это ведь никак не связано с фитнесом. И с церковью тоже.

– Я даже не знаю, чем ты занимаешься, – сказал он.

– В универе учусь.

– Да? По какой специальности?

– Туризм и гостиничный менеджмент, в Саут-Бэнке. На последнем курсе.

– А что потом?

– Откуда я знаю? В гостиницу, наверно, устроюсь. Только не здесь. Хочу из Англии уехать.

– Тебе тут не нравится?

– А кому тут нравится? Мрачно, цены задраны, дождь круглый год.

– А я не возражаю.

Он и сам не знал, насколько это соответствует истине, но почему-то начал заедаться. Никакого желания уезжать у него не было; отказ от своей страны был для него равносилен нехватке честолюбия и дальнейшему самоотречению.

– И куда же ты собралась?

– В Штаты. В Калифорнию.

– Туда виза требуется?

Виза! Ему стало тошно. Стыдно было подумать, как он с ней поступает.

– Мать-перемать! – вырвалось у Джез. – Я-то думала, это будет самая беспроблемная… как там говорится… интрижка в истории человечества. Симпатичный парень, одинокий, вроде поглядывает на меня с интересом. А теперь все мои планы зарубил, хотя им еще зреть лет десять.

– Извини. Не хотел тебя огорчать.

– Ну спасибо. Ты меня хотя бы поцеловать собираешься или нет?

– А ты все еще хочешь?

– Эти разговоры мне поперек организма, так что лучше уж…

Джозеф засмеялся и поцеловал ее. Он почувствовал в себе отклик, но отклик этот пришелся как-то некстати, не ко времени. Он возвращался к мысли, что суперское бывает разным. Бывает в стиле Джез – оно явно не вяжется, а то и вступает в противоречие с конкретной личностью. А бывает в стиле Люси – оно только становится горячее по мере знакомства. Правильно ли это? Если да, то как-то оно стремно.

Вдруг, безо всякой преамбулы, Джез запела: Бейонсе, «Пьяна любовью». Тот куплет, где говорится о пробуждении в кухне и о том, как же, черт возьми, такое могло случиться. У Джез был голос, причем совершенно неожиданный: настолько сильный, хрипловатый, выразительный, что Джозеф даже рассмеялся.

– Боже правый!

– Вот так-то, – сказала Джез. – Я еще много чего умею.

– Ты потрясающая.

Джез пожала плечами: дескать, я ж тебе говорила.

– Где спальня? – спросила она.

– Моя?

– Ну да. Твоя спальня. Куй железо, пока горячо.

– У кого железо горячо?

Он, честное слово, не собирался говорить пошлости или флиртовать. Ему просто хотелось проверить, насколько справедлива эта метафора. Отчего раскалилось ее железо: от этой песни? Или она рассчитывала, что песня сметет последние преграды?

– Надеюсь, у тебя, – ответила она.

И весь эффект от поцелуя схлопнулся. В этот миг Джозеф понял, что ему нужна другая.

– Послушай, – сказал он. – Сдается мне, я к таким темпам не привык.

– Чего?

– Да-да. Может, нам стоит встретиться еще пару раз.

– Чего?

Она, похоже, действительно не могла понять, к чему он клонит, а он не понимал, что здесь неясного. И с трудом ей верил. Как-то его переклинило. Симпатичная девчонка спрашивает, где у него спальня, а он не отвечает.

– Я не намерена выходить за тебя замуж, – сказала Джез.

Что за абсурд: он почувствовал укол отторжения.

– И как же ты это поняла в такой короткий срок?

– Что именно: твое желание на мне жениться?

– Нет, пойми, у меня как бы есть другая.

– Да ты, я вижу, ходок.

– Не то чтобы другая-другая, но…

– И как это понимать?

– Сам не знаю.

– Ну так пораскинь мозгами.

До него дошло, почему ей хочется ясности.

– Когда ты меня позвала на свидание, у меня еще не было…

– Кто кого позвал на свидание? – Джез пришла в ярость. Ситуация уже выходила за пределы разумного.

– Не важно, кто кого позвал: тогда у меня никого не было. Но с тех пор кое-что изменилось.

– Ты меня позвал два дня назад!

– Да. Это так. Но во мне всколыхнулось нечто такое, что, я думал, умерло.

– И когда же оно всколыхнулось?

В таких узких временны́х рамках у него нашлось совсем мало вариантов ответа.

– Вчера.

– Вчера?

– Понимаю. Это нелепо. Однако же сердцу не прикажешь.

Потом он внутренне содрогался от подробностей этой перепалки, но больше всего ругал себя за эту последнюю реплику. Откуда она всплыла? Из какого-то старого фильма? Из книги, которую задавали прочесть в школе? Пытался нащупать нечто взрослое, а вышло с точностью до наоборот.

– Ты никак новую халтуру нашел? Говенные «валентинки» сочинять?

Джозеф хохотнул. Получилось и в самом деле прикольно. Вот только Джез не поняла юмора и уехала домой. Но в комнате остался ее голос: мощный, поразительный.

5

Церковь, которую они посещали, не очень-то напоминала церковь. В прошлом здесь размещалась библиотека, но здание было старинное, постройки девятнадцатого века, и для матери Джозефа это имело большое значение. Высокие своды и викторианская кирпичная кладка давали ей повод смотреть свысока на молельни, главным образом африканские, которые открывались по всему Тотнэму в букмекерских конторах и супермаркетах. «Несчастные люди», – говаривала она, проезжая мимо в автобусе, но сочувствия в ее голосе не было, только высокомерие. Она упивалась разницей в статусе.

Джозеф с неохотой шел в храм. В Бога он не верил, но Баптистская Церковь Царствия Небесного, как и его родная мать, не допускала, чтобы неверующие тихо сидели в задних рядах. Ему предписывалось стоя восхвалять Всевышнего в полный голос, а иначе можно было получить тычок локтем. Джозеф собирался с духом, чтобы признаться матери в нехватке благочестия для таких подвигов.

Во время проповеди у него пикнул мобильный; пришлось шепотом извиниться перед матерью, но она рассердилась; такое неуважение ему не прощалось. Джозеф вытащил телефон из кармана, чтобы отключить, но заметил, что сообщение пришло от Люси: Вечером будет время? Как прошло свидание? Едва выйдя за порог церкви, он ответил. В это время его мать беседовала со старушкой в инвалидном кресле – без этого не обходилось ни одно воскресное утро. Будь у него побольше цинизма, он бы позволил себе заметить, что из общения со старушкой в инвалидном кресле мать устраивает целый спектакль, словно совершая грандиозный жест христианского милосердия.

Прошло плохо. Время?

Приглашаем на ужин. В 18:30?

Отлично

– Сегодня твоя сестра придет с нами поужинать, – сообщила мать в ожидании автобуса.

– Скажи ей: пусть сперва зайдет Криса проведать.

– Она не желает его видеть.

– Сейчас он вменяемый. Полон ожиданий.

– Ожиданий чего?

– Референдума. Считает, что с выходом из Евросоюза сможет больше зарабатывать.

– Боже упаси.

– Ты не желаешь ему повышения зарплаты?

– У нас на отделении я нынче единственная санитарка из местных. Остальные – полячки, венгерки, испанки. Если мы их выдворим, работать будет некому.

– Значит, ты собираешься голосовать за то, чтобы нам остаться в Евросоюзе?

– Да. Конечно.

– Он считает, что выходцы из Восточной Европы отнимают у него заработки.

– Многие так говорят.

– И кто же прав?

– Не знаю. Но пациентов государственного здравоохранения всяко больше, чем монтажников. Короче, за стол садимся в полседьмого.

– Я пас, – ответил Джозеф. – Сегодня вечером ухожу.

– Никуда ты не уйдешь. Будешь ужинать с сестрой.

– Я подписался за детьми приглядеть. У Люси. Не могу ее подвести. Надо было меня заранее предупредить.

– Заранее я и сама не знала.

– Когда же она успела тебе сообщить? С утра ты мне ничего не сказала, а потом телефон отключила.

– Почему ты по первому же свистку несешься к этой женщине, к Люси?

– Она не свистит. Она спрашивает, найдется ли у меня время посидеть с детьми. Я всегда могу отказаться.

– Вот и откажись.

– Я уже согласился. К тому же она платит хорошо.

– В котором часу тебе уходить?

– В шесть.

– В шесть часов? В воскресный день? Куда это она намылилась в воскресенье вечером?

– Я не спрашивал, мама. Мне-то какая разница?

Когда воскресным утром мать отправлялась в церковь сразу после ночного дежурства, выносить ее было нелегко, и Джозеф к этому притерпелся. От голода и усталости у нее резко портился характер, а отсыпалась она днем, после обеда. Научись он зарабатывать музыкой, можно было бы уговорить мать бросить работу, но ей нравилось работать в больнице, а работа в больнице предполагала разные смены.

– Очень большая разница. У тебя семейное мероприятие.

– Ты шутишь?

– Если она куда-то собралась, пусть идет с детьми. Время не позднее. Или пусть перенесет на более позднее время. Ты хотя бы спроси.

Он набрал Люси.

– Привет, – сказала она. – Вечером все в силе?

– Тут такое дело. Я обещал маме с ней поужинать, и она спрашивает: не могла бы ты взять мальчишек с собой?

– Нет, брать их с собой я не буду. Мы договаривались вместе поужинать у нас дома, а потом я должна уйти.

– Ага. Понятно.

– Мы же договаривались, верно?

– Да.

– Она рядом?

– Конечно.

– Ужин с мамой важнее.

– Нет-нет. Я все понимаю.

Он не знал, куда и как это приведет, но окончание разговора могло означать только финальную точку, а он по какой-то причине этого не хотел. Впереди что-то маячило.

– Я не знаю, что сказать, – услышал он.

Повисла пауза.

– Хорошо, – произнес наконец Джозеф, изображая задумчивость.

– Может быть, поступим так, – начала Люси. – Если не сегодня, то наметим какой-нибудь другой вечер в ближайшее время. Потому что мы в самом деле ждали этой встречи. Мы все. Жаль, что мне придется уйти.

Этого было достаточно. На большее он и не рассчитывал.

– Нет-нет, – сказал Джозеф. – Сочувствую. Надеюсь, она скоро поправится. До встречи.

– У нее мамаша заболела, – сказал он, закончив разговор.

– Значит, придется тебе пойти.

Он знал, что мать отреагирует именно так.

– По-моему, тоже.

– Не задерживайся там.

– Я и не собирался.

Джозеф с трудом мог представить, что когда-нибудь его мать в светской беседе узнает от Люси, что ее родительница отличается крепким здоровьем. Впрочем, они могли бы найти общий язык, он в этом не сомневался. Профессия учителя, как и профессия санитарки, требует умения ладить со всеми – с людьми любой расы и любого статуса. И тут Джозефа как током ударило: ведь его мать всего на год старше Люси; ему вдруг сделалось дурно. Почти сверстницы! Его потянуло на секс с ровесницей матери!

– Я за компьютером посижу, мама. Приляг отдохни.

– Мне надо позавтракать.

Он поднялся к себе в комнату, достал мобильный и начал гуглить знаменитостей, родившихся в 1973–1974 годах – женщин одного возраста с Люси и его матерью. Виктория Бекхэм. Пенелопа Крус. Кейт Мосс. Тайра Бэнкс. Нашел массу порноактрис, о которых никогда не слышал, но это определенно были порноактрисы, то есть особы, не очень совместимые с материнством. Судя по найденным изображениям, совсем не зазорно было признать, что сорокадвухлетние могут оказаться вполне привлекательными. Проблему представляла не Люси, а его мать. Почему она выглядела на двадцать лет старше любой из тех красоток? Она махнула рукой на эту сторону жизни, на мужчин, на секс, на свидания, и, похоже, ничуть не заморачивалась по этому поводу. У нее была грузная фигура, болели колени, отекали лодыжки. Неужели она так рано состарилась из-за нехватки денег? Или из-за них с сестрой? По большому счету они были неплохими детьми. Да, от отца никакой помощи не поступало. Но в действительности, по мнению Джозефа, на внешность никак не влияло поведение окружающих; возможно, будь его мать одной из Spice Girls, женой полузащитника сборной Англии, она сейчас была бы похожа на Викторию Бекхэм. Но эту нелепую идею он поспешил выбросить из головы.

Посадив мальчишек играть на «Икс-боксе» и занявшись стряпней, Люси неспешно перебирала возможные планы на вечер. Поскольку она говорила Джозефу, что, мол, и не хочется уходить, но надо, теперь ей требовалось хотя бы найти благовидный предлог – какую-нибудь привязку к людям или занятиям. Она разослала SMS нескольким подругам, но опоздала: у тех вечер воскресенья уже был обещан плаксивым или строптивым детям, которых необходимо усадить за уроки или же забрать после утомительной и скучной поездки к бабушке с дедом. «У тебя все норм? Если срочно, подгребай», – ответила Крисси. «Ничего срочного, – написала она. – Просто подумала, что было бы классно вместе послушать музыку и т. п.» Крисси наверняка узрела в этих сообщениях признаки душевного разлада. Кому придет в голову искать веселья воскресным вечером?

Если бы даже кто-нибудь согласился пойти ей навстречу, Люси ничего не стоило в последний момент отменить договоренность и лишний раз показать себя вздорной чудачкой. Ей хотелось завести разговор с Джозефом, но она не продумала ни форму, ни содержание. А может, только делала вид, что не продумала. Те эсэмэски она рассылала с единственной целью: внушить себе самой, что у нее имеется веская причина оставить на него детей.

Но вот незадача: кураж испарился. В тот вечер она могла бы прямо в дверях сказать Джозефу, что ее договоренности отменились, однако этого не сделала; потом, после ужина, когда он убедил мальчишек не только составить тарелки в посудомоечную машину, но и тут же ее включить, ему приспичило узнать, куда направляется Люси, и она объяснила, что идет с подругой послушать музыку.

– Круто, – сказал Джозеф. – А что за музыка?

Можно было, конечно, сказать, что они собираются посидеть у подруги дома за бокалом вина, а самой угнездиться на часок в ближайшем пабе. Но ее безумное послание Крисси почему-то отложилось в голове и теперь всплыло в памяти.

– Да какая-то, в Ислингтоне.

– Ясно, – сказал Джозеф и больше не допытывался: понял, что она скрывает правду.

– Никаких секретов, – заверила она.

– Ничего не имею против секретной музыки.

– Да нет, не о музыке речь. Я хочу сказать: это не какое-нибудь тайное свидание, ничего такого.

– Тем лучше.

Он ей потакал. Ей потакал парнишка двадцати двух лет.

– Я встречаюсь со своей подругой Крисси. Идем слушать ее приятеля – джазового саксофониста.

– Супер.

Она сама не понимала, откуда что взялось.

Каждое последующее слово, казалось, затрудняло ей жизнь. «Крисси» – у той свои дела. «Джаз» – знать бы, с чем его едят и где исполняют в воскресенье вечером. «Приятель-саксофонист» – самая убогая, постыдная фантазия женщины в возрасте, чье окружение составляют учителя, юристы и владельцы контор по ремонту внутренних помещений.

– Как-то так, – изрекла она. – Господи. Мне пора. Я не задержусь.

Накинув джинсовую куртку и захватив ключи от машины, она вышла за порог.

Люси села за руль и, двигаясь в южном направлении, поймала себя на том, что следует указателям на Риджентс-парк. Ее радовало, что часы тикают и что вечера пока светлые. Припарковалась она на Внутреннем кольце и зашагала к воротам. Вместе с одиночеством пришло облегчение. За время пути она поняла, что едет наобум, хотя ее дни всегда были расписаны по минутам: так сложилось года за два до окончания школы. В ее планы тогда входило сделаться старостой класса, поступить в колледж – ну и дальше как положено: замужество, дети, карьерный рост, относительное легкое взятие препятствий. Только вот мужчины ее бросали: сперва Пол, теперь Джозеф, и она уже не понимала, как вернуться на дистанцию и, если это удастся, чем закончится гонка.

Из этих двоих Пол нанес ей, конечно, более ощутимый удар. Естественно, не обошлось без переломов и расквашенного носа. Но ее реакция – реакция старосты класса – тоже была распланирована: для начала взять больничный; затем постепенно восстановиться; получить очередное повышение; возможно, найти разведенного спутника жизни и даже – не исключено – вступить в повторный брак. Вот только чувства к Джозефу бередили ей душу своей непредсказуемостью. Как строить отношения с двадцатидвухлетним парнем? Куда это заведет? Из-за Джозефа она перестала понимать, что будет делать в ближайшие пять минут, не говоря уже о ближайших пяти годах. Что могла, она придумывала на ходу, но последняя история оказалась шаткой и неубедительной. Приятель-саксофонист знаменовал собой трагикомический плод ее скудного воображения.

Обойдя вокруг озера, она посмотрела на часы: всего лишь четверть восьмого. Ей хотелось, чтобы мальчишек уложил спать Джозеф – не только потому, что она ему за это платит и получает передышку, но и потому, что после ее возвращения у него не будет причин задерживаться, если, конечно, его об этом не попросить. Она возвратилась в машину, на обратном пути купила газету и, остановившись у тихого паба в Примроуз-Хилл, заказала бокал вина. И только после этого вернулась домой.